- Ну нет, я не могу это делать. - Она покраснела до ушей. Но сказала: - Я назвала его мерзавцем потому, что считаю его таковым.
- Будет лучше, если вы расскажете все с самого начала.
- Мне не хотелось бы. Противно говорить об этом. Я вела себя, как законченная дуреха. Позволила ему воспользоваться собой во всех отношениях.
- Где вы на него наткнулись?
- Наткнулась?
- Как получилось, что вы с ним встретились?
- Ах, - воскликнула она. - Он остановился на том же ранчо для туристов в Рено, когда я ждала там развода. Все мне представлялось в таком романтическом свете, и Генри так хорошо сидел на лошади, и его беседы были так занимательны. Я вроде бы полюбила его, на отскоке.
- На отскоке?
- Я хочу сказать, в момент, когда я ушла от Джорджа. За Джорджем я была замужем шестнадцать лет, и, кажется, он мне надоел. Или мы надоели друг другу. Десятого июня исполнилось бы семнадцать лет. Мы перестали куда-нибудь ездить и что-то делать вместе. Единственное, что хотел Джордж - ездить после работы в загородный клуб и дожить, по крайней мере, до восьмидесяти. Мне всегда хотелось побывать в западных штатах, но Джордж так и не свозил меня дальше Миннеаполиса. Джордж работает секретарем-казначеем шарикоподшипниковой компании "Симплекс". - На ее лице отразилась борьба противоречивых чувств - гордости, возмущения, тоски по былому. Сожаление об ушедшем прошлом взяло верх. - Я поступила глупо, что ушла от него, очень глупо, а теперь пожинаю плоды. Я бросила Джорджа, теперь Генри бросил меня. Второе мое замужество продержалось всего шестнадцать дней, - Убийственный для нее контраст. Осознание этого вызвало слезы на ее глазах, уже и так припухших и покрасневших от плача.
- Генри вас бросил?
- Да-а. - Этот слог перешел как-то незаметно во всхлипывание. - Он уехал сегодня утром, забрав машину и деньги и… все.
После скандала?
- Мы даже не поскандалили, - как будто этим Генри лишил ее чего-то, принадлежавшего ей по праву. - Сегодня рано утром позвонили из полиции Лос-Анджелеса, на звонок ответил Генри, а позже он услышал, что и я разговаривала с ними по телефону. Он тут же начал собирать свои вещи, даже до того как я положила трубку. Я умоляла его объяснить мне, в чем дело. Он не пожелал сказать мне ни слова, только заметил, что ему надо уехать по делам. Он рассчитался с отелем за себя одного и уехал на машине, даже не позавтракал.
- В вашей машине?
- Заплатила за нее я, но зарегистрирована она на него. Генри так захотел и обставил это очень мастерски, к тому же мы купили ее для нашего свадебного путешествия. В общем-то, я сама предложила записать машину на его имя, так я чувствовала себя по-настоящему замужней. - Она дотронулась до своего большого красивого бюста, но этот жест не мог ничего дать, кроме холодного утешения.
- Миссис Феллоуз, вы упомянули также про деньги.
- Да. - От уязвленного чувства дрогнули и нахмурились ее брови. - Пожалуйста, не называйте меня так, мне это противно. Называйте меня Марджори или миссис Бэррон.
- Это фамилия Джорджа?
- Да, - она выдавила из себя небольшую улыбку, хотя ее глаза все еще были наполнены слезами. - Джордж проявил большую щедрость при разделе имущества, а я уже значительную часть его размотала. Ну, разве я не круглая идиотка?
- Во сколько же вам обошелся Генри?
- Тридцать тысяч долларов. - Произнесенная вслух цифра, казалось, ужаснула ее. Бессознательно она потянулась к сумочке из крокодиловой кожи, которая лежала на тахте возле нее, и прижала ее к своему затянутому в корсет животу. - Он сказал мне, что ему представился отличный случай хорошо поместить наш капитал - в тот жилой дом в Голливуде. Он мне даже показал этот жилой дом. Думаю, теперь все это лопнуло, как мыльный пузырь.
