Вечером Джордж пришел домой поздно и на взводе: целый день бурной деятельности ничего не дал. Поэтому он ни капли не обрадовался, когда из гостиной ему навстречу выскочил Доминик. Джордж как раз рассматривал свое отражение в зеркале. Усталое, раздраженное, осунувшееся лицо сорокаоднолетнего мужчины с прямыми каштановыми волосами, седеющими на висках и уже не прикрывающими лоб, как прежде. И вдруг в зеркале появилась его шестнадцатилетняя копия, свежая, как парное молоко, с ресницами, похожими на листья папоротника, и густой, как куст терновника, шевелюрой. Личико было совсем юное, гладкое, и все треволнения и беды мира не могли лишить его весенней свежести. Разница была не в пользу Джорджа. Доминик нетерпеливо смотрел на отца и, затаив дыхание, ждал новостей.
- Извини, малыш, - сказал Джордж, - мы их еще не нашли.
Доминик не шелохнулся. Встревоженные глаза следили за каждым движением отца, когда тот вешал пальто и шагал к лестнице. Мальчик мысленно дал полицейским время до сегодняшнего вечера. Если перчатки еще не найдены, бессмысленно надеяться, что они когда-нибудь отыщутся, и нечего ждать у моря погоды. Надо действовать! Когда сплавляемые по реке бревна создают затор, кто-то должен взорвать заряд, чтобы снова пустить плоты по течению. Доминику было нелегко представить себя в роли динамитной шашки, но настала пора браться за дело. Причем на сей раз - без помощи отца, потому что избранная Домиником наступательная тактика не понравилась бы полиции. Стоит обмолвиться о ней Джорджу, и все пойдет к черту. Надо действовать в одиночку, а если придется просить помощи, то не у отца. Доминик не все еще знал и, по условиям соглашения, не мог обратиться с расспросами к Джорджу. Значит, придется наводить справки у Лесли Армиджера.
- Мамуля, я ухожу, - сказал Доминик.
Был уже девятый час, и мать удивилась, но не стала спрашивать, куда и зачем, а только сказала: "Ладно, милый, не слишком задерживайся". Доминику захотелось стиснуть ее в объятиях, но мать держала горячий утюг, и поэтому он благоразумно воздержался. Она даже не сказала: "Но ведь ты еще не сделал уроки!" Любая другая мать уже давно замучила бы своего сына, если бы он уделял так же мало внимания домашним заданиям.
Доминик оседлал велосипед и покатил в Комербурн. Вскоре он открыл низкую чугунную калитку и вошел в садик миссис Харкнесс. Внизу был звонок, но Армиджеры не всегда его слышали, поэтому приходилось подниматься наверх и стучаться в дверь их квартиры.
Окутанный облаком сигаретного дыма, Лесли сидел за столом над грудой книг. Он не мог позволить себе отлынивать от работы, напротив, он с головой ушел в свои занятия. Из Оксфорда он вернулся без степени, поскольку, подтверждая опасения отца, беспечно тратил его деньги, играя в карты, страстно увлекаясь живописью, прожигая жизнь и блистая в обществе. Занимался он из-под палки, только чтобы не опозориться и потрафить старику лектору, имевшему свои собственные взгляды на предназначение университета. И теперь ему приходилось наверстывать упущенное. Женитьба положила-таки конец его не в меру затянувшейся юности.
- О, извините, - смутившись, сказал Доминик. - Если вы заняты, я, пожалуй…
- Да нет, заходи, все в порядке. - Лесли закрыл книгу и, отодвинув ее в сторону, расправил затекшие плечи. - Перерыв - это всегда хорошо. О Китти ничего нового?
Доминик покачал головой.
- Вы ведь больше не ходили к ней?
- Нет. Нельзя просить об этом слишком часто, все равно не разрешат. Еще чем-нибудь могу помочь?
- Ну, в общем-то, да. Может, вам это покажется нелепым, но я хотел спросить вас об этой вашей картине. О том, как ее пытались вернуть. Думаю, это поможет. Видите ли, у меня есть версия, но я пока не могу понять, разумна ли она. Мне не хватает подробностей.
