Они опять меня доставали, и я понял, что от погони не уйти. Я и не рассчитывал на успех. Просто хотелось оказаться поближе к домам, к людям, которые могли бы выйти посмотреть, что происходит, а кое-что и запомнить.
Не получилось. Полицейская машина снова поравнялась с моей, и грубый голос рявкнул:
- Остановитесь, не то будем стрелять.
Я подкатил к обочине и нажал на тормоза. Потом сунул пистолет назад в бардачок и захлопнул крышку. Их машина, дернувшись, застыла слева, у моего переднего крыла. Хлопнув дверцей, из нее вывалился какой-то толстяк и заорал:
- Вы что, глухой? Не слышали сирену? Вылезайте.
Я выбрался из "крайслера" и встал около дверцы под лунным светом. В руке у толстяка был пистолет.
- Права, - сказал он твердым, как штыковая лопата, тоном.
Я вынул и протянул права. Второй полицейский вышел из машины с другой стороны, взял права и осветил их фонариком.
- Имя - Марло, - сказал он. - Черт! Только подумай, Куни! Оказывается, нам попалась ищейка.
- Серьезно? Тогда пистолет мне ни к чему. - Куни засунул его в кобуру и застегнул ее. - Тогда я с ним справлюсь голыми руками.
- Гнал со скоростью пятьдесят миль в час, - сказал второй полицейский. - Наверняка пьян.
- От него небось так и несет, - сказал Куни. Второй с вежливой ухмылкой склонился ко мне.
- А ну дыхни, ищейка.
Я дыхнул.
- Что ж, - заметил он беспристрастно, - если и пьян, то не в стельку. Чего нет, того нет.
- Хоть сейчас и лето, но ночка холодная, - сказа и Куни. - Надо бы дать человеку выпить. Как ты на этот счет, Доббс?
- Отличная мысль, - поддержал его Доббс. Он открыл машину, вынул небольшую фляжку виски и поднял ее к свету. Она была на две трети пуста. - Маловато, конечно, но ничего, - он протянул мне фляжку. - На здоровье!
- А если я не хочу? - спросил я.
- Как же так? - заныл Куни. - Неужто лучше, чтобы тебя напоили силой?
Я взял фляжку, свернул колпачок и понюхал. Пахло виски. Обычным виски.
- Не боитесь каждый раз проделывать один и тот же фокус? - спросил я.
- Время - двадцать семь минут девятого, - сказал Куни. - Запиши, Доббс.
Доббс подошел к машине и, склонившись, сделал запись в блокноте.
Я поднял фляжку и спросил у Куни:
- Значит, настаиваете?
- Если, конечно, не хочешь, чтобы я сплясал у тебя на пузе.
Я закинул голову и, замкнув горло, набрал виски в рот. Куни быстро выкинул руку и ударил меня под дых. Виски брызнуло, а я, задохнувшись, сложился пополам. Фляжка упала.
Я наклонился ее поднять и увидел, как Куни заносит жирное колено к моей голове. Я вильнул в сторону, выпрямился и со всей силы вмазал ему по носу. Он завыл и, прижав левую руку к лицу, правой схватился за кобуру. Со стороны ко мне метнулся Доббс. Его дубинка описала полукруг и ожгла меня сзади под левым коленом. Нога сразу онемела и, скрежеща зубами, выплевывая виски, я тяжело осел на землю.
Куни отнял от лица перепачканную кровью руку.
- Господи! - хрипло, с ужасом в голосе запричитал он. - Кровь! Моя кровь! - И, дико крякнув, попытался заехать ногой мне в лицо.
Я успел отклониться, и сильный удар пришелся по плечу. Оно заныло.
Доббс встал между нами и сказал:
- Не стоит, Чарли. Только все испортишь.
Шаркая башмаками, Куни сделал три шага назад, сел на подножку полицейской машины и взялся рукой за нос. Потом нащупал в кармане платок и осторожно приложил.
- Подожди минутку, - забубнил он сквозь платок. - Всего минутку подожди. Одну маленькую минуточку.
- Уймись. Хватит, - сказал Доббс и покачал висевшей вдоль ноги дубинкой. Куни поднялся с подножки и пошел на меня. Доббс уперся ладонью ему в грудь и тихонько толкнул. Куни попытался отбить руку.
