- Клейтон сидел в машине перед домом, когда я уходил. Это было в самом начале одиннадцатого. Он говорит, что, поскольку Армиджер все не шел, примерно в десять двадцать он загнал машину во двор и до закрытия просидел в пивной, выпил кружку легкого. С половины одиннадцатого до одиннадцати он околачивался возле машины. Хозяина все не было. Колверли пригласил его зайти в гостиную, и потом Клейтон все врет находился там с Колверли и его женой. Все трое клянутся. Бенни вместе с другими официантами прибрался в барах, помня, что должен предупредить Клейтона о возвращении Армиджера, поэтому он смотрел в оба. В половине двенадцатого Колверли и Клейтон репный разобраться, в чем дело. Все они привыкли исполнять указания Армиджера, а потому не хотели устраивать переполоха. Но они знали также, что окажутся виноватыми, если что-то пойдет не так, а они не предупредят. Телепаты да и только. Как ни крути, а все равно они оказались бы виноваты. Вопрос сводится к выбору меньшего из зол - либо встрять без спросу в дела хозяина, либо сидеть сиднем, когда ему, возможно, нужна помощь. Не скажу, что они волновались за него, скорее беспокоились за самих себя. Ладно, решили они меж собой, полночь наступит, тогда и рискнем. И рискнули. И обнаружили его вот в таком виде. Они не могут обеспечить друг другу алиби на время с половины одиннадцатого до одиннадцати, но, полагаю, здешний персонал сможет объяснить, где находился Колверли большую часть этого времени. Клейтон же мог слоняться во дворе никем не замеченный. Я еще не успел поговорить с остальными, но они меня дожидаются.
- Да, сколько еще ртов нужно заставить молчать, - сказал Дакетт. - Те трое уже наверняка все разболтали.
- Знаешь ли, я в этом сомневаюсь. Не забывай, что это заведение открылось только вчера вечером и, кроме Бенни Блоксиджа, весь персонал, похоже, собрали сюда из разных мест. Они еще не знают друг друга. И, когда все эти сведения станут вдруг достоянием кучки чужих друг другу людей, они могут заставить их молчать и, наоборот, развязать им языки. В конце концов, кто-то же его убил, и это может быть парень, сидящий рядом с тобой.
- Как бы то ни было, ступай теперь к ним. Когда мы здесь закончим и увезем тело, я оставлю все под твою ответственность, Джордж. Позвони мне утром, и я пришлю тебе смену.
- Я буду заниматься этим весь день, - твердо заявил Джордж. - Если, конечно, ты не против. - Он хотел спокойно выспаться ночью, а не ворочаться в холодной постели днем. - Мне связаться с поверенными Армиджера или ты сделаешь это сам?
- Cui bono? - небрежно бросил Дакетт. - Я позвоню им. Выжми, что можешь, из тех, кто тут остался, а я пришлю Грокотта, чтобы он помог тебе с дневной сменой, когда они явятся на работу, и с теми людьми, что работали в пивной прошлым вечером.
Джордж оставил их возиться с фотоаппаратами и вспышками и пошел в дом, чтобы опросить перепуганных служанок и официантов, а заодно и хорошенькую крашеную блондинку, оказавшуюся миссис Кол вер ли. Как и предполагал, он выудил из них очень мало и, столкнувшись с настороженным молчанием, заключил, что они оправдывают его прогноз, предпочитая не делиться своими страхами. Он кропотливо собрал воедино все сведения о передвижениях Армиджера в течение двух последних часов его жизни. Незадолго до десяти, по словам миссис Колверли, молодой человек по фамилии Тернер, снимавший жилье в Комерфорде, зашел в пивной бар и передал мистеру Армиджеру некое сообщение. Тот извинился перед друзьями и последовал за Тернером к выходу. Через пару минут он вернулся, сразу же направился к своим гостям и, переговорив с ними, снова вышел. Похоже, в этот час и прибыл его неизвестный юный приятель, поскольку первым делом Армиджер бросился в кладовую при столовой, взял большую бутыль шампанского и направился к боковой двери, наткнувшись при этом на Бенни и отдав ему распоряжения относительно Клейтона и машины. С тех пор больше никто не видел его живым.
