4
Большую часть того последнего дня Трой ходила из своей комнаты в театрик и обратно, стараясь ничего не забыть, тем более что вещей у нее было немало. Кот Карабас решил обосноваться в ее комнате. Вспоминая о том, где он провел минувшую ночь, Трой всякий раз вздрагивала при прикосновении к его шерсти. Впрочем, они давно уже были в дружеских отношениях, так что вскоре Трой стало даже приятно в его обществе. Поначалу Карабас наблюдал за ней с некоторым интересом, время от времени вскакивая на узлы с одеждой, которые она разложила на полу и на кровати. Когда Трой отпихнула его, он заурчал, негромко мяукнул и прижался носом к ее руке. Вот бы узнать, он действительно переживает утрату хозяина? Карабас забеспокоился, и Трой открыла дверь. Пристально взглянув на нее, он опустил хвост и вышел наружу. Ей показалось, что он снова замяукал на лестнице. С неясной тревогой в душе Трой вернулась к сборам, время от времени прерываясь, чтобы нервно пройтись по комнате или взглянуть в окно, на мокрые от дождя деревья. Трой наткнулась на рабочий блокнот и принялась машинально набрасывать портреты членов семьи. Не прошло и получаса, как все Анкреды были зарисованы, - впрочем, получились не столько рисунки, сколько карикатуры, которые она потом покажет мужу. Испытав мгновенный укол совести, Трой поспешно закончила паковать вещи.
Ту часть багажа, которая не поместится в машину, присланную Ярдом, Томас вызвался отправить почтовым вагоном.
Трой угнетало ощущение какой-то нереальности происходящего - словно она сейчас оказалась на переломе собственной жизни. Она утратила контакт не только с окружением, но и с самой собой. В то время как ее руки сворачивали и укладывали, один за другим, предметы туалета, мысли бесцельно метались между теми событиями, что случились за минувшие двадцать четыре часа, и теми, которым еще предстоит случиться. "Я похожа на путешественника, - уныло думала Трой, - способного говорить только о спутниках да всяких мелких дорожных происшествиях, а Рори совершенно неинтересны Анкреды, с которыми ему скорее всего даже познакомиться не придется".
Обед получился призрачным повторением завтрака. Опять собрались все Анкреды, опять они придавали своим голосам особое звучание, опять красноречиво говорили о своей скорби, в неискренность которой Трой не слишком хотелось верить. Она почти не прислушивалась к общей беседе, улавливая лишь обрывки разговоров. Мистера Рэттисбона повезли к пастору. Томас диктует по телефону текст некролога. Похороны во вторник. Голоса не умолкали. Вот и к ней кто-то обратился. В местном еженедельнике прослышали о портрете ("Найджела Батгейта рук дело", - подумала Трой) и хотели бы прислать фотографа. Трой что-то возразила, что-то предложила. Седрик, который до сих пор молчал и лишь беспокойно ерзал на своем месте, при обсуждении этой темы немного оживился. Затем речь зашла о мисс Орринкурт, которая заявила, что выйти к столу не в состоянии, и обедала в собственных апартаментах.
- Я видела, как ей несут полный поднос, - заметила со своим обычным загробным смехом Миллимент, - непохоже, что у нее пропал аппетит.
- Тью-ю, - прошелестели Анкреды.
- Нам скажут, - спросила Полин, - как долго она рассчитывает…
- По-моему, не дольше, - не дала ей договорить Дездемона, - чем потребуется, чтобы завещание вступило в силу.
- А я вот что скажу, - заговорил Седрик, и все присутствующие повернулись к нему. - Быть может, сейчас немного неловко и преждевременно об этом говорить, но задуматься самое время. Наша милая Соня - незамужняя, а это совсем не одно и то же, что вдова Ста… вдова папа? Что скажете?
За столом воцарилось настороженное молчание. Его нарушил Томас.
- Ну да, конечно, - мягко сказал он, оглядывая родичей, - но это зависит от того, как составлено завещание. То есть назначена доля "Соне Орринкурт" или "моей жене Соне" и все такое прочее.
