- Какой смысл ему лгать?
- Никому не хочется признаваться в знакомстве с жертвой убийства. По-моему, это не нужно объяснять.
- Но что насчет Джерома? - Лицо Гилливрея горело желанием узнать правду. - Альби ведь опознал Джерома!
- Как он его опознал? Что вы можете сказать на этот счет?
- Как что? Я показал ему фотокарточку, разумеется!
- Но уверены ли вы, что ничем, ни словом, ни выражением лица, ни интонацией, быть может, не подсказали Альби, какой снимок ему выбрать?
- Конечно, уверен! - тотчас же решительно заявил Гилливрей и сразу же замялся. Ему не хотелось лгать себе самому и уж тем более окружающим. - Я так не думаю.
- Но сами вы не сомневались в том, что преступник Джером?
- Да, конечно, не сомневался.
- Уверены ли вы в том, что никак не выдали этого - ни тоном, ни взглядом? Альби очень шустрый - от него ничего не укрылось бы. Он поднаторел в том, чтобы улавливать мельчайшие нюансы, не высказанные вслух слова. Как-никак он зарабатывает на жизнь, ублажая людей.
Гилливрей был оскорблен подобным сравнением, однако он был вынужден признать справедливость замечания инспектора.
- Не знаю, - вздохнул он. - Я так не думаю.
- Но такое не исключено? - настаивал Питт.
- Я так не думаю.
- И мы не проверяли Альби на сифилис.
- Не проверяли… - Гилливрей махнул рукой, снова отгоняя назойливых мух. - С какой стати? Заболевание было у Артура, однако тот даже не был знаком с Альби. Это Джером состоял в интимных отношениях с Альби, но Джером был чист. Если бы Альби был болен, предположительно Джером заразился бы от него! - Сержант выстроил блестящую цепочку логических рассуждений и остался доволен собой. Он снова расслабленно развалился на стуле.
- Это если исходить из предположения, что правду говорят все, кроме Джерома, - указал Питт. - Но если Джером говорит правду, а все остальные лгут, все будет выглядеть совсем по-другому. И, следуя вашей же логической цепочке, раз у Артура был сифилис, у Джерома также должна быть эта болезнь, не так ли? Но об этом почему-то никто не подумал, правда?
Гилливрей сидел, уставившись перед собой.
- Заболевания у него нет.
- Вот именно. Спрашивается, почему?
- Не знаю. Быть может, оно просто еще не проявилось… - Сержант покачал головой. - Быть может, у него больше не было интимной близости с Артуром после того, как он сводил его к той женщине. Откуда мне знать? Но если Джером говорит правду, из этого следует, что все остальные лгут, а это уже что-то немыслимое. Зачем этим людям лгать? И опять же, если в отношениях участвовали Альби и все трое подростков, это все равно не дает ответа на то, кто убил Артура и почему. А именно это главный вопрос. И мы снова возвращаемся к Джерому. Вы сами учили меня не коверкать факты, подстраивая их под маловероятную теорию, - а принимать их такими, какие они есть, и стараться понять их смысл. - В его голосе прозвучало удовлетворение, словно он добился какой-то маленькой победы.
- Совершенно верно, - согласился Питт. - Но только речь идет обо всех фактах. А в данном случае мы не потрудились установить их все. Нам следовало также проверить Альби и мальчишек.
- Но это же невозможно! - воскликнул потрясенный Гилливрей. - Не можете же вы теперь обратиться к Уэйбурну с просьбой проверить на сифилис его младшего сына! Он выставит вас за дверь - и, скорее всего, также пожалуется комиссару, если не прямо в парламент!
- Возможно. Однако это все равно не освобождает нас от необходимости попробовать.
Презрительно фыркнув, Гилливрей встал.
