После представления должен был проводиться прием, на который нам всем полагалось явиться. Я бы с радостью уклонился от этой необходимости, потому что понимал, что наша Кармен там непременно будет. До тех пор мне счастливо удавалось избегать общения с ней, и пока еще не произошло ничего такого, что побудило бы меня изменить устоявшееся положение дел. Перед тем, как в последний раз опустился занавес, я вскочил со стула и торопливо удалился. Обычно, переодевшись в уличную одежду, мы с Понеллем, а иногда - и с Белой, заходили в близлежащий бар на улице Мадлен перекусить бутербродом и выпить бокал коньяку перед возвращением домой, но в этот вечер нашу вылазку пришлось отменить. Не снимая вечернего костюма, я поспешил в Марэ, выпил свой коньяк в бистро на углу и направился в свою квартиру, намереваясь весь вечер смотреть в потолок.
Подойдя к своему дому, я увидел высокого, стройного юношу, вальяжно привалившегося к стене, шляпа с широкими мягкими полями была щегольски заломлена на один глаз.
- Добрый вечер, мсье Сигерсон.
Я уже почти проскочил мимо, невнятно пробормотав что-то в ответ, но, уловив обрывок Сегидильи, напетый гортанным меццо, резко обернулся. Юноша рассмеялся, продемонстрировав великолепные зубы и блестящие темные глаза. Это была сама Кармен.
- Мисс Адлер!
- Я вижу, вы стали проницательнее с нашей последней встречи.
Я быстро оглядел тенистую улицу.
- Откуда вы узнали, что я здесь?
- Я отвечу на этот вопрос и на другие, если только вы соблаговолите показать мне ваши комнаты, - ответила она, отделившись от стены. - Ну же, - поторопила она, заметив мою нерешительность. - Вам не стоит меня бояться. Я всегда была вполне безобидна.
Не желая обсуждать это заявление там, где нас могли услышать посторонние, я достал ключ и повел ее вверх по лестнице.
В моем логове (внезапно показавшемся мне почти что нищенским), Ирен Адлер сдернула шляпу, стянула перчатки, исследовала окружающую обстановку, подобно кошке, и, наконец, присела на единственный стул напротив моего дивана и скрестила стройные ноги в брюках. Время, похоже, не имело над ней власти. Она была так же прекрасна, как и на фотографии, которую я бережно хранил годами, и которая красовалась теперь в гордом одиночестве на каминной полке. Ее кожа оставалась безупречной, кремовая с легким розовым оттенком, ее глаза чудесно поблескивали над лукавым изгибом пухлых губ, а волосы по-прежнему глянцевито сверкали, как полированное эбеновое дерево. Она была так хороша, что на нее почти что больно было смотреть, и я чувствовал слабую пульсацию в висках. Вы знаете, насколько я не терплю головную боль, Уотсон.
- Не предложите выпить?
- Боюсь, ничего нет, - я негостеприимно посмотрел на нее, но она ответила ровным взглядом.
- Прошу вас, присядьте, мсье Сигерсон. Нам многое нужно обсудить.
Я опустился на диван, слегка возмущенный тем, как властно она повела разговор.
- Можете представить себе мое удивление, - начал я, надеясь вернуть себе инициативу, - Мне-то казалось, что вы вышли замуж и удалились от дел.
- Мистер Нортон умер от инфлюэнцы - еще и года не прошло с нашей женитьбы, - тихо ответила она, на мгновенье отведя взгляд. - Мне пришлось вернуться к своей карьере, чтобы зарабатывать на жизнь.
- Мне жаль слышать о вашей потере, - совершенно искренне ответил я. Я заметил, что она еще носила обручальное кольцо. - И мне жаль слышать о ваших финансовых затруднениях.
Она философски пожала плечами, как человек, который пережил достаточно несчастий и остался не сломлен ими.
- Я держу голову над водой, как говорят у меня на родине. И думаю, у меня еще есть несколько лет впереди, - добавила она, сделав паузу, которую явно следовало прокомментировать.
- Учитывая то, что я слышу изо дня в день, - ответил я, ничуть не покривив душой, - вашим триумфам конца не видно.
- Вы слишком добры.
- Но вы так и не сказали, откуда вы узнали, что я здесь.
Она улыбнулась, стрельнув глазами в сторону своей фотографии.
- А вы знаете, чем занимаются дивы между представлениями?
- Вы уверены, что готовы сказать мне?
Она пропустила насмешку мимо ушей, разглядывая кончик своего ботинка, которым беспечно раскачивала туда-сюда. Моя мигрень усиливалась.
- Мы же светские люди! - рассмеялась она. - Полагаю, я могу вам довериться. Дивы изучают чужие города, в которых они оказались. Они посещают памятники и музеи и ходят в художественные галереи.
