- Наверное, удивляетесь, что я хозяйничаю тут как дома. Выпейте-ка лучше пару таблеток аспирина.
Он безропотно подчинился.
- Пожалуйста, не беспокойтесь, - простонал он. - Спасибо за все, а дальше я как-нибудь сам.
Сестра Кеттл бросила на него взгляд и снова вышла.
В ее отсутствие он попытался приподняться, но, скривившись от острой боли, понял, что не в состоянии. Сестра Кеттл отсутствовала очень долго, и он уже начал размышлять, как ему выжить, пока приступ не пройдет, как услышал ее шаги в другом конце дома. Через мгновение она появилась с двумя грелками в руках.
- Сейчас для вас самое главное - это тепло.
- Где вы их взяли?
- Одолжила у Картареттов.
- Боже милостивый!
Она подложила их ему под спину.
- Попозже к вам зайдет доктор Марк, - сообщила она.
- Боже милостивый!
- Он как раз был у Картареттов, и если хотите знать мое мнение, то очень даже скоро мы услышим о предстоящей свадьбе. Во всяком случае, - добавила она, досадливо поморщившись, - я бы в этом ничуть не сомневалась, не будь они чем-то расстроены. - К ужасу капитана, она принялась стаскивать с него обувь.
- Взяли! Дружно! - воскликнула сестра Кеттл, отдавая дань морским традициям, чтобы сделать приятное бывшему моряку. - Аспирин действует?
- Я… думаю, да. Умоляю вас…
- Ваша спальня, должно быть, наверху?
- Умоляю вас…
- Послушаем, что скажет доктор, но я бы на вашем месте временно расположилась в комнате прислуги, чтобы не мучить себя подъемом по лестнице. При условии, конечно, - добавила сестра Кеттл, хохотнув, - что эта комната не занята никакой экономкой.
Она заглянула ему в глаза с такой доброжелательностью и простодушной уверенностью, что он был рад ее помощи и отказаться был не в силах.
- Может, чашку чаю? - предложила она.
- Нет, спасибо.
- Ничего покрепче я вам предлагать не стану, пока доктор не даст на этот счет особых распоряжений.
Он покраснел и, поймав ее взгляд, улыбнулся.
- Так-то лучше, - одобрительно заметила она.
- Мне ужасно стыдно, что я доставляю столько хлопот.
- Я могла бы сказать то же самое о своем велосипеде, верно? А вот и доктор.
Она снова вышла и вернулась с Марком Лакландером.
Марк, выглядевший значительно бледнее пациента, довольно сухо оборвал его возражения:
- Хорошо, если вам не нужна медицинская помощь, считайте, что я зашел просто так.
- Господи Боже, мой дорогой, я совсем не в этом смысле… Я ужасно благодарен, но… у вас и так хватает забот… вы же такой занятой человек… а тут еще я…
- Думаю, что вас все же следует осмотреть, - сказал Марк. - Не беспокойтесь, переворачивать мы вас не будем. Если боль не отпустит, - сказал он после быстрого осмотра, - придется принимать более решительные меры. Сейчас сестра Кеттл уложит вас в кровать…
- Боже милостивый!
- …и придет проведать завтра. Я тоже загляну. Вам понадобятся кое-какие лекарства. Я позвоню в больницу, чтобы их доставили сюда немедленно. Договорились?
- Спасибо, спасибо. Вы и сами, - неожиданно для себя добавил Сайс, - неважно выглядите. Извини, что причинил столько беспокойства.
- Все в порядке. Мы перенесем сюда вашу кровать и поставим ее возле телефона. Если что - сразу звоните. Кстати, миссис Картаретт предложила…
- Нет! - взревел капитан Сайс и побагровел.
- …послать вам еды, - закончил Марк начатую фразу. - Но к завтрашнему дню вы и сами можете быть уже на ногах. А пока, полагаю, вас можно смело оставить на попечение сестры Кеттл. Всего доброго.
