Теперь я с интересом и более внимательно посмотрел на голову изображенного здесь мужчины. Она несколько напоминала львиную. "Значит, это сам Рихард Хантри!" - мелькнуло у меня в голове. У него были густые, немного волнистые буровато-коричневые волосы и густая борода, почти закрывающая тонкие, как у женщины, губы. Глубоко посаженные изумрудного цвета глаза.
Складывалось впечатление, будто от него исходит какая-то сила…
- Вы знали Рихарда Хантри? - спросил я Плаутера.
- Как нельзя лучше! - уверенно ответил он. - Я был, в определенном смысле, одним из открывателей его таланта.
- Не считаете ли вы, что Хантри все еще жив?
- Не знаю… Питаю искреннюю надежду на это. Но если предположить, что он все еще живет и работает, то абсолютно никому не показывает своих картин. Это уж точно!
- Какие же могли быть причины для его исчезновения?
- Не знаю… - покачал он головой. - Думаю, что он является человеком, проходящим разные фазы, как… месяц, что ли… Быть может, он уже достиг окончания одной из фаз…
Плаутер окинул взглядом заполненный людьми зал. Посмотрел с презрением на толпящихся группками праздных гостей, потом спросил с несколько большим интересом:
- А та картина, которую вы собираетесь показать мне, вы подозреваете, что это его работа?
- Не знаю, - откровенно признался я. - Возможно, вы сумеете подсказать имя ее автора.
Я провел Плаутера к своей машине, и там, при свете фар, показал ему одну из картин Гримеса: небольшой по размеру морской пейзаж.
Артур Плаутер взял из моих рук картину. Его движения были ловкими и профессиональными, словно он демонстрировал на практике, как надо обращаться с художественными произведениями. Посмотрев на полотно не больше минуты, он покачал головой:
- К сожалению, эта картина не представляет никакого интереса. С большой уверенностью могу утверждать, что ее рисовал не Хантри.
- А вы не смогли бы хотя бы предположительно назвать имя этого художника?
Артур Плаутер задумался на пару минут, внимательно и детально рассматривая пейзаж, потом ответил:
- Это мог быть Якоб Вайтмор… Возможно, ранний Вайтмор, бездарно реалистичный. К сожалению, бедный Якоб Вайтмор попытался объять в своем творчестве историю современного искусства: он достиг сюрреализма и тут же, перед смертью, начал открывать для себя символизм…
- Давно он умер?
- Вчера, - спокойно ответил Плаутер, с усмешкой посмотрев на меня.
Он был, похоже, доволен нокаутирующим характером своей неожиданной информации. Действительно, я с минуту стоял, переваривая то, что услышал. Плаутер же пояснил:
- Лишь недавно я узнал подробности о его смерти. Купаясь неподалеку от Сикомор-Поинт, Якоб Вайтмор сделал неудачный заплыв далековато в море: там у него случился вроде бы сердечный приступ.
Задумавшись еще на минуту, Артур Плаутер снова посмотрел на картину и добавил:
- Интересно, что собирался со всем эти делать Поль Гримес… Цены на полотна хорошего художника могут, конечно, подняться. Но Якоб Вайтмор никогда не считался таковым.
- Может быть, его картины хоть чем-то напоминают творчество Хантри? - спросил я.
- Совсем нет! - уверенно ответил искусствовед. Потом, посмотрев на меня, он с любопытством спросил: - А почему вы так спросили?
- Мне сказали, что Поль Гримес являлся человеком, способным продать не очень сведущему покупателю какую-нибудь фальшивую картину "под Хантри".
- Понимаю. Но ему было бы очень трудно продать такую картину, как эта, пытаясь выдать ее за детище Хантри. Даже для последних лет творчества Якоба Вайтмора этот пейзаж не относится к лучшим. К тому же художник довел работу едва ли до половины… Он был обречен морем: рисовал его так часто и однообразно… - задумчиво добавил Плаутер, не скрывая своего жесткого юмора.
