- Его положение было довольно незавидным. Все признаки ожирения сердца. Я сказал ему, что следует избегать сигар как чумы, отказаться от портвейна и спать не менее двух часов после обеда ежедневно. Хотя я глубоко убежден, что он не обратил ни малейшего внимания на мои предостережения. Тем не менее, мой дорогой Аллейн, он был вовсе не в том положении, когда я каждую минуту должен был ожидать сердечного приступа. Возможно, в результате яростной борьбы его сердце могло отказать, но вы же говорите, что никакой борьбы не было.
- Его оглушили.
- Оглушили! Почему вы не сказали этого раньше? Ну, конечно, я своей болтовней не дал вам возможности. Понятно. А потом тихо задушили? Ужасно, но в то же время довольно изобретательно.
- Состояние его здоровья могло упростить задачу?
- Я бы сказал, что это не вызывает сомнений. - Неожиданно Дэвидсон небрежно провел рукой по своим безупречно уложенным волосам. - Я даже не предполагал, что это ужасное, отвратительное преступление до такой степени взволнует меня. Мистер Аллейн, я глубоко уважал лорда Роберта. Трудно преувеличить мое уважение к нему. Возможно, временами он казался довольно комичным, эдакий аристократический бездельник с необычайным обаянием. Но он не был бездельником. У него был острый ум. Когда вы разговаривали с ним, он понимал все, что было недосказано, настолько он был умным и тонким собеседником. Я человек простой, я искренне привязан к своим друзьям, я понимаю - Cristo Mio, еще как понимаю! - своих великосветских пациентов, но, в глубине души, я не чувствую себя непринужденно в их обществе. С лордом Робертом же я чувствовал себя непринужденно. Я мог пускать пыль в глаза, я говорил все, что мне приходило в голову, и мне потом не было стыдно.
- Если бы он мог слышать вас, он расценил бы ваши слова как самый большой комплимент, - медленно произнес Аллейн.
- А разве это не так? Послушайте. Если бы речь шла о ком-нибудь другом, знаете, что бы я сделал? Я сидел бы тихо и говорил себе: "Il ne faut pas reveiller le chat qui dort", - и надеялся бы при этом, что никто не вспомнит, что поздно ночью - или рано утром - я стоял в холле Марсдон-Хауса и смотрел, как лорд Роберт спускается по ступенькам… И после того как в результате мучительных раздумий я набираюсь мужества и обращаюсь к вам, выясняется, что вам и так все уже известно! Gros-Jean en remontre a son cure!
- Ну, не стоит так огорчаться, - заметил Аллейн. - Нельзя сказать, что ваша информация une vieille histoire. Вас должно радовать сознание выполненного долга. К тому же я искренне жажду услышать ваш рассказ об этих последних минутах в холле. Нам известны кое-какие факты, но хотелось бы иметь целостное представление. Вы не могли бы дать нам микроскопически точный отчет о том, что именно там происходило?
- А! - Дэвидсон нахмурился. - Дайте мне минуту, чтобы я мог сосредоточиться. Микроскопически точный отчет! Ну что ж, попробую.
Он закрыл глаза и правой рукой стал любовно поглаживать резную поверхность пресс-папье. Эти ласкающие движения привлекали внимание Аллейна. Кончики пальцев так нежно касались нефрита, словно камень был теплым и живым. "Он очень любит свои сокровища", - подумал Аллейн. Он решил разузнать побольше об этом позере, который называет себя простым человеком и щедро пересыпает свою речь итальянскими и французскими фразами, который в одно и то же время так откровенно театрален и театрально откровенен.
Дэвидсон внезапно открыл глаза. Эффект был поразительным. Это были удивительные глаза. Необычайно большая светло-серая радужная оболочка с темной каймой и яркими блестящими зрачками. "Готов поспорить, он часто использует этот маневр, чтобы произвести впечатление на своих пациентов, и, без сомнения, ему это удается", - подумал Аллейн и вдруг заметил, что Дэвидсон улыбается. "Черт бы его побрал, он догадался, о чем я думаю!" И Аллейн обнаружил, что улыбается в ответ, словно у них была какая-то общая маленькая тайна.