- Боюсь, я так и не понял.
- Несколько дней тому назад я была в Галери дю Монд, - объяснила она, - смотрела акварели и пастели мсье Дега.
- А?
- И представьте себе мое изумление, когда, любуясь серией изображений балерин, написанных в Опере, я вдруг увидела в оркестровой яме под ними ваше лицо, и вы играли на скрипке!
У меня даже рот приоткрылся. Увидев это, она рассмеялась.
- Можете себе представить, я едва поверила своим глазам. В конце концов, Дега, как это называется, импрессионист. И впечатление было передано качественно. Кто бы не узнал этот орлиный профиль, ястребиный нос, глаза под тяжелыми веками и интеллектуальные морщины? И кто, почитав рассказы Уотсона, не запомнил бы, как ловко вы управляетесь со Страдивари? Я вспомнила, что вы официально считаетесь мертвым, и, не отрывая глаз от картины, погрузилась в раздумья. У меня не осталось никаких сомнений. Мне не было дела до того, как вы попали на картину мсье Дега, и я не собиралась выдавать вашу тайну, потому что очень скоро поняла, что мне могут понадобиться ваши услуги. Я осторожно порасспрашивала в Опере и выяснила ваше вымышленное имя.
- Почему я сохраняю инкогнито - мое личное дело, - осторожно ответил я. - Но я бы не хотел, чтобы представители криминального мира узнали, что я жив, до тех пор, пока мне это не понадобится.
- Можете на меня положиться, я пойду навстречу вашим пожеланиям, - и она замолчала, глядя на меня приветливым взглядом, ожидая, что я сделаю следующий шаг. Похоже, в отношениях с Ирен Адлер моим уделом было вечно тащиться сзади. В висках болезненно пульсировало, и тут я вспомнил ее предыдущую фразу.
- Какие еще услуги?
- Вы знаете, какой беспорядок случился сегодня за кулисами?
- Я что-то слышал.
- Произошло самоубийство.
- Самоубийство?
- Я расскажу вам то, что мне известно. У вас найдется сигарета? Боюсь, играя эту роль, я пристрастилась к табаку.
Я достал портсигар и предложил ей сигарету, стараясь не выдать неодобрения. Я подозревал, что в противном случае она только рассмеется мне в лицо и ответит изящной double entendre, напомнив о своей богемной (или богемской) жизни.
- Кто покончил с собой?
Я протянул ей зажигалку, и она прикурила сигарету и пододвинула к себе пепельницу, прежде чем ответить.
- Главный рабочий сцены, Жозеф Бюке. Его нашли повешенным во время второго акта, на третьем подземном уровне, под сценой.
- А!
- Вы, конечно, заметили, что во время сегодняшнего представления что-то произошло?
- Да, я слышал какой-то шум.
Я осознал, что занял привычное положение, как и всегда, когда очередной клиент описывал мне обстоятельства преступления, переплетя пальцы, прикрыв глаза, чтобы не отвлекаться.
- Что ж, теперь причина шума вам известна.
- К несчастью, - услышал я свой собственный голос, - дело явно не заслуживает моего внимания.
- Вы знакомы с Кристин Дааэ? - поинтересовалась она, вместо ответа.
- Я знаю ее голос. Мы никогда не встречались.
- Мы с ней дружим, - я широко раскрыл глаза, и обнаружил в ее глазах веселые огоньки. - О, я знаю, что нравится думать публике, и что газетчики усердно подтверждают - дикое соперничество между примадоннами, стычки за кулисами с выдергиванием друг у друга волос и так далее, - она покачала головой. - Но между меццо и колоратурным сопрано такие склоки - редкий случай. Нам незачем соперничать. Нет, - продолжила она, с задумчивым видом погасив сигарету, - мы не ссоримся с малышкой Кристин. Напротив, я стараюсь защитить ее. Я взяла ее под крылышко.
- В самом деле?
- В этом мире, мсье Сигерсон, существуют люди, обладающие только одним даром. Некоторые из них - мыслящие машины… - она улыбнулась, и я наклонил голову. - У других - свои особенности, или, я бы сказала, ограничения.
- А мадемуазель Дааэ?
- Она совершенно невинна, если хотите знать. Красива и простодушна - кто-то, возможно, сказал бы, что она глупа. Она - сирота, родом из Скандинавии, музыке ее учил вдовый отец, а теперь и он скончался. Она мало знает о жизни, только музыку. И она неспособна разобраться в махинациях того сложнейшего мира, в центре которого она оказалась.
- Вы имеете в виду виконта де Шаньи?
Она приподняла брови.
- А у вас острый слух.
