Все то, о чем я вам рассказываю, произошло два года назад. Теперь, оглядываясь на прошлое и оценивая его должным образом, я понимаю, что проявил непростительную слабость характера. Это сфабрикованное дело и тюрьма сломили мою волю. Я не был грубым и злым. Меня обуяла жалость к самому себе.
Окажись я более решительным, я бы продал бунгало, уехал с Ниной куда-нибудь подальше, где меня не знают, и начал бы новую жизнь. Вместо этого я продолжал таскаться в поисках несуществующей работы и строить из себя великомученика.
Еще десять дней я впустую шатался по городу. Нине я говорил, что весь день ищу работу, но это была ложь. Наведавшись в одно-два места и получив отказ, я искал прибежища в ближайшем баре.
Когда я работал репортером, меня не очень тянуло на выпивку, но теперь я стал крепко закладывать. Виски сделалось для меня чудодейственным средством. Стоило пропустить пять-шесть порций, как от моей тревоги не оставалось и следа. Мне было наплевать, есть у меня работа или нет. Я мог, вернувшись домой, спокойно наблюдать, как Нина корпит над своей керамикой, и при этом не чувствовать себя нахлебником. Я даже обнаружил, что под градусом легче врется.
- Сегодня утром я виделся с одним парнем, - говорил я ей. - Похоже на то, что мы столкуемся. Он хочет, чтобы я написал серию статей о его гостинице, но вначале ему нужно заручиться согласием своего партнера. Если дело выгорит, я буду иметь больше трех сотен в неделю.
Не было никакого парня, никакого партнера и никакой гостиницы, но эта ложь была мне необходима, чтобы сохранить собственное "я" и не уронить себя в глазах Нины. Даже когда мне пришлось просить у нее десятку, я и тут попытался спасти свое лицо, сказав ей, что со дня на день буду при деньгах.
Но ложь не выдерживает долгого употребления, и через некоторое время мне стало ясно, что Нина догадывается об истинном положении вещей. Если бы она хоть раз уличила меня во лжи, возможно, я отбросил бы свои беспочвенные надежды, но она этого не сделала, и я продолжал пить, продолжал врать и продолжал болтаться без дела.
И вот в один прекрасный день, когда я сидел в баре на берегу океана, началась та самая заваруха, о которой я хочу вам рассказать.
Дело шло к вечеру. После восьми порций виски меня разобрало, и я нацеливался на девятую.
Бар был маленький, тихий и немноголюдный. Мне там нравилось. Никто не мешал мне сидеть за угловым столиком у открытого окна и глазеть на пляж. Я регулярно посещал его уже пять дней. Бармен, дюжий малый с лысой головой, знал меня. Похоже, он понимал, почему мне требовалось выпить. Как только я приканчивал очередную порцию виски, он приносил мне другую.
В баре почти никто не засиживался. Редкий посетитель, будь то мужчина или женщина, выпивал на скорую руку и через несколько минут уходил. Они были вроде меня - одинокие, неприкаянные, убивающие время.
В углу по соседству с моим столиком незаметно приткнулась телефонная кабинка, которой постоянно пользовались. Звонили мужчины, женщины, подростки. Кабинка была самым оживленным местом в баре.
Потягивая виски, я наблюдал за ней, чтобы хоть чем-то занять свои мысли. Интересно бы знать, думал я под хмельком, кто эти люди, которые закрывают за собой застекленную дверь кабинки, с кем они говорят. Я следил за выражением их лиц, когда они разговаривали - кто с улыбкой, кто с раздражением, а кто с таким видом, словно бы неубедительно врал; наверно, и я врал с таким же видом. Это было все равно, что смотреть на сцену.
Бармен поставил передо мной девятую порцию виски и продолжал стоять у стола, а это означало, что надо платить по счету. Я протянул ему свою последнюю пятерку. Он сочувственно ухмыльнулся, вручая мне сдачу. Он как бы говорил, что пора и честь знать. Мне хотелось встать и врезать ему по толстой глупой роже. Когда я взял сдачу и начал искать мелкую монетку, чтобы дать ему "на чай", он ухмыльнулся еще шире и поспешил к себе за стойку.
