Исповедь довела его до изнеможения, но это был еще не конец. Он посмотрел мне в глаза и покачал головой.
- А потом случилось самое страшное. Я совершенно обезумел, я пошел домой к Кристин и барабанил в дверь дома, где она живет с доброй старушкой. Когда она открыла, я прямо обвинил ее в измене, объявил, что я все слышал и потребовал, чтобы она назвала имя моего соперника. Услышав это, она смертельно побледнела, едва не потеряла сознание у меня на руках, однако потом она пришла в ярость. Я и не думал, что она способна так злиться, - добавил он, качая головой. - Это она-то, такая добрая, такая чистая, - Виконт помолчал, словно собираясь с силами, чтобы закончить рассказ. - Сцена была ужасная. Она меня обвинила в том, что я подслушивал и полез в дело, которое меня не касается, - рассказывая это, он прикрыл рукой рот, почти детским жестом. - Когда я вернулся домой на следующее утро, меня ждала записка - от нее, - с горечью добавил он. - "Если вы меня любите, - гласила она, - не пытайтесь увидеть меня снова". Бог ты мой!
Из его глаз снова хлынули слезы, и, всхлипывая, виконт навалился на стол, накрыв руками голову, совершенно не думая о том, что на него смотрят другие посетители. Было ясно, что скоро он уже не способен будет думать ни о чем. Я быстро осмотрелся и понял, что должен как-то доставить его домой. Я нашел визитную карточку в кармашке для часов в его фраке, оплатил счет и попросил официанта помочь мне усадить его в кабриолет. Тот беспрекословно подчинился, очевидно, давно уже привыкнув оказывать подобные услуги посетителям кафе.
- Тридцать шесть, авеню Клебер.
Во время недолгой поездки я погрузился в раздумья, пока юноша крепко спал, положив голову мне на плечо. Дело было явно непростое, Уотсон. Видимо, у канарейки имелся учитель, невидимый поющий органист! И как же быть дальше? Никогда еще у меня не было столько препятствий в работе. Опять же, все мои инстинкты требовали, чтобы я в тот же вечер шел в морг и исследовал тело Бюке, но как бы я им представился? У меня в распоряжении не было принадлежностей для переодевания, ни париков, ни фальшивых носов, ни поддельных документов, да, строго говоря, и порученного мне дела тоже не существовало. Кто, спрашивается, был моим клиентом? Женщина, которую я никогда не видел? Кто заплатил бы мне гонорар? Да и было ли, для начала, само преступление?
Впрочем, в этом, по крайней мере, я был вполне уверен. Иначе куда делся остаток веревки? Как я жалел, что со мной нет вас, друг мой. Вы не светите, Уотсон, как я уже отмечал, однако вы являетесь проводником света. Некому мне было представить свои теории, и мне остро не хватало вас и вашей поддержки. У вас, друг мой, есть бесценная способность задавать правильные вопросы, говорить то, что нужно, и в нужный момент. Но мне оставалось обсуждать свои измышления только с самим собой.
С этой пропавшей веревкой ясно было одно: кто-то обрезал ее и унес. Оставался один вопрос: зачем? Какая разница была бедняге Бюке, висит он на веревке, или нет?
Мой усталый мозг мог предложить лишь один ответ: требовалось сообщить миру, что его смерть не была самоубийством. А значит, это было убийство.
А зачем было убивать главного рабочего сцены? Я так и слышу, как вы говорите: элементарно, мой дорогой друг, потому что он любил Кристин Дааэ.
Кабриолет остановился перед внушительной резиденцией, и, не без помощи возницы, мне удалось прислонить юного виконта к одной из коринфских колонн портика, пока я звонил в звонок. Спустя несколько мгновений в вестибюле загорелся свет, двери распахнулись, и передо мной предстала копия виконта, только выше, крепче, старше и с усами.
Граф де Шаньи окинул своего брата, а затем и меня ледяным взглядом.