- По-твоему, "Радостная женщина" может иметь отношение к делу? - спросил Лесли, с любопытством разглядывая его сквозь тонкую пелену дыма. В Доминике не было ничего странного. Это-то и казалось странным. Долговязый, приятной наружности, в меру общительный, уверенный в себе, не по годам серьезный, хотя, возможно, так и надо. Брось его в толпу сверстников в любой школе, и он приземлится на свои крепкие ножки и тотчас расчистит себе местечко. Можно было догадаться, что он преуспевает, что в играх опережает соперников, а в учебе - и подавно, да еще может позволить себе несколько аристократических увлечений, таких, как, скажем, скалолазание и театральная студия, и, возможно, какой-нибудь бзик вроде неумеренной страсти к мотоциклам или слабости к блондинкам. И вот при всей этой дивной заурядности он смело берется за дело об убийстве, такое необычное, что об итогах разбирательства можно лишь гадать, и догадки эти будут совершенно фантастическими. Лесли присмотрелся, и ему показалось, что у Доминика не все в порядке со зрением: взгляду не хватало сосредоточенности. Вероятно, подумал Лесли, сейчас все мы малость не в фокусе, просто Доминик очень молод, и у него это проявляется ярче.
Они уселись, и Лесли рассказал Доминику о "Радостной женщине". Мальчик слушал, время от времени задавая вопросы. Во взгляде его читалась надежда. В разгар повествования вошла Джин и принесла Доминику чашку шоколада и печенье. У Джин было трое младших братьев, и она считала, что мальчиков надо кормить как можно чаще.
- Итак, этот торговец, этот Кранмер, намекнул вашему отцу, что картина ценная, - глаза Доминика заблестели. Он что-то прикидывал в уме. Пока выходило, что он прав. - Но явился к вам мистер Шелли?
- По поручению отца, разумеется.
- А почему это разумеется? Вы знаете это только с его слов. Послушайте, а вдруг дело было так. Кранмер предполагает, что ваш отец выбросил картину как не имеющую ценности, но знает, что на самом деле она может стоить очень дорого. Боясь поссориться с вашим отцом, антиквар звонит ему в контору, чтобы предупредить. Мистера Армиджера нет на месте. Антиквара связывают с мистером Шелли, и он сообщает, что Армиджеру не надо отдавать картину, потому что она стоит целое состояние. Но вместо того, чтобы передать это хозяину, мистер Шелли поступает иначе. Он убежден, что вы уже вряд ли наладите отношения с отцом и у вас не будет возможности поговорить с ним о картине. Шелли знает, как воспользоваться этой неожиданной удачей. Вы будете тянуть с ответом, - говорит он Кранмеру, - это позволит нам поделить выручку, не дав Армиджеру ни пенни. В итоге Шелли приходит к вам и заявляет, что-де отец сожалеет о злой шутке и предлагает вам пятьсот фунтов за картину. Вы говорили, что у Шелли были наличные. Вам это не показалось странным?
- А что тут особенного? Отец всегда имел под рукой наличные деньги. Хотя твоя версия имеет право на существование. Думаю, что это и впрямь почти верный способ заполучить вывеску. Но если старик Шелли старался только ради себя, он не отважился бы ни на какие дальнейшие шаги после того, как я ему отказал. Слишком большой риск.
- А если соблазн слишком велик? Вы ему отказываете, поэтому Шелли возвращается и крадет письмо вашего отца - единственное доказательство того, что вы - владелец картины. Шелли рассчитывает, что вы не будете вступать ни в какие отношения со своим отцом: ни принимать даров, ни видеться с ним, ни разговаривать и, конечно, выдвигать против него обвинений. Он уверен, что вы просто махнете рукой и забудете о картине, поэтому ее ценность так и останется для вас тайной - Кранмер позаботится об этом. Скажет "мазня", и все дела. Поэтому вы, должно быть, думали: эка мелочь, он сам выставил себя дураком, так пусть подавится этой картиной. Старый дурак засуетился, когда до него дошли слухи, что мы советовались с торговцем, и теперь он выставил себя ослом точно так же, как прежде - плутом. Так что пусть повесит эту доску на стену, чтобы она напоминала ему, как он перехитрил даже самого себя.