Я внимательнее посмотрел на грубоватые сине-зеленые всплески красок на пейзаже, как бы снующие по бесконечному морскому простору картины. Даже если это была и наихудшая картина Вайтмора, мысль о том, что ее создатель умер в том же самом море, которое так часто изображал, придавала полотну какую-то определенную глубину и выразительность… И наверняка вызывала сочувствие, а не юмор.
- Следовательно, Якоб Вайтмор жил недалеко от Сикомор-Поинт? - спросил я, чтобы уточнить эти сведения.
- Да, у самого пляжа, вблизи Университетского городка.
- У него была семья?
- Последние годы он проживал с подругой, - ответил Плаутер. - Именно эта дама звонила мне сегодня, просила приехать и осмотреть картины, оставшиеся после Вайтмора. Насколько я понял, она желает их продать, возможно, даже за бесценок. Честно говоря, я не приобрел бы их и за самую низкую плату.
Артур Плаутер возвратил мне картину, а потом пояснил, как добраться к дому Вайтмора. Я искренне поблагодарил его.
Через полчаса я уже ехал в северном направлении и вскоре добрался до Поинта.
Подруга Якоба Вайтмора оказалась мрачно настроенной блондинкой, еще не пережившей довольно затянувшуюся стадию девичества. Она жила в одном из нескольких небольших домиков, разбросанных на песчаном откосе, который уходил одним концом в море. Услышав мой стук, она слегка приоткрыла дверь, глядя на меня через щель с таким недоверием, будто я пришел известить ее о новой катастрофе.
- Я интересуюсь картинами, - пояснил я вежливым тоном.
- Их уже немного осталось… Я продаю их понемногу. Якоб утонул вчера в море… Вы, вероятно, слышали об этом… Утонул, а меня оставил в полной нищете…
Ее тихий голос был насыщен горечью и печалью. Мрачные мысли, казалось, заполнили ее всю - от мозга до кончиков белокурых волос. Она бросила печальный взгляд поверх моего плеча в сторону предательского моря, по которому мирно скользили сейчас небольшие волны.
Мы все еще разговаривали через щель в дверях.
- Могу я войти в дом и осмотреть картины? - спросил я приветливым тоном.
- Да, пожалуйста, - она наконец открыла дверь пошире, но, как только я зашел, сразу же ее закрыла, как бы изолируясь от внешнего мира, унесшего ее друга
В комнате чувствовался запах близкого моря и затхлости. Малое количество ветхой мебели свидетельствовало о небольших достатках живущих здесь. У меня сразу же создалось впечатление, что этот старый домишко с трудом пережил битву с жестоким временем, которое было к нему так же беспощадно, как и к мрачному дому Джонсонов на Олив-стрит. Они были чем-то очень похожи друг на друга… Стариной, ветхостью, запустением и безысходностью… Но и еще чем-то…
Девица ушла на пару минут в соседнюю комнату, затем вернулась, неся стопку не оправленных в рамы картин. Она осторожно положила их на искривленный тростниковый столик, пояснив все тем же тихим унылым голосом:
- Хочу за каждую по десятке. Или же 45 долларов за все пять. Якоб брал за них обычно дороже. Он продавал их по субботам у столиков, где торгуют картинами, в Санта-Тереза. Не так давно он удачно продал одну картину какому-то антиквару. Я же продаю дешево, потому что не могу долго ждать…
- Тем антикваром был Поль Гримес, не так ли? - с интересом спросил я, стараясь говорить как бы мимоходом.
- Кажется… - ответила она, но теперь посмотрела на меня более внимательно и даже с какой-то подозрительностью. - Выходит, вы тоже торгуете картинами?
- Нет, конечно!
- Но ведь вы знаете Поля Гримеса, если сразу же упомянули о нем.
- Немного знаю.
- Это честный человек?
- Я не так уж близко знаком с ним, чтобы утверждать это. Но почему вы спросили об этом?