В дверь за моей спиной негромко постучали. Она открыла ее, и престарелый официант вкатил в гостиную тележку с обедом. Пока он накрывал на стол, Марджори вышла из комнаты. Она вернулась вовремя и с излишней щедростью отблагодарила его чаевыми с улыбкой на умытом и освеженном косметикой лице. Во всяком случае, Генри забрал у нее не все как в финансовом, так и в других отношениях.
Она аппетитно поглощала свои блюда и спрашивала меня, нравятся ли мне мои. Я сказал, что немецкое пиво великолепно и что качество омлета "а ля Берси" не подкачало. Когда после трапезы мы закурили по сигарете, я спросил:
- Что вы сказали полиции по телефону сегодня утром? Видимо, это и спугнуло Генри.
- Вы так думаете? Этот лейтенант Гэри хотел приехать и поговорить со мной, но я ему объяснила, что у меня медовый месяц, и тогда он сказал, что он позвонит мне в другой раз и организует дело так, чтобы я могла дать свою часть показаний, или что-то в этом роде. Затем он мне задал массу вопросов о том доме мистера Дэллинга: что я там делала; были ли вы без сознания, когда я вас увидела; ну, и я, конечно, сказала, что так и было, и какой шел час в ту пору. А в конце он сообщил мне, что Дэллинг убит, какой ужас, правда?
- Это ужасно. Спросил ли вас лейтенант Гэри о том, что вы делали возле дома, когда обнаружили меня там?
- Спросил.
- И что вы ему ответили?
- То же, что и вам. - Она скромно опустила глаза и стряхнула пепел с кончика сигареты. - Что я просто проезжала мимо и увидела на крыльце лежавшего человека.
- Думаю, пришло время, чтобы вы рассказали кому-нибудь правду об этом эпизоде.
Она слабо вспыхнула, как сырая лучинка.
- Разве я могла тогда сказать ему правду? Генри стоял рядом у телефона, прислушиваясь к тому, что я говорила. Я не решилась сказать ни слова о своих подозрениях, что он…
- Значит, у вас появились подозрения?
- Если сказать честно, то у меня с самого начала зародились к Генри подозрения. Но он вселял в меня такое приятное чувство! Я не решалась посмотреть правде в глаза. Знала, что у него практически нет денег, а он знал, что они у меня есть. Я понимала, что поступила глупо, поторопившись выйти за него замуж, не наведя о нем справок. Но мне так сильно хотелось поверить в то, что он полюбил меня ради меня самой! Я нарочно себя обманывала и торопилась со свадьбой. Я бы никогда не дала ему тридцати тысяч, если бы не хотела сама ослепить себя. Я - идиотка, но не отпетая, мистер Арчер.
- Я вообще сомневаюсь в вашей глупости. Вы просто дьявольски эмоциональны, вот и все. Возможно, вы допустили ошибку, когда развелись с Джорджем, но такую же ошибку совершают многие женщины. Или же их ошибка заключается в том, что они не разводятся со своими Джорджами.
- Вы - ужасный циник, верно? Но то, что вы говорите, истинная правда. Я действительно чересчур эмоциональный человек. Я - большая, эмоционально неустойчивая дуреха. Вы точно указали на мою основную слабость. Именно мои дурацкие эмоции заставили меня отдать ему деньги. Я ему верила, потому что очень хотела верить. Я должна была ему поверить, чтобы немного продлить впечатление реальности всего происходившего. Боюсь, уже тогда все начинало разваливаться.
- Когда это происходило?
- В прошлый четверг, день спустя после нашего приезда сюда. До этого мы жили в отеле "Балтимор" в Санта-Барбаре. Неделя, проведенная там, походила на абсолютную идиллию. Там отличный большой плавательный бассейн, и Генри научил меня плавать. Генри - великолепный атлет, и это обстоятельство среди других мне очень понравилось в нем. Мне приятно видеть, когда мужчина способен что-то сделать. Он сказал мне, что когда был помоложе, до ранения, у него был чемпионский титул по боксу в армии. - Она подметила, что стала высказываться мягче о Генри, и резко себя одернула, в ее голосе опять появились нотки омерзения: - Думаю, это было вранье, как и все остальное.
