Сэр Генри курил сигару. Когда он галантно наклонился к ней, Трой почувствовала запах бренди. Но внутри сэра Генри что-то устрашающе клокотало.
- Хотелось бы сказать, - с подъемом проговорил он, - всего несколько слов.
Так оно и получилось, хотя, как всегда, слова эти сильно смущали. Ее первоначальный отказ писать портрет стал предметом добродушной иронии. Потом он отметил, что получил от сеансов подлинное наслаждение. Прозвучало несколько довольно наивных суждений об искусстве из "Тимона Афинского", и наконец…
- Не вправе долее мучить моих гостей, - пророкотал сэр Генри. - Занавес, мой мальчик. Занавес!
Погас свет. Занавес пополз вверх. Одновременно в колосниках вспыхнули, направляя свои лучи вниз, мощные софиты. Разошлись алые складки, и при ненужно ярком, ослепительном свете возник портрет.
Над мрачным челом и волосами, развевающимися на фоне ясного ночного неба, кто-то пририсовал изумрудно-зеленую корову с ярко-красными крыльями. Она прикрывала предмет, который мог быть, а мог и не быть черной бомбой.
Глава 8
СМЕРТЬ
1
На сей раз Трой быстро овладела собой. В том месте холста, где выписан фон, краска была особенно сухой, и Трой сразу вспомнила об этом. Тем не менее разозлилась она по-настоящему. Трой услышала, как ее собственный голос решительно перекрывает дежурный взрыв аплодисментов, сопровождавший представление картины и лишь слегка утихший, когда все увидели летящую корову.
- Нет, это уж слишком.
В этот самый момент Седрик, который до этого явно занимался занавесом, вышел на просцениум, невидяще вгляделся в зал, повернулся, увидел портрет, прижал ладонь ко рту и воскликнул:
- О Господи! Ну и ну!
- Дорогой! - донесся с последнего ряда голос его матери. - Седди, милый! Как же так?
Сэр Генри, сидевший слева от Трой, тяжело задышал и в конце концов издал нечто вроде мучительного хрипа.
- Тихо, тихо, - повернулась к нему Трой. - Пожалуйста, не надо ничего говорить. Подождите немного.
Она стремительно бросилась по проходу, взлетела по лесенке на сцену и, жертвуя своим лучшим вечерним шейным платком, превратила корову в зеленое пятно.
- По-моему, тут где-то должна быть бутылка скипидара, - громко сказала она. - Найдите, пожалуйста, и дайте мне.
Пол мгновенно поднялся на сцену с бутылкой и протянул носовой платок. Тут же подскочил Седрик с кучей тряпок. Пятно стерли. В зале звучал истерический смех мисс Орринкурт и невнятные голоса явно растерянных членов семьи. Трой швырнула носовой платок и тряпки в сторону кулис и с пылающими щеками вернулась на место. "Я бы так не разозлилась, - заметила она про себя, - если бы эта чертова штуковина не выглядела настолько смешно".
- Я требую, - загремел сэр Генри, - слышите, требую найти виновника этого безобразия.
Ответом ему стал негромкий гул, в котором выделялся голос Полин:
- Это не Пэнти. Заруби себе на носу, Миллимент, что Пэнти в кровати и не вставала с пяти вечера. Папа, я протестую. Это не Пэнти.
- Чушь! - отрезала мисс Орринкурт. - Она целыми днями зеленых коров рисует. Я сама видела. Пошли, дорогой.
- Папа, я тебе торжественно клянусь…
- Одну минуту, мама…
- Ни секунды здесь больше не останусь, папа. У меня есть основания думать…
- А ну-ка, тихо! - повысила голос Трой, и все сразу замолчали. - Все нормально, - сказала она. - Пятно стерли, картина не пострадала. Но я должна сказать вам одну вещь. Я приходила сюда прямо перед ужином, беспокоилась насчет драпировок. Боялась, что они прилипнут к холсту там, где еще остались влажные места. И тогда все было в порядке. Если Пэнти в кровати и известно, что с пяти до девяти она не поднималась, стало быть, девочка здесь ни при чем.
