Так и было, но он пока не вставал. Заподозрив, что пришли к нему, он надел в ванной халат, почистил зубы и тщательно причесался. В дверь постучали.
- Войдите…
Это был Матайа, владелец гаража, о котором он и думать забыл. Он улыбался во весь рот и теребил в смуглых пальцах белую фуражку.
- Ты еще доволен машиной, господин?
- Очень доволен…
- Я принес тебе листок…
Он вытащил из кармана вчетверо сложенный лист бумаги и протянул майору. Наверное, кто-то помог ему написать: часть слов была зачеркнута, какие-то буквы добавлены. Это был счет на 1000 франков на имя "господина майора Оуэна" за пользование машиной в течение месяца.
А ведь Мак-Лин говорил, что майор увидит владельца гаража только перед отъездом… Оуэн взглянул на туземца и почувствовал, что тот смущен.
- Ты хочешь, чтобы я заплатил? - спросил он.
И вместо того чтобы ответить, что это не к спеху, тот утвердительно кивнул головой. Майор достал из бумажника банкноты и протянул туземцу.
- Ты не сердишься, господин?
Да нет же. Правда, этот вполне заурядный эпизод испортил ему настроение на весь день. Бреясь в комнате, где воздух был еще по-утреннему свежим, он невольно подумал о том, что улыбка владельца гаража выглядела не такой искренней и радостной, как в первый день.
А почему, выходя, Матайа долго разговаривал с мсье Руа? Только что, открыв бумажник, майор обнаружил, что его финансы были уже почти на нуле. Он жил в отеле "Пасифик" больше недели. Интересно, здесь тоже, как в большинстве отелей Европы, просят оплачивать счета раз в неделю?
Проходя через холл, он с некоторой опаской взглянул на свою ячейку для почты, но в ней ничего не было.
Сотни раз он попадал в трудные положения, но при этом не терял самообладания. Во всяком случае то, что касалось денег, ни в коей мере не вызывало у него чувства неловкости или стыда.
Но почему он старается не встретиться глазами с мадам Руа? Она поздоровалась с ним как всегда приветливо, но ему показалось, что в ее взгляде таится немой вопрос.
Машина, как и все машины на Таити, ночью стояла на улице. Сиденья уже нагрелись. Машина скользила по красноватой дороге и, словно по своей воле, свернула налево и остановилась перед "Английским баром".
Кекела мыл пол. Бывший жокей, сидя за стойкой, полностью скрывавшей его от посетителей, читал газету. Газеты приходили на Таити раз в пять недель - но сразу огромным свертком, - и их читали как роман с продолжением, начиная с самых старых номеров.
- Прекрасный денек, сэр… - неизменно говорил Мак-Лин, хотя на Таити, за исключением сезона дождей, длившегося два месяца, все дни были одинаково солнечными.
- Прекрасный денек, Мак… Мне утром нанесли визит…
И хотя лицо жокея оставалось непроницаемым, Оуэну показалось, что он уже знал о случившемся. Наверное, ему первому становилось известно о том, что происходит на острове.
- Матайа, владелец гаража, пришел требовать у меня деньги…
- Вы ему заплатили, сэр?
- А куда денешься?
- Верно, так лучше…
- А вы сказали, что он появится только накануне отъезда…
- Обычно так и бывает, сэр…
- Что это значит?
Мак тоже был растерян. Уже накануне он держался с Оуэном суше, чем обычно.
- Наверное, кто-то напугал его, сэр…
- Вам что-то известно?
- Матайа часто возит девушек в "Моану" на своей машине. Может быть, там кто-то рассказал ему про вас?
- Альфред Мужен?
- Я точно не знаю, сэр, но кто-то явно хочет вам навредить… Когда речь идет об отношениях между белыми, я осведомлен хуже… Между нами говоря, сэр, у вас есть деньги?
- Очень мало, Мак…
- Хватит, чтобы дождаться следующего корабля?
Он отрицательно покачал головой, и Мак вздохнул.