- Ну, лично я считаю, что вы только напрасно теряете время… сэр. Джером виновен и будет повешен. Знаете, сэр, при всем моем уважении к вам, порой мне кажется, что в своем стремлении добиться справедливости - и того, что вы понимаете как равенство, - вы забываете здравый смысл. Все люди разные. Такими они были всегда, и такими они будут - разными физически, разными в плане моральных принципов, неравными по общественному положению…
- Знаю, - перебил его Питт. - Я не питаю никаких иллюзий насчет равенства, обусловленного природой или человеком. Но я твердо убежден в том, что перед лицом закона ни у кого не должно быть никаких привилегий - а это уже совершенно другое дело. Джером не должен быть повешен за преступление, которое он не совершал, какого бы мнения мы с вами ни придерживались насчет его личных качеств. А если вы предпочитаете взглянуть на все с другой стороны, мы не имеем права повесить Джерома, если он невиновен, и оставить виновного на свободе. По крайней мере я считаю именно так. Ну, а если же вы можете просто отвернуться от этой проблемы, вам следует подыскать себе другую работу. В полиции вам не место.
- Мистер Питт, это просто неслыханно! Вы несправедливы ко мне. Ничего подобного я не говорил. Я только сказал, что вы мыслите предвзято - вот что я сказал, и только это я имел в виду! Я считаю, что вы в своем стремлении к справедливости отклоняетесь так далеко назад, что вам угрожает опасность опрокинуться на спину. - Гилливрей распрямил плечи. - Вот чем вы сейчас занимаетесь. Одним словом, если вы хотите обратиться к мистеру Этельстану и попросить у него ордер на обследование Годфри Уэйбурна на предмет венерических заболеваний - пожалуйста, вам никто не мешает. Но я с вами не пойду. Я не верю в это и так прямо и скажу мистеру Этельстану, если он у меня спросит. Дело закрыто. - С этими словами сержант встал, подошел к двери и обернулся, перед тем как ее открыть. - Это все, что вы хотели мне сказать?
- Да. - Оставшись сидеть в кресле, Питт сполз еще дальше, так, что его колени уперлись в ящик письменного стола. - Полагаю, вам следует заняться этим поджогом - разобраться, действительно ли это был поджог. Скорее всего, какой-то глупец просто воспользовался неисправным газовым рожком.
- Слушаюсь, сэр. - Открыв дверь, Гилливрей вышел и захлопнул дверь за собой.
Питт целых пятнадцать минут спорил сам с собой, пока наконец не принял неизбежное. Поднявшись наверх, он подошел к кабинету суперинтенданта Этельстана и постучал в дверь.
- Войдите! - весело откликнулся тот.
Открыв дверь, Питт вошел в кабинет. Как только суперинтендант увидел его, у него на лице появилась гримаса.
- Питт? Что там у вас? Сами не можете справиться? Я крайне занят. Через час у меня встреча с членом парламента, по очень важному делу.
- Нет, сэр, не могу. У меня нет необходимых полномочий.
- На что? Если хотите произвести обыск, ради Бога, производите! Вам пора бы уже знать, как это делается! Святые угодники, вы уже достаточно долго работаете в полиции.
- Нет, сэр, я не собираюсь устраивать обыск, - ответил Питт. Внутри у него все похолодело. Он знал, что Этельстан придет в бешенство, поставленный перед лицом необходимости, и будет во всем винить Питта. И это будет совершенно справедливо. Именно Питт должен был обо всем подумать раньше. Хотя, разумеется, и тогда ему все равно не позволили бы сделать то, что он хотел.
- Итак, что вы хотите? - раздраженно произнес Этельстан, нахмурившись. - Во имя всего святого, объяснитесь же! Не стойте как истукан, переминаясь с ноги на ногу!
Питт почувствовал, как у него вспыхнуло лицо. Внезапно кабинет суперинтенданта словно сжался, и ему показалось, что если он двинется с места, то непременно заденет что-нибудь локтем или ногой.
- Нам следовало проверить Альби Фробишера на предмет наличия сифилиса, - начал инспектор.
Этельстан вскинул голову, и его лицо потемнело от подозрения.