- Спасибо, большое спасибо, миссис Аллейн, - сразу залопотала Полин. - Слышишь, папа? Пошли за мисс Эйбл. Я требую, чтобы послали за мисс Эйбл. Мой ребенок должен быть оправдан.
- Пойду поищу Кэролайн и все узнаю, - неожиданно вызвался Томас. - Видите ли, за Кэролайн не посылают. Пойду и все разузнаю.
С этими словами Томас вышел из зала. Анкреды молчали.
- Может, это просто современный стиль такой, - неожиданно подала голос Миллимент. - Как это называется? Сюрреализм?
- Милли! - вскричал ее сын.
- Слушай, Милли, - подхватила Дженетта Анкред, - а какой именно символический смысл ты вкладываешь в образ летящей над головой папа коровы, которая больше похожа на обезумевшую чайку?
- Сегодня чего только не бывает, - неопределенно усмехнулась Миллимент.
- Папа, - прервала их Дездемона, все это время стоявшая, склонившись, над отцом, - ужасно подавлен. Папа, дорогой, позволь…
- Я иду спать, - объявил сэр Генри. - Мне действительно не по себе. Я плохо себя чувствую. Я иду спать.
Все встали. Он остановил их взмахом руки:
- Я иду один. Спать.
Седрик метнулся к двери. Не оборачиваясь, сэр Генри пошел по проходу - смутная, призрачная фигура на фоне ярко освещенной сцены, величественно удаляющаяся из театра.
Анкреды тут же затараторили. Трой чувствовала, что ей не вытерпеть неизбежных воспоминаний о прежних бесчинствах Пэнти, возмущенных протестов со стороны Полин, хиханек и хаханек Седрика, банальностей Миллимент, которые она произносит таким флегматичным тоном. Потому, когда, в сопровождении Кэролайн Эйбл, появился несколько взъерошенный Томас, Трой испытала настоящее облегчение.
- Я попросил Кэролайн подняться сюда, - заговорил он, - потому что побаивался, что мне вы до конца не поверите. Пэнти в изоляторе, вместе с другими, у кого стригущий лишай. Доктор Уизерс распорядился, чтобы они были под присмотром, потому что прописанное им лекарство надо давать вовремя, так что Кэролайн с половины восьмого сидит там за книгой. Стало быть, сами видите, Пэнти этого не делала.
- Разумеется, нет, - весело подтвердила мисс Эйбл. - Каким образом? Это совершенно невозможно.
- Вот так-то, - мягко заключил Томас.
2
Трой задержалась в театрике с Полом и Фенеллой. Пол включил рабочее освещение, и они вместе осмотрели рисовальные принадлежности Трой, сложенные за кулисами.
Ящик с красками был открыт. Кто-то выдавил на крышку, отделяющую краски от отсека, где сложены дощечки для эскизов, немного изумрудной окиси хрома и слоновой кости. Орудовали большой кистью, окунув ее сначала в зеленое, потом в черное.
- Слушайте, - начал Пол, - ведь на кисти должны остаться отпечатки пальцев. - Он смущенно посмотрел на Трой. - Верно ведь?
- Полагаю, Родерик с вами бы согласился, - кивнула она.
- Ну а коли так, то если сравнить с ними отпечатки всех, кто здесь есть, получится довольно убедительно, так? Более того, чертовски интересно.
- Да, но, насколько я понимаю, это не такая простая процедура.
- Знаю. Надо двигать ладонь и все такое прочее. Но! Смотрите, на кисти осталось немного зеленой краски. Я читал про это. Допустим, мы возьмем у всех отпечатки пальцев. Вряд ли они смогут отказаться.
- Здорово, Пол, давай так и сделаем, - захлопала в ладоши Фенелла.
- Что скажете, миссис Аллейн?
- Дорогой мой, не думайте, пожалуйста, будто я хоть сколько-нибудь разбираюсь в таких делах. Могу согласиться лишь, что это было бы весьма занятно. Ну и я действительно знаю, как такую процедуру проводят официально.
- Я тоже, - сказал Пол, - немало читал про это. Итак. Допустим, мы уговорили их дать отпечатки, допустим, держим при себе кисти и ящик с красками, и тогда… и тогда… как вам кажется?
