Джозефа не раздражало положение прихлебателя, и это не могло удивить никого из тех, кто его знал. Джозефу, полагала Матильда, легко удавалось превращать неприятную правду в любезные сердцу вымыслы. Именно поэтому он видел в Стивене робкого молодого человека с золотым сердцем и без особых усилий мог разглядеть в Натаниеле любящего, преданного брата, несмотря на явную очевидность противоположного. С того дня, как он поручил себя и свою жену щедрости Натаниеля, он придумал свое удобное объяснение их отношений с братом. Он говорил, что Нат одинок, быстро стареет, что его сильно поддерживает присутствие младшего брата, хотя он и не хочет признаваться в этом, и что на самом деле Нат пропал бы без Джо.
А если Джо мог представить себе Ната в таком ложном свете, то в какие розовые одежды облачил он свою нелепую личность? Матильда думала, что разгадала Джо. Неудачник, которому для самоутверждения необходимо видеть свой успех в роли устроителя всеобщего счастья, любимого дядюшки. Эта роль должна была завершить его карьеру. Да, это объясняет, почему Джо так настаивал на этом ужасном семейном сборище.
Матильда рассмеялась, отбросила одеяло и решила вставать. Бедный старый Джо, перебегающий от одного участника к другому, выливая на них полные ушаты того, что он искренне считал утешением! Если он в конце концов не доведет Ната до умопомрачения, это будет настоящее чудо. Он напоминал неуклюжего добродушного щенка сенбернара, брошенного среди людей, которые не любят животных.
Когда Матильда, наконец, вошла в столовую, она поняла, что все ее ужасные предположения воплощаются в жизнь.
- Доброе утро, Тильда! Рождество все-таки снежное! - сказал Джозеф.
Натаниель позавтракал рано и уже ушел. Матильда села рядом с Эдгаром Мотисфонтом, надеясь, что тот не сочтет необходимым развлекать ее разговорами.
Действительно, Мотисфонт ограничился несколькими несвязными фразами о погоде. Матильде показалось, что он немного не в себе. Интересно, почему. Вспомнив, что вчера вечером он хотел поговорить с Натом наедине, она с упавшим сердцем подумала, не грядут ли новые неприятности.
Валерия, которая завтракала половинкой грейпфрута и несколькими подсушенными тостами, объясняя при этом, почему она так делает, поинтересовалась, чем они все будут сегодня заниматься. Только Джозеф поприветствовал такое желание распланировать развлечения на день. Стивен сказал, что он пойдет гулять, Паула объявила, что никогда ничего не загадывает, Ройдон вообще ничего не сказал, а Матильда только простонала.
- Мне кажется, здесь много красивых мест для прогулок, - предложила Мод.
- Хорошо потоптаться по снегу! Ты почти соблазнил меня, Стивен! - заявил Джозеф, потирая руки. - А что, интересно, скажет Вал? Давайте бросим вызов стихии и немного проветримся?
- Тогда я остаюсь дома, - сказал Стивен.
В ответ на эту грубость Джозеф только покачал головой, шутливо предположив:
- Кто-то сегодня встал не с той ноги!
- Вы не хотите почитать нам свою пьесу, Виллогби? - спросила Валерия, обращая к Ройдону большие голубые глаза.
Валерии всегда требовалось не больше одного дня для того, чтобы начать обращаться к малознакомым людям запросто, по имени. Тем не менее Ройдон почувствовал себя польщенным и пришел от этого в восторг. Он, слегка заикаясь, ответил, что с радостью почитает ей свою пьесу.
Паула немедленно разрушила этот план.
- Нет смысла читать ее одной Валерии, - сказала она. - Ты прочитаешь ее перед всеми.
- Только не мне, - сказал Стивен.
Ройдон ощетинился и обиженно ответил, что не желает надоедать всем своей пьесой.
- Не люблю, когда мне читают, - мимоходом пояснил Стивен.
- Ну, ну! - мягко пожурил его Джозеф. - Уверен, мы все просто мечтаем услышать вашу пьесу, - поощрил он Ройдона. - Вы не должны обращать никакого внимания на старину Стивена. Может быть, вы почитаете ее после чая? Мы все усядемся у камина и будем получать истинное наслаждение.
