Это было откровенное предостережение, и Питту уже было известно, как перед лицом расследования сомкнет ряды вся эта общественная каста. Чтобы защитить себя в целом, эти люди будут выгораживать друг друга - любой ценой. В конце концов, из-за одной сиюминутной юношеской глупости нет смысла обнажать причуды и страдания десятка семей. В благородном обществе память долгая. Юноша, запятнанный подозрением, не сможет найти себе жену из своей общественной прослойки, даже если ничего не будет доказано.
И, может статься, Артур не был таким уж невинным. В конце концов, он ведь заразился сифилисом. Быть может, его "образование" включало в себя общение с уличными женщинами, что должно было познакомить его с другой стороной удовлетворения плотских аппетитов.
- Знаю, - тихо промолвил Питт. - Но я не могу закрыть глаза на убийство.
- В таком случае вам лучше полностью сосредоточить внимание именно на этом и забыть обо всем остальном, - терпеливо разъяснил Джером, словно инспектор ждал от него совета.
Томас почувствовал, как от ярости у него натянулась кожа на лице. Он поспешил переменить тему, возвращаясь к фактам: ежедневный распорядок Артура, его привычки, друзья, занятия, его вкусы и предпочтения - любой ключ, который помог бы раскрыть его характер. Но инспектор поймал себя на том, что, взвешивая ответы наставника, он старается понять, что они говорят - не только об Артуре, но и о самом Джероме.
Прошло больше двух часов, прежде чем Питт встретился в библиотеке с Уэйбурном.
- Вы говорили с Джеромом необъяснимо долго, - недовольно заметил тот. - Ума не приложу, что такое ценное он мог вам сказать.
- Наставник проводил много времени с вашим сыном, - начал Питт. - Он должен был хорошо его знать…
Уэйбурн побагровел.
- Что он вам наговорил? - Он сглотнул комок в горле. - Что он вам сказал?
- Ему не было известно ни о каких непристойностях, - ответил Питт и тотчас же обругал себя за то, что так легко это выдал. Это было сделано в сиюминутном порыве - молниеносный прилив сочувствия, не столько осознанный, сколько чисто интуитивный, ибо инспектор не испытывал никакого тепла по отношению к этому человеку.
Уэйбурн заметно успокоился. Однако затем в его глазах сверкнуло недоверие и кое-что еще.
- О господи! Неужели вы действительно подозреваете его в… в…
- А на то есть какие-то причины?
Уэйбурн привстал в кресле.
- Разумеется, нет! Неужели вы полагаете, что я… - Упав обратно в кресло, он закрыл лицо руками. - Полагаю, я мог совершить ужасную ошибку. - Некоторое время он сидел совершенно неподвижно, затем внезапно повернулся к Питту. - Я понятия не имел! Понимаете, у него были прекрасные рекомендации!
- И, возможно, он их достоин, - довольно резко сказал Питт. - Вам известно что-либо порочащее про мистера Джерома, о чем вы мне не говорили?
Уэйбурн оставался совершенно неподвижен так долго, что инспектор собирался уже повторить свой вопрос; но наконец он нарушил молчание.
- Я ничего не знаю. Подобная мысль никогда не приходила мне в голову - да и с чего бы? Разве у порядочного человека могут возникать подозрения такого рода? Но теперь, когда мне известно такое… - Набрав полную грудь воздуха, он сделал медленный выдох. - Возможно, я вспомню что-либо и истолкую это уже иначе. Мне нужно какое-то время. Все это явилось глубочайшим потрясением.
В его голосе прозвучала окончательность. Он давал Питту понять, что тот может идти; и теперь оставалось только выяснить, хватит ли у того такта понять это без слов.
Настаивать дальше не было смысла. Просьба Уэйбурна дать ему время подумать, осмыслить свои воспоминания в свете новой информации была справедливой. Шок лишал человека ясности мысли, искажал восприятие, обволакивал память туманом. В этом не было ничего необычного; Уэйбурну нужно было время, он должен был выспаться, и только после этого от него можно было что-то требовать.
