Дверь в смежный кабинет была почему-то приоткрыта, в нарушение всяких инструкций… Жаров хотел было сделать об этом замечание, но тут ввели Калинина.
* * *
Это был невысокий лысоватый человек, он выглядел подавленным, казалось, у него уже не было сил держать рот закрытым, и его нижняя челюсть постоянно висела, словно была сломана. Как Жаров уже знал, Калинин служил менеджером и ничего общего с художественным миром своей жены не имел. Могли ли быть замешены здесь какие-нибудь большие деньги – наследство или страховка? Но разве получит страховку человек, проходящий по делу об убийстве страхователя? Жарову упорно хотелось уйти в своем объяснении от темы статьи, он был уверен, что его газета нужна людям и несет в мир не больше разрушения и зла, нежели любая другая.
Жаров присутствовал на допросе нелегально, впрочем, как и на многих других милицейских операциях. Начальство Пилипенки давно закрывало на это глаза: кому-то наверху был нужен и он, и его газета, иначе бы его давно уже сожрали. Допрашиваемый же искренне думал, что перед ним сидят два следователя – добрый и злой.
– Ну что, будем дальше запираться, или хочешь сделать какое-нибудь заявление? – сказал злой, то есть – Пилипенко.
– Я не убивал свою жену, – угрюмо произнес Калинин.
– Расскажите все с самого начала, – мягко предложил Жаров.
– Я ведь уже говорил, гражданин начальник!
– Гражданин начальник? – удивился Жаров. – Вы что же – сидели?
– Да нет, – махнул рукой Пилипенко. – Это он какое-то кино смотрел.
– Точно, кино! – неожиданно обрадовался Калинин.
– Видите, товарищ полковник! – сказал Пилипенко. – Он уже веселится.
– Ничего я не веселюсь, – сказал Калинин.
– Так рассказываете, – подбодрил его "полковник", то есть – Жаров.
История оказалась на редкость странной: немудрено, что Пилипенко рассказу не поверил. Со слов Калинина выходило, что он, расставшись с женой сегодня утром, отправился на работу, но вскоре получил от нее СМС.
Пилипенко вздохнул:
– Это мы уже проходили, – сказал он, встал, открыл сейф и достал оттуда пластмассовую коробку с вещдоками. – Вот твой мобильник. Нет здесь никакого СМС.
Пилипенко передал аппарат Жарову, чтобы тот удостоверился.
– Но я всегда стираю сообщения, как только получаю! Я храню лишь деловую, нужную информацию, помещаю ее в памятки и так далее. Я деловой человек…
– Правильно, – одобрил Пилипенко, выкладывая на стол второй аппарат, розовый. – Чего ж засорять? А вот твоя жена не имела такой привычки, и оба регистра памяти почти полностью забиты. Думаю, она стирала СМС-ки раз в месяц, типа генеральной уборки.
– Да, я в курсе, – подавленно произнес Калинин, глянув на Жарова.
Наверное, и это они уже проходили сегодня. Дело в том, что в розовом мобильнике, принадлежащем убитой, сообщения действительно сохранились, начиная с первого числа месяца. Но никакого СМС на номер мужа, датировано сегодняшним утром, не было.
– Получается, что она его стерла, – сказал Жаров, и почувствовал, что голос его звучит виновато, как это всегда бывает, если уличаешь кого-то во лжи, и тебе за него стыдно.
– Я не знаю, почему она стерла именно это сообщение.
– А что там было? – спросил Жаров. – Дословно помните?
– Точно не скажу. Что-то вроде того… Я в гроте. Приезжай. Нужна помощь. Я позвонил, но она не отвечала. Тогда поймал такси и поехал. О Фарфоровом гроте ходят легенды, проклятое место.
– Известное дело – легенды, – перебил Пилипенко, покосившись на Жарова.
Следователь, как бы невзначай, достал из кармана пиджака злополучный номер "Курьера", найденный при обыске у Калинина, и положил на стол. Допрашиваемый равнодушно скользнул по газете взглядом, его самообладанию можно было только позавидовать.
– Вас не удивило, что свою просьбу о помощи ваша жена отправила посредством СМС, а не просто позвонила?
– Нет. Мы всегда перекидывались СМС-ками, так дешевле. Но я заволновался. И сразу позвонил ей.