- Будет очень трудно, сэр… Я бы на вашем месте поторопился, пока еще не слишком поздно… Я точно ничего не знаю… Но вот ваш приятель, доктор… Вы бросили его одного в "Моане". Он обиделся на вас… И прежде чем уйти, два или три раза спрашивал у меня, знаю ли я о вашем прошлом…
- Мне не хочется ходить туда каждый вечер…
- Я вас понимаю… Доктор пошел туда один… Позавчера, кажется? На следующий день после того, как погиб радист… Вчера вы ничего не заметили… Но я видел, что доктор разглядывает вас буквально в упор… Он приходил пропустить стаканчик днем, когда здесь никого не было, и задавал вопросы…
- Какие вопросы?
- Довольно неопределенные… Давно ли я вас знаю? Правда ли, что вы были майором? Где я встречал вас раньше? "Вы считаете, что он богатый?" - был его последний вопрос. Я ему ответил: чтобы жить так, как привыкли жить вы, должна быть рента… Это, конечно, не страшно, но достаточно показательно. Понимаете?
- Понимаю…
Все это не просто тревожило Оуэна, но было ему крайне неприятно. Между ним и доктором Бенедиктом установилась своего рода близость. Их отношения нельзя было назвать дружескими… Он внимательно изучал доктора. Немного жалел его, и его забавляло, что доктор, в свою очередь, следит за его малейшими реакциями.
- Поверьте мне, сэр… Лучше принять меры… Мсье Вейль предлагал вчера представить вас в "Яхт-клубе"…
Он понял. Ему было унизительно, что бывший жокей вот так диктует ему линию поведения. Он выпил две порции виски - больше, чем обычно по утрам. Жорж Вейль, адвокат и холостяк лет тридцати, не больше, пришел в полдень выпить аперитив.
- Ну что, майор, пойдем вечером в клуб сыграть партию в бридж? Вы увидите, у нас не так грязно, как в "Колониальном клубе"… Здесь меньше чиновников, в основном - коммерсанты, это люди, которые делают или сделали что-то существенное… Многие женаты, у них красивые жены… Вы не рыбак?
Нет, он не рыбачил.
- У нас есть заядлые рыболовы. У них специальные моторные лодки… Да, кстати, вы плыли с одним американцем, неким Уиггинсом…
Оуэн совершенно забыл о пассажире, не просыхавшем все восемнадцать дней плавания.
- Занятный малый… Утром поймал на удочку двухметровую акулу. Он взял напрокат катер у одного моего приятеля… На месяц… Каждое утро до восхода солнца выходит в море, голый до пояса… С ним туземец, которого ему посоветовали нанять… Он стал почти таким же черным, как этот туземец. Научился пользоваться гарпуном, ныряет в воду…
Странно. Человек, вызвавший столько пересудов на борту, заслуживший своим поведением негодование или жалость, здесь, на суше, проявил себя гораздо достойнее. Он жил в одном из домиков "Голубой лагуны". В Папеэте не появлялся. Наверное, со дня приезда на Таити ему не понадобилось надевать костюм. Он проводил время в море, ловил рыбу, плавал.
- Он пьет? - спросил майор.
- Минеральную воду… Больше ничего… Если ради развлечения вы захотите порыбачить…
Нет, он не был любителем лодок, рыболовных снастей, гарпунов, не в его вкусе было появляться, голым до пояса и загорать до черноты. Он чувствовал себя хорошо лишь в прекрасно сшитых костюмах, когда он мог идти, высоко подняв голову и широко улыбаясь.
- Я зайду за вами вечером, в девять? А может быть, раньше, чтобы поужинать?
- В девять…
Днем он встретил доктора.
- Что делаем вечером, майор?
Он не осмелился сознаться, что идет в "Яхт-клуб", куда завсегдатай "Колониального клуба" не имел права показываться.
- Наверное, лягу спать.
- Съездим ненадолго в "Моану"?
- Не сегодня…
- Вы знаете, что Лотта оказалась на высоте? Она собиралась выступать позавчера. Но из-за случая с радистом решила начать выступления только на следующий день после похорон.
Тело нашли на берегу, как раз напротив "Голубой лагуны".