Когда Джордж покончил с опросом, начало светать, "скорая" уже давно увезла мертвеца, но Джонсон все еще возился в павильоне, неустанно разыскивая отпечатки пальцев. Джордж забежал домой, принял ванну, позавтракал и после короткого разговора с недовольной Банти снова ушел, не дожидаясь, пока сверху бегом примчится любопытный Доминик.
Он зашел в дом, где снимал угол Тернер, и застал его усердно штудирующим газетные комиксы, полуодетым и небритым. Тернер был лондонцем, и никакое лето не могло справиться с его неистребимой городской бледностью. Он был худощав, обладал острым взглядом и, видимо, уже тяготился Комерфордом. Долго он тут не выдержит, подумал Джордж, снова убежит в город. Именно он вполне может вынести беспристрастное суждение о людях, связанных с делом, поскольку никого из них не знает. Визит полицейского его не встревожил, только озадачил и заинтриговал.
Да, сказал Тернер, незадолго до десяти, может, где-то без пяти или около того, проходил по вестибюлю, и в дверь вошел молодой человек, который вежливо остановил его и спросил мистера Армиджера. Своего имени не называл, просто спросил, не может ли мистер Армиджер уделить ему несколько минут. Говорил, это важно, обещал надолго не задерживать. Тернер передал его просьбу и выкинул ее из головы, а мистер Армиджер вышел к своему посетителю, который ждал его в вестибюле. Вот так в последний раз он и видел их обоих. Знает ли он этого молодого человека? Нет, здесь он не знает никого, он только что приехал. Мог бы он дать описание? Человек как человек, лет двадцати пяти - двадцати шести, в черном пальто и сером костюме, без шляпы. Выше среднего роста, но не долговязый, чисто выбрит, шатен; никаких особых примет. Но он бы его узнал, если бы увидеть снова? Или на фотографии? Что ж, возможно, но фотография - штука ненадежная. Попробовать можно. А в чем дело? Зачем он им нужен? Что случилось?
Джордж рассказал ему, выбирая слова покороче и пожестче, глядя на сигарету, свисающую с бесцветной губы. Пепел не падал, но, по крайней мере, Тернер впервые толком открыл глаза и с любопытством уставился на Джорджа. Во взгляде не было ни страха, ни настороженности, скорее легкое удовольствие. Нет, против хозяина он ничего не имеет, но, понимаете, ведь он и видел-то Армиджера всего раз или два. К тому же не каждый день рядом с тобой совершается убийство.
- Продолжайте же! - сказал он, сияя. - Надо же, будь я проклят! - Может, так оно и будет, подумал Джордж, но не за причастность к убийству Армиджера. - Вы полагаете, это сделал парень, которого я видел?
- Это только одна из версий, - сухо ответил Джордж. - Я только пытаюсь выяснить все подробности происшедшего вчера вечером, вот и все. Во сколько вы ушли с работы?
- Примерно без двадцати одиннадцать. - То обстоятельство, что ему приходится отчитываться за свои действия, нисколько не поколебало его уверенности в себе. - Когда я вернулся сюда, не было еще одиннадцати, моя старушенция может подтвердить. Кроме того, со мной возвращался еще один парень, Строук его зовут, живет на этой улице, у миссис Льюис. - Он оттолкнул газету - теперь даже комиксы не могли снова привлечь его внимание. - Нет, ну надо же! - он протяжно присвистнул. - А еще говорят, что настоящая жизнь в Лондоне!
Джордж спускался по темной лестнице, размышляя над иронией этого последнего замечания и совершенно уверенный, что сегодня Тернер явится на работу раньше времени, если явится вообще.
