Рут Бемейер нервно закусила губы, потом прикрыла глаза рукой и некоторое время стояла молча, явно потрясенная и расстроенная. Потом еще тише проговорила:
- Разве я могла даже предполагать такое… Если это действительно так, то я, наверное, слишком сильно старалась вычеркнуть в последующие годы тот неприятный эпизод из своей памяти… забыть по возможности все… неприятное… Когда Джек, увлеченный той распутной женщиной, купил для нее большой дом в Аризоне, я пережила ужасный шок… Дом был гораздо лучше нашего, где я в то время жила… - она лишь теперь отняла ладонь от своего лица, зажмурившись от яркого дневного солнца. - Должно быть, я была вне себя, когда купила эту картину… Да еще повесила ее на виду в комнате… Джек, наверное, точно знал, кто на ней изображен. Однако никогда ничего не сказал мне об этом… Хотя, видимо, понимал… отдавал себе отчет, что у меня с тех пор на душе…
- Вы сами когда-нибудь видели Милдред Меад? - спросил я.
- Нет, никогда! Я просто не хотела этого! - горько и резко воскликнула Рут Бемейер каким-то приглушенным голосом. - Когда эта грязная женщина так бесцеремонно вторглась в мою жизнь, я настолько сильно переживала, что избегала всеми силами встречаться где-либо с ней, видеть се… Даже, откровенно говоря, боялась этой встречи, поэтому избегала ее…
- Боялись? - уточнил я.
- Скорее, себя… - серьезно и искренне ответила Рут Бемейер. - Видимо, внутренне боялась, что могла бы при встрече сделать что-нибудь грубое… Ей было тогда по меньшей мере лет на двадцать больше, чем мне. А Джек, который по отношению ко всем, даже ко мне, был всегда таким скупым, неожиданно сделал этой продажной женщине такой дорогой подарок… купил дом…
- Она и теперь там живет?
- Не знаю… Может быть…
- А где находится этот дом?
- В так называемом каньоне Хантри, в Аризоне. На границе с Нью-Мексико, рядом с шахтой медных разработок. Между прочим, дом, подаренный Джеком этой женщине, принадлежал Хантри…
- Этому пропавшему художнику?
- Его отцу Феликсу Хантри, - ответила она. - Он был инженером на руднике. Это он, Феликс Хантри, ввел в строй ту огромную шахту и управлял ею до самой смерти. Именно поэтому все это так задело меня! Ведь дом был куплен у своих предшественников, а затем подарен той женщине…
- Мне не совсем понятно все это…
- Да, это не так просто… Джек принял шахту в управление от старого Феликса Хантри. В конце концов ведь они были родственниками. Мать Джека являлась кузиной Хантри. Это еще одна причина, по которой Джек должен был купить этот дом для меня… - добавила она. В ее голосе почти кипела подавленная горечь прошлых неприятных лет.
- Но вы ведь не из-за этого купили картину Хантри?
- Может быть и так… Я никогда не смотрела на это с такой точки зрения. Купила картину, наверное, потому, что меня интересовал сам автор… Только не спрашивайте, в каком именно смысле интересовал… Этот вопрос неясен даже мне самой…
- Но вы все еще хотите разыскать картину? - уточнил я.
- Даже и не знаю теперь… - откровенно призналась она. - Прежде всего, я хочу найти свою дочь. Вернуть ее домой! Мы не должны больше терять попусту время, беседуя о посторонних вещах… Необходимо срочно действовать! Очень прошу вас, мистер Арчер!
Глава 15
Я вновь поехал в центральную часть города и обменял в банке чек на наличные. Припарковав свою машину за зданием банка, я прошел квартал пешком и добрался до сквера, за которым находилась редакция городской газеты.
Войдя в здание, я зашел в отдел информации, никого не встретив по дороге. Утром этот отдел казался почти вымершим, а сейчас, в предвечерние часы, в нем била ключом журналистская жизнь. Сотрудники сновали туда-сюда, а возле машинок сидело не менее двенадцати человек. Здесь же находилась и Бетти Посидан. Заметив, как я вошел, она сразу же вскочила из-за стола и подошла ко мне с приветливой улыбкой на красивых девичьих губах.
