Господин из сыскного, досматривавший комнату Жени, между делом обмолвился о недавнем убийстве в Большом Знаменском. Во мне тут же проснулось самое искреннее гостеприимство, и я уговорила истомленных служебными обязанностями полицейских для восстановления сил слегка перекусить и выпить по чашечке чая.
Обещанные чашечки легко и непроизвольно превратились в рюмашечки, языки служителей порядка развязались, и мне даже почти не пришлось наводить разговор на тему убийства адвоката Чеплакова, нужные сведения сами собой так и полились из уст полицейских.
- Дурак пристав с убийцей разговаривал и упустил, головой не подумал, дубина стоеросовая, а теперь ищи-свищи, - рассказывал размякший агент сыскного отделения. - Кавказец подозрительный возле полицейского участка крутился, вопросы всякие задавал, так нет чтобы сунуть его в кутузку до выяснения обстоятельств, этим бестолочам, видите ли, не до того было - к мертвому телу торопились. Убежало бы от них мертвое тело! А после выяснилось, что адвокат покойный большим женолюбием отличался и ухитрился с кавказской княжной романчик закрутить. Угораздило его! Женатый человек… Это и с нашей-то девицей из семьи с устоями амурничать - беды наживешь, а то - кавказская княжна! Джигиты за большую обиду и бесчестье этот роман посчитали. Весь ихний род - батюшка, дедушки, дядюшки, братья, их кунаки, родственники и свойственники - взбеленились и поклялись отомстить. У нас ведь, если какой горский народ зацепишь, такая кровная месть обнаружиться может, почитай, вендетта корсиканская. Очень горцы этими вендеттами увлекаются, тем более что это дело, не требующее больших расходов, а во внешнем шике ему не откажешь. Так вот, некий горец появлялся вместе с веселой пьяной компанией, проститутки там, пардон, мадам, за выражение, ну и все как положено, возле дома адвоката в вечер убийства. Вероятно, прихватил с собой собутыльника и бабенок для пущего куража, зашел к Чеплакову поговорить, кровь в голову ударила, зарезал адвоката и был таков.
Проверили всех живущих в Москве родственников опозоренной девицы - у всех алиби, по гостиницам искали - нигде кавказец с такими приметами не останавливался… Надо думать, голубчик где-нибудь по борделям скрывался, раз со шлюхами к адвокату прикатил. Эти-то сударыни ведь не признаются, ежели и прятали абрека, им не впервой. А теперь как его искать? Кавказец как кавказец. Говорят, вроде морда у него слегка порченая - то ли оспины, то ли следы пороха, но поди там разбери под бородой и папахой. Он один глаз платком завязывает, вроде как наполовину слепой, но это скорее всего маскировка, небось уже прозрел. Я так полагаю, и искать его смысла нет, уже к аулу своему в горах подъезжает, теперь залезет на какую ни то дикую вершину, и следов его мы не найдем. А ведь обидно, что почти в руках держали, да по дури выпустили!
Я с интересом выслушала историю про мстительного абрека, укрывшегося в диких горах, а потом попросила рассказать о других столь же занимательных случаях.
Нужно было, чтобы беседа крутилась не только возле убийства Чеплакова, а широко коснулась всей криминальной обстановки в Первопрестольной. Со временем доблестные сыщики и не вспомнят, какие именно байки они у меня в доме травили…
Глава 23
Плачевные результаты нашей деятельности. - Поэт Варсонофий арестован. - Страдалица-мать. - "Ледяное, чуждое всякому милосердию сердце". - Практический совет. - "Для некоторых жизнь продолжается…" - Философское восприятие жизни в обыденных, житейских ситуациях.
Итак, на том этапе, когда полиция подключилась к расследованию, результаты всей нашей деятельности казались весьма плачевными.
Миша Хорватов в тяжелом состоянии лежал в больнице, нотариус Вишняков и адвокат Чеплаков были убиты. Женя с деньгами и драгоценностями, а главное, с синей папкой скрылась неизвестно куда. Попытки полиции задержать лже-Мишеля тоже не увенчались успехом - пока мы суетились в номерах "Дон" возле раненого Михаила, квази-Хорватов тоже бесследно исчез.