- Его ранило? - задал я наводящий вопрос.
- Фронтовая рана. На войне он был полковником, пока его не демобилизовали из-за ранения. Он жил на пенсию по инвалидности.
- Показывал ли он когда-либо вам правительственный чек на получение пенсии?
- Нет, но я знаю, что в этом он не обманывал. Я видела его рану.
- Где он был ранен?
- В Германии. Он воевал под командованием генерала Паттона.
- Не в географическом плане. Физиологически - в какое место.
- Ах, это… - Она покраснела. - У него ужасный шрам на животе. Рана все еще не зажила окончательно, хотя прошло столько лет.
- Скверно.
- За эту неделю в Санта-Барбаре он рассказал мне все о своей жизни. Но даже тогда у меня начали возникать сомнения. Один официант в "Балтиморе" знал его. Этот официант называл его другим именем. Видимо, он запомнил Генри, когда работал в другой гостинице и в другом месте. Это совершенно вывело из себя Генри. Он объяснил мне, что это - прозвище, но я-то знаю, что официанты не обращаются к гостям по кличкам. Позже я задумалась об этом.
- Что это было за имя?
- Странно, я не помню. Хотя, возможно, потом оно придет мне на память. Как бы там ни было, с того момента мои подозрения усилились. А потом, когда мы приехали сюда, Генри всегда где-то пропадал, уезжал по делам, как он говорил, но куда ездил - не говорил. В воскресенье вечером мы поссорились из-за этого. Он собирался куда-то поехать один, а я не давала ему ключи от машины. Он вынужден был вызвать такси. Когда водитель такси вернулся на стоянку, я подмазала его, чтобы он сказал, куда отвез Генри. Шофер сообщил, что доставил его к дому мистера Дэллинга. Я дождалась его возвращения, но он не сказал мне, зачем туда ездил. То же самое произошло и в понедельник вечером. Он уехал, а я ждала, ждала и решила, наконец, съездить к тому дому и поискать там его.
- А нашли вместо него - меня.
- И нашла вместо него вас. - Она улыбнулась.
- Но вы ничего не сказали об этом лейтенанту Гэри.
- Ни словечка. Я не могла этого сделать, Генри стоял рядом.
- Расскажете ли вы об этом, когда будете давать свои показания?
- Вы думаете, это надо сделать?
- Обязательно.
- Не знаю. - Она отодвинула стул, встала и начала расхаживать взад и вперед но ковру с индейским рисунком, ее полные бедра волнующе колыхались. - Не знаю, рассказывать об этом или не надо. Он действительно мог отправиться в деловую поездку и завтра вернется, как предупредил. Генри - странный неразговорчивый человек.
- Он действительно сказал, что завтра вернется?
- Что-то в этом роде. Думаете, ему можно верить? Было бы ужасно, если бы произошла ошибка, если бы я позвонила в полицию, а он бы действительно вернулся. - Она стояла лицом к двери со странным видом возможных угрызений совести, как будто Генри уже появился и собирается отчитать ее за такие нелестные о себе мысли. - Что же мне делать, мистер Арчер? Я не сразу решилась на такой поступок. Собственно, об этом и хотела побеседовать с вами.
- А чего вы хотите сами? Вернуть Генри?
- Нет, не думаю. Даже если он захочет вернуться, я ему больше не верю, я боюсь его. И дело не только в том, что он меня обманул. Я могла бы простить все это, если бы он вернулся и доказал, что любит меня, начав новую страницу жизни. Но я не могу отделаться от предчувствия, что он замешан в каком-то ужасном преступлении и именно поэтому так поспешно и неожиданно уехал. Я ведь не знаю, кто он такой и чем занимается. - Она присела на краешек тахты, сделала это неожиданно с уставшим видом, будто ей отказали ноги.
- У меня есть довольно определенное представление о том, кто он такой и чем занимается. Не назвал ли официант в Санта-Барбаре фамилию Спид?
Она вскинула голову:
- Спид! Совершенно точно. Я знала, что я вспомню это слово. Как вы догадались? Вы знаете его?