Когда он ушел, сестра Кеттл жизнерадостно заявила:
- Раз вы не хотите, чтобы вокруг вас крутились прелестные дамочки, придется потерпеть меня. Сейчас мы вас умоем и подготовим ко сну.
Через полчаса он был уложен в постель с чашкой горячего молока и тарелкой с сандвичами. Убедившись, что до лампы легко дотянуться, сестра Кеттл стала прощаться с присущей ей жизнерадостностью.
- Ну что ж, - сказала она, - как говорится, пора и честь знать. Ведите себя хорошо и будьте паинькой.
- Спасибо, - смущенно пробормотал капитан Сайс, явно испытывая неловкость. - Спасибо, спасибо.
Она была уже в дверях, когда ее остановил голос капитана:
- Я… я полагаю, вы не читали "Кратких жизнеописаний" Джона Обри?
- Нет, - ответила она. - А это кто?
- Среди прочего он написал "краткое жизнеописание" некоего сэра Джонаса Мура, которое начинается со слов: "Он вылечил себя от ишиаса, обварив ягодицы кипятком". Я искренне рад, что вы не стали прибегать к столь радикальному лечению.
- Замечательно! - Сестра Кеттл буквально расцвела. - Вижу, что вы наконец вылезаете из своей раковины. Счастливо оставаться!
3
Следующие три дня сестра Кеттл постоянно разъезжала по округе, навещая больных, и, будучи от природы женщиной очень наблюдательной, не могла не заметить, что здесь происходило нечто неладное. Где бы она ни оказалась - у леди Лакландер, которой накладывала примочку на распухший палец ноги, в поместье Хаммер-Фарм, где обрабатывала абсцесс у дочки садовника, у капитана Сайса, продолжавшего страдать от непонятно затянувшегося приступа люмбаго, - везде ощущалась какая-то напряженность в поведении не только пациентов, но и молодого доктора Марка. Роуз Картаретт, с которой она столкнулась в саду, поразила ее своей бледностью и нервозностью, полковник выглядел подавленным, а миссис Картаретт, напротив, чрезмерно возбужденной.
- Кеттл, - обратилась к ней в среду леди Лакландер, морщась от обработки больного пальца, - у тебя нет никакого снадобья от угрызений совести?
Сестра Кеттл ничуть не обижалась на такое фамильярное обращение со стороны леди Лакландер. Они были знакомы уже лет двадцать, и в словах старой леди звучала доверительность и даже теплота, которую медсестра так ценила.
- От такого недуга лекарства еще не придумали, - ответила она.
- Жаль. А сколько лет, - продолжала леди Лакландер, - ты пользуешь больных в Суивнингсе?
- Тридцать, если считать пять лет в больнице Чайнинга.
- Двадцать пять лет припарок, примочек, клистиров и прочих прелестей, - задумчиво протянула леди Лакландер. - За это время ты наверняка нас всех хорошо узнала. Ничего так не выдает натуру человека, как болезнь, - заметила она и неожиданно добавила: - И ничего так не скрывает ее, как любовь. Это ужасно больно, - пожаловалась она, показывая на палец.
- Потерпите, дорогая, осталось чуть-чуть, - попросила сестра Кеттл, которой леди Лакландер, в свою очередь, тоже позволяла так к себе обращаться. - А что вы имели в виду, когда сказали, что любовь скрывает натуру человека?
- Когда люди влюблены, - объяснила леди Лакландер, невольно вскрикнув от боли, когда сестра Кеттл накладывала мазь, - они инстинктивно стараются преподнести себя в наилучшем свете. Они выставляют напоказ особо привлекательные черты, совсем как фазан по весне свое роскошное брачное оперение. Они проявляют такие добродетели, как благородство, милосердие и скромность, и рассчитывают, что их оценят по достоинству. Они развивают в себе удивительную способность подавлять недостатки, и делают это не нарочно, а неосознанно. В этом, Кеттл, заключается заложенный природой механизм ухаживания.
- Надо же!