Одна радость была в том, что имущество, унаследованное лже-Мишелем, было до полного разбирательства описано, а его банковские счета заморожены. По крайней мере, он не успеет промотать все то, что присвоил, отправив в мир иной чужую бабушку.
Единственным уловом полицейских был поэт Варсонофий, заподозренный в причастности к преступлениям и арестованный в номерах "Дон".
Меня лично сам факт ареста Десницына-младшего по соседству с местом покушения на Михаила Хорватова несколько смутил - так ли уж он причастен к делам братца Нафанаила, если не захотел скрыться с очередного места преступления?
Но кто никак не мог смириться с предполагаемой причастностью Варсонофия к убийствам, покушениям и махинациям с чужим наследством, это, конечно, миссис Десни, ведомая материнским чутьем. Она даже явилась просительницей в мой дом, ибо справедливо подозревала, что судьба сыночка во многом зависит от наших показаний.
Узнав, что страдалица-мать просит ее принять, Маруся поспешила скрыться в своей комнате. У нее были основания не испытывать симпатии к представителям семейства Десницыных.
Принимать мамашу Десни мне пришлось самой. Я попросила Шуру проводить миссис в гостиную. Когда несчастная мать возникла в дверях, ее можно было бы принять за аллегорическую фигуру скорби, если бы не экстравагантный наряд. На голове страдалицы была чрезвычайно изысканная лиловая шляпа, украшенная золотистой лентой с длинным и узким как штык желтым пером и парой мелких кремовых розочек. Канареечно-желтая юбка была обшита по низу лиловыми полосками и воланами. Жакет миссис Десни, фиолетового цвета, был отделан какими-то блестящими золотистыми галунами. Пронзительно желтые перчатки-митенки венчали эту цветовую симфонию. Вероятно, любителям желтофиолей наряд убитой горем мамаши мог бы ласкать взор, но я нахожу эти цветы довольно вульгарными. Может быть, у меня извращенный вкус…
Лицо миссис Десни хранило строгое выражение. Я предложила бедной страдалице кресло, чтобы ей ловчее было страдать. Она проследовала через комнату молча, зловеще шурша желтой юбкой, и уселась с видом мученицы первых веков христианства, старающейся поудобнее устроиться в клетке с диким львом, куда определили ее жестокосердые гонители веры.
- Простите, госпожа Десни, Мария Антоновна не сможет к вам выйти, она нездорова после вчерашнего, - я сочла нужным извиниться за подругу. - Нервы, знаете ли…
- Конечно, сейчас все молодые девицы очень нервны, - желчно произнесла миссис. - Вот когда я была девушкой, никто из нас не знал даже, что такое нервы!
Я полагала, что воспоминания об этих былинных временах не имели отношения к визиту госпожи Десни в мой дом, но сочла за лучшее промолчать.
Несчастная мать продолжала развивать свою мысль, говоря, что все современные девушки вообще, а представительницы некоторых вырождающихся семейств старой московской аристократии в частности равнодушны и жестоки к людям, и если ее бедный сын безвинно оказался в застенке, то немалая доля вины в этом придется на долю кое-кого, не будем называть громких имен…
Не скрою, подобные намеки в адрес моей лучшей подруги показались мне в данных обстоятельствах неуместно сварливыми.
- Не надо воспринимать все так трагически, госпожа Десни! Официальные власти по закону разберутся в степени причастности вашего сына к данному делу. А безвинные страдания - превосходный двигатель для творческих порывов. Мне доводилось слышать от поклонников поэзии вашего сына, что этот юноша далеко пойдет. Если предположить, что он пойдет по этапу в Сибирь и дойдет до Туруханского края, его трагическая муза расцветет пышным цветом.