Полин и Дездемона на мгновение задержали взгляд на Томасе. Седрик провел дрожащими пальцами по волосам. Фенелла и Пол не оторвались от своих тарелок. Миллимент, с несколько натужной непринужденностью, сказала:
- Ну, бежать впереди паровоза мы не будем.
Полин и Дездемона переглянулись: Миллимент употребила сакраментальное "мы".
- Это же ужасно, - резко оборвала всех Фенелла, - ужасно затевать разговор о дедовом завещании, когда он здесь, наверху… лежит… - Недоговорив, она закусила губу. Трой заметила, как Пол потянулся к ее руке. Дженетта Анкред, молчавшая на протяжении всего обеда, улыбнулась дочери - осуждающе и тревожно. "А ведь ей не нравится, - подумала Трой, - когда Фенелла ведет себя как все Анкреды".
- Дорогая Фен, - негромко проговорил Седрик, - ты-то, конечно, можешь позволить себе быть такой великодушной, такой нравственной. То есть я хочу сказать, тебя же в этой лодке точно нет.
- По-моему, Седрик, это звучит довольно оскорбительно, - сказал Пол.
- Ну что, все высказались? - поспешно вмешалась Полин. - В таком случае, миссис Аллейн, быть может…
Извинившись, Трой под каким-то предлогом отказалась перейти вместе с дамами после обеда в гостиную.
Выйдя в холл, она услышала, что к дому подъехала машина. Баркер уже стоял на крыльце. Он впустил троих мужчин, одетых в черные костюмы и с широкими черными галстуками. В руках у двоих были черные саквояжи. Третий, бросив взгляд на Трой, что-то тихо сказал.
- Сюда, пожалуйста, - пригласил Баркер, провожая гостей через холл в маленькую приемную. - Сейчас я доложу сэру Седрику.
Усадив посетителей, Баркер отправился с докладом, а Трой осталась переваривать официальное признание нового положения Седрика. Она искоса посмотрела на стол, где старший из трех с привычной ловкостью, свидетельствующей едва ли не об искусстве жонглера, то ли уронил, то ли позволил упасть визитной карточке, а потом легким щелчком отправил ее вперед, так что карточка скользнула под книгу, которую Трой сама принесла из библиотеки, чтобы скоротать время после обеда. Надпись на визитке была отпечатана шрифтом крупнее и темнее обычного: "Мортимер, сыновья и Лоум - бюро ритуальных услуг".
Трой подняла книгу и дочитала надпись: "…и бальзамирование".
Глава 9
АЛЛЕЙН
1
По изменению скорости судна пассажиры поняли, что их долгое путешествие подошло к концу. Стук двигателей сменился плеском волн, ударяющихся о борта, криком чаек, голосами, грохотом цепей, а потом и суетой пристани и города. В эти рассветные часы лондонский порт выглядел таким же смурным и нетерпеливым, как инвалид, готовящийся вернуться к полноценной жизни. Над эллингами и складами все еще висел прозрачный туман. Фонари, словно подвешенные на невидимую нитку бусы, тускло освещали причал. На крышах, швартовых тумбах и канатах поблескивал лед. Аллейн так долго держался за перила, что их холод проник через перчатки и теперь щипал ладони. На пристани толпились люди - толпились на суше, от которой пассажиры были все еще отделены, хотя расстояние стремительно сокращалось. Эти встречающие, окутанные паром собственного дыхания, были в основном мужчины.
Среди них стояли три женщины, одна в алой шляпке. Подошел инспектор Фокс на лоцманском катере. Не рассчитывавший на это Аллейн обрадовался, но сейчас поговорить им не удалось.
- На миссис Аллейн, - сказал Фокс, быстро проходя мимо, - алая шляпка. А сейчас, мистер Аллейн, прошу прощения, но мне тут надо потолковать с одним малым. Машина сразу за зданием таможни. Увидимся там.