- Зачем? Кому какое дело, есть ли у него сифилис? Извращенцы, которые пользуются его услугами, заслуживают сполна все, что получают! В наши задачи не входит поддержание общественной морали, Питт, - как и общественного здоровья. Это не наше дело. Гомосексуализм является уголовным преступлением, которое необходимо преследовать по закону, однако у нас для этого недостаточно людей. Чтобы довести дело до суда, нужно ловить мерзавцев с поличным. - Суперинтендант презрительно фыркнул. - Если вам нечем заняться, я найду для вас какую-нибудь работу. Лондон захлестнут преступностью. Выйдите за дверь и следуйте своему чутью - и вы повсюду найдете воров и мерзавцев. - Он снова склонился над лежащими на столе бумагами, показывая Питту, что тот свободен.
Инспектор продолжал стоять на пестром ковре.
- А также Годфри Уэйбурна и Титуса Суинфорда, сэр.
Какое-то мгновение стояла полная тишина, затем Этельстан очень медленно поднял взгляд на Питта. Его лицо побагровело, на носу вздулись жилки цвета перезрелой сливы, которых Томас прежде никогда не замечал.
- Что такое вы говорите? - гневно произнес суперинтендант, раздельно выговаривая каждое слово, будто обращаясь к человеку недалекому.
Питт собрался с духом.
- Я хочу удостовериться в том, что больше никто не страдает этим заболеванием, - повторил он, прибегая к более обтекаемой формулировке. - Не только Фробишер, но и оба подростка.
- Не говорите вздор! - Голос Этельстана повысился, и в нем прозвучали истеричные нотки. - Где, во имя всего святого, такие дети могут подцепить подобную болезнь? Мы имеем дело с порядочными семьями, Питт, а не с обитателями ваших трущоб. Это категорически невозможно. Сама эта мысль является оскорбительной!
- У Артура Уэйбурна был сифилис, - негромко напомнил Питт.
- Ну да, был. - Лицо суперинтенданта налилось кровью. - Этот извращенец, это животное Джером водил его к той проклятой проститутке! Мы это доказали! Дело закрыто, черт побери! А теперь отправляйтесь к своей работе - освободите кабинет и дайте мне тоже заняться делами!
- Сэр, - настаивал Питт, - если Артур был болен сифилисом - а он был им болен, - как нам убедиться в том, что он не заразил своего брата и друга? В этом возрасте мальчишки очень любопытны.
Этельстан уставился на него.
- Возможно, - холодно произнес он. - Но, вне всякого сомнения, их отцы лучше нас знакомы с причудами своих детей, и это определенно их дело. И я просто не могу себе представить, Питт, каким боком это может затрагивать вас!
- Это выставит Артура Уэйбурна в совершенно ином свете, сэр.
- У меня нет никакого желания выставлять его в каком угодно свете! - отрезал суперинтендант. - Дело закрыто!
- Но если у Артура были интимные отношения с другими подростками, это открывает самые разные возможности, - не сдавался Питт. Шагнув вперед, он оперся на стол.
Этельстан отодвинулся от него как можно дальше, откинувшись на спинку кресла.
- Нам… нет… никакого… дела… до нравов… благородных… семейств, Питт. Оставьте их в покое! - Он буквально швырнул инспектору в лицо эти слова. - Вы меня понимаете? Мне нет дела до того, кто кого ублажает в постели, - это все равно никак не влияет на тот факт, что Морис Джером убил Артура Уэйбурна. Только это и имеет для нас значение. Мы выполнили свой долг, и что станется дальше со всеми этими людьми, нас не касается!
- Но что, если у Артура были интимные отношения с этими мальчиками? - Питт стиснул лежащие на столе кулаки, почувствовав, как ногти впиваются в мягкие ткани. - Быть может, Джером тут ни при чем.
- Вздор! Абсолютная чепуха! Разумеется, убийца - Джером, у нас есть доказательства! И не говорите, что мы так и не установили, где он совершил свое преступление. Он мог где угодно снять комнату. Мы это никогда не узнаем, но никто от нас этого и не ждет. Джером гомосексуалист, у него были все основания для того, чтобы убить несчастного юношу. Если бы правда всплыла, его в лучшем случае вышвырнули бы на улицу без рекомендаций, без надежды найти новое место. Для него это был бы конец.
