Вы все время слушали исключительно терпеливо и прилежно. Я понимаю, что не должен злоупотреблять вашим вниманием, но сейчас я прошу о внимании особом, так как мы подходим ко дню смерти Филипа Бойза.
Старик оперся обеими руками на пачку заметок и слегка наклонился вперед. В сущности, эти листки были ему ни к чему - все это он помнил наизусть, хотя всего три дня назад ничего не знал об этом деле. Время расслабленно-сентиментальных воспоминаний о золотом детстве и розовой юности еще не пришло к нему: он владел настоящим, цепко держал его в своих морщинистых руках с серыми подагрическими ногтями.
И в этом деле он был уверен: логика, умелая аргументация, опыт - вот что помогало ему, собрав в кулак и сопоставив факты, припереть виновного к стене - вот этими самыми руками.
- Филип Бойз и мистер Воэн вернулись в город вместе вечером девятнадцатого, и тогда, вне всякого сомнения, Бойз был совершенно здоров. Он ночевал у мистера Воэна, и они позавтракали вместе, как обычно, яичницей с беконом, тостами, джемом и кофе. В одиннадцать часов Бойз выпил пива, сказав, что сорт "Гиннесс" ему полезен. В час дня был обычный ленч в клубе, а потом он сыграл несколько сетов в теннис с мистером Воэном и другими друзьями. Кто-то из игроков заметил вслух, что Харлич очень помог Бойзу, и тот ответил, что действительно чувствует себя намного лучше.
В половине восьмого он отправился обедать к своему кузену, мистеру Норману Эркварту. Ничего необычного в его поведении или внешнем виде не было замечено ни мистером Эрквартом, ни девушкой, которая прислуживала за столом. Обед был подан ровно в восемь, и я думаю, было бы неплохо, если бы вы это записали (если вы еще этого не сделали), а также все, что было съедено и выпито.
Кузены обедали вдвоем и сначала выпили по стакану шерри. Это было превосходное "Олерозо" 1847 года, прислуга налила его в графин из только что распечатанной бутылки и разлила по стаканам, когда мужчины расположились в библиотеке. Мистер Эркварт сохраняет достойный старинный обычай держать горничную для обслуживания за столом, и таким образом по этой части вечера у нас есть два свидетеля. Вы слушали показания свидетельницы Ханны Уэстлок, и, я думаю, вы согласитесь, что она произвела впечатление человека разумного и наблюдательного.
Итак, сначала было шерри. За ним последовал холодный бульон, который Ханна Уэстлок брала из супницы, стоявшей на буфете, - крепкий и застывший, как прозрачное желе. Мужчины отведали его, а потом бульон был доеден на кухне поварихой и мисс Уэстлок.
После бульона был подан палтус под соусом. Порции по тарелкам снова раскладывали на буфете, обоим был предложен соусник. Остатки блюда были также доедены на кухне.
Затем последовал poulet au pot, то есть цыпленок, кусочками тушенный с овощами в горшочке. Кузены съели понемногу, остальное доела прислуга.
На закуску был сладкий омлет, приготовленный самим Филипом Бойзом в жаровне, непосредственно за столом. И мистер Эркварт, и Филип Бойз строго следовали правилу есть омлет сразу же после приготовления - должен сказать, что это прекрасное правило, и я рекомендую его всем, ибо иначе омлет застывает. Были принесены четыре целых яйца, мистер Эркварт разбил их одно за другим в миску и добавил сахар, просеяв его через ситечко. Затем он передал миску мистеру Бойзу со словами: "Ты настоящий мастер по части омлетов, Фил, действуй". Затем Филип Бойз взбил яйца с сахаром, а когда омлет в жаровне был готов, полил его горячим вареньем, поданным Ханной Уэстлок, сам разделил его на две порции и передал одну мистеру Эркварту, оставив себе другую.
Я привел вам все эти подробности, чтобы вы помнили: у нас есть доказательства, что все блюда за обедом ели два человека, а в большинстве случаев - четыре. Омлет - единственное блюдо, которое не побывало на кухне, - его приготовил Филип Бойз и разделил за столом с кузеном. Ни мистер Эркварт, ни мисс Уэстлок, ни кухарка миссис Петтикан после этого обеда не почувствовали никакого недомогания.