Увлекшись, Доминик забылся и заговорил на разухабистом языке, который с учетом обстоятельств можно было бы счесть даже оскорбительным.
Что бы он ни думал об Армиджере, нельзя так отзываться о покойнике. Даже если у Лесли не было особых причин любить отца, он, Доминик, не имел права забывать о нормах поведения. Он побледнел, потом покраснел до корней волос и поспешно затараторил:
- О, послушайте, извините меня, я не должен был распускать язык, это ужасная наглость. Мне очень жаль. Мне не следовало забывать, что он ваш отец, и все такое.
- А, ладно, - горько усмехнувшись, сказал Лесли. - Очень может быть, что я и сам выразился бы так же. Не стесняйся, обзывай моего папашу как хочешь, из-за этого он не стал бы злиться. Надо отдать ему должное: обстряпывая свои каверзные делишки, он никогда не корчил из себя благодетеля.
- Вы правда не обиделись на меня? Я был просто хамом. Но вы понимаете, что Шелли и впрямь мог рассуждать таким образом. Тут он попадал в яблочко, ведь вы же не стали бы претендовать на картину, узнав от Кранмера, что ваш отец отстаивает права на владение ею, вы просто послали бы все к чертям и предоставили вашему отцу копаться в грязи. А Шелли с Кранмером могли втихую сбыть товар и поделить выручку между собой. И вдруг, когда он возвращается из пивной и сидит дома, ему неожиданно звонит Китти.
Вы говорили, что Шелли - один из тех людей, к которым Китти могла обратиться, если бы попала в беду. Допустим, она все ему рассказывает, а потом просит приехать и помочь ей выбраться. Не сознавая важности своего заявления, она рассказывает ему, что вы беседовали с отцом в амбаре. Ведь мистер Армиджер сообщил ей о своей встрече с вами. А теперь представьте, каково Шелли. Случилось то, что он считал невозможным. Вместо того чтобы махнуть рукой, вы мчитесь к отцу и выговариваете ему за грязную шутку. Разумеется, он не понимает, о чем идет речь, и в итоге все выплывает наружу. Шелли конец! Он проработал с вашим отцом… сколько лет? Только подумайте, что с ним было бы, если бы его вышвырнули. Пришлось бы начинать все сызнова, в условиях, когда ваш отец - его личный враг, когда Шелли опозорен и ему грозит судебное преследование. А тут звонит Китти и, задыхаясь, сообщает, что столкнула вашего отца с лестницы и он лежит в амбаре без сознания. Если Шелли хочет избежать скандала и получить свою долю от продажи картины, он должен действовать. Сейчас или никогда. Он велит Китти успокоиться и сидеть на месте, обещает тотчас приехать, садится в машину и мчится к амбару. И добивает вашего отца.
Супруги в страхе и растерянности вытаращили глаза. Когда Лесли заговорил, голос его звучал нарочито спокойно:
- Полагаю, такое возможно. Вражда с отцом для Шелли хуже конца света. При таких обстоятельствах он мог бы пойти на крайность. Отец смотрел сквозь пальцы на мелкие мошенничества, считая их неизбежным злом, но когда речь шла о больших деньгах… Да еще такой удар по его тщеславию… Каково это - вдруг узнать, что ты не самый ловкий пройдоха в округе!
- А когда вы обвинили его в краже письма, он заявил, что впервые об этом слышит, так?
- Так, - без особой уверенности подтвердил Лесли. - Но ведь он вполне мог врать, и я решил, что так оно и есть. Но теперь я думаю, что события могли развиваться так, как ты говоришь.
Все это время Джин напряженно молчала. Она сидела, подперев кулаками подбородок, и переводила взгляд с мужа на гостя. Вдруг она сказала:
- Нет, не могли. И не развивались. Уж не обессудьте, мальчики, но вы допустили одну ошибку, из-за которой все ваши рассуждения летят к черту. Нет, я не говорю, что Шелли не мог убить. Но, если убийца он, значит, все происходило иначе.