Новость еще не просочилась наружу, или, по крайней мере, не стала еще общественным достоянием, поскольку, когда Джордж вернулся к ярким новеньким дверям "Веселой буфетчицы", он не увидел околачивающихся вокруг журналистов. Он позвонил Дакетту, в общих чертах рассказал, что делал до сих пор, и передал те незначительные сведения, которые выудил у опрошенных, а потом принялся с помощью Бенни Блоксиджа составлять список людей, присутствовавших на открытии пивной накануне вечером. Сегодня она не откроется, это исключено. Император умер, и как только часы покажут половину одиннадцатого и в запертую дверь с приколотым на нее лаконичным объявлением уткнется посетитель, тайна перестанет быть тайной.
Когда они закончили составлять список, Грокотт и Прайс были уже на месте и ждали остальных. Джордж спихнул на них телефонные звонки и снова связался с Дакеттом. Стряпчие уже должны были подключиться к делу, а вопрос "Cui bono?" все еще оставался одним из главных. Действительно ли Армиджер лишил своего сына наследства или только грозился и оставил его на время повариться в собственном соку? Оставил, не надеясь добиться от него полной покорности, поскольку брак нельзя так просто сбросить со счетов, даже чтобы доставить удовольствие Армиджеру. А может, он сделал это просто со злости, чтобы наказать сына, дав хлебнуть нищеты, прежде чем снова взять его под крылышко послушным и шелковым.
Да плюс еще жена, бывшая мелкая служащая, которая была бы постоянным напоминанием о поражении да еще не ладила бы с тестем. Нет, пожалуй, вообразить такое было нелегко. Когда Джордж набирал номер Дакетта, он держал руку большим пальцем вниз: сто к одному, что Лесли не фигурирует в завещании, разве только упомянут в самой унизительной форме. И жена Армиджера скончалась уже несколько лет назад, а других детей у него не было. Так что кому-то неожиданно привалит наследство. Живой или мертвый, он не дал бы своей империи развалиться на части. Ясно, что он не поленился бы переписать завещание или отсрочить его исполнение. Он никогда не раздумывал, а всегда атаковал, и на этот раз не будет никакого исключения.
- Я говорил со стариной Хартли, - сообщил Дакетт. - Условия завещания, на первый взгляд, ничего нам не дают, но они интересны, очень интересны. Похоже, он отменил свое прежнее завещание и надиктовал новое в тот самый день, когда прогнал сына. О парне там ни слова. Как будто он просто перестал существовать для своего отца.
- Я сам с собой заключил пари, - сказал Джордж, - что он не позволит разделить имущество на части. Я прав?
- Прав. Он был прирожденным накопителем, не желал, чтобы дело развалилось даже после его смерти. Есть длинный список завещанной персоналу мелочевки, для нас там ничего интересного: за деньги, которые он счел "должным вознаграждением за службу", никто не убил бы и мыши, не то что человека. Заметь, он платил им хорошее жалованье. Поэтому я не думаю, что им владела жадность. Нет, просто он был одержим строительством империи. Но остальная его собственность после выплаты этих подачек достается… Догадываешься кому?
- Нет. В голове пусто. А он, случаем, не подумывал о возможности появления внуков и о том, чтобы оставить свое имущество доверенному лицу?
- Не угадал. Нет, теперь вся его династия - побоку. Он делает новый головокружительный ход. Кэтрин Норрис, Джордж. Ну, что теперь скажешь?