- Похоже, что Мужен стал ее менеджером… Ходит за ней по пятам… Между вами что-то произошло?
- Между кем?
- Вами и Муженом.
- Ничего особенного… Мы с ним даже ни разу словом не перекинулись…
- А!
И доктор, которого так и подмывало что-то сказать, предпочел промолчать.
Мак-Лин был прав. Нужно действовать быстро. Самое страшное, что он чувствовал себя не в форме.
Во Франции, в Италии, в Египте, в Лондоне - он был на своем месте. В интерьерах особняков, где бы они ни находились - на Елисейских полях или на набережной Круазет в Каннах, он чувствовал себя, как рыба в воде. Владельцы гостиниц, портье, бармены хорошо знали его и обращались к нему с уважительной фамильярностью - как это принято со старыми клиентами.
Даже те, кто подозревал об его истинной деятельности, не подавали виду, поскольку знали, что ничем не рискуют… В казино крупье улыбались ему, словно желая успеха. Иногда, правда, один из них отводил его в сторону.
- Этот стол не для вас, майор…
Значит там сидели люди, которые не позволяют безнаказанно обыгрывать себя, или же важные персоны, в которых был заинтересован владелец казино… Он не настаивал. Между светскими людьми такие вещи происходят корректно. И если ему доводилось проигрывать, ему охотно ссужали в кассе несколько луидоров.
Высокопоставленные лица ежегодно встречали его и приглашали к себе. Разумеется, не как друга дома, а когда устраивали прием. Он забавлял их. Он был веселым, остроумным собеседником с неизменной иронической улыбкой на холеном розовом лице.
К нему обращались с небольшими просьбами, поскольку он знал всех и мог познакомить людей, когда возникала в этом необходимость.
Однако последнее время уже в Европе он чувствовал, что выбился из сил. Нет, он не ощущал усталости. Сердце работало нормально, печень была почти в норме. Сам он пребывал в хорошем тонусе, не страдал отсутствием аппетита.
И все-таки он ощущал что-то вроде приближения старости. Он, всю свою жизнь стремившийся к одиночеству, теперь почти тяготился им. Он засиживался в барах до закрытия, шел в любую компанию и возвращался к себе только когда уже некуда было деться.
Теперь случалось, что он с завистью поглядывал на парочки. Он оборачивался им вслед, не потому что они были влюблены, а потому что их было двое.
Он также засматривался на детей, подростков, девушек…
Хватит! Не стоит об этом думать. Он вернулся к себе в отель. Нужно следить за походкой, улыбкой. Здесь за ним тоже наблюдали.
Бесспорно одно - этим враждебным отношением к себе он обязан Альфреду Мужену. Почему? А впрочем, к чему вопросы? Мужен ненавидит его, это очевидно, ненавидит, потому что они такие разные…
Разве мадам Руа не была с ним менее приветлива, чем раньше?
"Опасно, - повторял он. - И если я начну волноваться…"
Неужели он способен обращать внимание на то, как держит себя хозяйка крохотной гостиницы на Таити?
Ему было необходимо почувствовать себя совершенно раскованным. "Действуйте быстрее", - советовал Мак-Лин, а он, бестия, знал толк в подобных делах.
И обедая в уголке сада, он неожиданно улыбнулся - вспомнил бывшего жокея.
"Не так он глуп, этот пройдоха, - подумал он. - Боится, как бы я не стрельнул у него немного денег. А ему не хочется мне отказывать. Хотя откажет наверняка. Потому-то он и советовал действовать побыстрее".
Он провалялся в постели почти весь день. Спал мало, скорее находился в полусне - за закрытыми веками в золотом свете проплывали неясные образы.