- И тогда я бы показала их ему, как фотоснимок, - сказала Трой.
- Ну так прекрасно, - кивнул Пол. - Слушайте, завтра же утром я все им выложу. Надо наконец все прояснить. А то чертовщина какая-то получается, дурацкое представление. Вы согласны, миссис Аллейн?
- Я с вами, - заявила Трой.
- Здорово! - воскликнула Фенелла. - Я тоже, естественно. Вперед!
- Хорошо. - Пол осторожно обернул кисть тряпкой. - Надо спрятать ее где-нибудь вместе с ящиком.
- Они будут у меня.
- Да? Прекрасно.
Они заперли портрет в реквизиторской и с видом заговорщиков пожелали друг другу покойной ночи. Чувствуя, что Анкредов на сегодня с нее достаточно, Трой попросила передать членам семьи ее извинения и пошла к себе наверх.
Заснуть не получалось. Снаружи, во тьме, дождь изо всех сил колотил по башенной стене. Ветер, казалось, задувал в трубу дымохода и с трудом пытался вырваться назад. Таз на лестничной площадке сменился ведром, и неровная, раздражающая дробь капель заглушала все остальное и играла на нервах, как на кастаньетах. Одна, всего лишь еще одна ночь здесь, думала Трой, а потом - радость возвращения в знакомую обстановку лондонской квартиры, и там будет муж. Вопреки всякой логике она почувствовала нечто вроде сожаления, что придется покинуть эту комнату в башне, и с тем же чувством начала перебирать в памяти странные события дней и ночей, проведенных в Анкретоне. Краска на перилах. Очки на портрете. Размалеванное зеркало в спальне сэра Генри. Инцидент с раздувшимся "мочевым пузырем". Летающая корова.
Если в этих дурацких розыгрышах виновата не Пэнти, тогда кто же? Если за всем этим стоит кто-то один, то Пэнти оправдана. Но ведь может быть так, что красками перила измазала Пэнти, а уж дальше действовал кто-то другой. Вообще, учитывая послужной список Пэнти, за ней такие фокусы водятся. Хорошо бы знать, что думает насчет детской психологии современная наука. Характерно ли такое поведение для ребенка, который хочет быть в доме главным, а ему кажется, что его всячески притесняют или не обращают на него внимания? Но Трой была уверена, что Пэнти говорила правду, отрицая какое-либо участие в проделках с красками. И если только мисс Эйбл не лжет, то и летающую корову к портрету пририсовала наверняка не она, хоть, спора нет, некоторая предрасположенность к коровам и бомбам у нее имеется. Трой беспокойно заворочалась в постели, и ей показалось, что, помимо ветра и дождя, она услышала бой Больших Часов. Имеет ли значение тот факт, что добавления к портрету всякий раз делались на сухой части полотна и, таким образом, не принесли картине вреда? Кто из взрослых в доме способен учитывать это? Седрик. Ведь он и сам рисует, хотя скорее всего акварели. Ей казалось, что его эстетическое чувство, при всем своем своеобразии, - чувство истинное. Его инстинктивно отвращает такого рода вандализм. Да, но что, если он понимает, что вреда от этого картине не будет никакого? Хорошо, но какой у него может быть мотив? Седрик вроде ей симпатизирует, зачем ему портить ее работу? Трой перебирала в памяти всех обитателей дома, отвергая одну версию за другой, пока не дошла до мисс Орринкурт.
Для нее такие откровенно вульгарные штучки вполне характерны. А не может ли быть так, со смущенной усмешкой подумала Трой, что мисс Орринкурт весьма не понравилось то изысканное внимание, которое уделяет своей гостье сэр Генри? Может, она вообразила себе, что сеансы превратились просто в еще один повод для более откровенных заигрываний, более страстных поглаживаний по ладони, более многозначительных пожатий локтя? "Черт, - пробормотала Трой, ворочаясь в постели, - что за идеи приходят посреди ночи!" Нет, это уж слишком. Не исключено, что просто одна из престарелых служанок совсем выжила из ума и занялась этими фокусами. "Или Баркер", - уже засыпая, подумала Трой. Под шум дождя и завывание ветра в голове теснились совсем уж невероятные образы. Вот она видит, как на башню летят с ночного неба бомбы. В самый последний момент бомбы превращаются в зеленых коров. Весело подмигивая ей и заигрывая на манер Седрика, они сбрасывают свои мягкие снаряды и явственно произносят: "Шлеп, шлеп, шлеп, дражайшая миссис Аллейн".