- Только не пытайся сделать вид, что для тебя это новость, потому что ты наверняка это знаешь. Ты отличаешься здравомыслием, которого так недостает многим здешним обитателям. Конечно, ты любишь посплетничать, - добавила леди Лакландер, - но никогда не злословишь, так ведь?
- Разумеется! Как можно!
- Вот именно! А теперь скажи мне честно и без обиняков, что ты о нас думаешь.
- В смысле об аристократах?
- Именно в этом смысле! Ты не находишь, что мы, - продолжала леди Лакландер, смакуя каждый произносимый эпитет, - изнеженны, никчемны, порочны, старомодны и вообще не нужны?
- Нет, не нахожу! - твердо заявила сестра Кеттл.
- А между тем иные из нас именно таковы.
Сестра Кеттл устроилась на корточках поудобнее, не выпуская из рук пятки леди Лакландер.
- Дело не столько в людях, сколько в идее как таковой, - пояснила она.
- А, так ты веришь в сословные различия, совсем как в эпоху Елизаветы Первой. Настоящий Улисс в юбке! Но не забывай, что благородство теперь должно подтверждаться делами.
Сестра Кеттл рассмеялась и призналась, что не понимает, о чем речь. Леди Лакландер пояснила, что если люди позволяют себе перейти определенную границу, то они сами напрашиваются на неприятности.
- Я хочу сказать, - продолжала леди Лакландер, морщась от боли и подбирая слова, - что в определенных областях, которыми мы занимаемся по праву наследования, нам надлежит вести себя подобающе и соответствовать возложенным ожиданиям. Иначе говоря, не важно, как к нам относятся люди, важно другое - они по-прежнему рассчитывают, что в неких обстоятельствах мы поведем себя вполне определенным образом, и никак иначе. Я права, Кеттл?
Сестра Кеттл подтвердила, что, наверное, да.
- А впрочем, мне наплевать, что думают другие, хотя… - Леди Лакландер не договорила и о чем-то глубоко задумалась, пока сестра Кеттл обрабатывала палец и бинтовала ногу. - Короче говоря, - прервав молчание, вдруг с пылом воскликнула старая леди, - мы можем позволить себе практически все, за исключением недостойного поведения! Оно просто недопустимо! Я очень беспокоюсь, Кеттл, - сказала она и в ответ на удивленный взгляд медсестры поинтересовалась: - Скажи-ка, в деревне болтают о моем внуке? О его романе?
- Есть немного, - подтвердила сестра Кеттл. - Но ведь разве это не чудесно? Она очень славная девушка. И к тому же унаследует солидное состояние.
- Хм.
- А в наши дни это немаловажно. Говорят, полковник все завещал дочери.
- Марк, - сказала леди Лакландер, - конечно, ничего не получит, пока сам не унаследует титул баронета. Но меня тревожит совсем другое.
- Что бы вас ни тревожило, леди Лакландер, я бы на вашем месте обязательно посоветовалась с доктором Марком. Он умен и рассудителен не по годам.
- Голубушка, ты и сама заметила, что мой внук сейчас влюблен. Поэтому, проявляя болезненную щепетильность, он, как я уже говорила, вряд ли способен рассуждать и оценивать происходящее здраво. Кроме того, Марк является стороной заинтересованной. Нет, я должна найти выход сама, Кеттл. Ты ведь будешь проезжать мимо Хаммер-Фарм по дороге домой?
Сестра Кеттл подтвердила, что будет.
- Я написала записку полковнику Картаретту. Окажи мне любезность - завези ее.
Сестра Кеттл пообещала и забрала листок со стола.
- Какая жалость, - пробурчала леди Лакландер, когда сестра Кеттл собралась уходить, - что бедняга Джордж уродился таким безмозглым.