- Как вы жестоки! О, как вы жестоки! Превращать и без того несчастного, заключенного в узилище без всякой вины человека в мишень для издевок! Какое у вас ледяное, чуждое всякому милосердию сердце. - Мученица вытащила желтый платочек в крупную сиреневую клетку и зарыдала. - Неужели вы не понимаете, что мой бедный мальчик - жертва мошенничества, орудие в руках бесчестных людей! Он слишком наивен, слишком доверчив, слишком легко поддается дурному влиянию… Не губите, не губите его, он так молод и талантлив…
Что и говорить, Варсонофий умел заставить струны материнского сердца звучать наивыгоднейшим для него образом!
- Сударыня, я не стану утверждать, что в глубине моего сердца таятся неисчерпаемые запасы милосердия и деликатности, возможно, кто-то и упрекнет меня в черствости, но, согласитесь, преступления, совершенные вашими сыновьями, слишком серьезны…
- Я ничего не говорю о старшем сыне! Полагаю, вам уже известна трагическая история нашей семьи. Нафанаил в младенчестве был оторван от матери и лишен благотворного домашнего воспитания. В том, что он стал чудовищем, моей вины нет…
С этим как раз я взялась бы поспорить, но снова промолчу.
- Но Соня, Соня! Это неземное поэтическое создание! Вы не представляете, что с ним творится, как пребывание в тюремной камере влияет на его душу, на его рассудок. Он просто-таки сходит с ума…
Я осознавала, что ум у Варсонофия - самое слабое место, и особенно рассчитывать на его устойчивость не приходится. Но все же трагизм, с которым миссис Десни воспринимала происходящее, казался преувеличенным.
- Он передал мне из тюрьмы такую страшную записку… Бедный мальчик близок к самоубийству, - продолжала несчастная мать. - Он так прямо и пишет, что готов свести счеты с жизнью. Вот, прочтите!
Госпожа Десницына извлекла из сумочки мятый бумажный листок. Я бегло взглянула на размытые слезами строки. Интересно, кто рыдал над этой запиской - поэтическое создание Соня или его безутешная матушка?
- Сударыня, вы позволите дать вам практический совет? Когда получаете письмо о том, что кто-то хочет свести счеты с жизнью, - не верьте ни единому слову. Люди, которые грозятся покончить с собой, никогда этого не делают.
- Вы хотите обидеть меня? Что ж, топчите, топчите ногами убитую горем мать. Плюйте ей в лицо. Сейчас вы можете себе это позволить!
Не знаю, каким образом утверждение, что ее сын скорее всего останется жив, можно приравнять к плевку в лицо матери, но больная фантазия миссис Десни подсказывала ей именно такую трактовку событий.
Бедная мать рыдала, закрывшись своим платочком, гармонично сочетающимся со шляпкой, а я, собираясь сказать ей еще что-либо уничижительное, вдруг не нашла слов. Более того, я почувствовала жалость к этой нелепой, безвкусно одетой, истощенной несбыточными мечтами тетке и ее дурковатому младшенькому, по ошибке отравленному тонким ядом, именуемым искусством.
Мое хроническое негодование по отношению к семейке Десницыных (за исключением одного ее представителя, находящегося в данное время в безвестной отлучке) улетучилось как раз в тот момент, когда приближалось время возмездия… Ладно уж, если поэт не убийца, а что-то подсказывает мне, что это именно так и есть, мы не станем топить его своими показаниями в пучине статей Уложения о наказаниях. Придется просить об этом членов Клуба обойденных…
- Держите себя в руках, сударыня. Я ведь не утверждаю, что ваш Соня - самый отпетый и беспринципный субъект из тех, кого порождала цивилизация. Он вполне еще способен возродиться к новой жизни и даже стать выдающимся человеком. Могу ли я предложить вам чашку чая, госпожа Десницына?
Страдающая мать отвергла угощение так свирепо, словно речь шла о покушении на ее нравственные устои.