Доминик и Лесли уставились на нее.
- Иначе? - в один голос переспросили они.
И Джин изложила им свою точку зрения. Ласково, рассудительно и назидательно, как воспитательница детского сада, беседующая с самыми способными из своих подопечных.
Глава XIII
Наступил октябрь, холодный и ветреный, с ливнями днем и заморозками на почве ночью. Трава перед правлением компании "Эль Армиджера" пожухла и погрузилась в зимнюю спячку, листья вдруг посыпались с деревьев подобно дождю, и голые кроны изящным кружевом выделялись на фоне желтой поредевшей листвы и грозового неба, по которому неслись тучи. В здании впервые включили отопление на полную мощность.
В пять часов в четверг Рут Гамилтон спускалась по лестнице, прислушиваясь к вою ветра за высоким окном. Плечи ее поникли. Ночь обещала быть грозовой. Погожие деньки миновали, и последние следы лета разом исчезли.
Старик Чарлкот, пенсионер, работавший вахтером в вестибюле, вышел из своей клетушки и надел пальто. Мисс Гамилтон обычно уходила последней, и он частенько проклинал ее обостренное чувство долга - не вслух, конечно, ведь она имела большую власть. Натягивая темно-синие рукавицы домашней вязки, он поглядывал одним глазом на настенные часы, а другим - на лестницу, так что пареньку, изо всех сил старавшемуся привлечь его внимание, пришлось потрудиться. Что нужно здесь этому школьнику, да еще в такое время?
- Что там у вас, Чарлкот? - поинтересовалась мисс Гамилтон, важно спускаясь с лестницы и ступая на полированный пол. - Что-нибудь стряслось?
Ну почему она не могла задержаться хотя бы на минуту? Доминик уже убрался восвояси, а теперь она начнет добросовестно и дотошно допытываться, что нужно этому прохиндею, и придется торчать тут час, а то и больше.
- Все нормально, мисс, я справлюсь. Этот парнишка спрашивал мистера Шелли, но тот ушел минут десять назад. Не думаю, что у него срочное дело.
Паренек прижал к груди свой школьный портфель и пылко заспорил:
- Еще какое срочное! Мне необходимо сегодня же поговорить с ним. Но, если он уже ушел, то… - Он огорченно передернул плечами. Его вытаращенные, полные тревоги глаза блестели. Он заискивающе посмотрел на мисс Гамилтон, прося поддержки. Ей показалось, что губы мальчика дрожат. - Какая жалость. Уж и не знаю, что мне теперь делать.
- Сожалею, но мистер Шелли ушел сегодня пораньше. У него очень много работы. - Она не стала вдаваться в детали: что это дитя может знать о заботах Рея Шелли? - Боюсь, сегодня с ним встретиться не удастся. У него деловое свидание, которое займет весь вечер. - Шелли должен был встретиться с адвокатом Китти. - Нельзя ли перенести на завтра?
- Я не могу пропускать школу, - смущенно, но с достоинством объяснил паренек. - Мне следовало бы прийти сегодня пораньше, но у меня была тренировка по регби. Я так спешил, надеялся, что, может, застану. - Он явно не успел как следует принять душ. Под левым ухом так и остался ком земли, грязная полоса тянулась через весь левый висок, и зоркие глаза мисс Гамилтон сразу заметили ее. Она хорошо знала мальчишек и мигом поняла, что с этим парнем творится неладное, хотя внешне он выглядел вполне нормально.
- Мы раньше встречались? Я уверена, что знаю тебя.
По лицу Доминика пробежала улыбка, которая тотчас сменилась встревоженной миной.
- Этим летом мы пару раз играли с вашим клубом. Может, вы видели меня на чаепитии. Я немного играю в шары - так, не очень хорошо. Меня зовут Доминик Фелз.
- Фелз? Однофамилец сержанта?