- Хочу посмотреть, какая у него кровь, - прохрипел он. - Только одним глазком посмотрю.
- Не пойдет, - резко произнес Доббс. - Угомонись. Мы и так добились, чего хотели.
Куни повернулся, тяжело обогнул машину и прислонился к ней, что-то бубня в платок.
- Вставай, приятель, - сказал мне Доббс.
Я встал и потер ногу под коленом. Нерв там дергался, как взбесившаяся мартышка.
- Лезь в машину. В нашу, - приказал Доббс и, когда я забрался, добавил: - А ты, Чарли, поведешь вторую.
- Я ей сейчас все крылья помну, - громко пригрозил Куни.
Доббс поднял с земли фляжку, бросил ее через забор и, сев за руль, завел мотор.
- Тебе это даром не пройдет, - сказал он. - Не стоило его бить.
- Почему? - спросил я.
- Он хороший парень, - сказал Доббс. - Только малость суматошный.
- И глупый, - сказал я. - Очень глупый.
- Только ему этого не говори, - сказал Доббс. - Еще обидится.
Полицейская машина тронулась с места.
Куни влез в мою машину и с такой силой рванул передачу, будто хотел ее сорвать. Доббс ловко развернулся и поехал назад к северу, вдоль кирпичного завода.
- Новое тюремное отделение тебе понравится, - сказал он.
- И каким будет обвинение?
Уверенно держа баранку и наблюдая в зеркальце, едет ли за вами Кунн. Доббс немного подумал и сказал:
- Превышение скорости. Сопротивление при аресте и В. Н. В.
В. Н. В. на полицейском жаргоне значило "вождение в нетрезвом виде".
- А как насчет удара в живот, пинка в плечо, выпивки под угрозой расправы, размахивания пистолетом и применения дубинки к безоружному. Со всем этим как?
- Забудь, - сказал он устало. - Мне и самому, честно говоря, не по душе такие развлечения.
- А я-то думал, в городе спокойно и порядочный человек может гулять ночью без пуленепробиваемого жилета.
- Может и спокойно, да не совсем. Невыгодно, чтобы было спокойно. Где тогда разживешься парочкой левых долларов?
- Тот еще разговорчик, - сказал я. - Со службы вылететь не боитесь?
- Пропади она пропадом, - засмеялся он. - Через две недели все равно ухожу в армию.
Инцидент он считал исчерпанным. Обычная работа, и чего тут переживать.
25
Тюремное отделение выглядело почти как с иголочки. Свеже поблескивала зеленовато-серая краска на стальных стенах и дверях, и только в двух-трех местах вид портили табачные плевки. Электрические лампочки были утоплены в потолок под толстое матовое стекло.
В камере у одной из стен стояли двухэтажные нары, и на втором этаже, завернувшись в темно-серое одеяло, храпел какой-то человек. Поскольку он завалился спать в такую рань, да еще на верхнюю койку, чтобы никто не мешал, а сивухой от него не несло, это явно был старожил.
Я присел на нижнюю койку. Меня охлопали в поисках оружия, но карманы не выворачивали. Я вынул сигареты и потер саднящую опухоль под коленом. Боль пронзила ногу до самой лодыжки. От пиджака, залитого виски, шел кислый дух. Я снял его и стал окуривать дымом, который медленно поднимался к квадрату матового света под потолком. Тюрьма выглядела очень спокойной. Правда, где-то далеко, в другом ее конце, скандалила женщина. Здесь же все казалось мирным, как в церкви.
Женщина вдали вдруг завыла. В ее голосе звучала какая-то необычно высокая нотка, словно койот воет на луну, только в конце не было тоскливого волчьего подвывания, Через некоторое время звук затих.
Я выкурил подряд две сигареты и бросил окурки в небольшой унитаз в углу камеры. Человек на верхней полке все еще храпел. Из-под края одеяла выбивались его влажные сальные волосы. Лежал он на животе и спал крепко. Лихой парень, только позавидовать!
Я снова сел на койку, сделанную из узких стальных пластин и прикрытую тонким жестким матрасом.