– Обратите внимание, капитан, то есть, тьфу – полковник! – Пилипенко повернулся к Жарову. – И этот входящий звонок в аппарате жертвы почему-то стерт из памяти. Может, его просто и не было, а?
Жаров, которого чуть не понизили в звании, потренькал кнопками розового мобильника и увидел ту же самую картину: Мила Калинина сохранила все свои звонки с начала месяца, кроме последнего.
– Звонок был, – плачущим голосом сказал Калинин. – И сообщение было. Неужели нельзя это определить, через мобильного оператора как-то?
– Нельзя, – вздохнул Пилипенко. – Так только в американском кино делается. Оператор хранит лишь общую сумму кредита.
– А по общей сумме посчитать нельзя?
– Нельзя, – раздраженно сказал Пилипенко. – Они мухлюют с проплатами, мы уже с этим сталкивались… И какой же вывод ты сделал из более чем странного сообщения жены?
– Я подумал, что она подвернула ногу или что-то в этом роде. Ну и, место это, конечно…
– Загадочное место… – ехидно поддакнул Пилипенко.
– Я и таксиста попросил подождать. Поднялся к гроту, увидел этюдник. Вошел в грот. И увидел ее. Она лежала… – Калинин закрыл глаза ладонью. – В луже своей крови. У нее из горла торчал скальпель, – он ткнул себя пальцем в шею. – Я вытащил его, взял ее на руки… Я вынес ее из грота. Но она была уже мертва.
Возникала пауза. Калинин молча вертел головой, показывая им обоим то фас, то профиль. Жаров давно заметил, что в соседнем кабинете, куда была приоткрыта дверь, кто-то сидит и, вероятно, внимательно слушает допрос…
– Ты видел кого-нибудь на поляне? – спросил Пилипенко.
– Да. Таксист, оказывается, шел за мной.
– Больше вы никого не видели? – спросил Жаров.
– Нет. Впрочем, на лавочке, вдали, сидел еще какой-то человек, но он быстро ушел.
– Человек в светлом пальто?
– Нет. Это была темная, черная фигура.
Пилипенко и Жаров переглянулись. Таксист видел на дороге мужчину в светлом пальто.
– Еще мне показалось, что он был седым, я не помню. Он вообще мог мне показаться. Я был не в себе, понимаете…
– Понимаем, мы все понимаем, – грустно вздохнул Пилипенко. – И последний вопрос. Эта газета тебе знакома?
Он взял со стола номер "Курьера" и резко развернул перед Калининым, будто раскрыв воротник своего пиджака. Подозреваемый вздрогнул.
– Это… Фарфоровый грот! – он с ужасом протянул палец в сторону фотографии на развороте.
– Ваша газета? – спросил Жаров.
Калинин недоуменно переводил взгляд с одного лица на другое.
– При чем тут газета? Я никогда не видел ее.
– Эту газету, – торжествующим тоном объявил Пилипенко, – мы час назад нашли в твоей квартире.
– Да я вообще не читаю никаких газет! – закричал Калинин.
– А зря, батенька! – с укоризной сказал Пилипенко.
* * *
– Ну, и что ты о нем думаешь? – спросил он Жарова, когда Калинина увели.
– Да трудно сказать. На актера он не похож…
– Для актера у него слишком низкий интеллект, – услышал Жаров голос, от которого у него защемило в груди.
Дверь в соседний кабинет стукнула о стену, будто распахнутая пинком, и из нее вышла Алиска. Пилипенко развел руками, дурашливо улыбнувшись: дескать, извини, друг, не сказал сразу.
Жаров вскочил, подвинул девушке стул. Конечно, это была она – штатный психолог управления. Наверное, все здесь знают об их бурном романе. Во всяком случае, с чего бы Пилипенке не предупредить, что Алиса Мельникова тоже принимает участие в допросе?
– Этот человек, – продолжала она холодным деловым тоном, вовсе не глядя на Жарова, – не способен разыгрывать подобные спектакли. У него плохая память, слабая наблюдательность. Вы заметили, – повернулась она к Пилипенке, – что он путает детали? Например, на первом допросе вообще не упомянул о каком-то свидетеле на лавочке. Кстати, показательно, как он характеризует увиденное – черный человек, человек в черном. В принципе, это материализация его страха, и я бы не поверила в точность описания.
– Я уже тоже сомневаюсь, – сказал Пилипенко. – Все факты против него, ни единого за. Но все эти факты разрушает один – поведение подследственного. Пожалуй, здесь надо еще копать.