- Он мой отец, - сказал паренек и еще крепче сжал свой портфель, при этом по его лицу пробежала дрожь. - Мне надо поговорить с мистером Шелли об этом расследовании…
- Но ведь твой отец наверняка не одобрил бы…
- Он не знает, - сказал Доминик, сглотнув слюну. - Я действую сам и хочу поделиться с мистером Шелли кое-какими мыслями.
Уж это точно. Доминик дрожал от сдерживаемого возбуждения и при малейшем поощрении был готов дать волю языку. Мисс Гамилтон привыкла внимательно выслушивать, признания мальчишек, иные из которых были совсем не похожи на этого благовоспитанного подростка. Она бросила взгляд на стенные часы. Чарлкот тоже многозначительно поглядывал на них. Он умел ценить свободное время и не собирался проникаться сочувствием к этому занудному парню. Он не желал слушать ни единого слова его речи.
- Может, я сумею помочь? - ласково спросила мисс Гамилтон и, заметив, как Чарлкот красноречиво закатил глаза в безмолвной богохульной мольбе, подавила злобную улыбку. - Зайдем ко мне?
Ключи противно звякнули.
- Все в порядке, Чарлкот, - примирительно проговорила секретарша. - Можете оставить одну наружную дверь открытой. Я запру, вам не обязательно дожидаться нас.
Старик застегнулся на все пуговицы и с достоинством проговорил:
- Запирать двери - моя обязанность, мисс. Но если вам угодно менять заведенные порядки… - Мисс Гамилтон так и подмывало сказать: "Убирайся-ка ты, старый болван, пока я не вывела тебя на чистую воду", - но она смолчала. Когда Чарлкот злился, он понижал температуру батарей или забывал разнести чай. Не надо было принимать его на работу.
- Считайте это приказом, - быстро проговорила секретарша, - и немедленно бегите домой, к миссис Чарлкот. Я позабочусь, чтобы все тут было в порядке. - И, крепче взяв Доминика под руку, она повела его к лестнице. - Давай-ка поднимемся ко мне в кабинет, там поуютнее.
- Вы правда не возражаете? - спросил Доминик, радостно идя за ней. Секретарша чувствовала, что он слегка дрожит. Видимо, не так-то просто будет развеять его тревогу, но, по крайней мере, можно вникнуть в дело и помочь пареньку советом. Мисс Гамилтон привела его в свой кабинет, усадила в кресло, пододвинула стул так, чтобы следить за Домиником, не давая ему возможности избежать ее пытливого взгляда, и села. Впрочем, он и не собирался что-либо утаивать. Его открытый взгляд был серьезен и печален, а когда мисс Гамилтон взяла сигареты, давая ему время прийти в себя, Доминик вскочил, схватил со столика спички и предложил ей огня. Очень по-мужски, если не считать того, что пальцы его так сильно дрожали, что ей пришлось придерживать его руку своей. Мальчик чуть не плакал.
- Садись, детка, - велела она, - и расскажи мне, в чем дело. Что все это значит? Зачем тебе мистер Шелли?
- Видите ли, он стряпчий мисс Норрис, и я решил, что лучше всего обратиться к нему. Кое-что случилось, - сказал Доминик, комкая слова. - Кое-что ужасное. Мне просто необходимо рассказать кому-то, я не знаю, что делать. Полиция искала перчатки. Поиски идут с тех самых пор, как открыли дело, и теперь…
- Перчатки? - тупо переспросила мисс Гамилтон. - Какие перчатки?
- Перчатки убийцы. Говорят, тот, кто убил мистера Армиджера, был в перчатках и, наверное, сильно запачкал их кровью. Они думают, что он их спрятал или выбросил сразу же после убийства. Их ищут повсюду, чтобы завершить следствие. Я их тоже искал, потому что, - он поднял полные отчаяния глаза и посмотрел ей в лицо, - я был совершенно уверен, что это не перчатки мисс Норрис. Я убежден, что она невиновна, и хотел доказать это. И я их нашел, - сдавленным шепотом закончил он.
- Тогда все в порядке, - четко, с выверенными интонациями проговорила мисс Гамилтон. - Ты же этого и добивался, верно? Полагаю, ты передал их отцу, и теперь дело пойдет. Так о чем же ты беспокоишься?