На матрасе лежали два аккуратно сложенных одеяла. Чудо, а не тюрьма! Чудо на двенадцатом этаже нового муниципалитета. И сам муниципалитет - чудо. И вообще, чудесный городок, этот Бей-Сити! Местные жители так и считают. Живи я в нем, я бы тоже так считал. Я бы любовался голубым заливом и скалами, пристанью, для яхт и тихими улочками, старыми домами, дремлющими в тени старых деревьев, и новостройками с ярко-зеленой травой, лужаек, с молодыми деревцами на тротуарах. Я знавал девушку, которая жила на Двадцать пятой улице. Чудесная была улица. И девушка была чудесная. Ей нравился Бей-Сити.
Она, правда, никогда не вспоминала о негритянских и мексиканских трущобах в болотистых низинах к югу от заброшенной железнодорожной колеи. Не думала о прибрежных забегаловках на пологом берегу, о душных танцевальных зальчиках на набережной, об опиумных притонах, о лисьих мордочках, подглядывающих за вами из-за раскрытых газет в подозрительно тихих вестибюлях гостиниц, о жуликах, карманниках, мошенниках, пьянчугах, сводниках, педерастах. Не думала, и все.
Я подошел к решетчатой двери. Нигде никакого движения, лишь унылый свет и тишина. Дела у тюрьмы, видно, шли погано.
Мои часы показывали без шести десять. Как раз время прийти домой, нацепить тапочки и поломать голову над шахматной партией. Время выпить чего-нибудь вкусненького со льдом и спокойно разжечь трубку. Время задрать ноги повыше и расслабиться. Время зевнуть над страницей журнала. Время почувствовать себя хозяином своей жизни, человеком только с одной проблемой - как отдохнуть, надышаться воздухом и восстановить силы для следующего дня.
В коридоре появился тюремщик в серо-голубой форме. Он шел по проходу между камерами и читал номера. Остановившись у моей двери, он отпер ее и окинул меня суровым взглядом, который никогда не сходит у них с лица. Я - полицейский, приятель, словно говорит он, не какой-нибудь там слабак; так что поосторожнее, а не то будешь ползать на животе; и давай-ка, приятель, выкладывай всю правду, не забывай, кто перед тобой - ведь с такими слизняками, как ты, мы сможем сделать что угодно.
- На выход, - сказал он.
Я вышел из камеры, он ее запер, махнул рукой, и мы пошли к стальным воротам, которые он тоже открыл и запер. Ключи приятно позвякивали на большом кольце. Наконец мы миновали последнюю стальную дверь, окрашенную снаружи под дерево, а изнутри той же серо-зеленой краской.
У стойки высился Дегармо, о чем-то беседовавший с дежурным сержантом. Он впился в меня своими металлическими голубыми глазами и спросил:
- Ну, как дела?
- Прекрасно, - сказал я.
- Как наша тюрьма?
- Прекрасная тюрьма.
- Капитан Уэббер хочет с вами поговорить.
- Прекрасно.
- А другие слова мы знаем?
- Нет, забыли, - сказал я.
- А чего прихрамываете? - спросил он. - Споткнулись?
- Ага, - ответил я. - Споткнулся о дубинку, а она подскочила и ударила меня под левое колено.
- Не повезло, - сказал Дегармо равнодушно. - Возьмите свои вещи у дежурного.
- У меня их не отбирали, - сказал я.
- Что ж, тоже прекрасно, - заметил он.
- Точно, - сказал я. - Так прекрасно, что дальше некуда.
Сержант за стойкой поднял лохматую голову и окинул нас долгим взглядом.
- Если вы такие любители прекрасного, - сказал он, - вам стоит взглянуть на ирландский носик Куни. Его прямо размазали по лицу, как крем по вафле.
- А что случилось? - спросил Дегармо рассеянно. - Подрался?
- Откуда мне знать, - сказал сержант. - Видимо, виновата все та же дубинка, которая сама подскакивает и цапает за колени.
- Для дежурного ты чертовски много говоришь, - сказал Дегармо.
- Дежурные всегда чертовски много говорят, - сказал сержант. - Вероятно, от того и не становятся лейтенантами уголовного отдела.
- Вот так мы и живем, - сказал Дегармо, обращаясь ко мне, - одной большой, счастливой семьей.