- Мне нужно поговорить с тобой, Бетти, - сказал я, поздоровавшись.
- Мне тоже, - ответила она все с той же улыбкой.
- У меня серьезный разговор, - предупредил я девушку.
- У меня тоже…
- Ты выглядишь какой-то именинницей, - заметил я.
- Почти так оно и есть.
- Я же все еще в постоянных хлопотах. Сейчас должен срочно выехать из города… - я коротко пояснил ей, куда спешу и почему еду. - Не сделаешь ли кое-что для меня, пока я буду отсутствовать?
- Я как раз хотела тебе помочь, - серьезно проговорила Бетти уже без всякой улыбки. - Однако рассчитывала на то, что ты все еще будешь в городе… - и в ее тоне прозвучал укор.
- Мне необходимо поскорее выехать. Я буду некоторое время отсутствовать. Понимаешь, Фред Джонсон и Дорис Бемейер, думаю, теперь на подходе к Поусону, поэтому я не могу терять время.
- Будь поосторожнее. Фред - один из тех парней, которые временами делаются опасными, учти это.
- Он уже не молоденький юноша и должен многое понимать как нормальный человек, - возразил я.
- Я немного его знаю… Это тот светловолосый мужчина, который частенько работает в музее. Но как говорят, очень невезучий. Кто-то рассказывал, что дома, в семье, у него просто кошмарная жизнь. Его отец болен, к тому же он пьяница, а мать живет в состоянии какого-то постоянного возбуждения. Фреду очень хочется выпутаться из этого сложного семейного клубка. Как-то при разговоре с ним у меня сложилось впечатление, что он старается сохранять внешнее спокойствие, но очень близок к отчаянию. При таком его состоянии будь повнимательнее при общении с ним.
- Постараюсь с ним справиться, если возникнет такая необходимость, - заверил я Бетти.
- Понимаю… Все же будь осторожен с ним. А что же я могу сделать для тебя в эти дни?
- Ты хорошо знаешь миссис Хантри? - спросил я.
- Знаю ее давно. Меня представили ей, когда я была еще ребенком.
- Но сейчас вы… не дружите?
- Пожалуй, нет… Правда, я частенько оказывала ей разные услуги. Однако после вчерашнего приема чувствую себя перед ней несколько неловко.
- Постарайся поддерживать с ней связь, хорошо? Я хотел бы точно знать, что она будет делать сегодня и завтра…
- Можно у тебя спросить, зачем это нужно? - спросила Бетти не без колебаний. Похоже, что моя просьба не очень-то ей понравилась, и даже обеспокоила.
- Спросить-то ты можешь… А вот ответить я, пожалуй, не смогу… Сам точно не знаю, почему прошу об этом… Интуиция…
- Ты в чем-то подозреваешь ее? - настойчиво допытывалась Бетти.
- Видишь ли, я ко всем отношусь подозрительно, когда веду какое-либо дело… - ответил я как-то неопределенно, туманно.
Потом тепло попрощался с этой славной девушкой-репортером.
* * *
После посещения редакции я быстро поехал в аэропорт. Оставив машину на стоянке, я предварительно хорошо запер дверцы и багажник. Затем приобрел билет и вскоре уже сидел в мягком кресле самолета летевшего в Лос-Анджелес. Там у меня была пересадка: пришлось около сорока минут ожидать вылета в Поусон. В течение этого времени ожидания я зашел в экспресс-бар, наскоро перекусил сэндвичем, запивая его приятным холодным пивом. Затем позвонил в специализированную фирму, где обычно фиксировались все мои телефонные вызовы, пока я отсутствую, мне сообщили о звонке из Поусона от Симона Лангсмена. Поскольку у меня еще оставалось немного времени до посадки в самолет, я поспешил позвонить старому художнику.
