В СВОЕМ ИМЕНИИ В "БРУЭМ ГРИН"
5 апреля в 21 час камеристка леди Фанни Хоуп Пеббл, Оливия Монроуз, нашла свою хозяйку мертвой. Доктору Барли, лечащему врачу леди Пеббл, оставалось только констатировать смерть и установить, что причиной ее стал выстрел из огнестрельного оружия. Расследование ведут сержант местной полиции Джон Дамфри и офицеры Скотленд-Ярда
Дэннис Блит и Питер Старлинг. Согласно показаниям прислуги из "Бруэм Грин", леди Пеббл незадолго до гибели принимала посетителя…
Виктор вскочил, пораженный внезапной догадкой.
"Кэндзи! Пеббл! Письмо насчет чаши! Немедленно проверить".
Подруга Саломеи де Флавиньоль щебетала что-то Кэндзи, тот внимал ей с любезным видом. Их беседа грозила затянуться, и Виктор решил вмешаться.
- Прошу прощения, мадемуазель, но дело не терпит отлагательств, - улыбнулся он белокурой любительнице Лоти и отвел Кэндзи в сторону.
- Что-нибудь еще пропало? - спросил Виктор.
- Нет. Только Эльзевиры, барон Стафф и столь дорогая мне чаша.
- Вы знакомы с дамой, приславшей ее вам?
- С леди Пеббл? Нет, не имел удовольствия. Только с ее братом, Джоном Кавендишем.
- Это тот самый путешественник, которого убили три года назад во Дворце колоний? [38]Я думал, он американец!
- Так и есть. Но его сестра вышла замуж за английского лорда, и последние несколько лет жизни Джон жил в их поместье. Простите, но эта тема вызывает во мне печальные воспоминания. Я нашел его письмо. Держите.
Мой милый друг,
Если вы читаете эти строки, значит, я обрел покой в краях моих предков и терпеливо жду Вас на другом берегу Ахерона.
В 1886 году я отправился в экспедицию, чтобы исследовать флору Кракатау, обильно разросшуюся после извержения вулкана. Эту чашу работы малайского мастера из региона Тринил я нашел в Сурабайе и купил ее, думая о Вас. Вы, конечно же, помните счастливые часы, которые мы провели вместе, пересекая Китайское море на борту посудины под командованием капитана Финча, любителя скримшоу. [39]Помните, как Вы восхищались коллекцией фигурок китобоев, изготовленных из челюстей кашалота, и капитан подарил Вам моржовый клык, на котором был искусно вырезан портрет коммодора Перри? [40]
Вы сохранили его? Я дарю Вам эту чашу на память (понятия не имею, в чем ее предназначение: возможно, это курильница или плевательница).
Джон Рескин Кавендиш.
P.S. Говорят, бриллиант теряет свой блеск, когда его владелец умирает. Уверен, что эти три не потускнеют, пока XX век не расцветет во всем его великолепии.
- Теперь вы понимаете, почему мне так тяжело ворошить прошлое. Я так и не смирился с трагической гибелью друга. Эта чаша - словно привет с того света, - произнес Кэндзи, аккуратно складывая письмо.
Виктор сочувственно кивнул.
Покинутая всеми покупательница, заскучав, вышла из магазина как раз в то мгновение, когда вернулся Жозеф, сгибаясь под тяжестью книг и покрытый пылью с головы до ног.
- Вот ваши "соловьи", [41]патрон. Трех томов не хватает.
- Для кого это? - спросил Кэндзи.
- Для Мобеша.
- Букиниста с набережной Конти?
- Ему нужно чем-то заполнить витрину… Жозеф, заверните их, я жду уже битый час.
- Вы ждете минут двадцать, - возразил Жожо. - И, кстати, патрон, как насчет моей газеты? - воскликнул он, показывая на карман Виктора.
Сверток с книгами оттягивал руку, но Виктору было не до того. Он должен был пройтись, проветрить мозги, и потому воспользовался первым попавшимся предлогом улизнуть от Кэндзи и Жозефа.