Когда до меня дошло, что в его глазах я просто-напросто пьянчуга, мне стало до чертиков стыдно. Мне стало так стыдно, что я готов был выскочить из бара и броситься под первый попавшийся автомобиль, но для такого конца требовалось мужество, а я оставил его в камере номер 114. Да и зачем бросаться под какой-то автомобиль, когда можно остаться на месте и продолжать бездумно накачиваться? Так было лучше и проще.
В этот момент в бар вошла женщина в больших темно-зеленых очках, одетая в облегающую водолазку канареечного цвета и белые брюки. В руке у нее была желто-белая сумочка. Она направилась к телефонной кабинке и закрылась в ней.
Она сразу привлекла мое внимание своими крутыми упругими бедрами. Проходя к телефону, она так вертела задом, что не оставила бы равнодушным даже непьющего добропорядочного мужчину.
Я не был ни тем, ни другим, так что мог пялиться на нее сколько влезет. Когда нижняя часть ее тела скрылась от моего взгляда за дверью кабинки, я перевел глаза на ее лицо.
Это была блондинка лет тридцати трех, с резкими, несколько холодными чертами, но в целом очень и очень привлекательная на любой вкус.
Я отпил половину своей девятой порции и продолжал наблюдать. Трудно было сказать, довольна она или нет разговором по телефону. Судить об этом по выражению ее лица мешали большие темные очки, но разговор был короткий и деловой. Она оставалась в кабинке ровно минуту, затем прошла мимо меня к выходу, не глядя по сторонам. Еще несколько приятных секунд я провожал глазами ее прямую спину и крутые бедра, пока за ней не захлопнулась дверь.
Не будь я женат, думал я спьяну, можно было бы закрутить с ней роман. Женщина с такой фигурой, осанкой и красотой должна быть чудо как хороша в постели. Если это не так, то жизнь еще больший обман, чем я себе представлял.
Интересно, кто она. На ней был дорогой туалет. Такую желто-белую сумочку не купишь на распродаже.
ЖЕЛТО-БЕЛАЯ СУМОЧКА!
Она вошла с ней в кабинку, но я не помнил, чтобы она держала ее в руке, когда выходила.
Я был уже в таком состоянии, когда трудно собраться с мыслями. У меня даже лицо перекосило от напряжения. Нет, я точно помнил: она вошла в кабинку с сумочкой в правой руке, а когда вышла оттуда, в руках у нее ничего не было.
Я допил виски, затем дрожащей рукой зажег сигарету. Далась тебе эта сумочка, подумал я. Скорей всего, ты ее просто не заметил.
Неожиданно сумочка приобрела для меня важное значение. Мне захотелось доказать самому себе, что я еще не окончательно окосел.
Я с трудом поднялся на ноги, подошел к телефонной кабинке и дернул дверь. Сумочка преспокойно стояла на полке.
Ну, парень, сказал я себе, ты трезвый как стеклышко. Ты сразу увидел, что она забыла свою сумочку. Ты можешь пить… ну, как это… пить не пьянея.
Теперь ты должен, продолжал я рассуждать сам с собой, заглянуть в сумочку и узнать, кто она такая. Затем взять сумочку и сказать бармену, что она забыла ее в телефонной кабинке - обязательно сказать, а то еще зацапает какой-нибудь полисмен, если заметит тебя на улице с дамской сумочкой. А так ты скажешь бармену, что понес сумочку к ней домой. Может, получишь в награду что-нибудь побольше, чем поцелуй - как знать, как знать?
Надо же было так нализаться.
Я шагнул в кабинку, затворил за собой дверь и бросил взгляд через плечо. Только убедившись, что никто за мной не следит, я взял сумочку и открыл ее. Вот так, бывший арестант Барбер - никакого риска, всегда настороже!
Загородив своей широкой спиной дверь кабинки, я снял трубку, прижал ее к уху - ловко, да? - и обследовал содержимое сумочки. Я обнаружил там золотой портсигар, золотую зажигалку, бриллиантовую брошь ценой тысячи полторы, если не больше, водительские права и толстую пачку денег. Судя по верхней купюре в пятьдесят долларов, эта симпатичная пухленькая пачечка тянула на пару тысяч.