- По отзывам. У него скверная репутация. Рану в живот он получил не на войне. Он заработал ее в схватке бандитов прошлой осенью.
- Я знала это! - воскликнула Марджори и замотала головой, словно у нее заболели зубы, блестящие крашеные волосы упали на лицо. - Я хочу вернуться назад в Толедо, где живут такие милые люди. Мне раньше хотелось переехать в Калифорнию, но теперь, когда я побывала здесь, вижу, что это - отвратительное место. Я оказалась среди воров, вот что со мной произошло. Воры, убийцы и мошенники. Я хочу назад, к Джорджу.
- Это похоже на очень хороший план действий.
- Впрочем, я не могу этого сделать, он никогда меня не простит. Я буду посмешищем до конца своих дней. Что я ему скажу о тридцати тысячах? Скорее даже это - сорок тысяч, если учесть стоимость машины и все другие деньги, которые я потратила. - Она поглаживала свою крокодиловую сумочку сжатыми кулаками.
- Существует возможность получить их назад. Имеете ли вы представление о том, куда отправился Генри? Наверное, вряд ли.
- Он не сказал мне ничего об этом. Он просто взял и уехал. Теперь я знаю, что больше его не увижу. Но если он мне попадется, я выцарапаю ему глаза! - Это было так по-женски: выцарапывать глаза гангстеру. Я не знал, смеяться мне над ней или присоединиться к ее плачу.
Я посмотрел в окно, на лужайку, где в солнечных лучах плясали разноцветные брызги из механической поливалки.
- Были ли ему письма, телефонные звонки, телеграммы? Не заходил ли кто?
Наступила продолжительная пауза, а я продолжал наблюдать за летящими водяными брызгами.
- Ему позвонили по прямому проводу из Сан-Франциско, вчера. Я сама подошла к телефону, он заставил меня пройти в спальню и закрыть дверь. Имеет ли это какое-нибудь значение?
- Может иметь. - Я встал. - Постараюсь проверить. Не было ли какого намека на го, кто мог звонить, не произносились ли какие-то имена?
- Нет.
- Но вы уверены, что звонили из Сан-Франциско?
- Да, конечно. Об этом сказала телефонистка. - Она откинула волосы с лица назад и стала казаться менее расстроенной. В ее глазах появился холодный блеск твердости, чего раньше я не замечал.
- Я должен сообщить вам, миссис Феллоуз…
- Миссис Бэррон, - настойчиво поправила она. - Практически я не была замужем за Генри.
- О’кей, миссис Бэррон. Вы можете добиться лучших результатов, если расскажете обо всем полиции.
- Не могу. Это попадет во все газеты. Тогда я вообще не смогу вернуться домой. Неужели это непонятно?
- Если мне удастся вернуть ваши деньги или хотя бы часть их, я возьму с вас комиссионные - пятнадцать процентов. Это составит четыре с половиной тысячи из тридцати.
- Согласна.
- Кроме того, выставлю вам счет за те расходы, которые мне придется произвести. И это все. Обычно я беру поденную оплату, но ваше дело - нетипичный случай.
- Почему мое дело нетипичное?
- У меня есть свои собственные основания желать встречи с этим… Генри. И если я его разыщу, то поступлю так, как сочту нужным. Вам я ничего не обещаю.
Глава двадцать седьмая
В полночь я запарковал свою машину на площади. Практически пустая от народа, она была со всех сторон продуваема влажными ветрами с океана. Яркие неоновые фонари, освещавшие ее, бросали вызов ночной тьме. Я повернул на уходящую вниз улицу, обогнал несколько гулявших парочек.
Оранжевая вывеска "Берлога" была одной из десятка таких вывесок перед барами в этом квартале. Я спустился по грязным ступенькам и вошел в заведение через автоматические двери внизу лестницы. Большую квадратную комнату с закругленными углами придавливал такой низкий потолок, что как бы физически ощущалась тяжесть раскинувшегося наверху города. Резная стойка расположилась полудугой у стены слева, оставив достаточно места для бармена и набора напитков. У других стен - кабинки и столики. На свободном пространстве в середине зала сидел за роялем усталого вида человек, одетый в поношенный смокинг, и выбивал веселые ритмы на расстроенном инструменте. Вся мебель, включая и рояль, была покрыта эмалью ярко-оранжевого цвета. Вереница изображений голых женщин с оранжевыми волосами водила хоровод на стенах под слоем сажи.