Развиднелось. Над набережной сияло голубое небо, редкие в это ранний час уличные торговцы раскладывали свой товар. Облокотившись о перила, Виктор рассеянно наблюдал за детьми, устроившими на берегу игру в "Матушку Гаруш". Мальчишка, стоя в центре нарисованного мелом круга, крикнул: "Матушка Гаруш выходит из дома!" - и бросился бежать за одним из игроков, стараясь коснуться его рукой. Дети смеялись, кричали, стегали "матушку Гаруш" свернутыми жгутом платками, и та вернулась "домой" ни с чем.
Шум и гам не отвлекали Виктора от размышлений. Его мучили две загадки: что означал визит Антуана дю Уссуа, который, несомненно, имеет какое-то отношение к леди Пеббл, и не связано ли недавнее ограбление с убийством этой женщины.
Вторая версия казалась Виктору перспективной. Он сразу же попал под обаяние Тайны. Ему нравилось пробираться на ощупь по лабиринту расследования, различить впереди слабый свет и двигаться к нему, пока тот не сделается ярким, возвещая выход - когда тьма и тени останутся лишь воспоминанием.
Но куда же приведет его эта странная история?
Орас Тансон, он же Здоровяк, он же Малый Формат, специалист по продаже Казена, [42]был одним из тех букинистов, кто не имел ящиков для книг, накрепко прикрепленных к парапету. [43]Когда Виктор заглянул к нему, он как раз выкладывал товар из своей повозки.
- Приветствую вас, Легри! А у меня отличная новость! Я, наконец, опубликовал мою книгу "Ненасытный спрут"! Призываю вас подписать петицию с требованием закрыть все большие магазины, это вопрос жизни и смерти! Иначе мелкой торговле конец. Спрут монополизации протянул щупальца к Парижу, и если мы не будем ему противостоять, он придушит нас прежде, чем мы успеем пискнуть: "Мама!".
Виктор сослался на важную встречу и обещал поставить свою подпись позже. Сгибаясь под тяжестью книг, он повернул обратно к улице Сен-Пер. Решено, сегодня после полудня он отправится в музей и, возможно, ему посчастливится найти этого Антуана дю Уссуа.
- Вы принесли книги обратно? - удивился Жозеф, принимая у него из рук сверток.
- Мобеша не было, я схожу к нему в другой раз. Книги пока сложите куда-нибудь в угол.
- Но ради них вы отвлекли меня от покупательницы! Зачем было все это выдумывать - пошли бы лучше прямиком в полицию. Рауль Перо наверняка мучается теми же вопросами, что и вы…
- Не ворчите, Жозеф, отнесите-ка лучше вашему собрату по перу томик Жюля Лафорга. Я посоветовал инспектору с вами побеседовать, - сказал Виктор.
Он не питал склонности к разглядыванию скелетов, и экспонаты, выставленные в новой галерее музея, не впечатлили его, как и набитые соломой чучела млекопитающих: слона, антилоп, жирафов.
В зале, посвященном рептилиям, птицам и коллекциям яиц, Виктор заблудился, а проходя мимо витрин с насекомыми, ускорил шаг, почувствовав тошноту при виде термитника, соседствовавшего с огромным осиным гнездом. Он справился об Антуане дю Уссуа у охранника, тот проводил его в зал антропологии, и Виктор бродил по нему уже почти час.
Он без всякого удовольствия осмотрел несколько голов кабилов, [44]отрубленных ударом ятагана и высушенных солнцем Африки, скрюченные перуанские мумии с открытыми в жутковатых ухмылках ртами. Скелет "готтентотской Венеры" - несчастной женщины, вывезенной из Африки, выставленной на ярмарке на потеху толпе и умершей в нищете, - вызвал в нем только горечь. Второй охранник, стоявший на посту около стеклянного колпака, под которым лежали челюсти древних людей, найденные Жаком Буше де Пертом [45]около Аббевиля, сообщил Виктору, что месье дю Уссуа, очевидно, сейчас в большом амфитеатре на конференции, организованной палеонтологом Альбером Годри.
У входа в зал горячо обсуждала что-то толпа студентов и профессоров. Слоняясь от группы к группе, Виктор увидел высокого мужчину лет сорока с густой шевелюрой и бородой в форме подковы, обрамлявшей довольно приятное, хотя и чуть одутловатое лицо. Он говорил громче остальных, и Виктор подошел ближе.
- Простите за беспокойство, но мне посоветовали обратиться к вам… Я ищу месье Антуана дю Уссуа.