- Просто мне не показалось, что он честный… Разыгрывал целую комедию, стараясь показать, как ему нравятся картины Якоба. Он собирался разрекламировать их пошире, гарантируя принести нам таким путем чуть ли не целое состояние. Я подумала, что мечты Якоба могут оказаться близки к осуществлению… Цены на картины подскочат… Но потом Гримес купил лишь две плохонькие картины, и на этом все, к сожалению, закончилось… Одна из них даже не принадлежала кисти Якоба, ее рисовал кто-то другой…
- Кто же именно?
- Не знаю. Якоб мало говорил со мной о делах. Думаю, он взял ее у какого-то своего приятеля на комиссию…
- Могли бы вы хоть как-нибудь описать эту картину?
- Да… На ней была изображена какая-то женщина. Может быть, это был чей-то портрет, а, возможно, лишь рисунок, созданный воображением, я не знаю. Та женщина была красивая, с волосами такого же цвета, как и мои… - она дотронулась рукой до своей обесцвеченной прически. Это движение пробудило в ней почему-то страх или подозрение.
- Но почему это все так интересуются этой картиной? Она, выходит, действительно была ценной?
- Не знаю, - ответил я почти откровенно и пожал плечами.
- Думаю, что, видимо, ценная… - задумчиво проговорила она скорее себе, чем мне. - Якоб не хотел сказать мне, сколько получил за ту картину с женщиной… Но мы с ним жили на эти деньги последние два месяца. А вот вчера они кончились, эти деньги… Как, впрочем, и сам Якоб… - добавила она каким-то лишенным выражения голосом. Потом отвернулась, с минуту помолчала и поднялась с места.
Она разложила на столе все картины, которые остались после Якоба Вайтмора, пригласив меня жестом их осмотреть. Я подошел и бегло посмотрел картины. Большинство из них казались даже мне, профану, незавершенными, вроде той, что я взял из машины Гримеса. На них господствовали морские пейзажи. Их автор постоянно находился у моря, жил у моря, купался в нем, и утонул, может быть, не случайно…
- Не думаете вы, что Якоб просто утопился, покончил жизнь по собственной воле? - осторожно спросил я.
- Нет, конечно! Совсем нет! - запротестовала она, но тут же постаралась оставить печальную для нее тему. - Я отдам вам эти картины всего за 40 долларов. Одни полотна стоят таких денег… Вы же понимаете это, думаю… Если вы художник…
- Я не художник.
- Может, я ошибаюсь, но иногда задумываюсь над тем, а был ли Якоб сам художником? Ведь он рисовал картины более тридцати лет, а все, им нажитое, находится здесь, перед вами… - она сделала печальный жест рукой, охватывая все вокруг: и лежащие на столе невыразительные морские пейзажи, и жалкую обстановку в доме, и сам этот ветхий дом… - В результате его смерти осталось только это… и я без ничего…
Она горько усмехнулась. Ее улыбка больше напоминала гримасу безнадежности. Ее светлые глаза, которыми она посмотрела через окно на хмурую сейчас поверхность моря, напоминали взгляд голодной чайки, оставшейся без добычи… Потом она перевела взгляд, полный печали и уныния, на меня как на потенциального покупателя, стараясь овладеть собою. Она заметила, что мой интерес к тому, что она рассказывает, намного больше, чем к разложенным на столе картинам.
- Я вовсе не такая бессердечная и злая, как вы, очевидно, решили, - задумчиво проговорила она. - Хотите знать, почему я все продаю? Мне необходим гроб для похорон Якоба… Я не хочу, чтоб его хоронили как безродного бродягу за счет округа, в сосновом ящике… Не могу позволить и того, чтобы его тело все еще лежало в морге окружного госпиталя, как никому не нужное, брошенное всеми…
Эти последние слова угасающей блондинки произвели на меня определенное впечатление, поэтому я сразу же решил сделать добрый жест:
- Хорошо, я куплю у вас эти пять картин, - твердо проговорил я, вручая ей две банкноты по 20 долларов каждая, хотя про себя подумал: "А согласятся ли Бемейеры отнести мою покупку как расходы по делу? В числе других расходов этого дня, конечно…"
Девица взяла деньги, но на ее лице промелькнула гадливость. Она наклонилась ко мне в выжидательной позе. Я сделал вид, что не понял ее движения, попрощался и возвратился в Санта-Тереза. Там я нанес визит в покойницкую, находящуюся в подвалах больничного корпуса. Заместитель заведующего, мой хороший знакомый Генри Пурвис, приветствовал меня с любезной улыбкой. Он сообщил кое-какие предварительные данные по поводу смерти Якоба Вайтмора.