При виде таких денег меня бросило в жар.
Портсигар, зажигался и бриллиантовая брошь меня не интересовали, с любым из этих предметов можно было влипнуть. А вот к толстой пачке денег я почувствовал неопределимую тягу.
С такими деньгами в кармане мне не придется завтра утром просить у Нины пятерку. Мне не придется делать этого ни завтра, ни послезавтра, ни когда-нибудь еще. Этих денег мне хватит надолго даже при ежедневных выпивках, а к тому времени, когда они разойдутся, я успею найти себе работу.
Меня здорово развезло. Я был не только пьян, я был деморализован. Если эта богатая женщина оказалась такой разиней, что забыла деньги в телефонной кабинке, пусть пеняет на себя.
Откуда-то издали до меня донесся мой собственный еле слышный голос: ты что, совсем чокнулся? Ведь это кража. Если ты попадешься, тебя с твоей судимостью упекут на десять лет. Положи на место эту чертову сумку и убирайся отсюда! Что на тебя нашло? Захотел еще десять лет тюрьмы?
Но голос был слишком слабый, чтобы я к нему прислушался. Мне нужны были эти деньги, и взять их не составляло никакого труда. Все, что требовалось сделать - это переложить их к себе в карман, закрыть сумочку, поставить ее на место и незаметно исчезнуть.
Бармен не мог меня видеть. Телефоном постоянно пользовались разные люди. Это мог сделать любой и каждый.
Деньги сами плыли в руки - может, и не две тысячи, но около того.
Они мне были нужны, нужны позарез, и я их взял.
Я положил деньги к себе в карман и закрыл сумочку. Сердце стучало как бешеное, и я чувствовал себя тем, кем и был - вором. Я все еще держал сумочку в руке, когда в маленьком зеркале над телефоном уловил какое-то движение. Я посмотрел в зеркало.
Она стояла возле кабинки у меня за спиной и наблюдала за мной. В зеркале плясали зеленые пятнышки света, отражаемого ее очками.
Глава вторая
I
Когда на вас обрушивается удар, сжимающий сердце, парализующий мозг и леденящий кровь, вы наполовину умираете. Я стоял полумертвый от страха, зажав сумочку в руке и тупо уставившись в зеркало на задней стене кабинки, в котором отражались огромные зеленые стекла очков.
Я сразу отрезвел. Пары виски, затуманившие мне голову, как ветром сдуло. Сейчас она позовет бармена, он найдет пачку денег у меня в кармане, вызовет полисмена, и тогда пиши пропало - меня сволокут обратно в камеру, но уже не на четыре года, на этот раз срок будет куда больше.
Легкий стук пальцами по стеклу вывел меня из столбняка. Я поставил сумочку на полку, повернулся и открыл дверь.
Женщина чуть отступила в сторону, чтобы я мог выйти.
- Если не ошибаюсь, я забыла здесь сумку… - сказала она.
- Не ошибаетесь. Я как раз собирался отдать ее бармену.
У меня мелькнула мысль, что в моем положении лучше всего рвануть к выходу и выскочить на улицу, пока она не успела открыть сумочку и обнаружить пропажу. На улице я смог бы выбросить деньги, а там доказывай, что я их взял.
Я двинулся было мимо нее, но тут же остановился, когда увидел, что бармен вышел из-за стойки и отрезал мне путь к выходу. Он приближался к нам, не сводя с меня настороженного взгляда, и его мощная фигура все время находилась между мной и дверью.
- Этот парень беспокоит вас, мадам? - учтиво обратился он к женщине.
Она медленно повернула голову. У меня было такое впечатление, что она в любой ситуации сохранила бы выдержку и хладнокровие.
- Да нет, зачем же. Я по рассеянности забыла здесь свою сумку. Этот джентльмен собирался отдать ее вам, чтобы она не пропала.
- Вы уверены? - Бармен подозрительно покосился на меня. - Ну, ладно, раз он так говорит…
Я стоял как манекен. Во рту у меня так пересохло, что я ничего не мог сказать, даже если бы знал, что говорить.