Мужчина с интересом поглядел на Виктора.
- Он еще не пришел. Это на него не… Постойте-ка. Шарль!
К ним подошел молодой человек. Несмотря на то, что был одет по последней моде, он казался среди присутствующих чужаком. Загорелая кожа, чисто выбритый подбородок, прозрачные голубые глаза, упругая, решительная, но лишенная изящества походка - он напоминал крестьянина, заблудившегося в городе.
- Позвольте представить вам Шарля Дорселя, секретаря моего кузена Антуана. Меня зовут Алексис Уоллере, я профессор геологии. С кем имею честь?
- Виктор Легри, книготорговец, улица Сен-Пер, восемнадцать. Ваш кузен заходил к нам в лавку и выражал желание поговорить с моим компаньоном - месье Кэндзи Мори. Я предположил, что он хочет продать библиотеку…
- Неужели он решил расстаться со своими книгами? Очень странно. Какая муха его укусила, вы не знаете, Шарль?
- Нет… Продать книги - это вряд ли. Он бы мне сказал.
- Странно, что кузен запаздывает, - снова перевел взгляд на Виктора Уоллере. - Обычно он по-военному пунктуален. Мы с ним живем в одном доме, но у нас разное расписание. Быть может, у него встреча.
- Именно так, месье дю Уссуа в Медоне, с профессором Гере, - сообщил Шарль с некоторым раздражением. - Он составляет доклад для журнала "Вокруг света". Ловите момент, Алексис. Вы можете загнать месье Легри свои книжки и купить камни!
- "Загнать"! Когда вы только научитесь нормально выражаться? Я хочу их продать.
Шарль Дорсель уставился на Алексиса Уоллерса с откровенной неприязнью. Он говорил с легким акцентом, происхождение которого Виктору не удавалось распознать.
- Загнать или сбыть, главное - цена, не так ли? - И Дорсель подмигнул Виктору. - Месье Легри, глядите, - он указал на невысокого сутулого человечка с черным портфелем подмышкой, - это месье Лакасань, бывший смотритель музея. Он безуспешно разыскивает "Смешные драгоценные камни" Поклена, [46]у вас случайно не найдется этой вещицы?
- Нет ничего невозможного, - рассмеявшись, ответил Виктор. - Один клиент с пеной у рта доказывал мне, что автором "Рассуждения о методе" является не Декарт, а некий Картезий. [47]
- Мы это обсудим, - обронил Алексис Уоллере, - но месье дю Уссуа не имеет права опаздывать на занятия со студентами.
- Что ж, в таком случае, прощаюсь, - объявил Виктор.
У улицы Кювье он остановился, вернулся назад, придал лицу тупое выражение, подошел к сторожу и вцепился ему в рукав:
- Такие красивые часы… Я бы оставил их себе, да мой товарищ уверил меня, будто они принадлежат месье дю Уссуа. Мой долг вернуть их!
- Вам придется подождать, у месье в три часа начались занятия.
- Нет, дю Уссуа вернулся домой из-за приступа мигрени.
- Оставьте часы, я ему передам, - проворчал сторож.
- За кого вы меня принимаете, старина? Не то чтобы я не доверял вам, но на мне лежит моральная ответственность…
- А кто докажет, что вы сами, месье, не приберете часики себе?..
- Что?! - вскричал Виктор. - Вы осмеливаетесь сомневаться в порядочности Гийома Эльзевира, главногоспециалиста по термитам? Я запрещаю…
- Ну-ну, придержите коней, - проворчал сторож и сверился со списком. - Мсье дю Уссуа живет на улице Шарло, двадцать восемь.
Тут Виктор заметил выходящего из здания Алексиса Уоллерса и поспешил скрыться.
…Таша услышала, как в замочной скважине повернулся ключ, и поспешно спрятала письмо, которое уже выучила наизусть.
Она пересела к мольберту и изобразила глубокую сосредоточенность. Сердце глухо стучало в груди. Завтра! Завтра она бросится к нему в объятия - после стольких лет разлуки!
Она почувствовала, как губы Виктора коснулись ее волос и шеи, но не осмелилась повернуться, опасаясь, что он заметит, как она взволнована.
- Дорогая, переоденься. Мы ужинаем в ресторане. Ты пишешь портрет мадам Пиньо?