- Он утонул при падении в море, такова предварительная версия. Но будет еще вскрытие тела.
Затем Пурвис вытянул из гнезда длинный ящик в одной из ниш покойницкой, чтобы я смог лицезреть бренные останки Якоба Вайтмора, его кудрявую голову и сведенное судорогой лицо утопленника.
Пять минут я стоял и смотрел на нелепо умершего незадачливого художника, отдавшего искусству тридцать лет, но так и не признанного никем, оставшегося бедняком-горемыкой до последних дней своей жизни…
Выходя из холодного помещения подвала, я ощущал мелкую дрожь во всем теле. Но вызвана она была скорее нервными импульсами, чем холодом.
Глава 11
Генри Пурвис вышел из морга больницы вслед за мной, мы вместе прошли в такой же мрачный коридорчик. За нашими спинами почти беззвучно автоматически закрылись тяжелые металлические двери подвала.
- Есть ли у властей хоть какое-то сомнение в том, что с Вайтмором произошел несчастный случай? - спросил я своего приятеля, задумчиво посмотрев в сторону подвала.
- Пожалуй, нет… - покачал головой Пурвис. - Ведь Якоб Вайтмор был уже достаточно стар для того, чтобы заплывать далеко в море, когда оно штормит. Врач признал его смерть случайностью. Даже сомневаются, нужно ли производить вскрытие тела…
- Думаю, это необходимо сделать, Генри! - твердо проговорил я, почему-то уверовав в важность такого решения.
- Но зачем же, Лу?
- Видишь ли, Генри, - задумчиво проговорил я, - пока еще нет каких-то реальных доводов. Но Якоба Вайтмора и Поля Гримеса связывали какие-то скрытые дела. А ведь Поля Гримеса недавно намеренно убили, и не случайно! Я уже проделал кое-какое расследование… И теперь имею определенную версию смерти Гримеса… Он был смертельно ранен с помощью какого-то тяжелого предмета. Возможно, это нечто вроде приспособления для снятия шин с колес автомашины…
- Значит, там все же нашли орудие убийства? - с интересом спросил Пурвис.
- Нет, насколько мне известно. Об этом тебе лучше узнать у полиции. Орудие преступления - это их область.
Генри Пурвис внимательно посмотрел на меня:
- Ты знал Поля Гримеса?
- Вообще-то нет. Знал лишь то, что он торгует картинами, содержит галерею.
- А не был ли Гримес когда-то наркоманом? - неожиданно спросил Пурвис.
- Я не знал его настолько, чтобы сделать о нем какие-то достоверные заключения. Какой наркотик ты имеешь в виду?
- Скорее всего, героин. У него обнаружены следы уколов на руках. Я спросил об этом у той женщины, его секретарши, что ли. Но она словно воды в рот набрала и молчит по этому поводу. Хотя до этого такую истерику закатила, что я невольно подумал, а не является ли наркоманкой и она сама? Таких даже здесь, в нашей больнице, битком…
- О какой женщине ты говоришь? - уточнил я на всякий случай.
- Темноволосая молодая женщина. Она работала у Гримеса. Когда я предъявлял ей тело Поля Гримеса для опознания, она чуть ли не стала бросаться на стены от горя… или ужаса. Пришлось отправить ее в церковную часовню, чтобы там она немного успокоилась.
Я спросил у Пурвиса, где находится эта церковная часовня, и сразу же поспешил туда. Черноволосая Паола все еще находилась там. Она печально сидела на полу, с поникшей головой, обвив колени руками. Ее темные густые волосы рассыпались по плечам, почти полностью закрывая лицо, а все ее тело била нервная дрожь.