- В сумке что-нибудь ценное, мадам? - спросил бармен.
- Да. Так глупо, что я ее забыла.
У нее был чистый и твердый голос. Я смутно подумал, что глаза ее, спрятанные за темными стеклами очков, должны быть такими же твердыми.
- Не лучше ли вам проверить, все ли на месте? - сказал бармен.
- Пожалуй, вы правы.
Я подумал, не выручит ли меня молниеносный прямой правой, но тут же решил, что ничего из этого не выйдет. Бармену, судя по его виду, в свое время перепало много молниеносных прямых, и они явно пошли ему на пользу.
Она прошла мимо меня в кабинку и взяла сумочку.
Я наблюдал за ней с едва бьющимся сердцем. Она вышла из кабинки, с невозмутимым видом открыла сумочку и заглянула внутрь, затем тонкими пальцами с перламутровыми ногтями пересмотрела ее содержимое.
Бармен тяжело дышал, бросая быстрые взгляды то на меня, то на нее.
Она подняла глаза.
Вот и все, подумал я. Еще полчаса, и ты в камере.
- Нет, ничего не пропало, - сказала она, затем медленно повернула голову и посмотрела на меня в упор. - Спасибо, что заметили. Боюсь, я очень невнимательна к своим вещам.
Я промолчал.
- Все в порядке, мадам? - спросил бармен с просиявшим лицом.
- Да, благодарю вас. - Она взглянула на меня, но зеленые круги ее очков ничего мне не сказали. - Мы могли бы отметить это дело. Можно мне угостить вас, мистер Барбер?
Значит, она знала, кто я такой. Впрочем, стоило ли этому удивляться. В тот день, когда меня выпустили из тюрьмы, в "Геральде" появилась моя фотография. Подпись сообщала, что я освобожден, отбыв четырехлетний срок за неосторожное убийство. Не забыли упомянуть, что я совершил его в пьяном виде. Это была хорошая фотография, причем на первой полосе, где никто из читателей "Геральда" не смог бы ее пропустить. Всего лишь один из приемчиков Кьюбитта.
В ее голосе прозвучали категорические нотки, которые подсказывали мне, что было бы неразумно отклонять приглашение, поэтому я сказал:
- Спасибо, хоть это совсем не обязательно.
Она повернулась к бармену.
- Два виски с содовой, и побольше льда. - Затем прошла мимо него и села за мой столик. Я сел напротив.
Она открыла сумочку, вынула золотой портсигар и предложила мне сигарету. Потом взяла себе, щелкнула золотой зажигалкой, и мы по очереди прикурили - сначала я, потом она. К этому времени вернулся бармен с двумя порциями виски с содовой и льдом. Он поставил их на стол и ушел.
- Как вы чувствуете себя на свободе, мистер Барбер? - спросила она, выпуская дым из ноздрей.
- Нормально.
- Я вижу, вы больше не работаете в газете?
- Верно.
Она наклонила высокий стакан, звякнув кубиками льда, и стала рассматривать его с таким видом, будто он интересовал ее больше, чем я.
- Я видела, вы частенько заглядываете сюда. - Она махнула рукой с перламутровыми ногтями в сторону окна. - У меня тут снято бунгало.
- Да, очень удобно.
Она подняла стакан и сделала маленький глоток.
- Вы так часто бываете в этом баре, потому что не устроились еще на работу?
- Правильно.
- Вы надеетесь в ближайшее время найти работу?
- Правильно.
- Это ведь не так просто.
- Совершенно справедливо.
- Если бы вам предложили работу, как бы вы к этому отнеслись?
- Не улавливаю, - сказал я, взглянув на нее исподлобья. - Вы что, хотите мне предложить работу?
- Не исключено. Вас бы это заинтересовало?
Я потянулся было к виски, но передумал. Я и так уже хватил лишку.
- Смотря что делать.
- Работа очень денежная, очень секретная и с небольшим элементом риска. Вас это не пугает?
- Вы имеете в виду что-нибудь незаконное?
- О, нет… почему же незаконное… ничего похожего.
