- Да? - терпеливо спросил Питт.
- Это не приведет ни к чему хорошему. - Гилливрей покраснел, говоря эти слова. - У тех, кто общается с Альби Фробишером, есть деньги - скорее всего, это люди благородного происхождения. Не можем же мы арестовывать людей этого круга за такие мерзости, как половые извращения. Только подумайте, к чему это приведет.
Питту можно было ничего не отвечать; он знал, что выражение его лица будет достаточно красноречивым ответом.
- У многих людей самые… самые разнообразные вкусы. - Щеки Гилливрея стали пунцовыми. - Не можем же мы лезть в чужие дела. Все то, что делается приватно, так, чтобы никто об этом не знал… - Набрав полную грудь воздуха, он с шумом его выдохнул. - В общем, лучше оставить их в покое! Нам нужно думать о настоящих преступлениях - мошенничестве, воровстве, разбое и тому подобном, - в которых есть пострадавшие. То, чем благородный господин занимается у себя в спальне, касается только его одного, и если эти деяния противоречат законам божьим - в качестве примера можно привести прелюбодеяние, - лучше предоставить карать за них самому Господу.
Усмехнувшись, Питт посмотрел в окно на струйки дождя, стекающие по стеклу, и мокрые улицы.
- Если только, конечно, речь не идет о Джероме.
- Джерома судили не за его противоестественные наклонности! - с жаром возразил Гилливрей. - Его осудили за убийство!
- Вы хотите сказать, что, если бы он не убил Артура, вы бы закрыли глаза на все остальное? - изумленно спросил инспектор. Затем внезапно до него дошло, что Гилливрей сказал: "его осудили за убийство", а не "он виновен в убийстве". Что это было - неудачное выражение или непроизвольное признание тех сомнений, которые оставались у него?
- Если бы Джером не убил Артура, полагаю, никто ни о чем не узнал бы. - У Гилливрея был наготове идеальный, рассудительный ответ.
Питт не стал ничего возражать; скорее всего, это было так. И, разумеется, если бы его сын не был убит, Энсти Уэйбурн ни за что не стал бы преследовать Джерома в судебном порядке. Кто в своем рассудке будет сам раздувать подобный скандал? Уэйбурн просто выставил бы наставника вон без рекомендаций и на том удовлетворился бы. Одних только бездоказательных намеков на небезупречные моральные устои Джерома было бы достаточно для того, чтобы разбить его карьеру, а имя Артура осталось бы даже неупомянутым.
- В любом случае, - продолжал Гилливрей, - все это дело осталось позади, и вы только породите множество ненужных проблем, цепляясь за него. Я больше ничего не знаю об Альби Фробишере и предпочитаю ничего не знать. И вы должны согласиться, сэр, что так будет лучше - при всем моем уважении к вам.
- Вы верите в то, что Джером убил Артура Уэйбурна? - неожиданно спросил Питт, удивив даже самого себя столь наивно откровенным вопросом.
Голубые глаза Гилливрея вспыхнули, выражая внутренний дискомфорт.
- Я не присяжные, мистер Питт, и не мое дело судить о виновности или невиновности Джерома. Не знаю. Все показывает на то, что он действительно убил Артура. И, что гораздо важнее, закон нашей страны решил именно так.
- Понятно.
Больше добавить было нечего. Оставив эту тему, Томас вернулся к делу о поджоге.
Еще дважды Питту удавалось выбраться в Блюгейт-филдс, в тот район, где находился дом, в котором снимал комнату Альби Фробишер. Тот так и не вернулся. Когда инспектор пришел в третий раз, дверь ему открыл подросток еще моложе Альби, с любопытным циничным взглядом, сразу же пригласивший его войти. Комната была сдана новому постояльцу. Альби нашли замену, будто его вообще никогда не существовало. В конце концов почему должно пустовать великолепное жилье, в то время как оно могло бы приносить выручку?
