Лошади Нериссы ничем не отличались от других лошадей конюшни. Выглядели они здоровыми, их шкура и глаза блестели; они стояли не отдельно, а между другими. Жеребцы в одном помещении, кобылы в другом.
Все работники без исключения были молодыми и черными. В их отношении к лошадям, как и у конюхов всего мира, было что-то, напоминающее навязчивую идею. Однако я заметил и некоторую напряженность. Мое появление они встретили улыбками, но к Аркнольду относились с уважением, а к Барти - с боязнью.
Я не мог понять, чего они боятся. Может быть, он был колдуном, кто знает, но только когда он приближался, в глазах конюхов вспыхивал страх. Дисциплина здесь была покруче, чем в какой-либо английской конюшне.
Я вспомнил железную руку моего отца. Когда он отдавал приказ, парни летели выполнять его пулей, да я сам не медлил с выполнением его распоряжений. Но ведь не боялись же так, как эти ребята боятся Барти.
Я посмотрел на старшего, и по моей спине пробежал холодок. Не хотел бы я оказаться под его началом. Незавидная судьба у этих ребят.
- Это Орел, - сказал Аркнольд, когда мы подошли к боксу, где стоял гнедой жеребец. - Один из коней миссис Кейсвел. Он бежит в субботу в Гермистоне.
- Попробуем выбраться туда, - сказал я.
- Отлично, - поддержал Дэн.
Аркнольд без всякого энтузиазма сказал, что договорится, чтобы мне оставили входной билет.
Мы вошли в бокс и тщательно осмотрели жеребца. Аркнольд сравнивал его состояние со вчерашним, а я думал, что ему сказать, чтобы не обидеть.
- Отличные ноги и хорошая грудная клетка, - заметил я. "Лоб немного крысиный", - подумал.
Аркнольд пожал плечами.
- Он целый сезон провел в Натале. Каждый год я вывожу туда всю конюшню на три месяца. В Саммервельд.
- А где это? - поинтересовался я.
- Скорее, что это, - ответил он. - Это целый комплекс. Всего примерно восемьсот лошадей. Моя конюшня расположена в Шонгвени, неподалеку от Дурбана. Я снимаю там несколько домиков на зимний сезон. Там есть все, что душе угодно. Поле для тренировки, ресторан, жилье для ребят, школа жокеев.
- И все-таки вам не очень-то везло в этом году, - сочувственно заметил я.
- Вот уж нет. Мы выиграли несколько скачек. Только миссис Кейсвел не везет… Честно говоря, я сам очень обеспокоен. Их здесь несколько, и ни одна не выигрывает. Это портит мою репутацию, как вы понимаете.
Я понимал это. Но мне показалось, что говорит он об этом равнодушно.
- Взять хотя бы этого Орла, - Аркнольд похлопал его по крупу. - Мы рассчитывали, что он победит в кубке Холлиса в июне - здесь это одна из главных скачек для двухлеток… А вместо этого он выступил точно так же, как Ченк в Ньюмаркете. За пятьсот метров до финиша засбоил, а на финише спекся. А я готов поклясться, что остальные были не в лучшей форме.
Он кивнул парню, который держал узду гнедого, и мы вышли из бокса. Подошли к другой лошади.
- Вот, посмотрите на него. Кличка Медик. Я думал, что работать с ним будет одно удовольствие. Рассчитывал, что он выиграет несколько скачек с препятствиями в Натале, а в результате даже не стал его заявлять. Потому что перед этим он четыре раза позорно продул.
Я не мог отделаться от впечатления, что его злость наиграна. "Это интересно", - подумал я. Несомненно, его беспокоили проигрыши, но, с другой стороны, казалось, он знает, почему это происходит, более того, что он сам в этом виноват.
Мы осмотрели всю конюшню. Нас сопровождал Барти, который время от времени указывал пальцем на неполадки очередному перепуганному парню. Под конец Аркнольд предложил выпить.
- Все лошади миссис Кейсвел - трехлетки, - сказал он, - в Англии наездник меняет коня первого января, а здесь - первого августа.
- Я знаю, - сказал я.
