– А другого имени на этом документе не было, когда вы его подписывали?
– Нет. Викарий Роббинс затем обратился к другой даме, стоявшей тут же, и попросил ее также расписаться, что она и сделала.
– Вы не видели в эту минуту ее лица?
– Нет: когда она подняла вуаль, она стояла спиной ко мне, а викарий смотрел на нее с восхищением, вероятно, потому, что она была очень красива.
– Ну, а потом что произошло?
– Не знаю, я тотчас после этого вышел из комнаты.
– Где вы находились, когда дамы уехали?
– В саду.
– В таком случае вы, конечно, видели их. Этот господин был с ними?
– Нет, это-то и показалось мне странным. Дамы уехали одни, а он ушел так же, как и явился; некоторое время спустя ко мне подошел викарий и велел молчать про эту свадьбу и никому не говорить о том, что я видел.
– Только вы, кроме священника, знали об этом венчании? Разве дома не было никого из женщин?
– Нет, мисс Роббинс тогда была в школе.
Во время этого разговора я начал, наконец, понимать, чего именно хочет от меня Грайс. Я поставил портрет Элеоноры на камин, а портрет Мэри на письменный стол. Кук стоял спиной ко мне. Когда он закончил говорить, я спросил, все ли он рассказал нам, что знал.
– Да, - подтвердил он.
– Послушайте, - проговорил Грайс, обращаясь к "Тонкому Чутью", - нет ли у нас чего-нибудь, чем мы могли бы угостить мистера Кука в благодарность за оказанную им помощь?
Сыщик кивнул и направился к небольшому шкафчику, стоявшему у камина. Кук следил за ним глазами, что было вполне естественно, затем сделал несколько шагов и остановился перед портретом Элеоноры, глядя на него с восхищением. Я почувствовал, как заколотилось мое сердце, но вдруг Кук обернулся и с удивлением воскликнул:
– Это она!
С этими словами он схватил портрет Мэри и поспешил к нам. Не могу сказать, что это открытие меня сильно поразило.
– По-вашему, эта дама обвенчалась с Клеверингом? Мне кажется, вы ошибаетесь, - с недоверием заметил Грайс.
– Я ошибаюсь? Но ведь я уже говорил, что узнаю ее при каких угодно обстоятельствах!..
– Я поражен, - сказал Грайс, глядя на меня с такой насмешкой, что в другое время я бы ужасно рассердился на него. - Если бы вы сказали, что венчалась вон та дама, - заметил он, указывая на портрет Элеоноры, - то я бы вовсе этому не удивился.
– Она? Да я ее в жизни не видел. Но не будете ли вы так добры назвать мне имя вот этой дамы?
– Если то, что вы сказали, правда, то ее зовут миссис Клеверинг.
– Клеверинг? Да, верно, так звали того господина.
Когда я остался наедине с Грайсом, он долгое время не нарушал молчания. Наконец он спросил меня:
– Вы, кажется, очень удивились этому открытию?
– Да, должен признаться, что был на ложном пути.
– По моему мнению, положение вещей очень изменилось. Пока мы считали, что Элеонора - жена Клеверинга, мы положительно ничем не могли объяснить этого убийства. С какой стати ее муж или она стали бы желать смерти человека, если от этой смерти им нет никакой выгоды? Но теперь, когда доказано, что именно наследница состояния, Мэри, и вышла замуж, все объясняется само собой. В таких случаях, как этот, мистер Рэймонд, нельзя упускать из виду тот факт, кому преступление приносит наибольшую выгоду.
– Но почему молчит Элеонора? - воскликнул я. - Я верю, что женщина может жертвовать собой ради своего мужа, но ради мужа своей кузины - никогда.
– Значит, вы все еще считаете Клеверинга убийцей?
– Но кого же еще считать убийцей? Ведь не могла же Элеонора иметь какое-нибудь, пусть и отдаленное, отношение к этому убийству?
– Конечно, нет, - подтвердил Грайс.
– В таком случае кто же?
И тут в голове моей зародилось ужасное подозрение.