- Миссис Аллейн. Дражайшая миссис Аллейн, просыпайтесь же.
Трой открыла глаза. У ее кровати стояла, полностью одетая, Фенелла. При слабом свете зари лицо ее было очень бледно. Она нервно сжимала и разжимала ладони. Уголки губ были опущены, как у готового расплакаться ребенка.
- О Господи, ну что еще?! - воскликнула Трой.
- Я подумала, надо мне сказать вам. Больше некому. Все словно обезумели. Пол не может оставить мать, мама пытается успокоить тетю Десси, та в истерике. Да и я едва на ногах держусь. Мне просто надое кем-то поговорить.
- Да в чем дело-то? Что стряслось?
- Дед. Баркер принес ему молоко. И увидел. Лежащим. Мертвым.
3
Нет худшего жребия, чем оказаться в чужом доме, куда пришло горе. Чувство одиночества, ощущение постоянного вмешательства в чужую беду, когда тебе кажется, что только болтаешься под ногами и от тебя бы с облегчением избавились, - все это повергает в состояние постоянной неловкости, которой суждено оставаться невысказанной. А если ничем не можешь помочь, то это чувство лишь обостряется. Пожалуй, Трой была только рада, что Фенелла пришла к ней искать утешения. Она поспешно разожгла вчерашние угли, усадила дрожащую, как щенок, Фенеллу следить за огнем, пока она принимает ванну и одевается, и когда дитя наконец расплакалось, принялась слушать сбивчивый рассказ. Фенелла все время возвращалась к тому моменту, когда в отношениях между ней и дедом возникла трещина.
- Ужасно, что мы с Полом причинили ему такую боль. Нам никогда уж себя не простить - никогда, - рыдала она.
- Ну, ну, - прервала ее Трой, - глупости. Вы с Полом сделали то, на что имели полное право.
- Но мы были слишком жестоки. С этим вы не можете не согласиться. Мы причинили ему большое горе. Он сам это сказал.
Действительно, сэр Генри говорил это много раз, и с большим нажимом, и непонятно, что двигало им - злость или искреннее переживание. Тогда Трой решила зайти с другой стороны.
- По-моему, он смирился с этим, - сказала она.
- Да, но вчера вечером! - снова залилась слезами Фенелла. - Только подумать, что мы говорили о нем вчера вечером. В гостиной, после того как вы ушли. Все, кроме мамы и Пола. Тетя Милли сказала, что у него, возможно, приступ, а я - да пусть хоть помрет, мне, мол, все равно. Ужас! И наверное, он это почувствовал. Он вычеркнул из своего завещания тетю Полин и маму, меня с Полом из-за нашей помолвки и из-за того, как мы о ней объявили. Стало быть, сильно переживал.
"Завещание, - подумала Трой. - Боже правый, а ведь верно. Завещание!" И вслух сказала:
- Фенелла, он был стар. Я думаю, и, наверное, вы со мной согласитесь, что будущее не так уж много ему обещало. Так, может, и неплохо, что ушел он тогда, когда ему казалось, что все так превосходно устроилось. Застолье получилось замечательное.
- А как кончилось?
- О Господи, вы про это. Ну да, ну да.
- А может, оно, застолье это самое, его и убило. Эти жареные лангусты. Все так думают. А ведь доктор Уизерс предупреждал его. И никого с ним рядом не было. Он просто пошел к себе и умер.
- А доктор Уизерс?..