Я должен также упомянуть, что к обеду было подано вино, которое Филип Бойз выпил один, - это прекрасное старое бургундское в оригинальной бутылке. Мистер Эркварт откупорил и передал бутылку Филипу Бойзу, сказав, что сам он пить не будет, поскольку врачи не советовали ему употреблять спиртное за обедом. Филип Бойз выпил два стакана, а остатки вина в бутылке, к счастью, сохранились. Как вы уже слышали, позднее вино было проверено и найдено вполне безвредным.
Итак, мы приближаемся к девяти часам вечера. После обеда был предложен кофе, но Бойз отказался от него: во-первых, он не очень любил кофе по-турецки, а во-вторых, он ожидал, что Хэрриет Вейн предложит ему чашечку кофе. В девять пятнадцать Бойз выходит из дома мистера Эркварта и на такси едет к дому номер 10 по Доути-стрит, где снимает квартиру Хэрриет Вейн. Это расстояние около полумили. Мы знаем от самой Хэрриет Вейн, от миссис Брайт, живущей на первом этаже, и от полицейского констебля (личный номер - Д-1234), который в это время проходил по улице, что в двадцать пять минут десятого Филип Бойз стоял на крыльце и звонил в квартиру подсудимой. Она ожидала его и сразу же впустила в дом.
Свидание, естественно, происходило наедине, и у нас нет о нем других сведений, кроме тех, которые дала подсудимая. По ее словам, как только Бойз вошел, она предложила ему "чашку кофе, который уже был готов и стоял на плите". Уважаемый прокурор тут же спросил, где находился готовый кофе. Подсудимая, видимо не совсем понимая цель вопроса, ответила: "На плите, чтобы был горячий". Когда вопрос был сформулирован иначе, она объяснила, что кофе был в кастрюльке, и именно она стояла на конфорке газовой плиты. Тогда прокурор напомнил подсудимой ее слова, сказанные ранее в полиции: "У меня была приготовлена чашка кофе к его приходу". Вы, конечно, понимаете важность этого заявления. Если кофе был налит в чашки до приезда покойного, то нетрудно было заранее положить яд в одну из чашек и предложить ее Филипу Бойзу; но, если подсудимая разливала кофе в его присутствии, сделать это было значительно труднее, хотя все-таки возможно, когда внимание Бойза было чем-то отвлечено. Подсудимая объяснила, что под словами "чашка кофе" она просто имела в виду "определенное количество кофе". Судите сами, является ли такая форма выражения обычной и естественной. По ее словам, покойный не клал в кофе ни молока, ни сахара. Мистер Эркварт и мистер Воэн также подтверждают, что обычно после обеда он пил черный кофе без сахара.
По свидетельству подсудимой, разговор не был приятным. Обе стороны высказывали упреки, и в десять часов или около того Филип Бойз выразил желание уехать. Она говорит, что он выглядел неважно и признался, что нехорошо себя чувствует, добавив, что ее поведение очень его расстроило.
В десять минут одиннадцатого - и я хочу, чтобы вы записали это время, - к Бурку, водителю такси, находившемуся на стоянке на Гилфорд-стрит, подошел Филип Бойз и попросил отвезти его на Вобурн-сквер. Водитель заявляет, что говорил Бойз быстро и отрывисто, как человек, который болен или чем-то расстроен. Когда такси остановилось перед домом мистера Эркварта, Бойз не вышел, и Бурк открыл дверцу, чтобы выяснить, в чем дело. Он обнаружил, это его пассажир скорчился в глубине салона, прижав ладонь к животу, а его бледное лицо покрыто испариной. Таксист спросил его, не плохо ли ему, на что тот ответил: "Да, ужасно". Он помог пассажиру выбраться из такси и звонил, поддерживая пассажира одной рукой, пока они стояли на крыльце. Дверь открыла Ханна Уэстлок. Филип Бойз едва смог сделать несколько шагов. Он согнулся почти вдвое, со стоном упал в кресло в холле и попросил бренди. Ханна принесла ему из столовой крепкого бренди с содовой, и, выпив его, Бойз достаточно овладел собой, чтобы достать из кармана деньги и расплатиться с таксистом.