- Благодарю вас, - вежливо произнес Питт. - Если вы вспомните что-либо существенное, не сомневаюсь, вы дадите нам знать. До свидания, сэр.
Уэйбурн, погруженный в свои мрачные размышления, не потрудился ответить, хмуро уставившись в одну точку на ковре.
В конце дня Питт вернулся домой, чувствуя не удовлетворение, а безысходность. Конец уже виднелся впереди: никаких сюрпризов не будет, расследование не выявит ничего, кроме пронизанных болью мелочей, которые сложатся воедино в цельную картину. Джером, унылый, разочаровавшийся человек, втиснувшийся в образ жизни, который подавил все его способности и растоптал гордость, влюбился в мальчишку, подававшего надежды стать всем тем, чем мог бы стать и сам Джером. Затем, когда вся его зависть и жажда переросли в физическое влечение, что дальше? Быть может, внезапное отвращение, страх - и Артур обрушился на своего наставника, грозя разоблачением? Для Джерома это означало бы испепеляющий позор: все его личные слабости будут выставлены на всеобщее посмешище, разобраны по косточкам. А затем увольнение без надежды когда-либо найти новое место - полная катастрофа. И к тому же, несомненно, потеря жены, которая… Кто она? Что она для него значила?
Или же Артур оказался более искушенным? Был ли он способен на шантаж, даже если он заключался лишь в мягком постоянном напоминании о своей силе, обусловленной тем, что ему известно? Многозначительные ухмылки, показанный украдкой язык…
Насколько Питт успел узнать Артура Уэйбурна, тот не был особо изобретательным и не слишком стремился к честности, поэтому подобная мысль вполне могла прийти ему в голову. У инспектора сложилось впечатление, что юноша был решительно настроен ворваться во взрослую жизнь со всеми ее прелестями, как только предоставится такая возможность. Возможно, в этом не было ничего необычного. Для большинства подростков детство было чем-то вроде надоевшей старой одежды, в то время как впереди ждали новые, ослепительные, роскошные наряды.
Шарлотта встретила мужа в дверях.
- Сегодня пришло известие от Эмили, и ты не поверишь… - Она увидела его лицо. - О! В чем дело?
Помимо воли он улыбнулся.
- Неужели у меня такой угрюмый вид?
- Томас, не уходи от ответа! - резко оборвала его Шарлотта. - Да, вид у тебя угрюмый. Так что же произошло? Это имеет какое-то отношение к тому мальчишке, который захлебнулся? Ведь так, да?
Питт снял пальто, и Шарлотта повесила его на вешалку. Она застыла посреди прихожей, решительно настроенная получить объяснения.
- Похоже на то, это сделал его наставник, - ответил Томас. - Все это очень печально и грязно. Почему-то плотские наслаждения больше не вызывают у меня гнев, как только они перестают быть анонимными и приобретают лицо и жизнь. Мне хотелось бы находить это непостижимым - так было бы гораздо проще, черт побери!
Шарлотта поняла, что он говорит о чувствах, а не о преступлении. Ему не нужно было ничего объяснять. Молча развернувшись, она просто протянула ему руку и повела его в тепло кухни - к почерневшей от копоти плите, с живыми угольками за прутьями решетки, к деревянному столу, отскобленному добела, к сверкающим кастрюлям, голубому фарфоровому сервизу в буфете, выглаженному белью, которое еще не успели отнести наверх. Почему-то это место показалось Питту сердцем дома, живым ядром, которое только спало, но никогда не бывало пустым, - в отличие от гостиной и спален, пустевших, когда в них никого не было. И дело тут было не только в огне; значительную роль играли запахи, любовь и работа, эхо голосов, которые здесь смеялись и беседовали.
Была ли у Джерома когда-либо такая же кухня, его собственная, где он мог сидеть столько, сколько пожелает, где он мог думать о будущем?
Питт уютно устроился в деревянном кресле, а Шарлотта поставила чайник на конфорку.
- Наставник, - повторила она. - Очень быстро. - Поставила на стол две чашки и фарфоровый чайник, расписанный цветами. - И очень удобно.