Питт осторожно навел справки в нескольких других полицейских участках, расположенных в похожих районах - Севен-Дайлс, Уайтчепеле, Майлс-Энде, Сент-Джайлсе, Девилз-акр, - но никто не слышал о том, чтобы Альби перебрался туда. Само по себе это еще ничего не означало. Тысячи попрошаек, проституток, мелких воришек постоянно перебираются с место на место. Многие из них умирают молодыми, однако в человеческом море о них думают не больше, чем об одной волне на океанских просторах, такой же безликой и не отличимой от других. Определенные имена и лица остаются в памяти, потому что их обладатели поставляют информацию о преступном мире, благодаря которой по большей части и удается раскрывать многие преступления, однако подавляющее большинство мелькает мимо анонимной массой.
И Альби, подобно Абигайль Винтерс, исчез бесследно.
На следующий день, не имея никаких определенных планов, Питт отправился в Ньюгейтскую тюрьму навестить Мориса Джерома. Как только инспектор вошел в ворота, его встретил знакомый запах: казалось, будто со времени его предыдущего визита прошло всего несколько мгновений. Всего несколько мгновений с тех пор, как эти высокие сырые стены смыкались вокруг него.
Джером сидел на соломенном тюфяке точно в той же позе, что и тогда, когда Питт видел его в последний раз. Он по-прежнему был гладко выбрит, однако его лицо посерело, кожа обтянула скулы, нос заострился. Воротничок сорочки по-прежнему был белоснежный и накрахмаленный. В этом, несомненно, чувствовалась рука Эжени.
Внезапно инспектор поймал себя на том, что при виде этого скорбного зрелища у него внутри все переворачивается. Ему пришлось сглотнуть слюну и сделать глубокий вдох и выдох, чтобы справиться с тошнотой.
Стражник закрыл за собой дверь. Обернувшись, Джером посмотрел на вошедшего. Питт был потрясен его умным, проницательным взглядом.
Он думал об этом человеке как о предмете, как об абстрактной жертве; на самом деле умом Джером нисколько не уступал самому Питту и уж конечно же многократно превосходил своих тюремщиков. Он знал, что с ним произойдет, но при этом нисколько не походил на затравленное животное, а оставался человеком, обладающим рассудком и воображением. Наверное, он умрет сто раз до того последнего утра своей жизни, почувствует прикосновение веревки, ощутит боль в том или ином виде. Ему не удавалось сосредоточиться и полностью выбросить из головы подобные мысли.
Мелькнула ли на лице у Джерома надежда?
Какой невероятной глупостью было прийти сюда! Каким бесчеловечным садизмом! Заключенный и инспектор встретились взглядами, и надежда погасла.
- Что вам нужно? - холодно спросил Джером.
Питт сам не знал, что ему нужно. Он пришел только потому, что времени оставалось так мало, и если не прийти сейчас, быть может, прийти больше не удастся вообще. Быть может, где-то в подсознании у него теплилась надежда на то, что Джером скажет что-нибудь важное, укажет новое направление расследования. Однако высказать эти мысли вслух, намекнув на существование хоть какой-то надежды, было бы непростительным утонченным истязанием.
- Что вам нужно? - повторил Джером. - Если вы ждете от меня признания в надежде на то, что это позволит вам спать спокойно, вы напрасно теряете время. Я не убивал Артура Уэйбурна, я не имел - и не желал, - его ноздри раздулись от отвращения, - никаких физических отношений ни с ним, ни с другими мальчиками.
Питт подсел к нему на тюфяк.
- Полагаю, вы также не бывали у Абигайль Винтерс и Альби Фробишера? - спросил он.
Джером подозрительно взглянул на него, ожидая издевку. Которой не было.
- Нет.
- Вы знаете, почему они солгали?
- Нет. - Его лицо исказилось. - Вы мне верите? Правда, теперь это уже не имеет никакого значения. - Это был не вопрос, а констатация факта. В Джероме не осталось больше ни легкости, ни свободы. Жизнь ополчилась против него, и он уже не ждал, что это изменится.
Безысходность его слов задела Питта.
- Да, - сказал он. - Теперь это уже не имеет никакого значения. И я даже не могу сказать, верю ли вам. Но я вернулся к той девушке, чтобы еще раз поговорить с ней. Она исчезла. Тогда я отправился к Альби, и он также исчез.