Ему все еще было очень плохо, и Ханна Уэстлок вызвала из библиотеки мистера Эркварта. Он сказал Бойзу: "Привет, старина! Что с тобой?" Бойз ответил: "Кто его знает. Я ужасно себя чувствую. Неужели это был цыпленок?" Мистер Эркварт сказал, что он так не думает, - он не заметил, чтобы с ним было что-то не так, а Бойз ответил, что, возможно, это один из его обычных приступов, хотя он никогда раньше не чувствовал ничего подобного. Его отвели наверх, уложили в постель, а по телефону вызвали доктора Грейнджера, который жил неподалеку.
Еще до прибытия врача у больного началась неукротимая рвота. Доктор Грейнджер диагностировал острый приступ гастрита. У больного была высокая температура, частый пульс, болезненный при надавливании живот, но врач не обнаружил никаких признаков, указывающих на аппендицит или перитонит. Поэтому он вернулся к себе в кабинет и приготовил смесь бикарбоната калия, апельсиновой настойки и хлороформа, чтобы остановить рвоту, - и никаких других лекарств не назначил.
Но рвота продолжалась и на следующий день, поэтому на помощь доктору Грейнджеру был вызван доктор Уэар, который наблюдал пациента раньше и был лучше знаком с особенностями его организма.
Судья посмотрел на часы:
- Время идет, а так как нам нужно еще подробно вспомнить медицинские свидетельства, я объявляю перерыв в заседании на ленч.
- Он объявляет, - сказал достопочтенный Фредди, - предварительно постаравшись отбить у слушателей аппетит. Или все-таки перекусим? А, Уимзи?
Но сэр Уимзи словно оглох. Мрачный, он направился в глубь зала суда, где сэр Импи Биггс разговаривал со своими помощниками.
- Кажется, он взволнован, - задумчиво сказал мистер Арбатнот. - Я думаю, он пошел туда с какой-то целью. И зачем только я пришел на это дурацкое шоу? Скучища, знаете ли, а девушка даже не симпатичная. Вряд ли я вернусь сюда после ленча.
Он выбрался из многолюдного зала и оказался лицом к лицу со вдовствующей герцогиней Денверской - очаровательной матушкой лорда Питера.
- Пообедаем вместе, герцогиня, - предложил Фредди с надеждой в голосе. Она ему очень нравилась.
- Я жду Питера, спасибо, Фредди. Такое интересное дело, и люди тоже интересные, не правда ли, хотя я не знаю, что сделают из всего этого присяжные, у них у всех лица похожи на куски ветчины, примерно столько же интеллекта... ну, кроме художника, у того лицо просто отсутствует, да еще этот ужасный галстук и бородка, как у Христа, только не у настоящего, а у того, итальянского, что в розовой юбке и голубом плаще. А там, это не мисс Климпсон, которая работает у Питера? Интересно, как она сюда попала?
- Я слышал, он снял ей помещение где-то неподалеку с машинописным бюро и квартирой этажом выше, - сказал Фредди, - а она проворачивает все эти его благотворительные выдумки. Забавная она, правда? Как будто сошла со страниц журнала девяностых годов. Но для его работы она - в самый раз.
- Да, это так благородно - отвечать на все эти сомнительные объявления, и потом, нужна смелость, чтобы разоблачить этих людей, а некоторые из них - такие ужасные сальные типы, я не удивлюсь, если среди них есть и убийцы, знаете, с этими автоматическими штуками и дубинками в каждом кармане, и очень может быть - у каждого дома в духовке куча костей, как у Лэндрю, а он придумал очень умно, правда? И такие женщины - некоторые так легко говорят о них, что они прирожденные убийцы, но, конечно, они этого не заслуживают, и, возможно, Они просто нефотогеничны, бедняжки.
"Речь герцогини еще более бессвязна, чем обычно", - подумал Фредди. А она, говоря все это, смотрела на своего сына с необычным для нее беспокойством.