- Да, если Виллогби начнет читать сразу же после чая, дядя Нат не сможет удрать, - просияв, сказала Паула.
- Никто другой тоже, - заключил ее брат.
В ответ на это замечание Ройдон, естественно, заявил, что менее всего хотел бы навязывать литературные плоды своего ума недоброжелательной публике. Стивен просто ответил: "Ну и славно!", - но все остальные разразились утешительными речами. В конце концов было решено, что Ройдон должен прочитать пьесу сразу после чая. Бросив на брата убийственный взгляд, Паула сказала, что только обрадуется, если те, кто не в состоянии ценить искусство, избавят их от своего присутствия.
Оказалось, что Джозеф распорядился, чтобы старший садовник выкопал молоденькую елку и принес ее в дом. Теперь Джозеф искал желающих ее украсить. Но Паула явно считала украшение рождественских елок легкомысленным занятием; Стивена, разумеется, тошнило при одном упоминании о таких вещах; Эдгар Мотисфонт полагал, что это работа для более молодых; а Мод, очевидно, не имела ни малейшего желания ничем себя утруждать.
Мод все больше углублялась в "Жизнь императрицы Австрии", она увела разговор в сторону, сообщив всем присутствующим, что венгры обожали Елизавету. Однако она опасалась, что у той была неустойчивая психика. Мод также предположила, что личность императрицы могла бы служить замечательной темой для следующей пьесы Ройдона.
Ройдон пришел в замешательство. Усмехнувшись, он заявил, что исторические пьесы не по его части.
- У нее была такая бурная жизнь, - настаивала Мод. - Здесь будут не только плащи и шпаги.
Джозеф поспешил вмешаться, говоря, что Ройдону это все равно не подойдет и что не могла бы Мод отложить книгу и помочь ему с елкой? Однако он не смог уговорить и ее. В конечном итоге только Матильда откликнулась на его призыв о помощи. Она заявила о своей неувядающей любви к мишуре и принялась за развешивание бесчисленных цветных шаров и снежинок.
- И все-таки, Джо, - сказала она, когда вся компания разошлась, - никто не сочувствует вашему желанию устроить веселое Рождество.
- Все еще впереди, дорогая моя. Подожди, придет время, - сказал неисправимый оптимист Джозеф. - Я приготовил всем маленькие подарки, мы их повесим на елку. И хлопушки, конечно!
- Вам не показалось, что Эдгара Мотисфонта что-то тревожит? - спросила Матильда.
- Да, - согласился Джозеф. - Наверное, небольшая неприятность в делах. Ты же знаешь, какой Нат упрямый! Но все обойдется, вот увидишь!
Судя по подавленному состоянию Мотисфонта во время обеда, его беседа со своим компаньоном не соответствовала духу Рождества. Он выглядел удрученным, тогда как Натаниель неодобрительно хмурился, пресекая любую попытку втянуть его в разговор.
На Валерию, которая, казалось, за утренние часы уже далеко продвинулась в своих отношениях с драматургом, никак не действовало столь негостеприимное поведение хозяина дома, зато все остальные явно ощущали его. Стивен был откровенно угрюм, его сестра беспокойна, Матильда молчала, драматург нервничал, а Джозеф, движимый природной бестактностью, шутил по поводу отсутствия силы духа у всех остальных.
В конце концов мрачная атмосфера, которую он сам и создал, оказала благотворное действие на Натаниеля. То, что его собственное дурное расположение духа развеяло хорошее настроение его гостей, доставило ему огромное удовлетворение. Он чуть ли не потирал руки от радости. К тому времени, как все поднялись из-за стола, он уже настолько успокоился, что спросил, чем гости собираются развлекать себя днем.
Мод вышла из состояния задумчивого молчания и объявила, что, как обычно, пойдет к себе отдохнуть и, вполне вероятно, возьмет с собой свою книгу. Мысль о том, что жизнь императрицы вполне может быть темой для хорошей пьесы, все еще не покинула ее. Мод заметила, что будет трудно поставить путешествия этой сумасбродной леди.