- В августе здесь нет интересных скачек, по крайней мере, для вас.
- Мне здесь все интересно, - признался я. - Вы и дальше собираетесь заниматься собственностью миссис Кейсвел?
- Пока мне платят.
- А если бы она решила их продать?
- Не те это деньги сейчас.
- И все-таки, вы бы купили?
Он медлил с ответом. Мы вошли в контору. Стулья были жесткие. Видно, Аркнольд не любил, когда здесь рассиживались.
Я повторил свой вопрос, и это его взбесило.
- Вы на что намекаете, мистер? - рявкнул он, - что я "придерживаю" лошадей, чтобы сбить цену, купить и продать как производителей? Так, что ли?
- Я этого не говорил.
- Но вы так думаете.
- Ну что же, - согласился я, - в конце концов, и это не исключено. Если бы вы посмотрели на все это со стороны, вам бы пришло в голову именно это. Разве нет?
Он был зол, но взял себя в руки. Хотел бы я знать, что разозлило его?
Дэн, который все время был с нами, успокаивал тренера.
Аркнольд кисло смотрел на меня.
- Тетя Нерисса просила разобраться. Ее можно понять, в конце концов, она теряет деньги.
Аркнольд смягчился, Но крайней мере, внешне, и налил нам по порции виски. Дэн облегченно вздохнул и повторил, что мы не должны сердиться друг на друга.
Я потягивал виски и внимательно разглядывал своих собеседников. Красивый парень и полный мужчина среднего возраста.
В "Игуана Рок Отель" я обнаружил письмо, доставленное посыльным. Я вскрыл конверт, стоя у окна. Передо мной тянулись сады и теннисные корты, бескрайний африканский пейзаж. Вечерело, но я прочитал письмо, написанное характерным четким почерком.
"Дорогой сэр! Я получил телеграмму от Нериссы Кейсвел, в которой она просит содействовать вам. Моя жена и я были бы рады, если бы вы смогли посетить нас во время пребывания в нашей стране.
Нерисса - сестра Порции, моей покойной невестки. Она большой друг нашей семьи и часто бывала у нас во время своих визитов в эту страну. Я упоминаю об этом, потому что мистер Клиффорд Уэнкинс из фирмы "Уорлдис" предупредил меня, что вы не намерены принимать какие-либо частные приглашения.
С глубоким уважением Квентин ван Хурен".
За вежливым, но сдержанным стилем этого письма скрывалось явное раздражение. Отсюда следовало, что мистера ван Хурена интересую вовсе не я, а Нерисса. А безнадежно бестактный Клиффорд Уэнкинс, наверное, совсем отбил у него желание мной заниматься.
Я подошел к телефону и заказал разговор.
Ответил голос с явно негритянским акцентом. Я назвался, и голос сказал, что узнает, дома ли мистер ван Хурен.
Через минуту выяснилось, что он дома.
- Я позвонил вам, - сказал я, - чтобы поблагодарить за ваше исключительно любезное письмо. Я с большим удовольствием принимаю ваше приглашение.
Иногда и я бываю преувеличенно вежливым. Голос ван Хурена был таким же решительным, как и его почерк, и столь же официален.
- Отлично, - сказал он без всякой радости, - мы всегда с удовольствием выполняем желания Нериссы.
- Понимаю, - ответил я.
Последовала пауза. Наш разговор нельзя было назвать сердечным.
- Я здесь до следующей среды, - сказал я, чтобы облегчить ситуацию.
- Отлично. Великолепно. Но, к сожалению, я всю будущую неделю буду в отъезде, а суббота и вечер воскресенья у меня уже заняты.
- О, мне не хотелось бы, чтобы из-за меня вы что-либо меняли.
Он откашлялся.
- А может быть… - сказал он, - вы свободны завтра вечером? Или, может быть, сегодня? Мы живем совсем недалеко от отеля "Игуана Рок"… Конечно, если вы не заняты.
"Завтра утром, - подумал я, - газеты будут полны описаний моего приключения с подружкой Родерика Ходжа". Кроме того, до завтрашнего вечера миссис ван Хурен успеет пригласить кучу народа, а мне этого совсем не хотелось. Правда, мы договорились с Конрадом, но эту встречу можно было перенести.