- Отлично снова увидеть старину Уимзи, не так ли? - сказал Фредди с теплотой в голосе. - Вы же знаете, он прекрасно во всем этом разбирается и постоянно по уши в этих делах. А как только попадает домой, начинает неистовствовать - это совершенно естественная разрядка.
- Ну а это одно из дел главного инспектора Паркера, то, что слушается сегодня, они же с Питером такие друзья, вы знаете, как Давид и Бершеба, или Даниил и - кто?..
Однако этот вопрос так и остался невыясненным - к ним подошел Уимзи и нежно накрыл своей ладонью руку матери:
- Мне очень жаль, мама, что заставил тебя ждать, но я должен был сказать Бигги пару слов. Дело у него идет ужасно, а судья Джеффри, кажется, уже примерил черную шапочку для объявления смертного приговора. Я собираюсь домой, чтобы сжечь свои книги. Не кажется ли вам, что стало опасным знать слишком много о ядах? Будь ты чистым, как лед, и непорочным, как снег, тебе не удастся избегнуть Олд-Бейли.
- Что-то не похоже, что эта девушка так чиста и непорочна, - заметил Фредди.
- Тебе бы находиться среди присяжных, - необычно зло ответил Уимзи. - Готов поспорить, что именно это они говорят в данный момент. Убежден, что старшина присяжных - трезвенник, я видел, как в их комнату понесли имбирное пиво, одна надежда, что оно взорвется, и все его внутренности вылетят через дыру в черепе.
- Хорошо, хорошо, - успокоил его мистер Арбатнот. - Кому нужно сейчас выпить, так это тебе.
Глава 2
Стихла суета вокруг мест, вновь появились присяжные, на своей скамье возникла подсудимая, занял кресло судья. С красных роз опало несколько лепестков. Скрипучий голос продолжал:
- Господа присяжные! Я думаю, нет необходимости подробно останавливаться на развитии болезни Филипа Бойза. Двадцать первого июня пригласили медсестру, и в течение этого дня доктора трижды навещали пациента. Ему становилось все хуже; в организме не удерживались никакие лекарства, так как у него были постоянные рвота и понос. На следующий день, двадцать второго июня, его состояние еще ухудшилось: усилились боли, пульс ослабевал, кожа вокруг рта стала сухой и шелушилась. Доктора уделяли ему максимум внимания, но ничем не могли помочь. Вызвали его отца; сын был в сознании, он еще мог говорить и в присутствии отца и сестры Уильямс сделал следующее заявление: "Я умираю, отец, и я рад, что все кончено. Хэрриет теперь избавится от меня - я и не знал, что она меня так ненавидит". Это была весьма примечательная речь, и следует подумать о двух ее различных интерпретациях. Вы сами должны решить, что он имел в виду: "Ей удалось избавиться от меня; я не знал, что она ненавидит меня настолько, чтобы отравить", или: "Когда я осознал, что она так ненавидит меня, я понял, что не хочу больше жить". Но, возможно, он не имел в виду ни того, ни другого. Когда люди серьезно заболевают, у них иногда появляются бредовые идеи, бывает, что их сознание блуждает.
Стоит помнить, однако, что невыгодно слишком многое считать самим собой разумеющимся. И все же эти слова являются частью показаний, и вы вправе принять их во внимание.
В течение ночи он становился все слабее, потерял сознание, а в три часа, не приходя в себя, умер. Это случилось в ночь на двадцать третье июня.
Вплоть до этого времени ни у кого не возникало никаких подозрений. И доктор Грейнджер, и доктор Уэар пришли к выводу, что причиной смерти стал острый гастрит, и мы не вправе обвинять их: это вполне соответствовало и симптомам, и истории болезни пациента. Свидетельство о смерти было выдано в обычном порядке, и похороны состоялись двадцать восьмого июня.