- Но думаю, вы справитесь, - доброжелательно сказала она Ройдону.
- Виллогби не пишет пьесы такого рода, - заметила Паула.
- Дорогая, мне просто показалось, это может быть интересно, - ответила Мод. - Такая романтичная жизнь!
По выражению смертной скуки на лице гостей можно было догадаться, что "Жизнь императрицы Австрии" не самая лучшая тема для общей беседы, и Натаниель немедленно, с плохо скрываемым злорадством, начал проявлять к ней острый интерес. Поэтому все, исключая Стивена, который вышел из комнаты, вынуждены были еще раз прослушать рассказ о длинных волосах императрицы, о цирковых лошадях и о ревности великой герцогини.
- Кто бы мог подумать, - шепнула Матильда на ухо Мотисфонту, - что нас, плебеев, будет преследовать дух императрицы?
Он ответил ей быстрой легкой улыбкой, но ничего не сказал.
- Кто еще интересуется Елизаветой Австрийской? - нетерпеливо спросила Паула.
- Это история, дорогая, - пояснила Мод.
- Ненавижу историю. Я живу в настоящем.
- Если говорить о настоящем, - вмешался Джозеф, - кто поможет нам с Тильдой закончить елку?
Он бросил умоляющий взгляд на племянницу.
- О, Господи, ладно! - невежливо сказала Паула. - Кажется, мне придется это сделать. Хотя я думаю, что все это глупости.
Снова пошел снег, других развлечений не предполагалось, и Валерия с Ройдоном тоже присоединились к украшающим елку. Они пришли в бильярдную, чтобы послушать радио, но вскоре соблазнились видом сверкающих блесток, пакетиков с искусственным инеем и цветных свечей. Поначалу Ройдон был склонен прочитать лекцию о том, какое ребячество - придерживаться старых обычаев, а в данном случае имеет место тевтонский обычай, но, когда он увидел, как Матильда прилаживает подсвечник к ветке, он забыл, что все это его недостойно, и сказал:
- Дайте-ка я сделаю! Если оставить его здесь, он подожжет всю елку.
Валерия, обнаружив несколько коробок с проволочными снежинками, начала вешать их на ветки, время от времени восклицая:
- Посмотрите! Очень симпатично, правда? О, а здесь совсем ничего не висит!
Джозеф, как нетрудно было заметить, был на седьмом небе от счастья. Он победно улыбался Матильде, тер руки и бегал вокруг елки, преувеличенно восторгаясь работой каждого и подбирая упавшие игрушки, а падали они довольно часто. Ближе к чаю вошла Мод, сказала, что елка выглядит как картинка и что, оказывается, императрица была кузиной Людвига Баварского, того, который сошел с ума, вел себя как-то странно, но очень трогательно, и у него еще гостил Вагнер.
После неудачной попытки обсудить с Матильдой возможную продолжительность жизни Натаниеля Паула ворвалась в кабинет своего дяди во время его делового разговора с Мотисфонтом, после чего она в отвратительном настроении снова присоединилась к компании, занимающейся украшением елки. Она бросила несколько критических замечаний, на чем ее помощь и закончилась. Потом она только ходила по комнате, курила и рассуждала о том, что, если Натаниель собирается оставить ей деньги в завещании, она вправе получить их сейчас, не дожидаясь его смерти. Никто не обращал на ее слова никакого внимания, за исключением Матильды, которая посоветовала ей не делить шкуру неубитого медведя.
- Но он же убит! - сердито сказала Паула. - Дядя уже давно говорил, что оставит мне много денег. Мне они все сейчас не нужны. Меня устроит пара тысяч, и, в конце концов, что пара тысяч значит для дяди Ната?
Ройдон от этих слов пришел в смущение, сильно покраснел и притворился, что очень занят тем, что вставляет свечи в подсвечники.
Но ничто не могло остановить Паулу. Она продолжала мерить шагами комнату, произнося скучный монолог, который слушал один Джозеф. Стараясь утихомирить ее, он сказал, что хорошо понимает ее чувства, и начал вспоминать свои собственные ощущения в похожей ситуации, когда он должен был появиться в роли Макбета в Мельбурне.