Возле стойки сидело несколько посетителей: парочка хорошо одетых молодых людей, которые выглядели чужаками в этом заведении, и пара одиноких, выискивающих добычу моряков. Еще несколько человек, все мужчины, сидели за столиками в ожидании, не произойдет ли что-нибудь интересное. Пятеро или шестеро праздных посетителей, все женщины с помятыми лицами, столпились вокруг рояля веселой напевающей кучкой, пританцовывая в такт музыке. Одна из них, с плохо окрашенными волосами под блондинку, в зеленом платье с неровно свисающим подолом, начала напевать что-то стонущим голосом.
Пианист вполне мог бы сойти за труп в любом морге, если бы не двигался и не терзал костлявыми пальцами разбитую клавиатуру. Он был седой и нетрезвый, но трудно было сказать, какой дряни он набрался. Я присел за стол недалеко от рояля и смотрел на него до тех пор, пока он не повернул ко мне свое лицо. У него были печальные, неправильно поставленные, некрасивые глаза, похожие на дырочки посреди сморщенной, как гнилое яблоко, мордашки.
Я заказал пиво у угрюмой официантки в оранжевом фартучке. Когда я оставил ей сдачу с доллара, она извлекла из глубин своего отчаяния страдальческую улыбку и одарила меня ею.
- Зизи взлетел теперь выше воздушного змея. Надо было бы заставить его прекратить игру, когда он в таком диком состоянии, вместо того чтобы поощрять его.
- Я хотел бы заказать ему стаканчик.
- Он не пьет. - Она поправилась: - Я имею в виду, с посетителями.
- Скажите ему, что я хочу с ним поговорить, когда он перестанет барабанить. Если сможет перестать…
Она дважды окинула меня оценивающим взглядом, а я постарался прикинуться самым последним дегенератом. Может быть, у меня получилось это легче, чем я предполагал. Я хотел выпить пива, но оставил его на столе нетронутым, позволив ему выдыхаться, пока Зизи наигрывал еще с полдюжины вещей по просьбе публики: "Луну и розы" - этого хотели девушки, "Звездную пыль" и "Голубую луну" и другие вещи, которые вернули в полуночный подвал на дне города другие времена и другие земли. Один из моряков решился на что-то и отошел от стойки. Без всяких церемоний он пристроился возле блондинки в зеленом платье и затем увлек ее на улицу. Она пошла с моряком, виляя своими узкими бедрами. Лицо бармена провожало их поверх стойки, подобно потухшей бледной луне. Зазвучали "Счастливые дни опять вернулись" и "Ненастная погода". Одна из женщин попыталась пропеть их, но разрыдалась. Другие стали ее утешать. Пианист издал протяжный диссонанс и прекратил игру. Одинокий пьяница, сидевший позади меня, у стены, монотонно разговаривал со своей отсутствующей матерью, вполне разумно и очень подробно объясняя ей, почему он такой выродок и позор для всей семьи.
Странный голос, хриплый и разбитной, звучал в углу зала:
- Извините, друзья, мое время вышло, но я вернусь, когда часы пробьют час ночи, и подарю вам другую зажигательную музыку и веселье, - Зизи оттолкнул от себя микрофон и поднялся, пошатываясь.
Официантка протиснулась сквозь группу окруживших его женщин и что-то прошептала ему на ухо, жестом указывая в мою сторону. Пианист подошел к моему столику, высокий мужчина средних лет, был он когда-то красив и до сих пор сохранил манерность подростка. Опершись одной ладонью о стол в позе усталого изящества, он наклонился ко мне. Его челюсть вяло отвисла.
- Вы хотите поговорить со мной, дружище? Я - Зизи. Вам нравится моя музыка?
- У меня совершенно нет музыкального слуха.
- Вам повезло. - Он болезненно улыбнулся, обнажив бледные десны над зубами со стершейся эмалью.
- Я хотел бы поговорить не о музыке.