Когда я медленно приблизился к опечаленной молодой женщине, которая была сотрудницей или подружкой Поля Гримеса, она боязливо встрепенулась, закрыла лицо руками, будто боясь нападения, и тихо проговорила:
- Оставьте меня в покое…
- Ничего плохого я не собираюсь вам делать, Паола, - дружелюбно и сочувственно сказал я.
- Вы разве ксендз?
- Нет, конечно.
Я уселся рядом с Паолой на коврик на полу.
- Что случилось с Полем? - тихо спросил я.
Паола подняла на меня испуганный взгляд, опираясь подбородком о колени, все еще дрожа всем телом.
- Вы не представились мне… Вы из полиции?
В ответ я ей сказал полуправду. Атмосфера полутемной церковной часовни действовала как-то угнетающе.
- Я слышал, что Поль скупал картины… - коснулся я осторожно интересующей меня темы.
- Теперь уже перестал это делать… Теперь уже он мертв…
-. Вы намерены продолжать содержать магазин Поля?
Она резко приподняла плечи и энергично замотала головой, словно продолжая ощущать какую-то грозящую ей опасность.
- Нет! Конечно же, нет! - почти вскричала она. - Как вы думаете, разве я желаю быть тоже убитой, как и мой отец?
- Поль действительно был вашим отцом? - спросил я удивленно.
- Да… был…
- Так кто же его убил?
- Кто его убил? - переспросила Паола и содрогнулась всем телом. - Больше ничего я вам не скажу! Ведь вы тоже не говорите ничего о себе… - добавила взволнованная девушка. Потом она ближе наклонилась, всматриваясь в полутьме в мое лицо. - Не вы ли приходили сегодня утром к нам в магазин?
- Да, я.
- Вспоминаю, что наш разговор был связан с картиной Бемейеров, не так ли? А чем же вы сами занимаетесь? Вы тоже антиквар?
- Я частный детектив.
Выражение глаз и лица Паолы как-то заметно изменилось, хотя она ничего не сказала. Тогда я коротко рассказал ей о том, что меня наняли Бемейеры для поисков пропавшей у них дома картины. Пояснил, что поэтому-то я и провожу расследование.
- Я ничего об этом не знаю… - сказала она,
- Верно, - дружелюбно согласился я, хотя внутренне не был убежден в правдивости ее слов. - Все дело в том, что кража той картины может быть какого связана с убийством вашего отца.
- Откуда вы это знаете? - встрепенулась она.
- Я, конечно, не знаю этого точно. Но многие детали указывают именно на это. Скажите, Паола, откуда появилась эта картина у вас в магазине?
Паола скривила лицо, зажмурила глаза, но промолчала.
- Скажите мне это, Паола! - настаивал я.
- Я не могу сказать, откуда отец взял эту картину… Он мало говорил со мной о делах… Почти никогда не говорил…
- Не можешь сказать… или не хочешь?
- И то, и другое…
- Это был оригинал?
- Не знаю…
Пару минут Паола вообще молчала. Даже ее дыхание, казалось, приостановилось, хоть я сидел рядом. Потом она снова заговорила:
- Вот ты сказал, что хочешь мне помочь… А сам непрерывно задаешь вопросы. Как же все это может мне помочь, если я из-за своих ответов попаду в тюрьму?
- Видишь ли, может быть, для твоего отца было бы лучше, если бы он попал в тюрьму, а не в руки убийцы.
- Возможно, и так… Но я вовсе не хочу закончить тем же… Ни в тюрьме, ни в могиле.
Беспокойный, напряженный взгляд Паолы, казалось, выражал обуревавшие ее мысли. Через минуту она спросила:
- Значит, ты думаешь, что тот, кто украл картину, и есть убийца моего отца?
- Очень возможно. Более того, я почти чувствую, что так оно и было.
- Рихард Хантри еще жив? - неожиданно спросила она тихим голосом.
- Не исключено. Ну, а что тебя подталкивает к подобной мысли?
- Именно та картина… Я, конечно, не разбираюсь в этом так же как отец… Но сложилось впечатление, что та картина была оригиналом и принадлежала кисти Хантри…
- Что об этом говорил отец?