- Уже поздно, - заметил он.
- Ваш брат многовато выпил, - ответил я. И добавил, чтобы смягчить собственные слова: - Он перенес тяжелое потрясение.
Граф молчал еще мгновенье, но потом внезапно перешел к действиям.
- Анри! - позвал он. Явился пожилой слуга и втащил виконта в дом, пока сам граф стоял в дверях, загораживая мне дорогу.
- Благодарю вас.
- Виконт влюблен в мадемуазель Дааэ, - сообщил я.
- Это пройдет, - заверил меня граф и захлопнул дверь у меня перед носом.
6. Моя маскировка
Господа Дебьенн и Полиньи упаковывали вещи. В их кабинете, когда я заглянул в него на следующее утро, царил настоящий хаос, а покидающие должность директора мрачно складывали папки, отбирали сувениры, споря, кому какой достанется, и отдавали распоряжения небольшой армии рабочих, сновавших туда-сюда, таская предметы всевозможного назначения. В суматохе мое вторжение не вызвало у них удивления.
За пыльными окнами, тремя этажами ниже, трудились под слабым дождем паровые экскаваторы и бурильные молотки, их смутный гул смешивался с суетливым шумом в помещении.
- Конец эпохи - эпохи Полиньи-Дебьенна, - заметил Полиньи.
- Эпохи Дебьенна-Полиньи, - поправил его Дебьенн, подкрепив свои слова скорбным вздохом.
- Я бы хотел поговорить с мадемуазель Дааэ, - вклинился я.
- Здесь ее нет, - произнес Полиньи, изучая пачку документов, которую он затем передал Дебьенну. Тот бегло взглянул на них и отдал обратно.
- Мы хорошо поработали, - отметил Дебьенн, глядя на афишу на стене.
- Очень хорошо.
- Где я могу найти ее?
Впервые они обратили на меня внимание.
- Не понимаю, зачем вам это нужно, мсье…
- Сигерсон, - напомнил я. - Я, если помните, друг мадемуазель Адлер.
- Мсье Сигерсон, - ответил Полиньи, - Вы нас извините, но ваша дружба с мадемуазель Адлер, хоть и производит внушительное впечатление, не может служить для вас passe-partout.
- Боюсь, что вам придется заняться чем-нибудь другим, - добавил Дебьенн, сминая пачку бумаг и бросая их в мусорную корзину.
Я глубоко вздохнул.
- Что ж, джентльмены, вы вынуждаете меня сказать вам правду.
- Ага, - безо всякого интереса произнес Полиньи.
- Я здесь по поручению Скотланд-Ярда, - объявил я, применив мой лучший итонский акцент.
Оба разом прекратили свои занятия и уставились на меня.
- Что?
- По просьбе мсье Мифруа из парижской префектуры, - добавил я, вернувшись к французскому, - я устроился в оркестр с целью расследования обстоятельств гибели Жозефа Бюке.
Говоря это, я молился, чтобы, погрузившись в собственные дела, эти двое не припомнили, что я начал работать в оркестре еще до того, как убили Бюке, иначе я оказался бы подозреваемым.
- Скотланд-Ярд? - повторил Дебьенн. В его правом глазу возник тик или спазм, и он прижал его рукой. - А зачем бы префектуре Парижа понадобилась помощь англичанина в расследовании смерти Бюке?
- Им не англичанин был нужен, - объяснил я, позволив себе выказать легкое нетерпение, - им нужен был полицейский, способный играть на скрипке, - теперь они уже слушали меня очень внимательно.
- Леру всегда говорил, что вы не норвежец, - вдруг вспомнил Полиньи. - Как же вас зовут?
Я едва не подавился, произнося эти слова, но у меня не было других средств для маскировки, кроме собственного ума. Господи, прости меня, грешного.