Его голос показался мне еще более постаревшим и одряхлевшим. Но он все так же был полон недовольства из-за того, что его отрывают от работы. Я назвал себя, сообщил, где сейчас нахожусь и куда направляюсь, тепло поблагодарив его за то, что он позвонил мне, отвлекшись от рисования своей картины.
- Не за что! - сухо откликнулся он. - Я не собираюсь извиняться за свою раздражительность и неучтивость. Все это оправдано. Отец той девушки оказался большой свиньей, а у меня нет привычки прощать такие низости… К тому же вижу, каков отец, такова и дочь…
- Я работаю не на Джека Бемейера, - пояснил я старику, - а на его жену. Мне он тоже не нравится. Грубый, надменный, толстокожий тип…
Старый Лангсмен, казалось, был несколько озадачен моими словами, но затем сказал:
- А я понял из нашего разговора, что вы действуете по поручению именно этой свиньи Бемейера…
- Меня просила разыскать украденную картину его жена, Рут Бемейер. Даже намеревалась оплатить мою работу из собственных средств. Он лишь потом нехотя согласился финансировать расследование. А теперь его жена очень беспокоится за свою дочь Долорес.
- Она имеет для этого все основания, - все так же сухо проговорил Лангсмен. - Девушка, по-моему, наркоманка.
- Значит, вы видели ее недавно?
- Да, они были у меня. Она и Фред Джонсон, как он представился.
- Можно мне заскочить к вам под вечер и немного поговорить? - вежливо и осторожно спросил я.
- Да, конечно. Так будет даже лучше, потому что я предпочитаю говорить о таких вещах не по телефону.
Я искренне поблагодарил Симона Лангсмена, попрощался и повесил трубку.
Глава 16
Дом Симона Лангсмена располагался на краю пустыни, у подножья горы, возвышавшейся большим куполом над относительно ровной низиной. Эту гору я заметил еще с самолета, когда мы подлетали к Поусону. Она, видимо, являлась отличным ориентиром для пилотов.
Дом Лангсмена оказался широким двухэтажным строением, окруженным деревянным забором, который напоминал старинный частокол.
День уже приближался к вечеру, но воздух все еще оставался горячим и пыльным.
Выйдя неторопливо из дома, Симон Лангсмен открыл на мой звонок небольшую калитку в заборе. Его изборожденное морщинами лицо обрамлялось седой гривой густых еще волос, ниспадавших до самых плеч.
- Мистер Арчер? - спросил он меня, прежде чем впустить за ограду и в дом.
- Да! Спасибо за разрешение вас посетить, - вежливо откликнулся я, хорошо зная теперь раздражительный нрав старого художника.
Симон Лангсмен передвигался и вел себя не по-старчески, а легко и свободно. Но что-то все же было в нем такое, что заставило меня и, видимо, других, относиться к нему с большим уважением. Ладонь, которую он подал мне для рукопожатия, была заметно сведена артритом и сильно перепачкана красками.
- В каком состоянии находился Фред Джонсон, когда появился у вас? - спросил я, расположившись в просторной комнате дома Лангсмена.
- Он казался сильно измученным и довольно усталым, - ответил хозяин. - Был сильно возбужден. Это внутреннее возбуждение, видимо, и поддерживало его в пути, придавало ему силы в его сложном состоянии.
- Чем было вызвано его возбуждение? Вам удалось понять в разговоре с ним?
- Он очень хотел поскорее встретиться с Милдред, чтобы с ней поговорить. Весь до предела захвачен идеей установить авторство какой-то картины… Он утверждает, что работает в местном музее, это правда или нет?
- Да, он сотрудничает в музее в качестве консультанта или кем-то в этом роде. Скажите, с ним была молодая белокурая девушка, не так ли?
- Да, она была с ним вместе. Очень тихая и спокойная. Насколько я помню, она не обмолвилась ни единым словом.
Симон Лангсмен осмотрел меня всего внимательным, изучающим взглядом. Я сделал вид, что не замечаю этого.