- Благодарю, мне сейчас кусок в горло не полезет. Я могу думать только о несчастьях моего бедного сына, томящегося в Бутырском замке. Побалуйтесь чайком сами. Для некоторых жизнь продолжается…
С видом человека, истерзанного несправедливостью, госпожа Десницына гордо покинула мой дом.
Надо сказать, разговор с английской матушкой преступных братцев был довольно неприятным и оставил осадок.
Я уже давно, еще со времен своего первого замужества, приучаю себя относиться к жизни во всех ее проявлениях философски. В сущности, философия довольно простая наука, если, конечно, не берется за осмысление первичности материальных субстанций или взаимоотношений труда и капитала.
В обыденных житейских ситуациях основной философский закон - считать все, что бы с вами ни произошло, не стоящими внимания пустяками. Главное, чтобы вы сами не придавали бы этим пустякам ровно никакого значения.
Плохо только одно - как правило, вам так и не удается выработать у себя философский взгляд на жизнь…
Глава 24
Клуб обойденных не должен сложить оружия. - У постели раненого. - Можно ли доверять полицейскому агенту? - Новый замысел Щербинина. - "Это кощунство какое-то!" - "Грех отказывать, когда тебя так просят!"
- Маруся, сейчас, когда у меня прошел первый шок после кражи и восстановилась способность реально оценивать ситуацию, я думаю, в нашем деле далеко еще не все потеряно. Клуб обойденных не должен сложить оружия. Из документов, бывших в синей папке, невосстановим только черновик письма старой компаньонки. Доктора Шёненберга при определенной затрате сил можно будет склонить к повторному написанию показаний. Бумаги Петра Никодимовича остались у нас. Михаил тоже сможет еще раз изложить свою историю…
- Сможет, если выживет. Леля, пожалуйста, поедем на Сухаревку в больницу. Я не могу найти себе места. Мы, конечно, ничем ему не поможем, но нам самим будет легче рядом с ним.
- Что ж, поедем! Я тоже очень хочу проведать Мишу. А Шуру пошлем к Здравомысловым, пусть расскажет им в подробностях обо всем случившемся. У меня уже нет сил приглашать Варвару Филипповну и еще раз обсуждать кражу, покушение на Мишу и прочие новости. Шура вполне справится с такой беседой сама. Все-таки неловко оставлять Здравомысловых в неведении касательно столь важных фактов, они же полноправные и весьма заинтересованные члены Клуба обойденных.
Михаил был в забытьи, но врачи успокоили нас известием, что, по их мнению, угроза его жизни миновала. В палате у постели раненого сидел Андрей и торопливо делал в блокноте карандашные зарисовки Мишиного лица. Господи, откуда у всех творческих людей такая нездоровая одержимость в работе, наверное, и на похоронах собственной матушки он делал зарисовки, чтобы использовать трагические впечатления в новой картине.
- Мари! Елена Сергеевна! Какое счастье - врачи определенно утверждают, что Миша будет жить!
Маруся, у которой глаза и так были на мокром месте, тут же воспользовавшись поводом, заплакала от радости. У меня тоже, честно говоря, свалился с души настоящий камень. Но от слез я постаралась удержаться и решила перевести разговор в прозаическое русло:
- А что за облезлый тип топчется в коридоре у входа в палату? С такими неприятными бегающими глазками?
- Полицейский сыщик. Мера предосторожности, предпринятая начальником сыскного отделения, и, как мне кажется, отнюдь не тщетная, все-таки на Михаила было совершено покушение, - ответил Андрей, нанося карандашные штрихи на листок бумаги.
- Я как-то не слишком доверяю полиции в подобных делах. От кого этот сыщик охраняет Мишу? От бандита со зверской рожей и кинжалом в руках? Такой здесь вряд ли появится. А нас с Марусей, например, он ни о чем не спросил, и мы беспрепятственно прошли в палату. Нафанаилу Десницыну помогает женщина, теперь-то мы даже знаем, кто она… Если Евгения под видом посетительницы или сестры милосердия проберется в палату к беззащитному Мише, дорого за его жизнь я, простите, не дам… Этот полицейский агент, как я понимаю, не склонен задерживать дам, так что…
- Леля! Боже мой, ты говоришь страшные вещи! Что же делать? Как же нам защитить Мишу?