- Инспектор Лестрейд. По понятным причинам, я не ношу при себе документов, - несколько торопливо продолжил я. - Но я уверен, что мадемуазель Адлер подтвердит мои слова.
Бывшие директора опустились в кресла за своими столами.
- Скотланд-Ярд, - повторили они.
- Префектура сочла это дело крайне серьезным, господа. Может быть, мы могли бы поговорить наедине?
Полиньи после недолгого колебания обратился к рабочим.
- Выйдите, - сказал он. - Мы пошлем за вами.
Рабочие равнодушно пожали плечами и удалились. Я так и чувствовал, как они раздумывали, не помешает ли им небольшой apéritif.
- Итак, - начал я, когда Дебьенн закрыл дверь за последним из них. - Что вы можете рассказать мне о Призраке?
Они обменялись настороженными взглядами.
- Покажи ему контракт, - велел Полиньи Дебьенну.
С очередным вздохом Дебьенн достал из кармана ключ и отворил большой сейф, стоявший в углу комнаты. Порывшись в нем, он достал, наконец, несколько листов бумаги, которые передал мне, его глаз дергался, словно предрекая эпилептический припадок.
- Это условия аренды Оперы, - пояснил он, прикрывая глаз рукой. - Большинство статей стандартны.
- Насколько я вижу, да, - ответил я, наскоро просматривая документ.
- Мы советуем вам, однако, обратить внимание на три статьи следом за параграфом 67.
Я быстро пролистал бумаги и нашел условия, записанные элегантным почерком, в отличие от остального текста договора, напечатанного на машинке.
- Эти дополнения мы обнаружили в сейфе вскоре после того, как заступили на свои должности, - сообщил Полиньи, подпирая рукой подбородок и печально наблюдая за тем, как я читаю их. - У нас - единственный ключ, - добавил он, видимо, на случай, если я не понял смысла сказанного.
- Значит, эти условия выставил Призрак?
- Именно так.
Условия были следующие:
I. Ложа № 5 Главного яруса всегда должна быть зарезервирована для Призрака.
II. Иногда Призрак может потребовать замены в актерском составе некоторых спектаклей. Замена должна быть произведена без возражений и безотлагательно.
III. Призрак должен получать оплату наличными первого числа каждого месяца размером в 20 000 франков. Если дирекция по каким-либо причинам задержит выплату содержания Призраку (составляющего, в сумме, 240 000 франков в год) более, чем на две недели, Призрак не отвечает за последствия.
Я поднял глаза.
- И вы выполняли эти условия?
- Целиком и полностью, - ответил Дебьенн. - Мы сочли, что так будет безопаснее.
- Любопытно, что Призрак требует денег, - заметил я.
- От любопытства кошка сдохла, - ответил Полиньи.
- По крайней мере, теперь ясно, откуда у него берутся три франка на чай для мадам Жири, - заметил я, скорее для себя, чем для них. - А как вы передаете ему деньги?
- Мадам Жири оставляет их в конверте в его ложе первого числа каждого месяца. Мы берем деньги из бюджета на текущее содержание Оперы.
- Болваны! - неожиданно взорвался Дебьенн, больше не в силах сдерживаться. - Они не понимают, что творят! - он нервно провел рукой по редеющим волосам.
- Кого вы имеете в виду?
- Моншармена и Ришара, новых директоров, кого же еще? - выкрикнул Полиньи, как будто объясняя очевидную вещь идиоту. - Они навлекут на Оперу несчастье!
- Каким образом?
Бедняги снова обменялись взглядами.
- Они не верят в существование Призрака, - пожаловался Дебьенн, проводя рукой по дергающейся брови. - Похоже, они воображают, что все это - хитрый розыгрыш с нашей стороны, и ясно дали нам понять, что не потерпят этого.
- Розыгрыш! - повторил Полиньи со страдальческой усмешкой.
- В самом деле?
- В самом деле. Они объявили, что не будут следовать дополнениям контракта. Они не будут платить эти деньги, они не будут производить изменения в актерском составе, и - что хуже всего - они будут сдавать ложу № 5!