– Обратите внимание, что он даже не контролирует свои чувства. Ведь у него, в любом случае, горе, независимо от того, он убил или нет. И положению его не позавидуешь. Однако, как все мы наблюдали, он забывается и непосредственно выражает свои эмоции: вспомнил какое-то кино, почувствовал радость, сразу забыл обо всем на свете… Нет. Я не верю, что этот человек – убийца.
Алиска всегда говорила, будто по писаному, а вот заманить ее в свои внештатники Жарову так и не удалось. Да и вообще – ничего у него с ней не удалось…
– С мозгами, вниманием, эмоциями у Калинина, конечно, худо. Даже и ухом не повел, когда я этого субчика, – Пилипенко кивнул на Жарова, – из полковников в капитаны разжаловал. Но среди убийц попадаются и не такие тупицы. И часто именно они и создают загадки, достойные лейтенанта Коломбо.
– Он мог действовать под внушением, – вдруг сказал Жаров, и Алиска, наконец, удостоила его взглядом.
– Ты что, за адвоката у нас? – съехидничала она.
– Нет, я серьезно думаю. Такие типы поддаются гипнозу легче всего. Он совершенно искренне все отрицает, именно потому, что и сам не помнит, как совершил убийство.
Алиска с сожалением посмотрела на Жарова, всем своим видом выражая, что не собирается принимать всерьез эту гипотезу.
– Если я вам больше не нужна, Владимир Владимирович, – сказала она официальным тоном, – то я пойду к себе: есть еще дела, хоть и закончен рабочий день.
Выходя, она не взглянула на Жарова, лишь обдала его тонким шлейфом своих духов, словно коснулась невидимой шалью. Ее платье прошелестело мимо него, словно ветка, полная листьев и цветов. Так сказал бы классик…
– В отличие от нас с тобой, рабочий день у госпожи Мельниковой нормированный, – прокомментировал Пилипенко.
Друзья помолчали. Следователь перекладывал листы на столе, шумно вздыхая надутыми щеками. У Жарова в горле стоял горький ком. Ну, ничего. Мало ли их у нас было! Вот, на горизонте очередная внештатница, хоть и тоже не смотрит в глаза…
Жаров вдруг с болью подумал об убитой художнице, вспомнил ее домотканые платья.
– Я хочу посмотреть картину, – попросил он.
– Какую картину? Ага, понял. Я и сам ее не очень разглядел.
Пилипенко вышел в другой кабинет, тот, где пряталась Алиска, и принес холст на подрамнике. Он водрузил незаконченную работу на стул, на котором недавно сидел Калинин, и они оба с минуту молча рассматривали картину.
– Удивительно! – наконец, сказал Пилипенко. – Я раньше этого не видел. Может быть, оно и есть ключ ко всему?
Картина изображала арку грота, дуб слева и кипарис справа. Краски были только набросаны, намечая основные цветовые пятна, но и в этом незавершенном образе было ясно видно, что в глубине грота стоит белая фигура в длинном платье, какие носили в начале двадцатого века.
* * *
– Бред какой-то, – сказал Пилипенко.
– Не думаю… Она увидела то же, что и мы тогда, в седьмом классе.
– Или в восьмом… Но этого не может быть. Призрак-убийца.
– А если допустить, что кто-то действительно прятался внутри грота? Если он проник в грот через дыру в потолке…
– Переоделся в длинное старинное платье… – с ехидством продолжил Пилипенко.
– Или плащ, пальто. Длинное светлое пальто – такое, что было на прохожем, которого видел таксист.
Жарову было не до шуток. Он продолжал размышлять вслух:
– Художница стоит и пишет. На первом этапе ее не интересуют детали. Она лишь фиксирует то, что видит ее глаз, создает общий цветовой колорит. В гроте прячется убийца, она смутно различает его в темноте под аркой, в глубине. Но она знает легенду о Фарфоровом гроте и ее кисть бессознательно набрасывает силуэт призрака. Именно в старинном платье.
– Откуда? – спросил Пилипенко.
– Что – откуда?
– Откуда она знает легенду?
– Да все в Ялте ее знают!
– Это понятно. Но не все о ней каждый день помнят. Между прочим, газету мы нашли в ее квартире. Эту пресловутую легенду уже давно забыли, жизнь такая, что не до сказок. И вот, появляется статья, которая заставляет всех снова вспомнить о легенде. Как ни крути, но тебе придется исполнить свою кровную клятву.