Виктор прошел к умывальнику, умылся, вытер лицо полотенцем, вернулся к Таша и обнял ее за талию.
- Давай съездим куда-нибудь вдвоем. Как насчет Бретани? Там прекрасный свет, ты сможешь писать на свежем воздухе.
- Я не… - она замялась, - Виктор, я уезжаю. Это такая удача, выставка… в Барбизоне, и…
- Когда ты узнала о ней?
- Совсем недавно.
- Может, мне поехать с тобой? Я бы фотографировал там пейзажи.
- Ты же занят в лавке.
Он кивнул и обнял ее еще крепче:
- Ну да, но ведь Барбизон - не в Америке.
- Дорогой, не обижайся, но ты ведь занимаешься фотографией в одиночку, кстати, как и расследованиями. Я - из того же теста.
- Понимаю, - сконфуженно произнес Виктор. - Прости, это сильнее меня, но я не испытываю ни малейшей симпатии к художникам, с которыми ты якшаешься.
- Именно поэтому тебе лучше со мной не ехать.
Виктор помрачнел, словно мальчишка, который потянулся за сладостями и получил по рукам. Ему хотелось постоянно видеть Таша, его восхищал каждый ее жест, каждое слово. Он испытывал неистовое желание обладать ею безраздельно и чувствовал, что, отпустив, утратит часть самого себя.
Таша же поняла, что решимость оставляет ее. Впервые она испугалась, что может потерять Виктора.
- Это всего на три дня, - прошептала она.
Они стояли лицом к лицу, и она уже готова была рассказать ему правду. Но тут он наклонился и поцеловал ее в щеку, избавив от необходимости принять решение.
- Давай-ка, одевайся.
Она улыбнулась. У него потеплело на сердце, и тревога улетучилась.
Месье Риве остановился у входа в церковь Сент-Эсташ, перекрестился и свистом подозвал пса, задержавшегося у уличного фонаря. Вечерний моцион приносил месье Риве много положительных эмоций. Он любил этот вечерний час, когда, поужинав в комнатке позади галантерейной лавки, которую держал вместе с супругой, ненадолго становился свободным человеком. Вместе с Милордом они бродили по улицам, в зависимости от настроения и дум выбирая разные маршруты. Иногда направлялись к рынку Лe-Аль, порой прогуливались по кварталу Маре, а в этот раз по взаимному согласию выбрали улицу Турбиго. "Прогулка с папой", как называл ее сам месье Риве, привела их к улице Гранд-Трюандри, с которой была связана легенда о несчастной девушке Агнесс Хельбик, жившей во времена правления Филиппа-Августа. Она решила, что возлюбленный предал ее, и утопилась. Месье Риве был любителем старинных трагических историй и, пока Милорд рысцой перебегал от фонарей к деревьям, вынюхивая собачьи новости, воображал себя героем какой-нибудь легенды.
Он прошел мимо Милорда, уткнувшегося носом в какое-то подвальное окошко, и собирался уже перейти улицу, но тут пес принялся яростно лаять. Месье Риве, заинтересовавшись, повернул обратно. Лай Милорда перешел в странное повизгивание.
- Что такое? Напал на склад колбасы?
Милорд подпрыгнул, обежал несколько раз вокруг хозяина и заскулил.
Месье Риве, кряхтя, наклонился и заглянул в подвал. Он с трудом различил в полумраке груду ящиков и каких-то предметов мебели.
Что-то зашевелилось там. Крысы. Они шныряли у кучи тряпья, очевидно, в поисках поживы. Откуда-то вышмыгнула третья, за ней - четвертая. В слабом свете уличного фонаря сверкнули острые зубы: видно, крысы нашли себе ужин. Месье Риве передернуло. Он вспомнил, что за сезон одна крыса приносит десять детенышей и что, как гласит все та же легенда, дети несчастной утопленницы были прокляты Всевышним: у них выросли усы, руки-ноги превратились в лапки, и их многочисленное потомство расселилось по сточным канавам.
- Пойдем, Милорд! Тут пируют только крысы.