– Кто? - переспросил сыщик. - Кто же, кроме той, которая хотела скрыть свой обман и воспользоваться смертью Левенворта, чтобы сделаться его наследницей? Кто же, кроме прекрасной, обольстительной…
– Не называйте имен, - воскликнул я, - вы наверняка ошибаетесь! Не называйте имен!
– Простите, пожалуйста, - сказал он, - но Мэри Левенворт, или, вернее, Мэри Клеверинг не раз еще будет упоминаться в этой истории. Неужели это вас удивляет? Я подозревал ее с самого начала.
Глава XXVI
Грайс наконец высказывается
Я не в состоянии описать чувство, охватившее меня при этих словах. Грайс заметил мое волнение и сказал:
– Я вижу, что вас обуревают сомнения. Но неужели вас никогда не посещало подобное предположение?
– Не спрашивайте меня об этом. Я никогда не допускал даже мысли о возможности чего-либо подобного. Какие бы выгоды Мэри ни приобрела от смерти своего дяди, ей никогда не пришла бы в голову мысль убить его собственноручно!
– Почему вы так думаете? Когда речь шла о Клеверинге, - с иронией заметил Грайс, - вы рассуждали совершенно иначе - вы без колебаний готовы были обвинить его в убийстве.
– Но ведь он мужчина… Только если бы она сама, добровольно призналась мне в убийстве, я поверил бы, что она действительно совершила это преступление.
– Прочитайте протокол следствия, - заметил Грайс.
– Что мне за дело до протоколов! - воскликнул я. - Никакие протоколы не убедили бы меня в виновности Элеоноры! То же самое, конечно, относится и к ее кузине. У Мэри есть свои недостатки, но она не преступница - нет!
– В таком случае вы судите о ней совершенно иначе, чем ее кузина, - сказал Грайс.
– Я вас не понимаю, - прошептал я, и в глубине души у меня шевельнулось ужасное подозрение.
– Как? Неужели вы уже забыли то ужасное обвинение, которое одна кузина высказала в лицо другой в тот достопамятный день, когда было обнаружено убийство?
– Нет, но…
– Вы думали, что те знаменательные слова Мэри сказала Элеоноре? - Саркастичная улыбка скользнула по лицу Грайса. - Я не стал вас разуверять: достаточно было, чтобы один из нас напал на правильный след, другой мог пойти и по ложному.
– Как? Вы хотите сказать, что те ужасные слова были произнесены Элеонорой? Значит, все это время я находился во власти ужасного заблуждения, а вы ни одним словом не попытались избавить меня от него?
– На этот счет я должен сказать, что не без особого умысла так долго позволял вам идти по ложному следу. Голоса сестер очень похожи, и они стояли в таких позах, что Мэри вполне можно было счесть как обличительницей, так и обвиняемой. Хотя я был почти уверен в том, что правильно понял застигнутую нами сцену, все же счел необходимым оставить вас при ином мнении. В этом случае мы могли бы проверить истинность обеих версий, что было чрезвычайно важно. Получается, вы все это время думали, что Мэри обвиняла Элеонору, а у меня было противоположное мнение. И каков же результат наших поисков истины? В ваших действиях все время чувствовались сомнения и неуверенность. Чем дальше, тем больше вы запутывались в происходящем, я же, напротив, убеждался в том, что оказался прав в своем первоначальном предположении.
– Но, если Элеонора подозревает, что Мэри замешана в преступлении, вероятно, у нее есть для этого какие-нибудь основания? - спросил я, наконец, нерешительно.
– Да, я уверен, что есть. Неужели вы полагаете, что она бросила этот ключ в камин без особой нужды или постаралась уничтожить письмо, компрометирующее ее кузину, только ради своего удовольствия?
– Конечно, нет…
– И неужели вы до сих пор уверены в том, что Мэри не виновна, несмотря на перемену отношения к ней кузины после смерти их дяди? Подумайте о том, что вы совсем недавно познакомились с обстановкой, в которой жили сестры Левенворт, и видели Мэри только в таком свете, в каком она сама пожелала предстать перед вами.