Не успел Аллейн поблагодарить его, как тот удалился - подтянутый, в ловко сидящем пальто, именно такой, каким и должен быть инспектор.
Судно и пристань разделяла полоса темной воды. Пронзительно звонили колокола. Встречающие, вглядываясь в стоящих на палубе, передвинулись к швартовым тумбам. Кто-то поднял руки и громко прокричал приветствие. На берег выбросили канаты, и мгновением позже по судну пробежала последняя дрожь, предшествующая полной остановке.
Трой двинулась вперед. Руки были засунуты глубоко в карманы пальто. Слегка нахмурившись, она пробежала взглядом по палубе. Где же он? В эти последние секунды, ожидая, пока она заметит его, Аллейн чувствовал, что, подобно ему, Трой нервничает. Он вскинул руку. Они посмотрели друг на друга, и она улыбнулась - так, как улыбаются только очень близкому человеку.
2
- Три года, семь месяцев и двадцать четыре дня. Чертовски долгий срок вдали от жены. - Аллейн посмотрел на Трой, сидевшую, скрестив ноги, на коврике перед камином. - Или, вернее, Трой, вдали от тебя, от моей жены, по-прежнему такой родной. Одна только эта мысль мне покоя не дает.
- А я все спрашивала себя, - задумчиво протянула Трой, - а если вдруг окажется, что нам не о чем говорить? Вдруг нам будет трудно друг с другом?
- Выходит, и ты тоже?
- Говорят, так бывает. Часто случается.
- Я даже прикидывал, может, имеет смысл процитировать Отелло, помнишь, когда он прибыл на Кипр? Что бы ты сказала, дорогая, если бы я перехватил тебя в таможне под литерой А и начал: "О, храбрый мой воин!"?
- Я бы тут же ответила какой-нибудь строкой из "Макбета".
- Почему из "Макбета"?
- Чтобы объяснить, потребуется очень много времени. Видишь ли, Рори…
- Да, любовь моя?
- Я тут очень занятные дни провела с Макбетом.
Трой с некоторым сомнением посмотрела на него из-под упавших на лоб локонов.
- Может, тебе будет неинтересно, - пробормотала она. - Это длинная история.
- Ну, если рассказывать будешь ты, особенно длинной она не будет.
Взглянув на нее, Аллейн понял, что она опять зажалась. "Нам придется заново привыкать друг к другу".
Аллейн мыслил рационально и широко. Он привык раскладывать по полочкам мысли, от которых другие предпочитают отмахнуться. Во время долгого возвращения домой он часто спрашивал себя: а если при встрече они с Трой почувствуют, что годы разлуки поставили между ними прозрачную стену, через которую они смотрят друг на друга, не испытывая любви? Странно, но такие мысли чаще всего приходили ему в голову как раз в те моменты, когда он больше всего скучал по ней, больше всего хотел ее. И когда она появилась на пристани, не сразу его заметив, чисто физическая реакция оказалась настолько острой, что прогнала все сомнения. А когда она так по-родному улыбнулась ему - так, как раньше не улыбалась, он, не задавая никаких вопросов, понял, что ему вновь предстоит полюбить ее.
А теперь, когда она сидела с ним в комнате, настолько знакомой, что это само по себе казалось немного странным, он волновался, как девственница перед первой брачной ночью. Можно ли то, о чем думает сейчас Трой, сравнить с его мыслями? Может ли он быть в ней так же уверен, как в самом себе? В его отсутствие она жила совершенно иной, чем прежде, жизнью. Он практически ничего не знал о ее новых знакомых, разве что по случайным фразам, которые она позволяла себе в письмах. Что ж, теперь, кажется, ему предстоит открыть кое-что еще.
- Иди сюда и рассказывай, - предложил он.
Трой перебралась на свое привычное место и прислонилась к его креслу. Он посмотрел на нее - волнение уступило место такому захлестывающему чувству счастья, что Аллейн даже упустил начало рассказа. Но он давно, не делая себе ни малейших поблажек, научил себя слушать, что говорят, и этот навык сейчас выручил. Сага Анкретона разворачивалась своим чередом.