4
Она еще больше утвердилась в правоте своего суждения о сыне, увидев его на следующий вечер играющим в гольф с миссис Картаретт. Достигнув опасного для Лакландеров возраста, Джордж совсем потерял голову из-за Китти Картаретт, которая умело его раззадоривала, играя на приятном каждому мужчине чувстве собственной неотразимости. Она не уставала повторять, что он настоящий рыцарь, окрашивая в благородные цвета те порывы, которые обычно расцениваются совсем по-другому. Ничтожные знаки расположения, которыми она позволяла себе его одаривать в микроскопических дозах, не могли не расцениваться им иначе, как поощрение дальнейших ухаживаний. На площадке для гольфа ему дозволялось наблюдать за ней в момент нанесения удара, позволялось высказывать критические замечания и давать рекомендации.
Хотя интерес Джорджа явно выходил за рамки чисто спортивного, миссис Картаретт не подавала виду, что ей об этом известно, и ему разрешалось оценивающе наблюдать со стороны, как она раз за разом грациозно размахивается клюшкой, а потом подходить и вносить исправления.
В сопровождении лакея, который нес ее рисовальные принадлежности и трость-сиденье, леди Лакландер шествовала в вечерней прохладе в сторону реки, поглядывая на пантомиму, которую ее сын разыгрывал со своей ученицей на стартовой площадке. Она видела, как Джордж, приподнявшись на цыпочки, раскачивался и, склонив голову набок, следил за тем, как миссис Картаретт замахивается и наносит удар. Леди Лакландер с раздражением отметила, что при замахе и ударе у той двигалось все, что только может двигаться у женщины. Омерзение при виде этой парочки вдруг уступило место неожиданной мысли.
"Неужели Джордж решил прибегнуть к тактике обходного маневра, чтобы повлиять на Мориса? - подумала она. - Но нет, у бедняги на это не хватит мозгов".
Фигуры скрылись за холмом, и леди Лакландер продолжила путь, погрузившись в мрачные мысли. Из-за подагры ей пришлось надеть большие охотничьи сапоги покойного мужа, на голове красовался старинный колониальный шлем от солнца, а довершали наряд мешковатая шерстяная юбка и бесформенная блуза. Пальцы рук, как обычно, были унизаны перстнями с бриллиантами.
Добравшись до Нижнего моста, леди Лакландер с лакеем свернули налево и остановились у зарослей бузины, откуда открывался вид на излучину реки. Следуя указаниям хозяйки, лакей поставил этюдник, принес в кувшине воды из реки, разложил складной табурет и положил трость-сиденье рядом. Чтобы охватить взглядом нарисованное в целом, старая леди имела обыкновение отходить назад и, устроившись на трость-сиденье, созерцать свое творение издали.
Лакей ушел. В Нанспардон леди возвращалась самостоятельно, как только рисование ей наскучивало, но всегда успевала переодеться к ужину, начинавшемуся в девять часов. Свои вещи она оставляла на месте, и их потом забирал лакей. Водрузив на нос очки, леди Лакландер устремила на пейзаж испытующий взгляд, похожий на те, которыми сестра Кеттл обычно одаривала капризных пациентов, и погрузилась в работу.
Она приступила к творчеству на лугу левого берега Чайна в половине седьмого.
В семь часов мистер Данберри-Финн собрал рыболовные снасти у подножия холма, где рыбачил, но направился не к мосту, а выше по течению.
В семь часов Марк Лакландер, навестив больного в деревне, шел пешком вдоль холма. Он прихватил саквояж с инструментами, чтобы вскрыть абсцесс у дочки садовника в поместье Картареттов, а также ракетку и спортивную обувь, поскольку намеревался потом поиграть с теннис с Роуз. Он также собирался очень серьезно поговорить с ее отцом.
В семь часов вечера сестра Кеттл, выполнив просьбу леди Лакландер и доставив записку, подкатила на велосипеде к дому капитана Сайса.
В семь часов сэр Джордж Лакландер, воспользовавшись тем, что в тени деревьев их никто не видит, заключил миссис Картаретт в страстные объятия.
Все надежды, переживания и страхи, которые постепенно набирали силу со дня смерти сэра Гарольда Лакландера, достигли наконец своего апогея и слились воедино подобно горным ручьям, чьи причудливые русла рано или поздно приносят воды в единый бурный поток.