- Я прошу вас записывать, Фокс, - сказал Аллейн.
- Слушаюсь, сэр, - ответил Фокс.
- Как вы, наверное, уже успели заметить, я питаю слабость к театральным эффектам, - начал Дэвидсон. - Разрешите мне описать вам эту сцену так, словно мы наблюдаем ее из зрительного зала. Я прощаюсь с хозяевами на лестничной площадке у входа в бальный зал. Затем я начинаю спускаться вниз по левой лестнице, сетуя на свои преклонные годы и мечтая как можно скорее очутиться дома, в постели. В холле небольшими группками стоят последние гости, собирающиеся уходить. Некоторые из них одеты в пальто, некоторые - в плащи и накидки. Даже сам огромный дом кажется утомленным и немного неприбранным. Цветы в вазах увяли, в воздухе стоит запах выдохшегося шампанского. Время уходить домой. Среди гостей, направляющихся к выходу, я замечаю одну пожилую даму, встречи с которой мне очень хотелось бы избежать. Она весьма богата, одна из моих самых состоятельных пациенток, но главная ее болезнь - хронический словесный понос, протекающий с периодическими осложнениями. Весь вечер мне пришлось переносить очередной ее приступ, поэтому меня охватывает ужас при мысли о том, что она может предложить подвезти меня, и я молниеносно скрываюсь в мужском гардеробе. Я специально засекаю время и провожу там несколько минут. При этом я чувствую себя крайне неловко, так как два других джентльмена, находящихся там, по-видимому, заняты беседой чрезвычайно личного характера.
- Кто это были? - спросил Аллейн.
- Некий капитан Уизерс, недавно появившийся в обществе, и этот приятный молодой человек, Дональд Поттер. При моем появлении они оба замолкают и недовольно смотрят в мою сторону. Я начинаю долго возиться со своим пальто и цилиндром, потом даю на чай гардеробщику и затеваю с ним разговор. Потом я обращаюсь с каким-то замечанием к Дональду Поттеру, но встречаю весьма холодный прием и просто вынужден удалиться, чтобы не показаться бестактным. А Люси Лорример - tiens, проболтался!
- Неважно, - сказал Аллейн. - Я отлично знаю, что из себя представляет Люси Лорример.
- Какая женщина! В холле все еще разносится ее пронзительный голос. Я прикрываю лицо шарфом, останавливаюсь в дверях гардероба, стараясь остаться незамеченным, и жду, когда же она наконец уедет. От нечего делать я наблюдаю за собравшимися в холле. У подножия лестницы стоит grand seigneur желудка.
- Кто?
- Тот самый человек, который заправляет всем на подобных мероприятиях. Как, бишь, его имя?
- Даймитри?
- Да, именно он. У него такой вид, словно он на время выступает в роли хозяина. Компания молодых людей покидает дом и выходит на улицу. Затем по лестнице спускается женщина постарше, одна, незаметно выскальзывает из дверей и сразу же исчезает в тумане. Очень странно, такой сильный туман в это время года.
- Этой женщиной была миссис Холкат-Хэккет?
- Да, это была она, - ответил Дэвидсон как-то слишком небрежно.
- Сэр Даниэль, миссис Холкат-Хэккет ваша пациентка?
- Признаться, да.
- Почему она вышла из дома одна? А где же был ее муж, и разве она не привозила на этот бал какую-то молоденькую девушку?
- Ее протеже, к сожалению, une jeune fille un peu farouche, пала жертвой зубной боли в начале вечера, и генерал увез ее домой. Я слышал, как лорд Роберт предлагал миссис Холкат-Хэккет проводить ее.
- Почему же он не сделал этого?
- Возможно, они просто разминулись.
- Послушайте, сэр Даниэль, ведь вы сами в это не верите.
- Конечно, нет, но я не желаю сплетничать о своих пациентах.