Глава IV
Ну что тут скажешь? Что это просто со злости? Желание облагодетельствовать Китти Норрис просто потому, что Лесли бросил ее и женился на ком-то еще? Способ побольнее ударить Лесли, швырнув все его будущее под ноги той девчонке, на которой он не захотел жениться? Разумеется, Армиджер не хотел утешить Китти, он даже в ярости не мог быть настолько неуклюж. Или, может, тут кроется что-то еще, недоступное постороннему глазу? Ясно, что он поступил так, чтобы объединить "Эль Армиджера" и "Пиво Норриса" и после своей смерти передать имущество во владение Китти. Но нельзя ли понимать это прежде всего как ход в игре, которая велась бы и при жизни Армиджера, проницательного командующего своим войском? Китти пригласили бы на сцену после его смерти, но только при том условии, что он правит бал, пока жив. Сделав ее своей наследницей, он как бы внес задаток доброй воли, чтобы заключить сделку, которая до сих пор срывалась, и эта сделка могла означать только одно: приобретение компании Норриса и немедленное приумножение своего достояния. В конце концов, поскольку Лесли вышел из игры, Армиджер ничем не жертвовал, объявляя о своем намерении оставить все Китти, поскольку других близких родственников у него не было, и он не мог унести богатство с собой в могилу. Он должен был как-то распорядиться имуществом. А это - самый лучший способ.
Предположим, думал Джордж, существовало предложение об объединении компаний, и управляющий "Пивом Норриса" не спешил принимать его. Это понятно, ибо в случае слияния было ясно, кто окажется истинным хозяином. Разве такая возможная диспозиция не способствовала бы значительному укреплению власти Армиджера? Кроме того, он ничего не терял. Если бы ему не удалось заполучить желаемое, завещание можно было бы отменить так же легко, как и предыдущее. По крайней мере, попытаться стоило. Армиджер, как правило, добивался своего. Отсюда - и его жесткая реакция на единственную неудачу.
Джордж сел за руль и неторопливо обдумал свой следующий шаг. Если разобраться, положение странное. Старина Норрис делает ближайшего помощника Армиджера доверенным лицом своей дочери. Но эти трое - довольно близкие друзья, и никто не ставит под сомнение честность Шелли. Все выглядит вполне благопристойно. Он не знает, отменено ли поручительство теперь, когда девушка стала совершеннолетней. Он еще многого не знает, и, похоже, пока у него очень мало оснований наводить справки. Есть только один человек, имеющий полное право быть в курсе дел Китти Норрис, и этот человек - сама Китти Норрис. Прошлым вечером она была в "Веселой буфетчице" с Армиджером, он разговаривал с ней, перед тем как удалиться, чтобы похвастать своей новой яркой игрушкой. Рано или поздно Джорджу все равно придется встретиться с ней. Лучше уж пораньше, решил Джордж и запустил мотор.
У Китти была квартира в Комербурне, неподалеку от главного торгового центра, но на тихой улочке за церковью и потому в стороне от шума уличного движения, из-за которого городок на весь день превращался в бедлам. Однако даже там не было места для стоянки, и Джорджу пришлось, миновав дом Китти, искать, куда бы приткнуться со своим "моррисом". Ему повезло: ее красная "карманн-гиа" стояла у бордюра. Значит, Китти была дома. Незадолго до полудня она открыла ему дверь. На ней были свитер, юбка и плоские, будто на детскую ногу, сандалии. Она смотрела на него с легким недоумением и терпеливо ждала, когда он заговорит о причине своего прихода.
- Мое имя Фелз, - представился Джордж. - Я полицейский, мисс Норрис. - Озадаченная мина так же быстро исчезла с ее лица, Китти так проворно отступила от двери, что он сразу понял: она знает. - Вы уже слышали о мистере Армиджере?
- Мистер Шелли звонил мне, - отвечала она. - Заходите, мистер Фелз.
Джордж заметил, что она смотрит на него с мрачным любопытством, и решил, что дело тут не только в его служебном положении, но и в нем лично. Он был мужчиной и почувствовал себя польщенным, обезоруженным ее вниманием. Некоторые люди не умеют смотреть в лицо собеседнику, даже если им нечего скрывать, но Китти, подумал Джордж, смотрела бы прямо в глаза, даже если бы хотела скрыть какую-то позорную тайну, так уж она была создана.
- Я веду расследование обстоятельств смерти мистера Армиджера, и вы, наверное, сумеете мне помочь, если согласитесь. Обещаю не задерживать вас слишком долго.