- Но кто говорит, что Джером гомосексуалист? - спросил Питт, вслед за Этельстаном повышая голос.
Суперинтендант широко раскрыл глаза. На верхней губе у него появилась бисеринка пота - затем еще одна.
- Оба мальчика, - хрипло произнес он. Этельстан кашлянул, прочищая горло. - Оба мальчика, - повторил он, - и Альби Фробишер. Три свидетеля. Бог мой, что еще вам нужно? Или вы воображаете, будто это существо выставляло напоказ свои извращенные вкусы?
- Оба мальчика, - повторил Питт. - А что, если они сами были вовлечены в эту связь? Разве тогда они не показали бы именно это? А Альби Фробишер - при любых других обстоятельствах вы положились бы на слово семнадцатилетнего мужчины-проститутки против слова уважаемого, образованного педагога? Положились бы?
- Нет! - Этельстан вскочил на ноги, его лицо было всего на ширине ладони от лица Питта, костяшки пальцев побелели, руки тряслись. - Да, - поправился он, противореча сам себе. - Да - если оно стыковалось бы со всеми остальными доказательствами. А именно так и обстоит дело! Фробишер опознал Джерома по фотокарточке - это доказывает то, что Джером бывал у него.
- Можем ли мы быть в этом уверены? - настаивал Питт. - Можем ли мы быть уверены в том, что сами не подтолкнули Альби в нужном направлении? Не подсказали ли мы ему ответ, который желали от него услышать, тем, как задали свой вопрос?
- Нет, разумеется, ничего этого не было. - Суперинтендант чуть понизил голос. Он потихоньку брал себя в руки. - Гилливрей - профессионал. - Этельстан шумно вздохнул. - Право, Питт, вы даете волю своей неприязни, и это не позволяет вам рассуждать объективно. Я как-то обмолвился, что Гилливрей наступает вам на пятки, и вот вы стремитесь всячески его опорочить. Вам это не пристало. - Он сел, расправил пиджак и покрутил шеей, ослабляя воротничок. - Джером виновен. Он был признан виновным судом и будет повешен. - Он снова прочистил горло. - Не наваливайтесь так на мой стол, Питт, это невежливо. А что касается состояния здоровья Годфри Уэйбурна - это забота его отца, и то же самое можно сказать про Титуса Суинфорда. Ну а насчет этого мужчины-проститутки - пусть радуется, что мы не привлекли его к ответственности за это гнусное ремесло. Вероятно, в конечном счете он все равно сдохнет от той или иной болезни. Если сифилиса нет у него сейчас, то скоро обязательно будет! А теперь я хочу предупредить вас, Питт: дело закрыто. Если вы будете упорно требовать продолжать расследование, то только сильно навредите своей карьере. Вам понятно? Этим людям и так пришлось пережить страшную трагедию. Так что отныне вы будете заниматься тем, за что вам платят жалованье, и оставите их в покое. Я ясно выразился?
- Но, сэр…
- Я категорически это запрещаю. Вы больше не вправе вторгаться в частную жизнь Уэйбурнов, Питт! Дело закрыто - закончено. Джером виновен, и на том всему конец. И больше не заводите разговор об этом - ни со мной, ни с кем бы то ни было еще. Гилливрей замечательный работник, и не нужно обсуждать его поведение. Я полностью Удовлетворен тем, что он сделал все необходимое для установления истины - и в конечном счете ее установил. Не представляю, как выразиться яснее. А теперь идите занимайтесь своей работой - если не хотите, чтобы вас с нее выгнали. - Этельстан с вызовом посмотрел Томасу в лицо.
Внезапно все свелось к противостоянию между ними - чья воля возьмет верх; и Этельстан не мог допустить, чтобы победу одержал Питт. Инспектор представлял для него опасность, поскольку был непредсказуем, не относился с должным уважением к начальству и к тем, кто занимал более высокое положение в обществе, и если в нем пробуждалось сочувствие к кому-либо, его рассудительность и даже чувство самосохранения отправлялись ко всем чертям. Иметь в подчиненных такого неуправляемого человека было крайне непросто, и Этельстан мысленно дал себе слово при первой же возможности отправить его на повышение, чтобы он стал головной болью уже для кого-то другого. Если только, конечно, он не будет упрямо цепляться за это отвратительное дело Уэйбурна; в этом случае можно будет снова отправить его патрулировать улицы простым констеблем и тем самым навсегда избавиться от него.