– Но послушайте, - я сделал слабую попытку возразить, - ведь Элеонора такая же простая смертная и легко могла ошибиться в своих предположениях. И наконец, мы не знаем, на чем именно основываются ее подозрения. Клеверинг мог оказаться убийцей, точно так же как и Мэри, если судить по тому, что мы о нем слышали.
– Вы положительно не можете отказаться от мысли, что убийца - Клеверинг.
Я вздрогнул. Неужели это было действительно не так? Неужели я сужу о нем пристрастно и рассказ Харвелла о том кошмарном сне так глубоко запал мне в душу?
– Может быть, вы и правы, - продолжал Грайс, - я ведь не настаиваю на том, что мои предположения есть непреложная истина. Расследование позволит нам выяснить все детали, хотя я, откровенно говоря, сильно сомневаюсь в участии Клеверинга в этом деле. Однако многое в его поведении действительно вызывает подозрения.
– Особенно то, что он бросил свою жену.
– Но он никогда ее не бросал.
– Что вы хотите этим сказать?
– Мистер Клеверинг и не думал уезжать из Нью-Йорка. Он не исполнил требования своей жены и только сменил квартиру: он живет теперь в доме напротив ее жилища и целыми днями сидит у окна и следит за тем, кто входит в дом и выходит оттуда.
– Но ведь мне сообщили в Гофман-хаусе, что он уехал в Европу. У меня даже состоялся разговор с извозчиком, который доставил его на пристань.
– Совершенно верно.
– А затем Клеверинг отправился обратно в город?
– Да, он вернулся в другом экипаже и поселился в другом доме.
– И вы все-таки утверждаете, что этот человек вне всяких подозрений?
– Этого я не говорю. Но во всяком случае я не подозреваю его в убийстве Левенворта.
Я поднялся с места и начал молча вышагивать по комнате, но часы напомнили мне, что дело не терпит отлагательств. Я остановился перед Грайсом и поинтересовался, что он теперь собирается делать.
– Мне остается еще кое-что устроить, - сказал он.
– И что именно?
– На основании фактов, которыми я располагаю, предложить судебным властям арестовать мисс Левенворт.
До сих пор я сдерживался и даже теперь не вскрикнул от негодования, но я не мог уйти, не попытавшись прежде изменить его решение.
– Я не вижу достаточных оснований для того, чтобы поступать таким образом, - заметил я.
– Я упомянул только о мисс Левенворт, но не уточнил, которую из них имел в виду, а речь шла о мисс Элеоноре, - произнес Грайс.
– Об Элеоноре? Правильно ли я расслышал?!
– Да, ведь она единственная, против кого имеются хоть какие-то улики.
С этим замечанием я вынужден был согласиться.
– Мистер Рэймонд, - сказал сыщик, - дело в том, что общество уже начинает терять терпение, и следует незамедлительно что-то предпринять. Элеонора вела себя подозрительно и должна нести ответственность за свои поступки. Мне ее очень жаль, поскольку она прелестная девушка, и я сам ею восторгаюсь, но мы стоим на страже закона. И хотя лично я убежден в ее невиновности, но тем не менее вынужден буду ее арестовать, если…
– Но я не могу этого допустить! - выкрикнул я, вне себя от отчаяния. - Ведь этим ее имени был бы нанесен непоправимый вред, а вся вина Элеоноры состоит только в том, что она жертвовала собой, желая спасти кузину!..
– …если до завтрашнего дня не случится ничего нового, - докончил Грайс фразу, не слушая меня.
– До завтрашнего дня?
– Да, это мое последнее слово.
Я не мог примириться с мыслью, что мои старания пропали даром.
– Неужели вы не можете дать мне еще несколько дней отсрочки?
– А зачем, позвольте спросить?
– Я хочу отыскать Клеверинга и узнать истину у него.
– Чтобы испортить все? - воскликнул Грайс. - Нет, жребий брошен. Элеоноре Левенворт известны факты, на основании которых она и заподозрила кузину в убийстве. Она сообщит их нам или понесет наказание за молчание.