- Давайте, давайте, Джо! Вы никогда не играли Макбета, - сказала Матильда.
Джозеф воспринял это достаточно спокойно, но настаивал на том, что играл все великие трагические роли. К несчастью, он не заметил, как в комнату вошла его жена. Матильда сразу же призвала ее опровергнуть эту явную ложь.
- Не помню, чтобы он когда-нибудь играл Макбета, - спокойно ответила Мод. - Он всегда был хорош в характерных ролях.
Все сразу же представили себе Джозефа в роли первого могильщика, даже у Паулы дрогнули в улыбке губы. Мод же, не замечая произведенного ею впечатления, вспомнила множество мелких ролей, которые принесли успех Джозефу, и бросила туманное обещание поискать тетрадь с вырезками - она куда-то ее засунула.
- Еще одна книга, которую надо стащить и тем самым избавиться от нее, - достаточно громко заметил Стивен прямо в ухо Матильде.
Та вздрогнула, потому что не слышала, как он вошел в комнату. Он стоял прямо за ее спиной, руки в карманах, во рту трубка. Он выглядел насмешливым и довольным, жизнь играла в глазах, а рот сложился в чуть заметную улыбку. Хорошо зная Стивена, Матильда предположила, что он возбужден ссорой, возможно, со своим дядей.
- Ну и дурак же ты, - резко сказала она.
Он посмотрел на нее, слегка подняв брови.
- Почему?
- Ты поссорился с дядей.
- А, это! Я всегда с ним ссорюсь.
- Но ведь ты, скорее всего, наследник.
- Понимаю.
- Нат тебе об этом сказал? - удивленно спросила она.
- Нет. Был проинструктирован дорогим дядей Джо.
- Когда?
- Вчера вечером, когда ты ушла к себе.
- Стивен, тебе Джо сказал, что Нат сделал тебя своим наследником?
Он пожал плечами.
- Ну, не совсем так прямо. Хитрые намеки, подмигивания и толчки в бок.
- Я думаю, что он знает. Ты должен последить за собой. Я не удивлюсь, если Нат передумает.
- Думаю, ты права, - равнодушно ответил он.
Она почувствовала внезапный укол отчаяния.
- Тогда зачем ты его раздражаешь?
Он вынул трубку изо рта и принялся разжигать ее снова. Его глаза блеснули на нее поверх трубки.
- Господь с тобой, я не раздражаю его! Он просто не любит мою суженую.
- А ты? - не удержавшись, потребовала она ответа.
Он посмотрел на нее, явно довольный ее необычным смущением.
- Очевидно.
- Извини! - коротко сказала она и отошла.
Она почти что зло принялась поправлять свечи на елке. Нельзя никогда до конца понять Стивена. Он может быть влюблен в Валерию; может быть, влюбленность уже прошла; может быть, он просто упрямится. Неужели он так глуп, чтобы из-за своего ослиного упрямства выпустить из рук состояние? Ни один мужчина не может быть настолько глуп, цинично решила Матильда. Она искоса взглянула на Стивена и подумала: "А он может. Он в таком настроении, что может сделать любую глупость. Как мои бультерьеры: лают, кусаются, ищут ссоры, всегда уверены, что должны лезть в драку, даже если другие собаки настроены миролюбиво. О, Стивен, почему ты такой осел?"
Она снова посмотрела на него, на этот раз открыто, потому что его внимание было обращено не на нее, он смотрел на Валерию, которую Джозеф увлек в один из оконных проемов. Он не улыбался, но, как казалось Матильде, наслаждался какой-то внутренней мыслью. Она подумала: "Нет, ты не осел. Не уверена, что ты не сам дьявол во плоти. Холодный, с извращенным чувством юмора. Хотела бы я знать, что ты думаешь!" Потом в ее голове пронеслась мысль: "Зачем я только приехала сюда?!"
Как бы отвечая ей, Паула внезапно произнесла:
- О, Боже! До чего я ненавижу этот дом!
Стивен зевнул.
- Почему? - спросил Ройдон.