- С сияющими улыбками на физиономиях, - добавил сержант. - Руки протянуты для приветственных объятий, и в каждой по булыжнику.
Дегармо указал на дверь, и мы вышли.
26
Капитан Уэббер поднял от стола острый, чуть свернутый набок нос и сказал:
- Садитесь.
Я сел на деревянное кресло с круглой спинкой и осторожно вытянул левую ногу, чтобы она не задевала о край сиденья. Кабинет был угловой, большой и чистый. Дегармо присел на конец письменного стола, положил ногу на ногу и, задумчиво почесав лодыжку, уставился в окно.
- Сами напросились на неприятности, - пробурчал Уэббер. - Вот и результат. Гнали по жилому району со скоростью пятьдесят пять миль в час, пытались удрать от полицейской машины, несмотря на предупреждение сиреной и мигалкой, а после задержания оскорбили наших сотрудников, даже ударили одного из них по лицу.
Я молчал. Уэббер взял со стола спичку, сломал пополам и кинул через плечо.
- Или патрульные, как обычно, врут? - спросил он.
- Их отчета я не видел, - сказал я. - Скорей всего, я действительно ехал со скоростью пятьдесят пять миль и действительно в жилых кварталах, во всяком случае, в черте города. Их машина караулила у дома, в который мне нужно было зайти. Когда я отъехал, она погналась за мной. Но я еще не знал, что это полицейская машина. Вины за собой я не чувствовал, и мне все это не понравилось. Я превысил скорость, поскольку хотел поскорей попасть в более светлую часть города.
Дегармо поднял на меня суровый, но пустой взгляд. Уэббер в раздражении клацнул зубами.
- Но когда вы поняли, что это полицейская машина, - сказал он, - вы, тем не менее, сделали поворот и попытались скрыться. Правильно?
- Да, - подтвердил я. - Но чтобы объяснить свои действия, мне придется говорить начистоту.
- Если я что и люблю, так это разговоры начистоту, - кивнул Уэббер. - Можно даже сказать, что я специалист по таким разговорам.
- Полицейские, которые меня арестовали, стояли у дома, где живет жена Джорджа Талли. Они туда подъехали еще до меня. Джордж Талли был в этом городе частным сыщиком, а я хотел с ним встретиться. Дегармо знает - зачем.
Дегармо вытащил из кармана спичку и, кивнув, принялся флегматично жевать кончик. Уэббер на него не смотрел.
- Вы глупый человек, Дегармо, - продолжал я. - И все делаете по-дурацки. Вчера у дома Олмара вы слишком уж яро накинулись на меня, хотя никаких причин для этого не было. Поэтому мне и стало любопытно. Вы даже подсказали, каким образом мне удовлетворить свое любопытство, если, конечно, понадобится. Но чтобы уберечь своих друзей, вам бы просто не следовало лезть ко мне, пока я не сделаю первый шаг. А я бы сроду его не сделал, и мы бы не сидели здесь.
- А какое, черт возьми, все это имеет отношение к задержанию на Уэстмор-стрит? - спросил Уэббер.
- Прямое, потому что связано с делом миссис Олмор, - сказал я. - Джордж Талли, пока его не арестовали за дорожные нарушения, расследовал именно это дело, а…
- Дело миссис Олмор ко мне не попадало, - оборвал меня Уэббер. - Как и дело Юлия Цезаря. До сих пор не знаю, кто первым всадил в него кинжал. Так что не отвлекайтесь.
- Я и не отвлекаюсь. Дегармо хорошо знает о нем, об этом деле, и ему явно не хочется его обсуждать. Даже ваши патрульные знают об этом деле. А у Куни с Доббсом мог быть лишь один повод гнаться за мной, а именно - мой визит к жене человека, который расследовал его. Когда я отьехал от дома, на спидометре никаких пятидесяти пяти не было. А оторваться от них я захотел, поскольку знал, что надо мной собираются учинить расправу. Дегармо сам пригрозил.
Уэббер бросил на Дегармо быстрый взгляд. Жесткие голубые глаза лейтенанта смотрели на противоположную стену кабинета.