Я предпринял еще одну попытку:
– Но почему непременно завтра? Мы и так уже потеряли много времени в бесплодных поисках! Почему мы не можем подождать, особенно теперь, когда напали на верный след? Продолжим расследование…
– И потеряем еще больше времени, - докончил за меня Грайс. - Нет, друг мой, довольно. Мы должны решиться на этот непростой шаг, хотя, если бы у меня было одно-единственное недостающее звено…
– Какое звено?
– Я должен выяснить истинный мотив этого убийства, мне необходимо доказательство того, что старик Левенворт угрожал племяннице своей немилостью или Клеверингу - мщением. В этом случае арест Элеоноры будет излишним. Но подобный пробел заполнить нелегко. И только признание самого убийцы может помочь нам в этом. Я скажу вам, что намереваюсь сделать, - воскликнул он вдруг. - Мисс Мэри просила меня сообщать ей обо всех деталях расследования, она страстно жаждет найти убийцу и, как вы знаете, обещала значительную награду за его поимку. Я исполню ее желание и выскажу свои подозрения. Вполне вероятно, что в первую минуту от испуга и удивления она и проговорится о чем-нибудь.
В замешательстве я вскочил с места.
– Во всяком случае я попытаюсь это сделать, - невозмутимо заметил Грайс.
– Вам это не поможет. Если Мэри виновата, она в этом никогда не сознается; если нет…
– Если нет, то она назовет имя убийцы.
– Если убил Клеверинг, то бессмысленно ожидать этого, ведь он ее муж, - возразил я.
– Назовет даже и в этом случае, - ответил Грайс, - она не способна на такое самопожертвование, как Элеонора.
С этим замечанием я поспорить не мог. Мэри не стала бы прятать ключ ради спасения другого - она заговорит, если обвинение падет на нее.
В тот вечер я лег спать рано, но, как ни старался, уснуть не мог. Наконец, я оставил мысль о сне и принялся размышлять о том, что теперь могло произойти: возможно, Клеверинг сознается во всем, или объявится Джен, или же Мэри, наконец, сообщит нечто важное. Но чем больше я гадал, тем больше убеждался, что все это маловероятно.
Под утро я все-таки заснул и видел во сне, что Мэри стоит напротив Грайса с револьвером в руках. Вдруг я услышал, что в дверь моей комнаты стучат; я быстро вскочил с постели и спросил:
– Кто там?
Ответ последовал в виде письма, просунутого в приоткрытую мною дверь комнаты. Я торопливо вскрыл конверт и прочитал присланное мне Грайсом сообщение: "Приходите немедленно, Джен нашлась". Через час я уже был у сыщика.
– Это правда? Вы нашли Джен? - произнес я, войдя к нему.
– По крайней мере мы так думаем.
– Но когда? Где? Каким образом?
– Прежде всего сядьте, а затем я все вам расскажу.
Я поспешил последовать приглашению.
– Дело в том, что мы еще не совсем в этом уверены, - начал сыщик, - но нам сообщили, что в верхнем окне одного дома в Р., куда Джен часто ездила вместе с сестрами Левенворт, была замечена какая-то молодая девушка. А поскольку известно, что Джен в ту роковую ночь поехала по железной дороге именно в этом направлении, то и решили, что нужно проверить этот след.
– Но…
– Если это она, то ее тщательно прячут, - продолжал Грайс, - никто, кроме моего доверенного, не видел ее, и даже соседи не подозревают, что она там живет.
– Значит, Джен укрывают в одном из домов в Р.? Но кому принадлежит этот дом?
Грайс улыбнулся:
– Его владелицу зовут Эми Бельден.
– Эми Бельден? Но ведь именно это имя было написано на разорванном конверте, который служанка Клеверинга нашла в его лондонской квартире?
– Да.
Я не мог скрыть своей радости.
– Открытие весьма важное, - проговорил я. - Когда вы получили это известие?
– Сегодня утром, мне сообщил его "Тонкое Чутье".
– Значит, он получил телеграмму из Р.?