Она вынула окурок из длинного мундштука и бросила его в камин.
- Не могу выразить этого словами. Если я скажу, что в этом воздухе витает зло, вы будете смеяться.
- Нет, я не буду, - серьезно ответил он. - Я верю в то, что человеческие страсти влияют на окружающую обстановку. Ты очень чувствительна, я всегда это в тебе подозревал.
- Нет, Виллогби, не надо! - вмешалась Валерия, немедленно прервав свое уединение с Джозефом. - Из-за вас я чувствую себя просто ужасно! Мне все время кажется, будто кто-то стоит за моей спиной.
- Какие глупости, молодые люди, какие глупости! - настойчиво сказал Джозеф. - В Лексхэме нет привидений, уверяю вас!
- А, привидения! - Паула презрительно пожала плечами.
- Всегда считала, - предположила Мод, - что игра воображения объясняется нездоровой печенью.
Паулу так возмутило это замечательное предположение, что Матильда, стараясь избежать взрыва, поспешно сказала, что пришло время для чая. Джозеф немедленно поддержал ее и принялся выгонять всех из комнаты, убеждая, что всем надо "умыться и причесаться". Сам же он сделал бы несколько заключительных штрихов и просил бы Валерию помочь ему все закончить.
Еще оставались два рулона серпантина, большой бумажный колокольчик, ветка омелы, молоток и коробка кнопок. Валерии уже надоели рождественские украшения, и она приняла эти предметы несколько сердито, произнеся:
- Разве здесь еще недостаточно?
- Осталась лестница, - объяснил Джозеф. - Она выглядит так голо. Я хотел украсить ее до завтрака, но вмешался рок.
- Жаль, что он не вмешался раньше, - сказал Стивен, выходя из комнаты вслед за Матильдой.
Джозеф шутливо погрозил ему кулаком и снова взялся за стремянку.
- Стивен думает, что я ужасный старый вандал, - сказал он Валерии. - Боюсь, старина меня действительно не привлекает. Вы скажете, я простак, но я совсем не стыжусь этого, совсем! Мне нравится, когда вокруг весело и приятно, мне безразлично, построена эта лестница во времена Кромвеля или королевы Виктории.
- Наверное, этот дом очень старый, - сказала Виктория, с легким интересом взглянув на пролет лестницы.
- Да, в своем роде достопримечательность, - ответил Джозеф, поднимаясь на четыре шаткие ступеньки, которые вели к первой площадке, и стараясь установить на ней стремянку. - Да, похоже, это непросто. Я думал, что, если дотянуться до этой люстры, можно повесить там колокольчик.
- Мистер Хериард, наверное, очень богат, я так думаю, - сказала Валерия, следуя ходу своих мыслей.
- Ужасно! - подтвердил Джозеф, подмигивая ей.
- Интересно… - она заикнулась и слегка покраснела.
Джозеф на мгновение замолчал, потом сказал:
- Дорогая моя, наверное, я знаю, что вам интересно. Хотя мне и не очень хочется говорить на эту тему, но я весь день собирался немного потолковать с вами об этом.
Она подняла на него вопросительный взгляд.
- Да, пожалуйста! Я хочу сказать, вы можете говорить со мной о чем угодно, я все понимаю.
Он снова спустился по лестнице, сошел с нее и взял Валерию за руку.
- Полагаю, вы поняли, что я питаю слабость к Стивену.
- Да, я знаю, вы такой удивительный, - сказала Валерия.
Поскольку отношение Стивена к своему дяде было бесцеремонным и доходило до грубости, это замечание было еще глупее, чем выглядело на первый взгляд.
- Я понимаю Стивена! - сказал Джозеф, на глазах переходя от образа игривого дядюшки к образу мудрого наблюдателя жизни. - Понимать - значит прощать.
- Я всегда думала, как это верно, - сказала Валерия и добавила после минутного размышления: - Но разве Стивен, я имею в виду, он что-нибудь?..
- Нет, нет! - поспешно ответил Джозеф. - Но жизнь у старины Стивена нелегкая! Ну, ко мне она тоже не была добра, и, наверное, это помогает мне понимать его.