- Надеюсь, мне не нужно убеждать вас, что мы приложим все усилия, чтобы избежать огласки? К тому же вспомните, что вы только что говорили о своем отношении к этому делу.
- Я помню. Ну, хорошо. Только, пожалуйста, если можно будет не упоминать мое имя во время последующих интервью, я буду более чем признателен. Итак, я продолжаю свой рассказ. Миссис Холкат-Хэккет, закутанная в горностаевое манто, бросает быстрый взгляд по сторонам и выскальзывает из дверей в объятия ночи. Что-то в ее манере привлекает мое внимание, и, пока я стою, задумчиво глядя ей вслед, кто-то толкает меня с такой силой, что я теряю равновесие и едва не падаю. Это капитан Уизерс, который выскакивает из гардероба позади меня. Я поворачиваюсь, чтобы выслушать его извинения, и обнаруживаю, что он, плотно сжав губы и вытаращив свои отвратительные глазки - я не доверяю людям с бесцветными ресницами, - смотрит куда-то вверх, в направлении лестницы. Он даже не заметил своей грубости, его внимание полностью поглощено лордом Робертом Госпеллом, который как раз в этот момент начал спускаться по ступенькам. Выражение лица капитана Уизерса настолько необычно, что я тут же забываю про наше столкновение. Я чувствую, как он затаил дыхание. Наступает небольшая пауза, а затем он, расталкивая молодежь, толпящуюся в холле, быстро пробирается к выходу и исчезает на улице.
- Как вы думаете, капитан Уизерс последовал за миссис Холкат-Хэккет, чтобы присоединиться к ней?
- Я думаю, что да, хотя у меня нет никакого повода для подобных подозрений.
- Дальше.
- Дальше? Естественно, я беру себя в руки и тоже направляюсь к выходу. Не успеваю я сделать и трех шагов, как из бара выходят молодой Дональд Поттер с Бриджит О'Брайен. У подножия лестницы они буквально сталкиваются с лордом Робертом.
- Ну и? - спросил Аллейн, видя, что Дэвидсон замолчал.
- Дональд Поттер, - произнес тот наконец, - по всей видимости, попрощался с Бриджит и вышел из дома.
- Не обмолвившись ни словом со своим дядей?
- Нет.
- А лорд Роберт?
- Лорд Роберт принялся расспрашивать Даймитри своим высоким пронзительным голосом, не видел ли тот миссис Холкат-Хэккет. И это последнее, что я видел и слышал, прежде чем двойные двери захлопнулись позади меня.
14. Дэвидсон солирует
- Вы так живо описали эту сцену, - заметил Аллейн.
- Что ж, в конце концов, все это произошло совсем недавно, - сказал Дэвидсон.
- Когда вы вышли на улицу, был ли там кто-нибудь из гостей или они все уже разъехались?
- Следом за мной из дверей вывалилась целая компания молодых людей. Тут же поднялась обычная суматоха, швейцары и привратники начали метаться в поисках такси. Ох, уж эти привратники! Поистине живое напоминание о былом великолепии! Когда видишь, как свет от их фонарей падает на бледные, измученные лица гостей, до полусмерти уставших от танцев, так и кажется, что сейчас на лестнице появится сама Милламант, а такси превратятся в портшезы. Однако я снова отвлекся. Компания молодых людей разместилась в трех такси, которые нашел для них привратник. Он как раз собирался остановить четвертое такси для меня, как вдруг, к своему ужасу, я заметил на противоположной стороне улицы "роллс-ройс". Окно опустилось, и оттуда высунулась Люси Лорример, строя чудовищные гримасы, словно некая сивилла. "Сэр Даниэль! Сэр Даниэль!" Я попытался сильнее закутаться в шарф, но все было напрасно. Услужливый швейцар окликнул меня: "Сэр, вас зовет дама". Мне не оставалось ничего другого, как перейти на ту сторону улицы. "Сэр Даниэль! Сэр Даниэль! Я специально ждала вас! Это крайне важно! Я подвезу вас до дому и по дороге смогу рассказать…" Невозможная женщина. Я прекрасно знал, что за этим последует. Она страдает болями непонятного происхождения, и сейчас как раз у нее начался приступ, и я должен немедленно ее осмотреть. Я обязан поехать с ней. Она невыносимо страдает. Я принимаюсь судорожно соображать, и к тому моменту, когда я подхожу к машине, я уже подготовлен. "Леди Лорример, прошу простить, не могу терять ни минуты: премьер-министр… внезапный приступ…", и пока она смотрит на меня, разинув рот, я поворачиваюсь и скрываюсь в тумане, словно заяц, за которым гонятся волки!