- Да. Он осмотрел его. Баркер сказал тете Милли, и она позвонила ему. Он говорит, это был жестокий приступ гастроэнтерита. Он говорит, приступ случился - скорее всего - вскоре после того, как дед лег. А как подумаешь, что в это самое время мы такие ужасные вещи говорили про него в гостиной, то просто в дрожь бросает. Все, кроме Седрика, а он про себя злорадствовал. Негодяй эдакий, он и сейчас злорадствует, если уж на то пошло.
Вдали глухо прозвучал гонг.
- Идите завтракать, - сказала Фенелла. - Я не могу.
- Нет, так не пойдет. Глотните хоть кофе немного.
Фенелла нервно стиснула руку Трой.
- Знаете, вы мне так нравитесь, - заговорила она. - Потому что вы другая, ни на кого из нас не похожи. Ладно, пошли.
Анкреды в трауре - зрелище сильное. Полин. Дездемона и Миллимент, уже сидевшие в столовой, все были в черных платьях. Взглянув на них, Трой вдруг сообразила, что сама-то, не подумав, надела красный свитер. Она произнесла слова соболезнования, прозвучавшие фальшиво. Дездемона молча сжала ей руку и отвернулась. Полин ошарашила, залившись слезами и порывисто поцеловав Трой. И уж совсем странно было видеть неулыбчивую и мертвенно-бледную Миллимент. Вошел Томас. Вид у него был растерянный.
- Доброе утро, - поклонился он Трой. - Ужасно, правда? Знаете, до сих пор не могу поверить. Остальные-то вроде смирились. Плачут и все такое прочее, а я не могу. Бедный папа. - Он посмотрел на сестер: - Вы совсем не едите. Полин, что тебе положить?
- О, Томас. - Полин сделала красноречивый жест.
- Наверное, потом, - продолжал Томас, - мне и самому не захочется ничего есть, но сейчас я голоден как волк.
Он сел рядом с Трой.
- Хорошо, что вы успели закончить портрет, правда? Бедный папа.
- Томми! - выдохнула его сестра.
- А что, разве не так? - мягко возразил он. - Папа тоже был бы доволен.
Вошел Пол и почти сразу следом за ним Дженетта Анкред, в твидовом костюме. К немалому облегчению Трой, они, как и Томас, говорили нормальными человеческими голосами.
Миллимент тут же начала рассказывать, как Баркер обнаружил тело сэра Генри. Судя по всему, в восемь утра он, как обычно, принес ему чашку молока и стакан воды. Подходя к комнате, он услышал, как внутри жалобно завывает кот Карабас. Стоило открыть дверь, как кот вылетел наружу и бросился по коридору. Баркер решил, что сэр Генри просто забыл выпустить кота, и подивился, отчего тот не разбудил хозяина.
Он вошел в комнату. Было еще совсем темно. Баркер отличался близорукостью и все же разглядел лежащее на кровати тело.
Он зажег свет, присмотрелся и тут же в ужасе бросился бежать по коридору и заколотил в дверь Миллимент. Когда они вместе с Полин откликнулись и пригласили его войти, он остался на месте и нервным шепотом попросил Миллимент выйти. Та накинула халат и вышла в холодный коридор.
- Я поняла, - перебила ее Полин, - что что-то случилось. Словно голос был.
- Естественно, - передернула плечами Миллимент. - Баркер никогда не колотит в двери по утрам.
- Я поняла, это Большой Гость, - гнула свое Полин. - Сразу поняла.
Миллимент ушла вместе с Баркером в комнату сэра Генри. Оттуда она послала камердинера поднять Томаса, а сама позвонила доктору Уизерсу. Его не оказалось на месте, но, так или иначе, примерно через час он уже был в Анкретоне. По его словам, это был острый приступ гастроэнтерита, вызванный, возможно, перееданием за ужином. Сердце сэра Генри не выдержало приступа, он потерял сознание и скончался.
- Я не понимаю, - сказала Полин, - почему он не позвонил. Раньше, как почувствует недомогание ночью, всегда звонит. Там, Десси, в коридоре, специальный звонок имеется, а шнур тянется к его кровати.
- Он пытался, - сказал Томас. - По-моему, потянулся к шнуру, схватился за него и упал. Шнур вырван. Знаете что, пожалуй, я все-таки не очень хочу есть.