- Да что вы, мадам! За кулисами приходится слышать почти все, независимо от того, слушаешь ты, или нет.
- Определенно, молодой человек влюблен в нее, но он - не единственный.
- Кто же еще?
- Жозеф Бюке.
Во второй раз я открыл глаза. И теперь она мне не улыбалась.
- Рабочий сцены? Да, теперь, когда вы сказали, я что-то такое припоминаю. Высоко же он метил, если думал заигрывать с мадемуазель Дааэ.
- Вот так же подумал и молодой виконт, когда застал Бюке в ее гримерной на коленях - он рассказывал о своих чувствах.
- Вероятно, был скандал?
Она слегка пожала элегантными плечами.
- Я все это хорошо слышала из собственной гримерной, которая расположена рядом. Виконт выкинул Бюке из комнаты Кристин и тотчас же удалился из Оперы вместе со своим братом, графом, оставив мою бедную подругу в истерике. Все эти подробности я узнала, когда пришла утешить ее.
- А потом Бюке покончил с собой?
- Очевидно, да.
- Что вы имеете в виду?
- После того, как обнаружили тело…
- Кто его обнаружил? Прошу вас, будьте точны, насколько это возможно.
- Его нашли двое других рабочих из обслуги сцены. Имен их я не знаю. Они подняли жуткий крик - я ясно слышала это во время "Песни Цветов" - и тогда другие, в том числе Дебьенн и Полиньи, директора, - я кивком дал понять, что знаю этих людей - бросились помогать спустить беднягу. И что, вы думаете, они обнаружили, вернувшись на место трагедии?
- Воображение - не моя сильная сторона. Я предпочитаю иметь дело с фактами.
Она кивнула, соглашаясь.
- Они обнаружили, что тело бедняги уже лежит на полу, а веревка, на которой он висел, исчезла.
- Исчезла?
- Вернее сказать, она была перерезана. Половина веревки все еще свисала с балки, под которой нашли тело. Ее перерезали. Бюке лежали на полу, а остаток веревки, охватывавший его шею, пропал.
- И…
- И все. Куда делась веревка? - она поднялась с встревоженным видом и прошлась под моим взглядом по маленькой комнатке. - Конечно, вызвали полицию, но мне случалось иметь дело с чиновниками, и я на них не слишком рассчитываю. Меня-то, в первую очередь, как я уже говорила, беспокоит моя подруга. Она как будто находится в самом центре некой интриги, о которой не имеет представления, и ответственна за происходящее не более, чем свеча - за судьбу мотыльков, порхающих над пламенем, пока оно не сжигает их.
- Есть и другие мотыльки?
Она помолчала, слегка сдвинув изящные брови над переносицей.
- Есть мужчина… - она снова замолчала.
- Продолжайте.
Она задумчиво посмотрела на меня, потом со вздохом опустилась в кресло.
- Но я его никогда не видела.
- Да?
- Как я уже говорила, ее гримерная расположена рядом с моей. Я слышу их - не речь, как вы понимаете, а так, легкий шум разговора. То ее голос, то его, то опять ее, - она откинулась назад, слегка взмахнув рукой. - Иногда мне кажется, что он - ее учитель, потому что я слышу, как они поют.
- Вот как?
Она кивнула.
- Любопытно.
- Вот и я так подумала.
- Но едва ли это редкий случай в Опере. Может быть, он - действительно ее учитель.
- У нее нет учителя, о котором я бы знала. Думаю, если бы был, она бы сказала мне - мы часто обсуждаем такие вещи.
- Вы сказали, что слышали, как они поют. Вы имеете в виду - дуэтом?
- Иногда. А порой я слышу, как она поет, а он потом говорит потихоньку, как будто комментирует ее пение. Разумеется, это только мое впечатление.
Я кивнул.
- Вам не случалось упоминать этого джентльмена в разговорах с мадемуазель Дааэ?
- Это было бы бестактно, - справедливо заметила она. - Скажите, - продолжила она, выпрямившись с улыбкой, - вы слышали о Призраке Оперы?
- О нем все говорят. Ему приписывают каждый розыгрыш, каждую забытую реплику.
- Некоторые верят, что он существует.
- И мадемуазель Дааэ в том числе?
- Верит, хотя и не признается в этом. Вдобавок, мадам Жири, мать малышки Мег, обслуживающая ложи Большого яруса слева, убеждена в его существовании.
- Она его когда-нибудь видела?
- Нет, но она слышала его голос.
- Опять голоса. Я думаю, мы уже слишком далеко ушли от сути дела, - заметил я. - Я не экзорцист.