- Начиная с этого вечера! - добавил Полиньи, качая головой. - Они собираются сидеть в ней сами! Они уволили мадам Жири, - продолжил он, словно сообщая о свершении некого святотатства, - и грозились заменить ее кем-то другим!
- И того хуже, - добавил Дебьенн, - они настояли, чтобы сегодня пела Ла Сорелли. Mon Dieu, - добавил он испуганным шепотом.
- Это - тоже нарушение его требований? - поинтересовался я.
- Мы довели до их сведения, что Призрак пожелал, чтобы сегодня в Фаусте роль Маргариты исполняла Кристин Дааэ. А они подняли нас на смех, - закончил Полиньи. Я уже обратил внимание, что эти двое все время говорили по очереди.
- И как же Призрак выразил свое пожелание, чтобы мадемуазель Дааэ пела сегодня?
- Он говорит с нами.
- Напрямую?
- Так же прямо, как мы говорим с вами, Инспектор. Его голос звучит здесь, в кабинете.
- Просто звучит в эфире, - добавил Дебьенн, предваряя мой следующий вопрос. - Он может звучать где угодно в здании. И Призрак слышит все, что здесь говорят.
- Это наводит на размышления.
- Не понимаю, о чем вы.
- Вас это уже не касается, - сообщил им я, ведь они, в конце концов, как раз покидали Оперу. - И когда же Призрак объявил вам об этой предполагаемой замене в вечернем актерском составе?
- Сегодня в десять утра, как только я зашел в кабинет, - сразу же ответил Полиньи. - Я просил их прислушаться к голосу разума, - повернулся он к Дебьенну.
- Просил снова и снова, - подтвердил тот.
Я встал.
- Господа, я должен повторить мое первое пожелание, - они обратили ко мне одинаково непонимающие взгляды. - Где я могу найти мадемуазель Дааэ?
- Она живет с больной бабушкой.
- У меня создалось впечатление, что она - сирота.
- Это, на самом деле, не бабушка мадемуазель Дааэ, это пожилая вдова, которая ее приютила, у нее комнаты на улице Гаспар. Кажется, ее называют Матушка Валериус.
- Благодарю вас, - я направился к двери, но замешкался.
- Да?
- Просто из любопытства. Что происходит с директорами, отслужившими свое в таком месте, как Парижская Опера?
Они коротко переглянулись.
- Сэр, - произнес Дебьенн, поднимаясь в полный рост. - вы имеете честь беседовать с новыми директорами Оперы Табор Лидвилла, Колорадо.
- Простите, месье, что отнял у вас бесценное время.
7. Ангел
Как вы помните, Уотсон, в деле Ужаса Дартмура, которое вы были так любезны описать и опубликовать под заглавием Собака Баскервиллей, я объяснял вам, что знал с самого начала, что мы имеем дело не с призрачной собакой. С того момента, как в Нортамберленд-отеле у сэра Генри Баскервилля был украден совершенно реальный ботинок, у меня не оставалось ни малейших сомнений. Никакой призрачной собаке не нужен земной запах, чтобы выслеживать добычу.
И никакому Призраку не нужны двадцать тысяч франков в месяц.
Теперь я считал, что Призрак и убийца Бюке был один и тот же человек, скорее всего, работавший в Опере и хорошо знавший ее сложное нутро. Он испытывал страстное влечение к мадемуазель Дааэ, представлявшее смертельную опасность для любых соперников, ищущих ее расположения. А значит, представлялось благоразумным, пока дело не зашло слишком далеко, побеседовать с молодой женщиной, благополучие которой было вверено моим заботам. Следовало выяснить, что знала она сама о своем незримом поклоннике, в надежде, что это знание позволит мне выследить его, прежде чем он натворит новых бед.