Пилипенко положил руку другу на плечо, добавил:
– Ну, ничего. Откроешь какую-нибудь другую газету. О курорте, о здравницах…
– Это мы еще посмотрим! – сказал Жаров. – Послушай, – переменил он тему, – эта картина – она же не будет в списке вещественных доказательств?
– Да вряд ли.
– Отдай ее мне, когда все закончится.
– Не положено. Впрочем, там видно будет.
На том они и расстались. Выходя из управления, Жаров снова увидел Алиску. Она садилась в машину, темно-синий БМВ, мелькнула и скрылась под обрезом двери ее узкая белая нога, кремовая туфелька на высоком каблуке. За рулем угадывался силуэт грузного, широкоплечего мужчины. Жаров подумал, что если он убьет кого-то на почве ревности, то сможет ли Пилипенко докопаться до истины? Смог бы Шерлок Холмс заподозрить доктора Ватсона, если бы тот шлепнул какого-нибудь профессора Мориарти?
* * *
Наутро Жаров был полон решимости отправиться на Балаклавскую, навестить Алену Ивановну, которой было что-то известно об убийстве тридцать девятого года. Он набрал ее номер, чтобы предупредить женщину о визите, но никто не взял трубку. Тогда он позвонил Пилипенке.
– Планы меняются, – сказал следователь. – Ну ее, эту старушку, никуда она не убежит.
– А что такое?
– Помнишь, ты вчера вляпался в дерьмо?
– Чуть не вляпался, – поправил Жаров.
– Так вот. Раз есть дерьмо, так есть собаки. А если есть собаки, тогда есть и собачники. Обычно они гуляют в одно и то же время, каждый день. Короче, я уже вызвал кинолога с Ральфой. Собаке тоже полезно пройтись, сменить обстановку. Походите там, в парке вокруг грота. Может, найдете кого… Может, отыщется свидетель, кто видел, как она рисует. Или тот, в черном, кого видел Калинин на лавочке, если он ему не померещился.
Кинолог на своем "уазике" сделал крюк по Садовой, чтобы подхватить Жарова из дома. Он уже работал на прилегающей к гроту территории вчера, но безрезультатно.
Ярцев был в штатском. В данном случае, собака, по замыслу Пилипенки, играла роль прикрытия. Имелось в виду, что если был свидетель, но скрылся с места преступления, то вряд ли он и сегодня пойдет на разговор с ментом. Другое дело собачник, такой же, как он: Леха Ярцев был одет в новенький спортивный костюм, а Ральфа выглядела обыкновенной пожилой овчаркой. Когда они вышли из машины, Жаров оглядел эту скульптурную группу с головы до ног.
– Вот смотрю я на тебя, – критически заметил он, – и все равно вижу, что ты мент.
– Да и ты, честно говоря, смахиваешь… – невозмутимо ответил Ярцев, поеживаясь в непривычном костюме.
Возможно и так. Жаров работал с милицией уже много лет: задолго до того, как открыл свою газету – вел отдел происшествий в городской. Постоянная деятельность всегда наводит на человека некий неуловимый отпечаток: вы всегда можете узнать моряка, учителя или врача.
Вот и нашлась причина, почему его так чураются девушки… Они оставили машину на том самом месте, где Пилипенко взял пробу масла. Жаров подумал: если бы все это происходило в каком-нибудь маленьком американском городке, скажем, на западном побережье, то полиция наверняка бы нашла машину по капле масла из картера. По крайней мере, подобное фигурировало в их фирменном кино.
Снова лестница, поляна, грот… Время то же самое: убийство произошло ровно сутки назад. Если в парке гуляют собачники, то они появляются в одно и то же время… Жаров огляделся по сторонам и вдруг настоящий ужас охватил его – тот самый ужас из детства, когда они стояли на этом месте, правда, тогда в небе была луна, а сейчас – солнце.
– Ты тоже это видишь? – произнес Жаров те же самые слова, что и тогда, впрочем, в обоих случаях заимствованные из того же американского кино.
Ярцев недоуменно развел руками, замотал головой, словно стараясь вправить свои глаза. Казалось, страх овладел и Ральфой: она пристально смотрела в глубину грота, чуть наклонив голову.
В полумраке под аркой стояла женщина. Фигура была какой-то смутной, туманной, она слегка колыхалась, будто отражение на воде.