- Если это удобно, - сказал я, - я предпочел бы зайти сегодня.
- Отлично. Договоримся на восемь. Я пришлю за вами машину.
Я положил трубку. Я жалел, что согласился, энтузиазм ван Хурена был, можно сказать, умеренным. Однако выбирать было не из чего. Я мог поужинать в отеле и стать мишенью для взглядов остальных постояльцев либо просидеть весь вечер в номере.
Автомобиль ван Хурена привез меня к большому старому дому, от которого, начиная с мраморного порога, так и несло запахом больших денег. Холл был огромным, с высокими сводами, окруженный изящной колоннадой; он напоминал итальянские дворцы.
В дверях появился ван Хурен, он двинулся мне навстречу.
- Квентин ван Хурен, - представился он, - а это моя жена Виви.
- Очень приятно, - учтиво ответил я.
Мы обменялись рукопожатием. Последовала небольшая пауза.
- Ну, что же, - ван Хурен откашлялся и пожал плечами, - прошу вас.
Я прошел в комнату, где было гораздо светлее, чем в холле, и я смог как следует разглядеть ван Хурена. Он производил впечатление солидного человека, опытного, серьезного специалиста, знающего себе цену. Я уважаю профессионалов, и потому он мне сразу понравился.
Его жена была совершенно в ином роде: элегантная, со вкусом одетая, но совершенно не интересная.
- Мистер Линкольн, - произнесла она, - мы очень рады, что вы нашли для нас время. Нерисса нам очень дорога…
У нее был холодный взгляд и хорошо поставленная дикция. В глазах ее было гораздо меньше тепла, чем в словах.
- Виски? - предложил ван Хурен.
- С удовольствием, - ответил я и получил большую ложку виски на стакан воды.
- К сожалению, я не видел ни одного вашего фильма, - сказал ван Хурен без всякого сожаления, а его жена добавила:
- Мы очень редко ходим в кино.
- И правильно делаете, - ответил я, еще не зная, как мне себя вести.
Мне проще с людьми, которые меня недооценивают, чем с поклонниками, ведь те, что недооценивают, ничего особенного от меня не ждут.
- Нерисса писала вам, что болеет? - спросил я.
Супруги не спеша усаживались в кресла. Ван Хурен занялся какой-то подушечкой, которая ему мешала. Не глядя на меня, он ответил:
- В одном из писем она писала, что у нее что-то с железами.
- Нерисса умирает, - сказал я резко. Впервые за вечер они проявили интерес. Они забыли обо мне и думали о Нериссе. На их лицах были неподдельный испуг и искренняя жалость.
- Это точно? - спросил ван Хурен.
Я кивнул.
- Я знаю это от нее самой. Она говорила, что жить ей осталось месяц, от силы два.
- Не могу поверить, - пробормотал ван Хурен. - Она всегда была такой веселой, жизнерадостной, энергичной.
- Невозможно, - прошептала его жена.
Я вспомнил Нериссу такую, какой она была во время нашей последней встречи: бледную, худую, лишенную сил.
- Ее беспокоят здешние лошади, - сказал я. - Она унаследовала их от Порции.
Но им было не до лошадей. Ван Хурен подсунул вышеупомянутую подушечку под спину и отрешенно уставился в потолок. Это был атлет лет пятидесяти, с легкой сединой на висках. У него был крупный, но не слишком, нос с горбинкой, четко очерченный рот, тщательно ухоженные ногти. Костюм сидел отлично.
Здесь появилась барышня с молодым человеком. Они были похожи друг на друга и оживленно разговаривали. Парню было лет двадцать. Он был из тех молодых людей, которые немножко бунтуют и слегка протестуют против существующего устройства мира, но не настолько, чтобы порвать с роскошной жизнью в родительском доме. Девушке было лет пятнадцать, мысль о каком-либо бунте не умещалась в ее голове.
- Ой, простите! - воскликнула она. - Мы не знали, что у нас гости!
На ней были джинсы и светло-желтая рубашка. Ее брат был одет точно так же.