- Это не имеет никакого значения, - повторил Джером, уставившись на сырые камни в противоположном углу камеры. - До тех пор пока оба мальчишки будут продолжать лгать, утверждая, что я приставал к ним.
- Почему они так поступают? - откровенно спросил инспектор. - Какой смысл им лгать?
- Злоба - какой же еще? - Голос Джерома был пропитан презрением: презрением к мальчикам, потому что они, поддавшись личной обиде, опустились до бесчестья, и к Питту, показавшему себя таким тупым.
- Почему? - настаивал инспектор. - Почему они не любили вас настолько сильно, что не погнушались сказать неправду? Чем вы вызвали такую ненависть?
- Я пытался заставить их учиться! Пытался научить их самодисциплине, порядку!
- И что же в этом плохого? Разве их отцы не хотят того же самого? Весь их мир определяется этими правилами, - рассудительно заметил Питт. - Самодисциплина настолько жесткая, что мальчишки терпят физическую боль, лишь бы не потерять свое лицо. В детстве я не раз наблюдал, как представители высшего класса прячут невыносимые страдания, только чтобы не показывать, что они получили травму, так как в этом случае их не возьмут на охоту. Я помню одного лорда, который панически боялся лошадей, но он с улыбкой садился в седло и весь день скакал верхом, после чего возвращался домой, и его всю ночь напролет тошнило от сознания того, что он остался жив. И так продолжалось из года в год, но лорд не собирался признавать, что ненавидит охоту, так как это унизило бы его в глазах его знакомых.
Джером молчал. Это было то самое глупое мужество, которым он восторгался, и ему было неприятно видеть это качество у представителей того класса, для которого он всегда оставался чужим. Единственным его ответом на подобное отторжение была ненависть.
Вопрос остался без ответа. Джером не знал, зачем мальчишкам понадобилось лгать, и Питт также это не знал. Вся беда была в том, что инспектор не верил, что они лгут, однако в обществе Джерома он искренне верил, что тот говорит правду. Это же было невозможно!
Просидев молча еще минут десять, Питт крикнул, вызывая охранника. Говорить больше было нечего; пустые любезности явились бы оскорблением. У Джерома не было будущего, и притворяться в обратном было жестоко. Какой бы ни была правда, инспектор считал своим долгом относиться к Джерому с уважением.
На следующий день утром Питта первым делом потребовал к себе Этельстан. У двери кабинета инспектора ждал констебль, передавший приказ немедленно явиться к начальству.
- Да, сэр? - спросил Питт, как только громогласный голос суперинтенданта разрешил ему войти.
Этельстан сидел за столом. Он даже еще не успел раскурить сигару, и его лицо было покрыто пятнами гнева, который при появлении инспектора ему пришлось подавить.
- Кто, черт побери, приказывал вам навещать Джерома? - раздраженно произнес суперинтендант, приподнимаясь в кресле, чтобы придать себе больший рост.
Питт почувствовал, как у него напряглись мышцы спины и натянулась кожа на черепе.
- Я не знал, что для этого требуется разрешение, - холодно ответил он. - Раньше такого не было.
- Питт, не смейте мне дерзить! - Выпрямившись в полный рост, Этельстан оперся о стол. - Дело закрыто! Я сказал вам это еще десять дней назад, когда присяжные вынесли вердикт. Вас оно больше не касается, и я приказал вам оставить все в покое. Но вот теперь я слышу, что вы копошитесь у меня за спиной - пытаетесь встретиться со свидетелями! Какого черта вам нужно?
- Я не встречался ни с одним из свидетелей, - честно сказал Питт, хотя дело тут было вовсе не в отсутствии желания с его стороны. - Я не смог - они исчезли.
- Исчезли? Что вы хотите сказать - "исчезли"? Люди такого сорта постоянно приходят и уходят - сброд, отстой общества, вечно кочуют с места на место. Хорошо хоть нам вообще посчастливилось их найти, а то мы так бы и не получили их показания. Не говорите чушь. Эти люди не исчезли в том смысле, в каком может исчезнуть порядочный гражданин. Они просто перебрались из одного публичного дома в другой. Это ничего не значит - абсолютно ничего. Вы меня слышите?