В первый раз со вчерашней трагической ночи Аллейн рассмеялся. Дэвидсон бросил на него дурашливый взгляд и продолжил:
- Я бежал так, как не бегал ни разу с тех пор, когда я был мальчишкой, а вслед доносился ее голос, предлагавший, вне всякого сомнения, домчать меня быстрее ветра на Даунинг-стрит. К счастью, туман начал сгущаться. Я шел по улице, безуспешно пытаясь найти такси. Услышав шум приближающейся машины, я свернул в тень. "Роллс-ройс" проехал мимо. Я снова пошел дальше. Наконец сзади меня показалось такси! Я уже мог различить в тумане свет фар. И тут невдалеке послышались голоса, такси остановилось, затем снова тронулось. Занято! Mon Dieu, что за ночь! Я все шел и шел, успокаивая себя тем, что рано или поздно найду свободное такси. Как бы не так! К этому времени, я полагаю, гости все уже разошлись. Было уже почти утро, и те редкие такси, которые мне попадались, были все заняты. Я прошел от Белгрейв-сквер до Кадогэн-Гарденз, и, уверяю вас, мой дорогой Аллейн, никогда прежде прогулка пешком не доставляла мне такого удовольствия! Я чувствовал себя как стареющий арлекин в поисках приключений. То, что мне не встретилось ни одного, не имело значения.
- Если я не сильно ошибаюсь, - сказал Аллейн, - вы лишь случайно разминулись с ним. Но, пожалуй, "приключение" - не слишком подходящее слово. Я полагаю, рядом с вами произошла трагедия, сэр Даниэль, и вы этого не заметили.
- Да, - голос Дэвидсона неожиданно прозвучал угрюмо. - Да, полагаю, что вы недалеки от истины. На самом деле все это вовсе не так уж весело.
- Что касается того такси. В какую сторону вы свернули, когда прятались от леди Лорример?
- Направо.
- Как далеко вы успели отойти от Марсдон-Хауса, когда увидели такси?
- Не знаю. Очень трудно сказать что-либо определенно. Возможно, ярдов четыреста. Во всяком случае, я ушел не так далеко, потому что останавливался, чтобы спрятаться от Люси Лорример.
- Вы сказали, что слышали какие-то голоса. Вы не узнали их?
Дэвидсон задумчиво уставился на Аллейна.
- Я понимаю, как это важно, - наконец произнес он. - Мне даже страшно отвечать на этот вопрос. Мистер Аллейн, я могу лишь сказать, что, когда из тумана до меня донеслись эти голоса - заметьте, я не мог разобрать слов, - я вначале подумал, что один из них принадлежит женщине, а потом пришел к выводу, что это все-таки мужской голос. Только очень высокий.
- А другой?
- Определенно мужской.
- Можете вы вспомнить что-нибудь еще, любую мелочь, касающуюся этого эпизода?
- Ничего. Только то, что, когда такси проехало мимо меня, мне показалось, что пассажиры были мужчинами.
- Хорошо. Вы готовы подписать эти показания?
- Об этом происшествии с такси? Разумеется.
- Вы могли бы сказать мне, кто еще оставался в Марсдон-Хаусе, когда вы уходили?