- Мой сын Джонатан, - представил его ван Хурен. - А это моя дочь Салли…
Я встал и протянул девушке руку.
- Вам когда-нибудь говорили, что вы вылитый Эдвард Линкольн? - улыбнулась она.
- А как же, - ответил я. - Ведь, собственно, это я и есть.
- Вы? Ну конечно, конечно! Господи, это и правда вы! - И добавила осторожно, как будто боясь, что ее разыгрывают: - В самом деле, мистер Линкольн?
- Мистер Линкольн, - успокоил ее отец, - друг миссис Кейсвел.
- Тети Нериссы? Да, я помню! Она говорила, что хорошо вас знает. Она ужасно милая, правда?
- Правда, - согласился я и сел.
Джонатан смотрел на меня бесстрастным взглядом.
- Я не смотрю фильмы подобного рода, - заявил он.
Я улыбнулся. Я привык к заявлениям подобного рода.
Я слышу их минимум раз в неделю. И знаю, что лучший ответ на них - молчание.
- А я наоборот! - воскликнула Салли. - Я видела почти все. Скажите, в "Шпионе, который прошел страну" вы сами ездили на лошади? Так писали в афишах.
Я утвердительно кивнул.
- Вы ездили без мундштука. Разве с мундштуком было бы не лучше?
Я невольно засмеялся.
- Нет, не лучше. По сценарию у лошади были мягкие губы, но у той, которую мне дали, они были очень твердые.
- Салли прекрасно ездит верхом, - заметила ее мать, - она получила первый приз на пасхальных скачках для юниоров.
- Кубок Резедовой Скалы, - уточнила Салли.
Это название ничего мне не говорило, но присутствующие явно рассчитывали на то, что это произведет на меня впечатление. Они выжидающе молчали, пока Джонатан не произнес:
- Так называется наш золотой рудник.
- Я понятия не имел, что у вас есть золотой рудник. - Я сказал это почти тем же тоном, каким отец, а потом сын заявили, что не смотрели ни одного моего фильма. Квентин ван Хурен въехал в это сразу.
- Понимаю, - сказал он, - не хотели бы посмотреть, как такой рудник выглядит?
По изумленным глазам остальных членов семьи я понял, что предложенное было таким же невероятным, как то, что я по собственной воле, без принуждения, согласился на пресс-конференцию.
- Я был бы очень рад, - сказал я, - действительно, рад.
- В понедельник утром я лечу в Уэлком, - сказал он. - Там он находится… Я пробуду в поселке неделю, а вы вернетесь вечером.
Я повторил, что с удовольствием съезжу.
После ужина наши отношения потеплели настолько, что супруги ван Хурены и Салли решили ехать в воскресенье в Гермистон, чтобы посмотреть на лошадей Нериссы. Джонатан сослался на неотложные дела.
- Интересно, какие? - ехидно спросила Салли.
Джонатан не ответил на этот вопрос.
Глава 7Пятница была бедна на интересные политические события, и поэтому газеты уделили происшествию с Катей чрезвычайно много места. Редко случается, чтобы в таком спектакле участвовал журналист, так что приключения репортерши оказались на первых страницах.
Одна из газет даже высказала подозрение, что вся эта история была подстроена для рекламы, и только в последний момент что-то не получилось. Однако в этой же статье подозрение и опровергалось.
Читая ее, я подумал, сколько народу поверит этой версии. В конце концов, я и сам сомневался, особенно, когда вспоминал лукавую улыбку репортерши. У меня не было уверенности, что она сама не подстроила все это. При участии Родерика, разумеется.
Вряд ли она стала бы рисковать своей жизнью. Но она могла и не понимать, насколько это опасно.
Я взялся за "Рэнд Дейли Стар", чтобы узнать, как все это выглядит в изложении Ходжа. Оказалось, он написал целый очерк. Назывался он: "Наш корреспондент Родерик Ходж рассказывает". Если не считать довольно эмоционального начала, статья была довольно сдержанная, однако и Родерик, даже резче чем остальные, подчеркнул, что если бы в последний момент Катя не взяла микрофон, жертвой стал бы я.