- Это ничего мне не говорит. В чем заключается риск? Я готов выполнить любую работу, если буду знать, что делаю.
- Понятно. - Она сделала еще глоток. - Вы совсем не пьете, мистер Барбер.
- Знаю. Так что это за работа?
- Сейчас я немного тороплюсь, к тому же здесь не место для конфиденциального разговора, не так ли? Что, если я позвоню вам через какое-то время? Мы могли бы встретиться где-нибудь в более удобной обстановке.
- Мой номер имеется в телефонном справочнике.
- Тогда я так и сделаю. Может, завтра. Вы будете дома?
- Буду специально ждать.
- Я уплачу по счету. - Она открыла сумочку и в замешательстве сдвинула брови. - О, я совсем забыла.
- Я не забыл. - Я вытащил из кармана пачку денег и бросил ей на колени.
- Благодарю вас. - Из-под верхней купюры в 50 долларов она вытащила пятерку, положила ее на стол, затем опустила деньги в сумочку, закрыла ее и поднялась.
Поднялся и я.
- Так до завтра, мистер Барбер.
Она повернулась и вышла из бара. Я следил за обольстительными изгибами ее упругих бедер, пока она переходила улицу. Потом подошел к двери и наблюдал, как она неторопливо шла к автомобильной стоянке. Я вытаращил глаза, когда увидел, как она села в серебристо-серый "роллс-ройс" и укатили прочь, но я не был настолько уж ошарашен, чтобы не запомнить номер машины.
Я вернулся за свой столик и отхлебнул виски, чувствуя слабость в коленях, затем зажег сигарету.
Подошел бармен и взял со стола пятерку.
- Бабенка что надо, а? - сказал он. - Похоже, и денег у нее навалом. На чем вы с ней поладили? Получили вознаграждение?
Я уставился на него невидящим взглядом, а потом встал и вышел. Кстати, я больше никогда там не был. Даже когда приходилось проезжать мимо, от одного вида этого бара меня бросало в дрожь.
Как раз напротив располагалась городская автоинспекция. Там работал парень, которого я хорошо знал еще в то время, когда был репортером. Звали его Эд Маршалл. Я пересек дорогу и вошел в офис. Маршалл сидел за столом и читал журнал.
- Ба, кого я вижу! - воскликнул он, поднимаясь на ноги. - Как поживаешь, Гарри?
Я сказал, что отлично, и пожал ему руку. Такой прием меня обрадовал. В большинстве случаев мои так называемые друзья старались побыстрее от меня отделаться, когда я к ним заглядывал, но Маршалл был порядочным парнем. Мы и раньше всегда с ним ладили.
Я присел на край стола и предложил ему сигарету.
- Я бросил курить, - сказал он, отрицательно покачав головой. - Этот рак легких нагнал на меня страху. Ну, как тебе на свободе?
- Нормально, - сказал я. - Ко всему можно привыкнуть, даже к тому, что живешь не в тюрьме.
Минут десять мы говорили о всякой всячине, затем я перешел к истинной цели своего прихода.
- Скажи, Эд, кому принадлежит серебристо-белый "роллс-ройс"? Номер CAKCI.
- Это автомобиль мистера Мальру.
- Мальру? Это точно?
- Куда уж точнее! Машина - пальчики оближешь!
Меня будто обожгло.
- Феликс Мальру?
- Именно он. Что ты на меня уставился?
- Значит, он живет в Палм-Бэй? Я думал, в Париже.
- Он купил здесь дом года два назад. Приехал сюда из-за болезни.
Я чувствовал, как у меня колотится сердце, и мне стоило больших усилий сохранять внешнее спокойствие.
- Неужели тот самый Мальру - миллионер, цинковый и медный король? Да ведь это один из самых богатых людей в мире!
- Тот самый, - кивнул Маршалл. - Говорят, он очень болен. Я не стал бы меняться с ним местами при всех его деньгах.
- А что с ним?
Маршалл поморщился.
- Рак легких. Ему уже ничто не поможет.
Я взглянул на свою сигарету и раздавил ее в пепельнице.
- Да, не позавидуешь. Значит, он купил здесь дом?