- И я бы не разбил Куни нос, - сказал я, - если бы тот не заставил меня набрать в рот виски и не ударил меня по животу, чтобы я забрызгал пиджак. Для запаха. Неужто, капитан, вы не слышали о таких проделках?
Уэббер сломал следующую спичку, откинулся на спинку кресла и стал рассматривать свои крепко сжатые кулаки. Потом он снова глянул на Дегармо и сказал:
- Если вас уже успели назначить шефом полиции, могли бы меня и предупредить.
- Дьявол! Малость подурачились. Подумаешь! - сказал Дегармо. - А он шуток не понимает. Если бы…
- Куни и Доббса вы посылали? - перебил Уэббер.
- Я. А что? С какой стати в нашем городе должны хозяйничать всякие шпики? Ему что, в другом месте работы не хватает? Явился, чтобы разрыть старую могилу, и выцыганить у двух стариков гонорар побольше. Такому хороший урок никогда не повредит.
- Вот как вы, значит, понимаете свою работу? - спросил Уэббер.
- Именно так, - ответил Дегармо.
- Не пойму, чего вам в жизни не хватает, - сказал Уэббер. - Правда, в данном случае я знаю чего. Свежего воздуха. Прошу вас, лейтенант.
Рот у Дегармо медленно открылся:
- Вы хотите, чтобы, я ушел?
Уэббер внезапно наклонился, и его острый подбородочек разрезал воздух, как крейсер воду:
- Если вы не против, лейтенант.
Дегармо медленно встал, его щеки залила густая краска. Облокотившись мощной рукой о стол, он посмотрел на Уэббера. Наступило напряженное молчание.
- Ладно, капитан, - сказал он наконец. - Но, по-моему, вы ставите не на ту карту.
Уэббер не ответил. Он подождал, пока Дегармо закроет за собой дверь, и спросил у меня:
- Вы действительно можете связать дело Олморов, законченное полтора года назад, с сегодняшней стрельбой в доме Лавери? Или просто напускаете туману, желая выгородить жену вашего клиента?
- Оба дела были связаны еще до того, как Лавери застрелили. Может, не очень крепко, всего лишь "дамским" узлом, но все же достаточно, чтобы призадуматься.
- Лично я женой Олмора не занимался, - холодно сказал Уэббер, - даже не был в то время начальником уголовного отдела. И все же сейчас я влез в эту историю куда глубже, чем вам кажется. Вы тоже до вчерашнего утра с Олмором не встречались, но теперь, судя по всему, кое-что знаете.
Я ему рассказал, что узнал от мисс Фромсет и Грейсонов.
- Значит, по вашей версии, Лавери мог шантажировать доктора? - спросил Уэббер в конце моего рассказа. - И это послужило причиной убийства. Так?
- Тут не версия, а всего лишь предположение. Но скидывать его со счетов мы не имеем права. Отношения между Лавери и Олмором могли быть и запутанными, и очень поверхностными, а то и вообще никакими. Может быть, они даже не здоровались. Никаких данных у меня нет. Но если дело Олморов чистое, зачем нервничать, когда кто-то проявляет к нему интерес? Положим, Джорджа Талли, когда он расследовал его, арестовали за вождение машины в пьяном виде по чистой случайности. Пусть Олмор случайно вызвал полицейского в то время, как я глазел на его дом. Мало ли какие бывают совпадения. Пусть и Лавери случайно застрелили именно перед тем, как я собирался поговорить с ним во второй раз. Но то, что два ваших человека следили за домом Талли и были готовы проучить меня, если я там появлюсь, - вот это уже не случайность и не совпадение.
- Согласен, - сказал Уэббер. - Я еще разберусь с этим инцидентом. Жалобу подавать будете?
- Нет, жизнь слишком коротка, чтобы рядиться с полицейскими.
Он слегка поморщился и сказал:
- Что ж, на нет и суда нет. А поскольку ваш арест даже не зарегистрирован, можете в любое время отправляться домой. Но на вашем месте я бы оставил расследование дела Лавери и всех его возможных связей с делом Олмора вашему покорному слуге, капитану Уэбберу.
- Даже связь обоих этих дел с некоей Мьюриел Чесс, которую выловили вчера в горном озере около Пумьей Вершины? - спросил я.
- А при чем тут это? - поднял свои тонкие брови Уэббер.