Поначалу рассказ шел ни шатко ни валко, но чем дальше, тем больше захватывал саму Трой. Она увлеклась и потянулась за блокнотом с зарисовками, которые сделала у себя в башне. Вглядевшись в маленькие выразительные фигуры с огромными головами, Аллейн не удержался от смеха.
- Как на старых игральных картах с изображением "Счастливой семьи", - заметил он, и Трой должна была признать, что и впрямь в оригиналах есть что-то викторианское. Из-за странностей самих Анкредов так получилось, что говорила она в основном о глупых розыгрышах.
- Слушай, - перебил он ее в какой-то момент, - это маленькая чертовка в конце концов испортила твою картину или нет?
- Да нет же, нет! К тому же чертовка тут вообще ни при чем. Слушай дальше.
Он повиновался, посмеиваясь про себя ее дедуктивным методам.
- Понимаешь, - пояснила Трой, - один раз, допустим, она пишет "дедушка", другой - "дедочка", и это уже само по себе о многом говорит. Но главное - ее поведение. Я совершенно уверена, что это не она. Да, знаю, помню, что такого рода розыгрыши за ней числятся, но дай мне договорить до конца. Не сбивай свидетеля.
- Почему это? - наклонился к ней Аллейн.
- Итак, продолжаю, - через минуту-другую объявила Трой, и на сей раз он дал ей закончить.
"Странная история. Интересно, - подумал Аллейн, сама-то она отдает себе отчет в том, насколько странная?"
- Не знаю, насколько мне удалось передать все безумие этого чудовищного дома, - заключила Трой. - Все время что-то случается, что-то под руку подворачивается. Вроде книги о бальзамировании трупов, находящейся почему-то среди предметов искусства, и потерявшегося крысиного яда.
- А что между ними общего?
- Не знаю. Может, то, что мышьяк есть и там и там.
- Слушай, ангел мой, не успел я вернуться в твои объятия, как ты пытаешься заставить меня взяться за расследование дела об отравлении.
- Что ж, - помолчав немного, сказала Трой, - ты ведь не будешь спорить, что такая вещь приходит в голову? - Она сдавила ему плечо. - Между прочим, его бальзамировали. Господа Мортимер и Лоум. Я столкнулась с ними в зале, когда они пришли туда со своими черными чемоданчиками. Единственная трудность состоит в том, что ни одного из Анкредов невозможно представить себе хладнокровным отравителем. А так все сходится.
- Слишком тонко, я бы сказал. А как там насчет других странностей? - с некоторой неохотой спросил он.
- Хотелось бы знать, чего это веселились Седрик и Орринкурт, когда сидели на диване и смеялись. Да и что Соня купила у аптекаря, тоже любопытно. И о Миллимент неплохо бы разузнать побольше. Никогда не поймешь, что у нее на уме, и она все время кудахчет над своим ужасным Седриком. Разумеется, в его интересах поссорить сэра Генри с бедняжкой Пэнти, у которой, кстати, в деле о летающей корове имеется стопроцентное алиби. Ее алиби - опасный наркотик, который применяют при лечении стригущего лишая.
- Уж не принимает ли этот проклятый ребенок таллиум?
- А ты что, знаешь про таллиум?
- Слышал.
- В общем, что касается летающей коровы, - сказала Трой, - она вне подозрений. Сейчас все объясню.
- Да, - согласился, дослушав, Аллейн, - тут она явно ни при чем.
- И вообще ни при чем, - твердо заявила Трой. - Жаль, что мы с Полом и Фенеллой так и не провели наш эксперимент.
- И что же это за эксперимент?
- Он предполагал и твое участие. - Трой лукаво посмотрела на мужа.
- Черта с два!
- Точно. Мы завернули в тряпку кисть, которой рисовали летающую корову, и хотели взять у всех отпечатки пальцев. А ты бы потом сравнил. Неужели отказался бы?