И тут месье Риве разглядел, что именно с таким аппетитом грызут мерзкие создания: это была человеческая нога. Его взгляд скользнул дальше, и он увидел полы сюртука.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Вторник, 12 апреля
- Истинное чудо, верное средство! Достаточно помазать спинку кровати моим снадобьем с помощью вот этой кисти, и никаких клопов! Всего шесть су за флакон, месье, выгодное предложение!
Виктор увернулся от пузырька с желтоватой жидкостью, которую торговец с улицы Бретань совал ему прямо в нос, и ускорил шаг. Он направлялся к рынку Анфан-Руж, вход в который располагался между мясной и колбасной лавками.
Серый утренний свет едва просачивался сквозь пыльные стекла помещения рынка, окруженного шестиэтажными домами, так что казалось, он расположен на дне глубокого колодца. Там сновали торговцы, раскладывая на прилавках свой товар. Куда ни глянь, повсюду были освежеванные бараньи туши на крюках, свиные потроха, телячьи легкие.
Виктор почувствовал тошноту и присел на деревянный ящик, положив фотоаппарат на колени. Это была ручная камера, компактная, но надежная, с двенадцатью пластинами, которые можно было быстро менять после каждого кадра.
- Что же это вы, месье фотограф, пришли сюда на пустой желудок? Как насчет того, чтобы покрепиться? Глоток хорошего абсента из Понталье, всего пятнадцать сантимов, это вас не разорит. Пирожок бесплатно.
Виктор знаком отказался, не глядя на дородную усатую матрону, которая предложила ему выпить, переворачивая на жаровне румяные колбаски.
- Куда же ты, красавчик? Я не хотела тебя обидеть, честное слово. Нет, вы его видели? Пугливый, что твой причастник!
Виктор тем временем уже пробирался к выходу. Приветливая физиономия цветочницы вернула ему веру в людей, и он не заметил, что его сумка с пластинами для фотоаппарата приоткрыта. Посреди узкой улочки Дезуазо красовалась куча мусора, и Виктор, перепрыгивая через нее, придержал сумку за ремень. Раздался грохот. Пластины выпали и разбились. Брусчатку усеяли куски деревянных рамок и осколки стекла. Виктору оставалось только собрать их. Тощая девочка в платье не по размеру бросилась ему помогать.
- Осторожно, не порежься, - бросил он ей.
- Виви! - окликнул ее мужчина с повозки, запряженной ослом.
Собрав осколки, девчонка вернулась к нему. Виктор присоединился к ним, и все трое медленно двинулись по улочке.
- Коли это было зеркало, семь лет терпи неудачи, - заметил мужчина, подпрыгивая на козлах.
- Нет, обычное стекло, - ответил Виктор и улыбнулся, заметив, что девочка осторожно погладила его камеру.
- Какой красивый у вас волшебный фонарь, - прошептала она. - Вы фокусник, как месье Мелье? Я часто хожу к нему в театр, по утрам там бывают представления для детей!
- Нет, мадемуазель, я просто фотограф. Кстати, меня тоже зовут Виви… Виктор Легри.
- А я вовсе не Виви. Я - Иветта. [48]
- Ишь, наша маленькая графиня обиделась: старик-отец назвал ее Виви при всех! Я Леонар Дьелетт, коммивояжер.
- Коммивояжер?
Виктору понравилось лицо Леонара, густо заросшее угольно-черной бородой, на котором выделялись светлые глаза и внушительных размеров нос.
- Так и есть, месье. Коммивояжер, и горжусь этим. Раньше-то я был старьевщиком, таскался по Памплюшу [49]с корзиной за плечами и крюком в руке. Бывало, протопаешь двадцать километров вдень, пока найдешь, куда приткнуться, где перехватить кусок и поспать. А потом снова в дорогу. Вот вам слово, я проходил миль тридцать прежде, чтобы заработать хотя бы двадцать су. Домой приползал, еле держась на ногах, а на рассвете снова поднимался, чтобы разобрать товар. Я, конечно, был голодранец, зато свободный человек. А вот когда родилась Виви, сказал своей хозяюшке: пора, мол, менять карты. Потом бедняжка Лулу померла, а я за пять лет скопил деньжат и купил дело у папаши Гастона.
- Тоже мне, нашли место - трепаться посреди улицы! Ни пройти, ни проехать! - проворчал торговец, толкавший перед собой тележку с рыбой.
Леонар Дьелетт цокнул языком, и ослик побрел вперед.