Томас почувствовал укол боли. Неужели жена вообразила, будто он подправил расследование ради своего удобства или ради карьеры?
- Я только сказал, что все указывает на это, - резко произнес он. - Еще ничего не доказано! Но ты сама сказала, что это едва ли могло быть делом рук постороннего. Так кто может лучше подходить для этого, как не одинокий, забитый человек, вынужденный в силу обстоятельств навечно оставаться чем-то выше простого слуги, но ниже равного по статусу, поднявшийся над одним миром, но не попавший во второй? Наставник ежедневно виделся с мальчишкой, занимался с ним. К нему относились снисходительно: его превозносили за его знания, талант, но в следующую минуту уже ставили на место, напоминая о его социальном статусе, отодвигали в сторону, как только заканчивались занятия.
- У тебя получается просто ужасно. - Достав из кладовки кувшин, Шарлотта наполнила стакан молоком и поставила его на стол. - У нас с Сарой и Эмили была гувернантка, но с нею обращались совершенно по-другому. По-моему, она была вполне довольна своей жизнью.
- Ты бы поменялась с ней местами? - спросил Питт.
Жена задумалась на мгновение, и на ее лицо набежала легкая тень.
- Нет. Но не забывай, гувернантки никогда не выходят замуж. А наставник может жениться, поскольку ему не нужно воспитывать собственных детей. Кажется, ты говорил, что этот наставник женат?
- Да, но детей у него нет.
- В таком случае с чего ты взял, что он одинок и не удовлетворен жизнью? Быть может, ему нравится преподавательская работа. Она многим нравится. Это лучше, чем работать клерком или продавцом.
Питт задумался. Почему он вообразил, что Джером одинок и разочарован в жизни? Это было лишь внешнее впечатление, не больше, - однако оно было глубоким. От наставника исходило какое-то чувство обиды на весь мир, жажда добиться большего, быть чем-то большим.
- Не знаю, - наконец ответил он. - Есть в этом человеке что-то такое… однако пока что это не более чем подозрения.
Сняв с плиты чайник, Шарлотта заварила чай, поднимая к потолку ароматное облачко.
- Знаешь, в большинстве преступлений нет никакой загадки, - сказал Питт. - Как правило, самый очевидный подозреваемый и является преступником.
- Знаю. - Шарлотта не смотрела на него. - Знаю, Томас.
Два дня спустя все сомнения, если они и имелись у Питта, были развеяны, когда констебль доложил ему, что звонил сэр Энсти Уэйбурн, настоятельно требовавший, чтобы Питт незамедлительно приехал к нему домой, поскольку произошли очень серьезные события: вскрылись новые, крайне тревожные обстоятельства.
Инспектору не оставалось ничего иного, кроме как тотчас же отправиться к Уэйбурну. Шел дождь, поэтому он застегнул доверху пальто, туже укутался шарфом и натянул шляпу чуть ли не до самых ушей. Ему посчастливилось сразу же поймать извозчика, и двуколка застучала колесами по мокрой брусчатке.
Дверь открыла горничная с безмятежным лицом. Что бы ни случилось, она понятия не имела об этом. Горничная проводила Питта прямо в библиотеку. Уэйбурн стоял перед камином, нервно сплетая и расплетая пальцы. Дернув головой, он повернулся к вошедшему инспектору еще до того, как горничная закрыла дверь.
- Хорошо! - быстро сказал Уэйбурн. - Надеюсь, теперь мы сможем наконец покончить со всей этой жуткой трагедией. Господи, как же это отвратительно!
Дверь закрылась с негромким стуком, из коридора донеслись удаляющиеся шаги горничной.
- Сэр, какие новые обстоятельства выяснились? - осторожно спросил Питт, когда они остались одни. Ему по-прежнему не давали покоя слова Шарлотты об удобном решении, и он не собирался обращать внимания на одни лишь голые подозрения, подпитанные злобой.
Уэйбурн не стал садиться сам и не предложил сесть Питту.
- Я узнал нечто бесконечно мерзкое, нечто…
Его лицо исказилось от боли, и снова Питт внезапно поймал себя на том, что испытывает к нему жалость, и это чувство его удивило и привело в замешательство.