Поскольку суперинтендант орал во весь голос, этот вопрос был излишним.
- Разумеется, сэр, я вас слышу, - с каменным лицом промолвил Питт.
Этельстан побагровел от ярости.
- Вытянитесь по швам, когда я с вами разговариваю! А теперь я слышу, что вы встречались с Джеромом - причем не один раз, а дважды! Для чего, хотелось бы мне знать, для чего? Нам уже больше не нужно чистосердечное признание. Его вина доказана. Присяжные признали его виновным - таков закон нашей страны. - Разведя руки в стороны, суперинтендант скрестил их перед собой наподобие ножниц. - Дело закрыто. Полиция Большого Лондона платит вам за то, Питт, чтобы вы ловили преступников, и в первую очередь за то, чтобы вы по возможности предотвращали преступления. Вам не платят за то, чтобы вы защищали преступников и дискредитировали суды, ставя под сомнение их решения! Итак, если вы не можете надлежащим образом выполнять свою работу, как вам приказано, вам лучше уйти из полиции и найти себе какое-нибудь другое занятие. Вы меня понимаете?
- Нет, сэр, не понимаю! - Питт стоял, вытянувшись в струнку. - Вы хотите, чтобы я делал только то, что мне прикажут, в точности так, как мне прикажут, не прислушиваясь к голосу своего рассудка, к своему опыту, - или в противном случае я буду уволен?
- Не притворяйтесь тупицей, черт побери! - хлопнул по столу рукой Этельстан. - Естественно, нет! Вы следователь - но, черт возьми, вы не можете браться за любое дело, какое вам вздумается! Я предупреждаю вас, Питт, что, если вы не оставите дело Джерома в покое, я снова отправлю вас патрулировать улицы рядовым констеблем - и я могу это устроить, уверяю вас!
- Почему? - Питт посмотрел суперинтенданту прямо в лицо, требуя объяснений, пытаясь прижать его к стене, вынудив сказать что-нибудь такое, от чего нельзя уже будет отказаться. - Я не встречался ни с кем из свидетелей. Я и близко не подходил к Уэйбурнам или Суинфордам. Но почему мне нельзя поговорить с Абигайль Винтерс или Альби Фробишером, почему нельзя навестить Джерома? Что такого, по-вашему, могут они сказать теперь, что это повлияет на исход дела? Что они могут изменить? Кто собирается отказаться от своих показаний?
- Никто! Абсолютно никто! Но вы сеете смуту, порождаете сомнения, заставляя всех думать, будто в деле осталась какая-то тайна, грязная и отвратительная. А это равносильно клевете!
- Что вы имеете в виду - например, то, что правда выяснена не до конца?
- Не знаю! Боже милосердный - ну откуда мне знать, какие мысли бродят в вашем искаженном сознании? Вы просто помешались. Но я предупреждаю вас, Питт: если вы еще хоть раз притронетесь к этому делу, я вас сломаю! Оно закрыто. Мы нашли виновного. Его судили, ему вынесли приговор. Вы не имеете права ставить под сомнение решение присяжных. Вы подрываете закон, и я этого не допущу!
- Я не подрываю закон, - презрительно возразил Питт. - Я только пытаюсь убедиться в том, что мы собрали все доказательства, убедиться в том, что не произошло ошибки…
- Никаких ошибок не произошло! - Лицо Этельстана было свекольно-пунцовым, на подбородке дергалась жилка. - Мы собрали доказательства, суд вынес приговор, и не ваше дело решать, правильный ли он. А теперь идите к себе и ищите своего поджигателя, занимайтесь всем тем, что скопилось у вас на столе. Если мне еще раз придется вызывать вас к себе по поводу Мориса Джерома или вообще в связи с этим делом, обещаю, я снова отправлю вас на улицу констеблем! Немедленно возвращайтесь к себе, Питт. - Вскинув руку, суперинтендант указал на дверь. - Живо!
Спорить было бессмысленно.