- Во-первых, как только он придет в себя и врачи разрешат забрать его из больницы, мы перевезем его на Арбат, будем охранять и сами, при помощи хороших врачей, будем выхаживать. В таких делах, кроме как на самих себя, положиться не на кого.
- Лучше перевезти его ко мне, на Плющиху. Там ему будет спокойнее, - вставил Андрей.
- Хорошо, мы потом решим, где будет спокойнее и безопаснее. А во-вторых, пока Миша в больнице, я намерена приставить к нему частного охранника.
- Кого-кого? - в один голос спросили Маруся и Андрей.
- Охранника. Я знаю одного человека, который берется за различные конфиденциальные поручения - охрана, слежка, приватные расследования. Он прежде служил в полиции, а теперь на вольных хлебах, числится помощником присяжного поверенного и имеет свою клиентуру, которой помогает в щекотливых ситуациях.
- Леля, а он не жулик? Такие темные личности, готовые на все, обычно и на преступления способны. Откуда ты его знаешь? - спросила Маруся.
- Может быть, он и не без некоторой жуликоватости, но по большому счету человек честный…
- Потрясающая характеристика, - хмыкнул Щербинин.
- Мне порекомендовала его одна дама, сумевшая благодаря расследованию, проведенному этим господином, без труда получить развод. Наш закон всегда предпринимал все возможное, чтобы предотвратить разводы, заставляя доведенных до отчаяния совместной семейной жизнью супругов влачить свой жалкий крест пожизненно. Я не могу осуждать женщин, которые в поисках выхода из тупика обращаются к услугам человека, позволяющего себе незначительные вольности с законом. У меня тогда были серьезные неприятности с третьим мужем (которые, увы, разрешились сами собой трагическим образом). Но частный сыщик брался мне помочь гуманным и цивилизованным путем, и не его вина, что Некручина-Ростовский замерз в пьяном виде на улице. Я бы предпочла уличить мужа в интимной связи с пятью-шестью дамами и с миром отпустить на свободу…
- Сыщик такими грязными делами занимается? - разочарованно протянул Андрей.
- Что значит - грязными? Я не могу согласиться с таким определением. Развод, при всех его неприятных сторонах, иногда бывает не просто суровой необходимостью, а настоящим спасением для женщины! Миссия господина Легонтова весьма благородна! И я бы на вашем месте не торопилась клеймить этого рыцаря справедливости. Кто виноват, что бракоразводная практика в нашей стране сопряжена с такими немыслимыми и непреодолимыми трудностями, и гораздо легче убить человека, чем расстаться с ним по-хорошему? Это еще большая удача, что доказанный факт супружеской измены считается веским основанием для развода, иначе каждому домашнему деспоту и тирану, склонному к тому же прелюбодействовать на стороне, пришлось бы подсыпать в суп цианистый калий. А это, согласитесь, как-то не по-христиански! Сколько женщин загубили бы свои бессмертные души, отправив мужей в мир иной, а потом сами сгнили бы на каторге, если бы не частные сыщики, берущиеся за рискованные расследования и выступающие свидетелями в суде, изобличая прелюбодеев? Склонным к неумеренной гульбе мужчинам немного позора не повредит, это обычно действует отрезвляюще, но зато им сохраняется жизнь, что, по-моему, весьма благородно и человеколюбиво…
- Леля, ты давно не выступала на собраниях нашей Лиги. Какая изумительная тема для дискуссии… Нас ты убедила. Не так ли, Андрей? Давай пригласим твоего сыщика, пусть нам поможет, - согласилась Маруся.
- Я жалею, что мне не пришло это в голову раньше. Профессионалы в деле расследования всегда лучше дилетантов. Мы недооценили противника и сделали слишком много ошибок. Надо срочно подключать к деятельности нашего Клуба настоящего детектива.