- Да я и не занята, - сказала она, вводя его в большую, выдержанную в пастельных тонах комнату с высоким потолком и неожиданно светлую. Она жила на пятом этаже, а здания напротив были ниже, и она видела только крыши. - Прошу вас, присаживайтесь, мистер Фелз. Можно предложить вам выпить? - Она повернулась и взглянула на него с легкой насмешливой улыбкой. - Это звучит, как книжка Реймонда Чандлера, не так ли? Но я просто хотела выпить шерри, вот и все. И, в конце концов, вы ведь не частный сыщик, правда?
- Скорее, государственный, - отвечал Джордж. Дело пошло не так, как он предполагал, но ничего: пусть себе идет как идет. Если оставить все как есть, глядишь и узнаешь что-нибудь занятное.
- Надеюсь, сухое вам нравится. Это все, что у меня есть.
Джордж заметил, что Китти протянула ему стакан слегка дрожащей рукой, и дрожала она неспроста.
- Да, благодарю. Извините, мисс Норрис, вы, наверное, потрясены смертью мистера Армиджера.
- Это правда, - тихо сказала она и, усевшись напротив Джорджа, посмотрела, как он и ожидал, прямо ему в глаза. - Мне звонили и мистер Шелли, и мисс Гамилтон. Я просто не хотела этому верить. Вы понимаете, о чем я. Он был такой живой. Нравился он вам или нет, одобряли вы его или осуждали, но он был в этом мире, и вы не могли представить себе этот мир без него. И в нем многое восхищало. Он был смелый. Начал с нуля, а как высоко взобрался! И не испугался, даже когда столько всего приобрел. Часто люди начинают бояться, если им есть что терять, особенно если много всего, но он никогда ничего не боялся. А порой мог быть и щедрым. И очень большим забавником. С ребенком, например, он не стеснялся играть, как ребенок, хотя в нем и не осталось ничего по-настоящему детского. В детях, мне кажется, он видел прекрасных товарищей по играм, ему нравилась наша подвижность, и мы никогда не причиняли ему серьезных неприятностей, как это делают взрослые. С ним было очень легко ладить, а иногда и очень трудно. - Она опустила глаза, глядя в стакан, и Джордж, как когда-то Доминик, увидел на ее лице глубокую печаль и, как Доминик, был глубоко тронут этой печалью, ошеломлен и словно угодил в сети, из которых невозможно выпутаться. Сети ее внутреннего одиночества и духовной отрешенности.
Она двигалась словно по заданному маршруту, воля ее не имела к этому отношения. Казалось, ее обуревает некая внешняя сила. Это было не влияние Армиджера, иначе она бы так о нем не говорила. Возможно, это даже не было влияние какого-то человека, может быть, ее, как щепку, затянуло в поток событий и теперь ей оставалось лишь вверить себя воле волн.
- Все мы несовершенны, - Джордж старался говорить так же просто, как она, и надеялся, что не кажется ей столь же высокопарным, каким казался себе. - Думаю, ему бы понравилось то, что вы сейчас сказали о нем.
- У меня были причины сердиться на него, - проговорила она, тщательно подбирая слова. - Вот почему мне хочется быть справедливой. Если я могу что-нибудь вам сообщить, спрашивайте.
- Вчера вы были в его обществе, по крайней мере какую-то часть вечера. В десять часов, по словам одного из официантов, кто-то попросил мистера Армиджера уделить ему несколько минут, и мистер Армиджер вышел, чтобы поговорить с ним. Затем он вернулся и что-то сказал вам и остальным, сидевшим за столом, а потом снова удалился. Это правда?
- Я не смотрела на часы, - отвечала она, - но, кажется, все так и было. Да, он подошел к нам и попросил его извинить, ему, мол, нужно с кем-то повидаться, но потом он сразу же вернется, где-нибудь через четверть часа, и надеется, что мы его дождемся.
- И это все, что он сказал? Не упомянул никакого имени? Ничего такого?