Затем произошло нечто, что иной раз случается в подобных ситуациях: кто-нибудь начинает говорить. В данном конкретном случае говорить начала сестра Уильямс, и, хотя вы можете счесть это совершенно неподобающим для медсестры, все же тот факт, что она заговорила, оказался добрым делом. Конечно, она должна была сказать доктору Уэару или доктору Грейнджеру о своих подозрениях вовремя. Но, по мнению врачей, это не предотвратило бы летальный исход: если бы они узнали об отравлении и даже выяснили, что причиной смерти является именно мышьяк, они бы не смогли сделать ничего больше того, что уже было сделано, чтобы спасти жизнь этого несчастного. А произошло следующее: сестра Уильямс на последней неделе июня была послана к другому пациенту доктора Уэара, который, по случайности, принадлежал к тем же литературным кругам в Блумсбери, что и Филип Бойз и Хэрриет Вейн. Находясь там, сестра в разговоре о Филипе Бойзе высказала мнение, что это было похоже на отравление, и она даже упомянула мышьяк. Ну, вы знаете, как распространяются подобные слухи. Один человек говорит другому, потом это обсуждается на чаепитиях и коктейлях, и очень скоро история становится известна всем, люди начинают называть имена и высказывать мнения. Об этом стало известно мисс Мэрриотт и мисс Прайс, это достигло также ушей мистера Воэна. Мистер Воэн был чрезвычайно удивлен и подавлен смертью Филипа Бойза: ведь он был вместе с ним в Уэльсе и знал, сколь улучшилось на отдыхе его здоровье. Кроме того, он был совершенно уверен в жестокости Хэрриет Вейн по отношению к его другу и почувствовал, что необходимо что-то предпринять. Он пошел к мистеру Эркварту и рассказал ему всю историю. Мистер Эркварт, адвокат, склонный с осторожностью относиться к различным слухам и подозрениям, сказал мистеру Воэну, что выдвигать голословные обвинения против людей неразумно, так как это может обернуться клеветой. Вместе с тем он, естественно, почувствовал неловкость из-за того, что подобные разговоры ведутся о родственнике, умершем в его доме. И он - весьма разумно - решил проконсультироваться с доктором Уэаром и посоветовать ему, если тот вполне уверен, что причиной смерти был несомненно гастрит, сделать замечание сестре Уильямс и тем положить конец разговорам. Доктор Уэар, естественно, был очень удивлен и огорчен, но поскольку предположение было высказано, он не мог отрицать, что - если принимать во внимание одни лишь симптомы - теоретическая возможность подобного существует, так как симптомы отравления мышьяком и острого гастрита практически неразличимы.
Когда об этом сообщили мистеру Воэну, он укрепился в своих подозрениях и написал мистеру Бойзу-старшему, советуя предпринять расследование. Отец был конечно же потрясен и сразу заявил, что этим необходимо заняться. Он знал о связи сына с Хэрриет Вейн, как и о том, что она не справлялась о здоровье Филипа и не пришла на похороны; ее бессердечие поразило его. В конце концов он обратился в полицию и получил разрешение на эксгумацию.
Вы уже слышали о результатах анализа, проведенного сэром Джеймсом Лаббоком и мистером Стивеном Фордайсом. Попутно состоялась дискуссия о методах анализа и путях распространения мышьяка в организме, но, я полагаю, нам нет нужды вникать в эти технические детали.
При эксгумации были взяты желудок, кишечник, почки, печень и части других органов и тканей. Исследование показало, что все они содержат мышьяк. По концентрации мышьяка, обнаруженного в данных фрагментах, было вычислено, сколько яда содержалось во всем теле, с поправкой на определенный объем мышьяка, выведенный из организма рвотой, поносом и через почки, учитывая, что почки играют очень большую роль в удалении именно этого яда. В результате они пришли к заключению, что приблизительно за три дня до смерти в организм поступила фатальная доза; мышьяка - возможно, четыре или пять гран.
Мышьяк проходит через организм очень быстро, особенно если он принят с едой или непосредственно после еды, - он раздражает слизистую оболочку внутренних органов и ускоряет процессы выделения. Действие будет еще скорее, если мышьяк был принят в жидком, а не в порошкообразном виде. Если мышьяк был принят с едой или сразу после еды, то практически весь он будет удален из организма в течение двадцати четырех часов. Таким образом, в нашем случае сам факт обнаружения мышьяка свидетельствует о: том, что в свое время в организм была введена огромная доза этого яда.