- Давайте войдем ко мне в дом, - предложил наконец он.
Мы прошли через внутренний дворик и вошли внутрь дома, оказавшись в его мастерской. Единственное окно в этой большой комнате выходило в сторону пустыни, простиравшейся до самого горизонта.
Посередине помещения был укреплен на рамах начатый портрет женщины. На нем уже довольно четко выделяющиеся черты лица напоминали Милдред Меад. Последнее время мне пришлось многократно видеть ее изображение.
На этот раз я невольно задержался перед картиной Лангсмена. Старый художник стал рядом со мной и усмехнулся:
- Да, это Милдред! - ответил он на мой вопросительный взгляд. - Милдред Меад. Я начал этот портрет почти сразу же после нашего с вами телефонного разговора… Соблазнила меня навеянная вами мысль изобразить на полотне Милдред еще раз… Ведь я уже в том возрасте, когда необходимо сразу же воплощать в жизнь все искушения и желания…
- Она, вероятно, позировала вам прежде неоднократно, не так ли? До этого портрета на начатой вами картине?
Он внимательно посмотрел на меня, потом задумчиво ответил:
- Сейчас ее здесь, конечно же, не было… если вы хотите именно это знать. Я не видел ее уже двадцать лет. Впрочем, я уже говорил это вам по телефону, - добавил он уже гораздо суше.
- Вероятно, вы часто писали ее, ведь так?
- Да, она являлась моей излюбленной натурщицей… Жила у меня долгое время… Затем уехала в другой конец штата. После этого я уже ее больше не видел.
Когда он заговорил о Милдред как о своей самой лучшей натурщице, в его голосе художника зазвучали нотки радости, даже гордости, но почему-то они сразу же сменились сожалением и тоской. После минутной паузы он тихо добавил:
- Другой мужчина предложил ей более выгодную материальную связь… Но я не винил ее тогда и не виню сейчас! Она ведь взрослела, заметно старела с годами… А я, должен в этом признаться, не относился к ней внимательно все эти годы…
- Она все еще в Аризоне? - решился я наконец прервать его тягостные воспоминания о прошлом своим чисто земным вопросом.
- Пожалуй, что так… Год назад она прислала мне поздравительную записку к Рождеству. С тех пор я уже ничего о ней не слышал и не знаю.
Он уткнулся задумчивым взглядом в тянувшуюся за окном пустыню, напоминавшую море в относительно спокойную погоду. Помолчав с минуту, он добавил:
- Откровенно говоря, я бы охотно связался с ней вновь… Хоть мы оба уже достаточно стары, как трухлявые пни… Но все же…
- Где же она живет в настоящее время? - спросил я, возвращая его к действительности.
- Все там же, в каньоне Хантри, в горах Хиринахуда, неподалеку от границы с Нью-Мексико.
Для ясности он нарисовал кусочком угля очертания территории Аризоны и объяснил, как туда проехать, следуя в сторону юго-востока штата.
- Лет двадцать тому назад Бемейер купил для Милдред большой дом Хантри… Он стоит у самой горы. В том старом доме Милдред и живет…
- Вы имеете в виду Джека Бемейера? - осторожно уточнил я.
- Да… И Феликса Хантри, который, собственно, и построил этот дом, а потом привел в действие шахту медных разработок поблизости. Милдред прямо-таки влюбилась в тот дом Феликса Хантри, да и в его шахту тоже… Намного больше, чем в самого Феликса… Тогда она сказала мне, что жить в том доме было давней мечтой всей ее жизни. Вскоре она стала любовницей Феликса Хантри, и даже родила ему внебрачного сына. Но пока Феликс был жив, он не позволял Милдред там находиться. Он сам жил в нем с женой и сыном, родным сыном…
- Значит, с малышом Рихардом Хантри? - спросил я с нарастающим интересом.