- Это просто ужасно! - закончил Уэйбурн. Он уставился на турецкий ковер в сочных красных и синих тонах. Однажды Питту уже приходилось разыскивать подобный ковер в деле об ограблении, поэтому он знал, сколько такая вещь стоит.
- Да, сэр, - негромко произнес он. - Наверное, вам лучше рассказать мне, в чем дело.
Уэйбурн долго не мог подобрать нужные слова.
- Мой младший сын Годфри сделал мне страшное признание. - Он стиснул руки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. - Я не могу винить мальчика в том, что он ничего не сказал мне раньше. Он… был сбит с толку. Ему всего тринадцать лет. Совершенно естественно, он не понимал истинный смысл происходящего… - Наконец Уэйбурн поднял взгляд, хотя бы всего на одно мгновение. Казалось, он ждал, что инспектор поймет все сам, догадается без слов.
Питт кивнул, но ничего не сказал. Он хотел услышать все так, как это расскажет Уэйбурн, своими собственными словами.
- Годфри рассказал, - медленно продолжал Уэйбурн, - что Джером нередко вел себя с ним чрезмерно фамильярно. - Он сглотнул комок в горле. - Наставник злоупотреблял доверием мальчика, которое тот совершенно естественно к нему испытывал, и… и оказывал ему противоестественные ласки. - Уэйбурн закрыл глаза, и его лицо исказилось от внутренних страданий. - Господи! Это просто возмутительно! Этот человек… - Он часто дышал, поднимая грудь. - Извините. Я нахожу все это… крайне неприглядным. Разумеется, Годфри в тот момент не понимал истинную природу этих поступков. Они его тревожили, но лишь когда я напрямую спросил у него, мальчик понял, что должен мне все открыть. Я не посвятил его в то, что произошло с его братом, только заверил его, что он не должен бояться говорить правду, что я не буду на него сердиться. Годфри не совершил никакого греха - бедный ребенок!
Питт ждал, однако Уэйбурн, судя по всему, сказал все, что собирался сказать. Он с вызовом посмотрел на инспектора, ожидая его реакции.
- Могу я поговорить с ним? - сказал наконец Томас.
Лицо Уэйбурна потемнело.
- Неужели без этого никак не обойтись? Несомненно, теперь, когда вам известна истинная сущность Джерома, вы сможете узнать всю необходимую информацию, не расспрашивая мальчика. Все это крайне неприятно, и чем меньше ему будет сказано, тем скорее он забудет трагедию гибели своего брата и потихоньку начнет приходить в себя.
- Сожалею, сэр, но от этого может зависеть человеческая жизнь. - Им обоим не приходилось рассчитывать на легкое разрешение этой проблемы. - Я должен лично встретиться с Годфри. Постараюсь быть с ним как можно мягче, но я не могу принять пересказ с чужих уст - даже от вас.
Сверкнув глазами, Уэйбурн уставился в пол, мысленно взвешивая угрозы: страдания Годфри против возможности, что полицейское расследование затянется. Наконец он вскинул голову и посмотрел инспектору в лицо, пытаясь определить, можно ли будет при необходимости надавить на него силой характера. Однако ему пришлось признать, что подобная попытка обречена на неудачу.
- Ну хорошо, - сказал Уэйбурн, и в голосе его проскрежетала ярость. Взяв шнурок колокольчика, он резко позвонил. - Но я не позволю вам запугивать мальчика!
Питт не стал ничего ему отвечать. Теперь в словах больше не было утешения; Уэйбурн ему все равно не поверит. Они молча дождались прихода лакея. Уэйбурн распорядился пригласить мастера Годфри. Вскоре дверь открылась, и на пороге застыл худой светловолосый мальчик. Годфри был чем-то похож на своего старшего брата, однако черты его лица были четче, и Питт предположил, что, когда детская мягкость исчезнет, они станут резче. Строение носа было другим. Для полноты картины инспектору хотелось встретиться и с леди Уэйбурн, однако ему сказали, что она до сих пор не встает с постели.