Комнаты Матушки Валериус на рю Гаспар были обставлены просто, но чисты. В доме имелась горничная, но на мой стук ответила сама интересующая меня особа. Она была одета в прелестный темно-синий пеньюар с белыми кружевами на запястьях и у горла. Вблизи Кристин Дааэ была еще симпатичнее, чем мне казалось, когда я видел ее со своего кресла в партере во время Пророка. Светлые волосы роскошного оттенка обрамляли двумя косами лицо в форме сердечка с чистым лбом и широко расставленными серыми глазами, полными живости восемнадцатилетнего существа. Нос у нее был небольшой, но прямой, подбородок был крепеньким как раз настолько, чтобы не казаться излишне упрямым, кожа отличалась юношеским блеском, втрое бледнее, чем свежие, как розовый бутончик, губы. Полагаю, Уотсон, в прежние дни это создание непременно вызвало бы ваш интерес. Я знал, что она не испытывает недостатка в поклонниках, и, глядя на нее, прекрасно понимал, до каких крайностей могла довести их ее красота.
- Мсье Сигерсон, входите!
Определенно, мой приход не вызвал у нее особого удивления. Когда я спросил ее, почему, она улыбнулась.
- Но я столько слышала о вас от Ирен! Она велела мне полагаться на вас, как на нее саму, а я верю ей во всем! У нее было что-то вроде предчувствия, что вы придете ко мне.
Не заметив мой вздох облегчения и благодарности к предусмотрительной мисс Адлер, молодая женщина представила меня своей инвалидке-опекунше, развеселой Матушке Валериус, сидевшей на кровати с пологом под тяжелым стеганым одеялом и жизнерадостно приветствовавшей меня.
- Cherie, предложи мсье Сигерсону чая!
- Разумеется, grandmaman! - ответила девушка и выскользнула из комнаты прежде, чем я успел возразить.
- Она хорошая девушка, - сказала старая дама, кивнув в направлении двери.
- Как вы с ней познакомились? - спросил я.
- Ее отец, бедняжка, снимал у меня комнаты, пока его не прибрали.
- Прибрали?
Она возвела очи горе.
- Милый человек, просто святой, а как он обожал свое дитя!
- Насколько я понимаю, он был ее единственным учителем музыки?
- Как вы сами можете слышать, другой ей и не нужен!
Между тем, девушка вернулась с подносом, на котором было аккуратно расставлено все, что требовалось для чаепития.
- Отведи своего гостя в гостиную, дитя мое, - распорядилась Матушка Валериус. - Вам незачем развлекать меня.
Кристин пыталась возражать, но, наконец, уступила мягкому, но настойчивому тону своей опекунши.
- Да, Ирен сказала мне, что вы придете, - повторила она, наливая напиток в мою чашку и протягивая мне. - Как это было предусмотрительно с ее стороны - поручить вам защищать меня, когда сама она собирается уезжать в Амстердам. Я подумала, что вы, может быть, станете моим вторым ангелом, - добавила она с лукавой улыбкой.
- Вторым? А мадемуазель Адлер вы считаете первым?
- О нет! - она с трудом подавила смешок. - Я восхищаюсь мадемуазель Адлер, и она много значит для меня, но она никак не может быть ангелом.
Я молча согласился с ней.
- Вам известно что-нибудь о Призраке Оперы? - начал я.
К моему изумлению, она искренне рассмеялась.
- Нет никакого Призрака Оперы!
- Нет? Но…
- Это и есть мой первый Ангел!
Вряд ли Кристин поразила бы меня больше, если бы вдруг взлетела с места, впрочем, она была так взволнована, что казалась вполне способна на полет.
- Так Призрак - это не призрак, а ангел?
- Я вам все расскажу, - пообещала она, с экстатическим возбуждением, от которого мне стало несколько не по себе. - Я очень хочу вам рассказать! Когда отец учил меня петь, он часто рассказывал об Ангеле музыки.
- Ангеле музыки?