- Я хочу, чтобы вы защитили Кристин, - прямо сказала Ирен Адлер. - Скоро Ла Кальве поправится и снова будет исполнять мою роль, а у меня есть другие ангажементы. Если уж на то пошло, через четыре дня я отправляюсь в Амстердам. Я хочу, чтобы вы защитили Кристин, - твердо повторила она, словно желая убедить саму себя. - Может быть, виконт и любит ее, но он и сам - всего лишь щенок, такой же новичок в мире интриг, как и она сама.
- А если я откажусь?
Она встала и принялась смотреть на собственную фотографию на каминной полке с непостижимым выражением, склонив голову на бок.
- Если вы откажетесь… - она помолчала, потом продолжила, снова - как будто обращаясь к себе самой, - думаю, тогда мне придется пересмотреть вопрос о моем молчании по поводу вашего инкогнито.
- Я и забыл, что ваш конек - шантаж.
- Но всегда - ради правого дела, - уточнила она, нимало не смутившись. - Мое молчание будет вашим гонораром.
Я сел и попытался поразмыслить сквозь тупую боль в голове, пока она внимательно изучала кончики собственных ногтей.
- Как я смогу войти в закулисное общество, с которым обычно у меня нет никакой связи? - поинтересовался я. - Едва ли мне удастся проникнуть туда переодетым и в то же время продолжать работать в оркестре.
- Об этом я уже подумала. Сегодня вечером будет прощальный банкет за кулисами в честь господ Дебьенна и Полиньи, директоров оперы, которые, как, я полагаю, вам хорошо известно, оставляют свой пост. Думаю, банкет еще только начинается. Вы все еще в вечернем костюме, вот и проводите меня. Я представлю вас как моего старого друга - со времен работы в Королевской Опере Осло. Таким образом, вы познакомитесь с Кристин и другими участниками этого дела.
- А банкет не отменят после случившегося?
- Вам, мсье Сигерсон, должно быть, известно правило, по которому представление должно продолжаться?
- Я-то в вечернем костюме, а вот вы - нет, - заметил я, поднимаясь и снова надевая плащ.
- А я - как всегда, исключение из правил, - улыбнулась она, беря свою верхнюю одежду. - В стране Жорж Санд и Сары Бернар мои предпочтения в одежде будут приняты спокойно, если не с пониманием - тем более, у артистки. Идемте же?
У меня не осталось выбора.
4. Первая кровь
Прием, проводимый в одном из тех гигантских фойе, производил впечатление подавленности. Тем не менее, там наблюдалась та характерная атмосфера, которая порождает на время оттенок фальшивой bonhomie, показной демократии, когда директора на равных перешучиваются с дамами, проводящими зрителей на их места, гардеробщицы сидят бок о бок с музыкантами, а тенора флиртуют с членами кордебалета, которые только и мечтают добраться до буфета.
Ла Сорелли в углу репетировала прощальную речь уходящим директорам, подкрепляя память узким бокалом шампанского и бутылкой, предусмотрительно поставленной рядом.
Леру властвовал в другой части помещения, окруженный членами ансамбля, почтительно внимавшими каждому его слову. Казалось, стоя перед выбором - самому умирать от скуки, или наводить тоску на других, он предпочел последний вариант.
Кристин Дааэ видно не было. Смерть Бюке и предшествовавшая ей безобразная сцена в ее гримерной настолько расстроили юное сопрано, что доктор предписал ей покой и позаботился, чтобы ее отвезли домой.
Мое прибытие под руку с Ирен Адлер - да еще и в мужском костюме - вызвало небольшую сенсацию, я почувствовал, как знакомство с ней повышает мою оценку в глазах окружающих. Те, кто воспринимали меня как еще один винтик в огромном механизме Оперы, теперь пересматривали мой статус. К счастью, теперь, когда я мог отвлечься на работу, моя мигрень стала утихать.
- А вы хитрец, Сигерсон, - воскликнул, отведя меня в сторонку, Понелль. - Как вы от всех скрыли, что знакомы с мадемуазель Адлер!
- Я профессионал, - неопределенно ответил я, чтобы выиграть время, и, подчиняясь нетерпеливому жесту моей спутницы, оставил его строить предположения.
Она представила меня Дебьенну и Полиньи, с которыми мне не случалось разговаривать с самого прослушивания. Эти джентльмены с легкостью поверили, что я был старым другом Ирен Адлер из Оперы Осло, так как в тот момент они горячо обсуждали что-то с малышкой Жамм, Мег Жири и ее матерью, которых перед тем допрашивал мсье Мифруа из Парижской префектуры. Их беседу сопровождали взволнованные и испуганные восклицания, малышка Жамм настаивала, что в смерти Бюке может быть повинен только Призрак, а Мег Жири с энтузиазмом поддерживала эту точку зрения.