Симон Лангсмен утвердительно кивнул головой, потом продолжил:
- Рихард вырос и стал хорошим художником. Я должен это признать, хотя и ненавидел его отца… Впрочем, все это не имеет какого-то значения. Художник, отрекающийся от своей профессии на середине своей карьеры, - как это вдруг сделал Рихард Хантри, - уже мертв во всех отношениях! Рихард Хантри был настоящим талантом, но полностью его не использовал. Ему не хватило выдержки. А в нашей профессии она крайне необходима.
- Вы думаете, Рихард Хантри все еще жив?
- Как раз это же спросил у меня Фред Джонсон! Отвечу вам: не думаю! Рихард по-моему умер, как и его брат… Но это не так уж важно, раз он сам бросил свою основную работу, свое предназначение в жизни. Поэтому я считаю, что он в любом случае мертв! Да и я наверняка умру, как только брошу работать, перестану рисовать, - добавил он твердо и решительно.
- А что же стало с внебрачным сыном Феликса Хантри? - спросил я с нескрываемым интересом.
- С Вильямом? Он рано умер. По существу, Вильям был единственным из той семьи, которого я очень любил и достаточно хорошо знал. Он жил у меня вместе с матерью, Милдред, в течение нескольких лет с перерывами. Учился в местной академии изящных искусств… под моей фамилией. Но уйдя в армию, взял уже имя матери, и числился как Вильям Меад. Под этой фамилией он и умер…
- Погиб во время войны? - уточнил я новым вопросом.
- Вильям умер в армейской форме, хотя находился тогда в отпуске… - тихо проговорил Симон Лангсмен с нескрываемой печалью в голосе. - Его тогда избили до смерти, а тело занесли в пустыню… В том самом районе, где сейчас проживает его мать, Милдред Меад…
- Выяснилось тогда, кто его избил, фактически убил?
- Нет, это по сей день так и не установлено… Но если вы хотите знать подробности, то могу посоветовать связаться с шерифом Бротертоном из Копер-Сити. Это он вел тогда расследование. Я же не знаю всех деталей. Мне тогда было не до этого, так как я сильно переживал смерть Вильяма…
Помолчав пару минут, Симон Лангсмен угрюмо посмотрел через окно на мрачные пески пустыни, и лишь потом продолжил свой тяжелый для него рассказ:
- Когда Милдред опознала останки Вильяма, она была сильно потрясена, около недели молчала, ни с кем не обмолвившись ни единым словом. Тогда и теперь я живо представляю, как она все это пережила, что должна была чувствовать… что испытать… Вильям не был моим родным сыном, я не видел его долгое время, пока он служил в армии. Но я чувствовал себя в те дни так горько и тяжело, словно потерял своего собственного, единственного ребенка… А его родная мать, Милдред, тем более…
Старый Лангсмен тяжело вздохнул, его рассказ не раз прерывался, когда он углубился в воспоминания тех лет. Он сидел печальный и отрешенный… Потом поднял свою седую голову, горько усмехнулся и продолжал:
- Я хотел сделать из Вильяма художника, как я сам. По правде говоря, ранние работы Вильяма были даже лучше, чем у Рихарда, его сводного брата. И не только я, но и сам Рихард признавал это, даже иногда подражал стилю Вильяма. Однако все так получилось, что именно Вильяма положили в могилу, где его избитое тело съели черви… - резко и все еще горько проговорил старый художник. Он повернулся и гневно посмотрел на меня: ведь это именно я привел к нему в дом старую горечь и печаль, напомнив о холодных тисках смерти…
Прошло несколько минут, прежде чем Лангсмен вновь заговорил, но уже без прежней горечи:
- Скоро костлявая опять появится здесь! Теперь она уже придет за мной. Да и пора, наверное! - он улыбнулся светлой улыбкой величавого старца. - Однако перед этим я хочу закончить портрет моей Милдред! Вы скажете ей об этом, хорошо?
- Да, конечно! - искренне заверил я. - Но почему бы вам самому не сделать этого? Ведь так было бы гораздо лучше, - снова личное общение!
- Что ж, может быть я так и сделаю…