- Сердце мое, да я бы у великого хана татарской орды взял отпечатки, лишь бы доставить тебе удовольствие.
- Но мы так и не довели дело до конца. Вмешалась, как сказали бы вы с мистером Фоксом, смерть. Смерть сэра Генри. Между прочим, тот, кто испачкал краской мой перила, оставил отпечатки пальцев на каменной стене над ними. Быть может, по прошествии некоторого времени я могла бы сделать так, что меня пригласят в Анкретон, а ты бы поехал со мной вместе со своим инсуффлятором и черной краской. Но согласись, это ведь и впрямь странная история.
- Да, - потер нос Аллейн, - и впрямь странноватая. Мы услышали о смерти Анкреда на судне, радиограмма пришла. Только тогда я меньше всего думал, что ты как-то связана с этим.
- Мне он понравился, - помолчав, сказала Трой. - На публику все время работает, временами рядом с этим стариком становится совершенно не по себе, и все-таки он мне понравился. И рисовать его было безумно интересно.
- Ну и как портрет, получился?
- По-моему, да.
- Хорошо бы посмотреть.
- В ближайшие дни. Сэр Генри заявил, что оставляет его Нации. И что же Нация? Вешает картину в каком-то темном углу у Тейта, можешь себе представить? Одна газета, по-моему, Найджела Батгейта, собирается сфотографировать ее. Можно у них достать снимок.
Но Аллейну не пришлось ждать так долго. Фотография появилась в газете Найджела, предшествуя отчету о похоронах сэра Генри. В торжественной, насколько это позволяло время, обстановке он был погребен в семейном склепе в Анкретоне.
- Он ведь надеялся, - вздохнула Трой, - что Нация распорядится иначе.
- Вестминстерское аббатство?
- Боюсь, что так. Бедный сэр Генри, жаль, что не получилось. Да-а, - протянула Трой, роняя газету на пол, - для меня это означает конец Анкредов.
- Как знать, как знать, - неопределенно заметил Аллейн, и, потеряв внезапно всякий интерес к Анкредам и вообще ко всему, что не относилось к этому первому зыбкому этапу их воссоединения, он протянул жене руки.
С самим этим воссоединением наше повествование связано лишь постольку, поскольку оно накладывает отпечаток на то, как Аллейн воспринял рассказ Трой об Анкредах. Услышь он его в любое другое время, вполне возможно, углубился бы, пусть даже неохотно, в детали. А так - он стал для него чем-то вроде интерлюдии между началом свидания и его завершением, а потом и совсем испарился из его сознания.
Они провели вместе три дня, разлучившись только раз, когда Аллейна вызвал для подробного отчета его начальник по спецотделу. Аллейну предстояло в ближайшее время вернуться к своей обычной службе в Ярде. В четверг утром, когда Трой отправлялась к себе на работу, они часть пути прошли вместе, после чего она свернула в сторону, и, посмотрев ей вслед со смутным ощущением беспокойства, Аллейн зашагал к знакомому зданию, где его ждали давние коллеги.
Славно было в общем-то, минуя пустынный холл, пахнущий линолеумом и углем, попасть в кабинет, где, на фоне скрещенных мечей, памятных фотографий и подковы, его с явным удовольствием приветствовал шеф уголовной полиции. Со странной приятностью сел он и за старый стол в помещении главных инспекторов и погрузился в устрашающие дебри рутинной работы.
Он рассчитывал для начала поболтать с Фоксом, но тот уехал по делам куда-то за город и должен был вернуться только к вечеру. Разбирая бумаги, Аллейн тут же наткнулся на старого знакомого, некоего Сквинти Донована, который, пережив два суда военного трибунала, шесть месяцев принудительного лечения в клинике Бродамур и едва не погибнув при бомбежке, оставил четкие следы своего пребывания в антикварном магазине в Челси. Аллейн запустил сложный механизм полицейского расследования, в результате которого Сквинти должен был в конце концов привести охотников к получателю товара. Затем он обратился к его досье.