- Слушаюсь, сэр, - устало промолвил Томас. - Уже иду.
Еще до конца недели Питт узнал, почему ему не удавалось найти Альби. Известие в порядке любезности пришло из полицейского участка в Дептфорде. Это было краткое сообщение о том, что из реки выловлен труп, возможно, Альби Фробишера, и если Питта это интересует, он может приехать и посмотреть на него.
Томас отправился в Дептфорд. В конце концов, Альби Фробишер имел отношение к одному из его расследований, и самое непосредственное. И то, что труп выловили из воды в Дептфорде, вовсе не означало, что он попал туда именно там. Гораздо более вероятно, произошло это в Блюгейт-филдс, где Питт в последний раз видел Альби.
Инспектор никого не предупредил о том, куда отправляется. Он сказал лишь, что из дептфордского участка пришло сообщение с просьбой опознать труп. В этом не было ничего необычного, такое случалось постоянно: сотрудники из одного участка помогали своим коллегам из другого.
Стояла та холодная, ясная погода, когда восточный ветер с Ла-Манша хлещет лицо подобно бичу, обжигает кожу, жалит глаза. Питт поднял воротник пальто, плотнее укутываясь шарфом, и натянул шляпу на уши, чтобы ветер не проникал под поля, срывая ее с головы.
Двуколка резво бежала по улицам, подковы лошадей звенели по замерзшей брусчатке мостовой. Возница в теплой одежде взгромоздился так высоко, что его почти не было видно. Когда он остановился перед полицейским участком Дептфорда, Питт выбрался из двуколки, успев окоченеть от неподвижного сидения. Расплатившись с извозчиком, он отпустил его. Возможно, ему придется пробыть здесь долго; он хотел выяснить об Альби как можно больше - если только это действительно был Альби.
Внутри весело гудела пузатая печка, на которой грелся чайник, а рядом примостился констебль в форме с кружкой кипятка в руке. Узнав инспектора, он встал.
- Доброе утро, мистер Питт! Вы приехали посмотреть на тот труп, что мы выловили из реки? Не желаете сперва чашку чаю? Зрелище не из приятных, сэр, да и день нынче жутко холодный.
- Нет, благодарю - сначала осмотрим труп, а вот уже потом чай придется очень даже кстати. Поговорим немного - если это действительно тот тип, которого я знал.
- Бедняга… - Констебль покачал головой. - Впрочем, может быть, так оно и к лучшему. Иные и столько не живут. Он у нас еще здесь, в кладовке. В такой день как сегодня в морг можно не торопиться. - Он поежился. - Пожалуй, он здесь неделю пролежит замерзший!
Питт был склонен с ним согласиться. Кивнув констеблю, он поежился за компанию с ним.
- Значит, решил устроить тут морг, да?
- А что, с покойниками хлопот меньше, нежели с живыми. - Судя по всему, констебль был настроен на философский лад. - И кормить не надо!
Он провел инспектора по узкому коридору, продуваемому свистящими сквозняками, спустился по каменным ступеням и открыл дверь в голую комнату, где на деревянном столе лежало тело, накрытое белой простыней.
- Ну, вот мы и пришли, сэр. Это тот самый, кого вы знаете?
Приподняв простыню, Питт посмотрел на лицо. Река оставила свои следы. Спутавшиеся волосы были перепачканы липким илом, на коже темнели грязные пятна, но это был Альби Фробишер.
Инспектор перевел взгляд ниже, на шею. Можно было не спрашивать, что явилось причиной смерти: на коже виднелись следы пальцев, черные и вздувшиеся. Вероятно, Альби был мертв еще до того, как попал в воду. Питт полностью открыл тело. Было бы непростительной беспечностью пропустить что-либо важное, если такое имелось.
Тело оказалось еще более худым, чем ожидал Питт, еще более юным без одежды. Кости были тонкими, кожа по-прежнему сохраняла прозрачную бледность, свойственную детям. Возможно, именно этим отчасти объяснялся тот успех, который имел Альби в своем ремесле.
- Это он? - снова спросил стоявший прямо за спиной у Питта констебль.