- Кроме той шумной компании, которая вышла следом за мной, там почти никого не осталось. Дайте мне подумать. Там был один сильно подвыпивший молодой человек. Кажется, его имя Персиваль. Как раз в тот момент, когда я был уже в дверях, он вышел из бара и направился в гардероб. Помнится, там был кто-то еще. Но кто? Ах, да, та маленькая леди, которая, казалось, чувствовала себя не в своей тарелке. Я еще раньше обратил на нее внимание. Она была ничем не примечательна, и ее никто не заметил бы, если бы не то обстоятельство, что она почти все время находилась в одиночестве. Она была в очках. Это все, что я могу вам сказать о ней, кроме… да, вот еще, я видел, как она танцевала с лордом Робертом. Насколько я помню, она стояла внизу и смотрела, как лорд Роберт спускался по лестнице. Возможно, она испытывала к нему чувство признательности. Она казалась бы довольно жалкой, если бы не была такой спокойной и сдержанной. Не удивлюсь, если она находится на зависимом положении в доме. Может быть, бывшая гувернантка Бриджит или компаньонка леди Каррадос. Мне кажется, я где-то столкнулся с ней в течение вечера. Но где? Не помню!
- Как я слышал, бал удался?
- Да. Леди Каррадос рождена под звездой гостеприимства. Меня никогда не переставало удивлять, как так может быть - один бал имеет шумный успех, а другой, на котором присутствуют тот же оркестр, те же гости, который обслуживает та же фирма, вдруг оказывается неудачным. Должен заметить, вчера леди Каррадос была не в лучшей форме.
- Вы хотите сказать, она была нездорова?
- Значит, вы уже слышали об этом. Мы старались сохранить это в тайне. Да, как и все остальные великосветские мамаши, она сильно переутомлена.
- Вам не показалось, что ее что-то беспокоит? - спросил Аллейн и, заметив, что Дэвидсон удивленно поднял брови, добавил: - Я не стал бы спрашивать, если бы не считал, что это имеет прямое отношение к делу.
- Должен признаться, что не совсем понимаю, какая может быть связь между состоянием здоровья леди Каррадос и смертью лорда Роберта Госпелла. Беда в том, что она слишком серьезно относится к своим обязанностям и находится на грани нервного истощения. - И Дэвидсон добавил как бы про себя: - И эта история тоже не пойдет ей на пользу.
- Видите ли, в подобных случаях мы вынуждены обращать внимание на любые отклонения от нормы, - пояснил Аллейн. - Я согласен, что конкретно это отклонение кажется совершенно не относящимся к делу. Так же, увы, как и большинство фактов, которые мы вынуждены будем вытащить на свет Божий. Если их никак нельзя будет связать с убийством, мы отбросим их как несущественные. Это обычный способ ведения следствия.
- Не сомневаюсь. Что ж, я лишь могу сообщить, что, обратив внимание не нездоровый вид леди Каррадос, я порекомендовал ей пойти полежать в одной из комнат наверху и прислать за мной горничную, если я ей понадоблюсь. Поскольку за мной не посылали, я попытался сам отыскать ее, но мне это не удалось. Позже она снова появилась в зале, сказала мне, что чувствует себя немного лучше, и просила не беспокоиться.
- Сэр Даниэль, вы, случайно, не видели, как этот ресторатор, Даймитри, возвращал леди Каррадос ее сумочку?
- Что-то не припомню. А в чем дело?
- Как мне сказали, прошлой ночью леди Каррадос в течение некоторого времени думала, что потеряла ее, и была очень обеспокоена.
- Мне она об этом ничего не говорила. Что ж, этим можно объяснить ее расстроенный вид. Я помню эту сумочку. У нее изумительный замочек из изумрудов и рубинов - старая итальянская оправа. Слишком изысканная вещица, чтобы служить украшением для сверкающей мишурным блеском дамской вечерней сумочки. Но в наше время люди безнадежно утратили чувство гармонии.
- Я как раз любовался вашей лошадью. Вам, по крайней мере, нельзя отказать в умении ценить настоящую красоту. Простите меня за то, что я на минуту забыл о цели своего визита, но этой лошади словно коснулся луч света! Охра и розовые тона! У меня страсть к керамике.