Наверное, он подчеркнул это, чтобы материал казался сенсационнее, а, впрочем, кто знает?
Кисло улыбаясь, я дочитал статью до конца. Катя, как сообщал ее поклонник, провела ночь в больнице, но чувствовала себя нормально.
Я отложил газеты, принял душ и побрился. Пока я занимался всем этим, я пришел к двум выводам: во-первых, что я до сих пор ничего не знаю, во-вторых, что мне трудно что-либо сообщить Нериссе, потому что вместо фактов у меня одни домыслы.
Внизу, у администратора, я попросил, чтобы мне устроили прогулку верхом по какой-нибудь приятной местности и приготовили пакет с провиантом.
- С удовольствием, - сказал портье, и через два часа я уже находился в сорока километрах к северу от Иоганнесбурга верхом на скакуне, который, наверное, помнил лучшие времена; глубоко вдыхая чудесный мягкий воздух, я ехал по дороге. Хозяева коня настояли, чтобы меня сопровождал их конюх, но английского он не знал, а я не знал банту, поэтому его присутствие не мешало мне. Звали его Джордж, он был неплохим наездником, а с его губ, похожих на два банана, не сходила улыбка.
Мы доехали до перекрестка, у которого стоял лоток с отличными апельсинами, ананасами и очень симпатичной продавщицей.
- Наартйес, - сообщил Джордж.
Я пожал плечами, показывая, что не понял. Актер, по крайней мере, должен уметь выражать свои чувства без слов. Это иногда может пригодиться.
- Наартйес, - повторил Джордж, спешился и, держа лошадь под уздцы, пошел к киоску. Я дал ему бумажку в пять рэндов. Он ответил улыбкой, быстро все уладил и вернулся с сеткой, наполненной наартйес, двумя зрелыми ананасами и большей частью суммы, которую я ему дал.
Мы остановились на отдых, поделили холодного цыпленка из моего пакета, съели по ананасу и запили все это яблочным соком. Наартйес были просто великолепны. Они напоминали большие мандарины с толстой кожей в зеленую крапушку.
Негр уселся на расстоянии добрых пятнадцати шагов от меня. Я пригласил его жестом поближе, но он отказался.
То рысью, то коротким галопом по степи, покрытой жесткой бурой травой, подъехали мы к дому и пустили лошадей шагом, чтобы дать им остыть. Оказалось, что мы вернулись с другой стороны, описав круг.
За почти целый день я заплатил десять рэндов, получив удовольствие на тысячу. Я дал Джорджу пять рэндов на чай, а хозяин конюшни шепнул мне, что это слишком много. Джордж, улыбаясь до ушей, вручил мне сетку с апельсинами; он и хозяин конюшни долго махали мне вслед. Ах, была бы жизнь всегда такой бесхитростной, естественной и простой!
* * *
Конрад ждал меня в "Игуане". Он сидел в холле, и когда я появился, внимательно оглядел меня с головы до ног. Я был потным, пыльным и держал в руке сетку с фруктами.
- Господи, дорогуша, ты откуда? - спросил он.
- С прогулки верхом.
- Жаль, что камеры нет! - воскликнул он. - Выглядишь ты, как бродяга… Хорошо стоишь… свет сзади… ну и эти апельсины… Это надо будет как-то использовать в следующей картине. Жалко терять такой кадр.
- Ты рановато пришел, - сказал я.
- Я подожду здесь… Мне все равно где.
- Лучше пойдем наверх. Мне надо переодеться.
Мы поднялись в номер, и он безошибочно выбрал самое удобное кресло.
- Хочешь наартйес? - предложил я.
- Предпочел бы мартини, дорогуша.
- Так закажи.
Он позвонил в бар, а когда ему принесли выпить, я был уже под душем. Потом я вытерся жестким полотенцем, надел трусы и увидел, что он курит чудовищную сигару. Атмосфера в комнате напоминала лондонский клуб. Конрад просматривал утренние газеты.
- Я уже читал это, - сказал он, - каково чувствовать себя героем?
- Не смеши меня.
Он сменил тему.