Питт не двигался с места. Шли секунды. В кабинете воцарилась такая тишина, что казалось, было слышно тиканье золотых часов в кармане Этельстана, висящих на массивной золотой цепочке.
Для суперинтенданта Питт был очень неудобным сотрудником, поскольку Этельстан его не понимал. Он женился на девушке из знатной, состоятельной семьи, что было оскорбительно и в то же время вызывало недоумение. Зачем такая благородная девушка, как Шарлотта Эллисон, связала свою жизнь с этим неопрятным, чудаковатым, увлекающимся Питтом? Если бы у нее имелась хоть капля собственного достоинства, она вышла бы замуж за мужчину равного социального положения!
С другой стороны, Гилливрей был совершенно другим: его Этельстан понимал без труда. В семье он из четверых детей был единственным сыном. Не лишенный честолюбия, Гилливрей прекрасно сознавал, что по служебной лестнице нужно подниматься ступенька за ступенькой, в строгом порядке, заслужив каждое повышение. Для него в подчинении приказу был свой комфорт, даже красота. И тем самым он не представлял опасности для окружающих, а именно для этого и существует закон - чтобы защищать безопасность общества. Да, Гилливрей - рассудительный молодой человек, очень приятный в общении. Он далеко пойдет. На самом деле Этельстан даже как-то обмолвился, что не будет иметь ничего против, если одна из его дочерей выйдет замуж за такого человека. Гилливрей уже показал, что умеет вести себя тактично и прилежно. Он никого не восстанавливает против себя, не показывает свои чувства, чем часто грешит Питт. И у него представительная внешность, он одевается как джентльмен, аккуратно и без показухи, - чем выгодно отличается от Питта, похожего на сущее пугало.
Все это промелькнуло у Этельстана в голове, пока он смотрел на Питта, причем большая часть его мыслей без труда читалась по его глазам. Питт прекрасно знал своего начальника. Суперинтендант удовлетворительно руководил департаментом. Он редко тратил время на бессмысленные дела, отправлял своих людей давать показания в суде хорошо подготовленными - они крайне редко выставляли себя бестолковыми глупцами. И вот уже больше десяти лет ни одному его подчиненному не предъявлялось обвинение в продажности.
Вздохнув, Питт наконец выпрямился. Вероятно, Этельстан прав. Скорее всего, Джером действительно виновен, Шарлотта искривляет факты, пытаясь доказать обратное. Хотя двое мальчиков могли иметь отношение к случившемуся, это было крайне маловероятно; и, если честно, Питт не верил, что они ему солгали. Было в них какое-то внутреннее чувство правды, и он чувствовал это, точно так же, как обычно чувствовал ложь. Шарлотта подпала под власть эмоций. Для нее это было чем-то необычным, однако женщинам в целом это свойственно, а она все-таки женщина. В сострадании нет ничего плохого, но только нельзя допускать, чтобы оно искажало правду до немыслимых пропорций.
Питт был расстроен тем, что Этельстан запретил ему снова обращаться к Уэйбурну, но он вынужден был признать, что в принципе суперинтендант был прав. Это все равно не даст никаких результатов, только затянет страдания семьи. Эжени Джером будет очень больно, но пора уже смириться с этим и прекратить попытки уйти от страшной правды, как это делает ребенок, который в каждой книге ждет счастливого конца. Ложная надежда - это жестоко. Надо будет обстоятельно переговорить с Шарлоттой, открыть ей глаза на то, сколько вреда она причинит всем, разрабатывая свою бредовую теорию. Джером - трагическая фигура, трагическая и опасная. Вне всякого сомнения, он достоин сожаления, но не надо вынуждать других платить смертельную цену за его болезнь.