- Годфри, закрой дверь, - приказал Уэйбурн. - Это инспектор Питт, из полиции. К сожалению, он настаивает на том, чтобы ты повторил ему все то, что рассказал мне о мистере Джероме.
Мальчик повиновался. Не отрывая встревоженного взгляда от Питта, он подошел к отцу и остановился перед ним. Уэйбурн положил руку ему на плечо.
- Повтори мистеру Питту то, Годфри, что ты рассказал мне вчера вечером. Не надо ничего бояться. Ты не сделал ничего плохого или постыдного.
- Да, сэр, - ответил Годфри. Однако он по-прежнему мялся, не зная, с чего начать. Казалось, он находит какие-то слова, но тотчас же их отбрасывает.
- Мистер Джером тебя смущал? - Питт ощутил прилив симпатии к мальчику. Его просили рассказать незнакомому человеку нечто сугубо личное, непонятное и, скорее всего, отталкивающее. Это должно было оставаться семейной тайной, и Годфри сам бы решал, открывать ее или нет, - быть может, понемногу за раз, когда это давалось бы легко. Инспектору было не по себе от того, что он должен был вытягивать эту тайну из мальчика.
На лице Годфри отразилось удивление, он широко раскрыл глаза.
- Смущал? - повторил мальчик, пытаясь осмыслить это слово. - Нет, сэр.
Судя по всему, Питт выбрал не то слово, хотя ему самому оно казалось как нельзя более подходящим.
- Он делал нечто такое, отчего тебе становилось неуютно, поскольку это было чересчур фамильярно, необычно? - предпринял он новую попытку.
Плечи у мальчика чуть поднялись и напряглись.
- Да, - едва слышно произнес он, и на мгновение его взгляд метнулся на лицо отца, однако это продолжалось так недолго, что они ничем не успели обменяться друг с другом.
- Это очень важно. - Питт решил обращаться с Годфри как с взрослым. Быть может, откровенность окажется менее болезненной, чем попытка обходить проблему стороной, отчего будет казаться, что в ней есть что-то преступное или позорное. Надо дать мальчику возможность подобрать собственные слова для рассказа о чем-то таком, что он сам не до конца понимает.
- Знаю, - рассудительно произнес Годфри. - Папа это говорил.
- Что произошло?
- Когда мистер Джером меня трогал?
- Да.
- Он просто меня обнял. Я поскользнулся и упал, и он помог мне встать.
Питт с трудом сдержал нетерпение. Мальчишка смущен, сбит с толку, пытается замкнуться, уйти в себя.
- Но в тот раз это было как-нибудь необычно? - спросил инспектор, стремясь помочь Годфри.
- Я ничего не знаю. - Мальчик наморщил лоб. - Я ничего не понимал до тех пор, пока папа мне не объяснил, что это плохо.
- Конечно, - согласился Питт, наблюдая за тем, как рука Уэйбурна стиснула плечо сына. - Чем это отличалось от других раз?
- Ты должен все ему рассказать, - с усилием промолвил Уэйбурн. - Расскажи инспектору, что мистер Джером положил руку на самую интимную часть твоего тела. - Он сам покраснел от стыда.
Питт ждал.
- Он потрогал меня, - неохотно произнес Годфри. - Можно сказать, ощупал.
- Понятно. Такое случилось всего один раз?
- Нет… не совсем. Я… честное слово, сэр… я не понимаю…
- Достаточно! - резко произнес Уэйбурн. - Мальчик вам все рассказал: Джером к нему приставал, и не единожды. Я не могу позволить вам продолжать разговор. Вы получили то, что было вам нужно. А теперь делайте свое дело. Ради всего святого, арестуйте этого человека и освободите от него мой дом!
- Разумеется, сэр, если вы так считаете, вы вправе уволить мистера Джерома, - ответил Питт, чувствуя, как у него внутри нарастает разочарование. Чувство уверенности умирало, зажатое в грустное, непреодолимое кольцо. - Однако у меня пока что нет достаточных улик, чтобы предъявить ему обвинение в убийстве.