– Да.
– Кем отправлена телеграмма?
– Одним весьма почтенным господином, который живет по соседству с миссис Бельден.
– Вы, вероятно, уже послали туда "Тонкое Чутье", чтобы он выяснил все подробности?
– Нет, это слишком ответственное поручение, и я боюсь его возлагать на него одного. Надо, чтобы кто-нибудь руководил им в этом деле, в одиночку ему не справиться.
– И…
– Я хотел бы, чтобы вы туда поехали. Я сам не могу и не знаю никого, кроме вас, кто мог бы с успехом довести это дело до конца. Как вы, вероятно, понимаете, недостаточно только увидеть девушку и убедиться в том, что это Джен. Мы должны задержать ее, но так, чтобы об аресте никто не знал. Суметь обеспечить себе доступ в чужой дом, отыскать там спрятанную девушку, доставить ее оттуда в Нью-Йорк, ко мне в контору, так, чтобы ни у кого из соседей не возникло ни малейшего подозрения на этот счет, - это такое дело, которое требует ловкости, деликатности и решительности. Женщина, спрятавшая у себя девушку, вероятно, имеет свои причины поступать так, а не иначе, - мы должны их узнать. Как видите, дело сложное. Как вы думаете, у вас получится?
– По крайней мере я сделаю все, что в моих силах.
Грайс провел рукой по своей больной ноге и проговорил с сожалением:
– А я вынужден лежать здесь, пока другие действуют!.. Но перейдем к делу. Когда вы думаете выезжать?
– Немедленно.
– Хорошо! Очередной поезд отправляется в четверть первого. Как только вы окажетесь в Р., вы должны будете, так или иначе, стать вхожи в дом вдовы Бельден, не возбуждая подозрений. Мой агент последует за вами, но он будет переодет и подойдет к вам только тогда, когда вы подадите условный знак. Вы будете действовать самостоятельно, и он тоже, пока обстоятельства не заставят вас объединить усилия. Можете быть уверены, что он не выпустит вас из виду, и знак, поданный ему красным платком… у вас есть такой?
– Я куплю.
– Если вы вынете этот платок, он поймет, что вы нуждаетесь в помощи, и поспешит к вам.
– Это все, что вы хотели мне сказать? - поинтересовался я, когда Грайс замолчал.
– Да, кажется, все. Вы должны поступать согласно обстоятельствам - ваши сообразительность и находчивость подскажут, что следует делать. Если сможете, пришлите о себе весточку.
С этими словами сыщик сообщил ключ к шифру, чтобы я мог телеграфировать ему в случае необходимости.
Глава XXVII
Эми Бельден
Пасмурным апрельским днем я снова оказался на железнодорожной станции Р. и направился прямо к отелю. Курорт уже начинал готовиться к приему сезонных гостей, но меня это мало интересовало. Из отеля я тотчас отправился к клиенту нашей конторы Монелю, чтобы выяснить у него, каким образом мне лучше всего познакомиться с миссис Бельден.
Мне посчастливилось встретиться с ним на дороге к его дому. Он ехал в своем экипаже, и, подсев к нему, я намеревался немедленно приступить к делу.
– Как поживаете? - спросил мой приятель, после того как извозчик по его приказанию повернул в город.
– Как видите, очень хорошо, - ответил я, и поскольку вовсе не хотел посвящать его в свои дела, более чем это было необходимо, то начал рассказывать о процессе, который вел по его поручению с одним торговым домом.
Наконец Монель вспомнил, что должен еще отвезти письмо на почту. Мы отправились в почтовое отделение; он вошел внутрь, а я остался стоять у подъезда, глядя на проходивших мимо людей.
Мое внимание обратила на себя одна женщина средних лет, в наружности которой, собственно говоря, не было ничего примечательного; меня поразило, что когда она вышла из почтамта с двумя письмами в руках, то поспешила спрятать их под шаль, заметив, что я на нее смотрю. Что могло быть в этих письмах особенного и почему эта женщина хотела скрыть их от случайного взгляда незнакомого человека?