Роуз и полковник сидели у него в кабинете и смотрели друг на друга, не скрывая волнения.
- Когда Марк тебе все рассказал? - спросил полковник Картаретт.
- В тот самый вечер… когда ты вошел… и застал нас. Он отправился в Нанспардон, узнал все от отца, а потом вернулся и пересказал мне. Знаешь, - продолжала она, устремив на отца взгляд васильковых глаз из-под черных ресниц, - знаешь, Марку все равно бы не удалось притвориться, что ничего не случилось. Просто удивительно, как мы с ним читаем мысли друг друга.
Полковник подпер рукой подбородок и грустно улыбнулся: он считал подобные мысли одним из вечных заблуждений влюбленных.
- Моя бедная малышка, - прошептал он.
- Папа, ты же понимаешь, ты не можешь не понимать, что в принципе Марк полностью на твоей стороне. Потому что… факты нельзя скрывать и ничего не должно быть тайным. Я имею в виду теоретически.
Улыбка на лице полковника скривилась, но он промолчал.
- И я с этим полностью согласна, абсолютно! Но бывают обстоятельства…
- Ага! - не удержался от возгласа полковник.
- …бывают особые случаи, когда общее правило не работает. Потому что оно приносит несчастье. Марк говорит, что еще одно потрясение после смерти сэра Гарольда его бабушка просто не переживет.
Из окон кабинета полковника открывался вид на рощу, часть луга у подножия холма, которую не закрывали деревья, Нижний мост и небольшой участок на правом берегу реки. Роуз подошла к окну и бросила взгляд вниз.
- Она отправилась рисовать и сейчас сидит где-то там на лугу, а рисует она, только когда сильно нервничает.
- Она прислала мне записку. Просит спуститься и поговорить с ней в восемь часов. Видимо, надеется, что к этому времени закончит рисунок и немного успокоится. Ужасно неудобное время, дорогая, но делать нечего. Я не стану с вами ужинать и попробую порыбачить. Пусть мне что-нибудь оставят перекусить, и извинись за меня перед Китти.
- Хорошо, - с наигранной легкостью пообещала Роуз и, помолчав, добавила: - Правда, остается проблема с папой Марка.
- С Джорджем?
- Да, с ним. Мы все, конечно, знаем, что он звезд с неба не хватает, но он все равно отец Марка и отказывается…
Роуз запнулась, ее губы задрожали, а глаза наполнились слезами. Она бросилась в объятия к отцу и разрыдалась.
- Что толку храбриться? - всхлипывала она. - Я совсем не храбрая! Когда Марк сделал мне предложение, я ему отказала, боясь, что ты расстроишься, но это разбило мне сердце, и потом, когда он снова об этом заговорил, я согласилась. А теперь, когда мы так любим друг друга, Бог посылает нам новое испытание. И мы должны принести их семье такое ужасное несчастье! Марк, конечно, заверяет, что они справятся и что для нас это ничего не изменит, но я же знаю, что это не так! Как же я могу выйти замуж за Марка, если все время буду помнить, как его родные к тебе относятся? К тебе, кого я люблю больше всех на свете, если не считать Марка? А его отец, - снова всхлипнула Роуз, - говорит, что если Марк на мне женится, он никогда его не простит и что между нашими семьями будет вечная вражда, как у Монтекки с Капулетти, и кому нужен такой брак, если он обоим - и мне, и Марку - принесет одни несчастья?
- Моя бедная малышка, - прошептал разволновавшийся и расчувствовавшийся полковник и неловко похлопал ее по спине.
- От этого зависит счастье стольких людей! - Роуз никак не могла успокоиться. - Счастье всех нас!
Отец вытер ей платком глаза и, поцеловав, отстранился. Потом подошел к окну и посмотрел на Нижний мост и выглядывавшие из-за деревьев крыши поместья Нанспардон. На площадке для гольфа никого не было.