Его неотступно преследовало ощущение, что судьба оказалась несправедливой к нему. Он никогда не требовал от жизни многого. Что необходимо? Чтобы его окружала неизменная, радующая взор обстановка - антураж роскошных отелей, по сути ставших для него домом. Вкусные запахи утреннего завтрака - на балконе, почти всегда с видом на море или на Елисейские поля. Долгий тщательный утренний туалет, как у хорошенькой женщины. Ванна, ледяной душ, жесткая волосяная рукавица для массажа, гостиничный парикмахер, приходивший причесывать его в номер…
Лифт в прохладный холл, улыбки персонала, сигара, которую он раскуривал, прекрасно чувствуя себя свежевыбритым, в костюме отличного покроя; прогулка в лечебных целях перед первым стаканом виски в баре, где все его знают.
У него не было своей машины. Он водил только взятые напрокат. Ему и не хотелось заводить свою. Затем обед в хорошем ресторане, куда его почти всегда приглашали, коньяк и сигара. Потом послеполуденный отдых.
Окружавшие его люди - соседи по этажу, те, с кем он обедал или играл по вечерам, воротили миллионами франков, фунтов стерлингов или долларов, жили на широкую ногу, но он им не завидовал, он был доволен своей судьбой, вполне удовлетворен существованием, которое он создал себе в тени этих людей.
Ему всегда радовались, как радовался он сам, встретив того или иного бармена или метрдотеля.
- Уже в Каннах, майор?.. В этом году здесь восхитительно…
Зачем он отправился на Таити? И почему Ренэ Марешалю именно сейчас потребовалось проехаться вдоль архипелага на шхуне?
А ведь все могло пройти безо всяких осложнений. Будь судьба к нему чуть более благосклонной, и он уже отошел бы от дел, заботясь лишь о том, чтобы достойно провести остаток своих дней.
Он тщательно оделся, перекусил в саду, где насекомые вились вокруг фонарей. Ему захотелось выпить шартреза, и он не стал отказывать себе в удовольствии. Неужели мадам Руа и в самом деле опасается за свои доходы?
В девять он встретился с Жоржем Вейлем в "Английском баре", и Мак-Лин одобряюще улыбнулся ему.
"Яхт-клуб" представлял собой неказистое сооружение на сваях. Там уже находилось человек двадцать, они пили кофе или потягивали ликер, и Вейль представил майора нескольким столикам.
- Майор Оуэн…
Большинство лиц он уже видел раньше, но почти все женщины были незнакомы - они не ходили в "Моану" и в бары. Некоторые из них были молодые и хорошенькие.
- Что будете пить, майор?
И все-таки обстановка выглядела бедной. Бедной не в прямом смысле слова, но какой-то любительской, что ли. Конечно, эти люди, затерянные на одном из островов Тихого океана, хотели создать себе иллюзию роскошной жизни. И хотя здесь не царило такое запустение, как в "Колониальном клубе", обстановка все же казалась достаточно убогой, и майору почудилось, что он иронически взирает на самого себя, очутившегося в подобных декорациях.
Тем хуже. Мак ему ясно сказал: нужно торопиться. И потягивая старый коньяк, он привычным профессиональным взглядом смерил всех присутствующих. Он улыбался светской улыбкой.
- У нас тут очень сильные игроки в бридж, - с гордостью сообщил Вейль.
Он не стал спрашивать, какие у них ставки.
- Если хотите, организуем партию…
Он кивнул, по-прежнему улыбаясь. Принесли карты. У него спросили:
- Сколько вы ставите, майор?
- Как и вы…
Известно ли им то, о чем злословит на его счет Мужен. Наверное, известно. Ему показалось, что эти господа переглянулись между собой.
И тогда ему пришла в голову мысль: а вдруг приглашение адвоката - ловушка?
- По пять сантимов?
- Как угодно…
Его красивые руки лежали на столе, не касаясь карт. Если даже эти люди играют только в бридж, он сумеет, лишь бы чуть-чуть повезло, пополнить свои финансы. Ему часто случалось вот так, в межсезонье, заработать на свои нужды только с помощью бриджа. И кстати, без жульничества, в бридж это почти невозможно.
Один роббер он проиграл и подумал, нет ли смысла проиграть всю партию? И все же он выиграл - не разочаровывать же партнера, который начинал нервничать.
Он почти не шевелился - с сигарой в уголке рта, в ореоле дыма - и, казалось, почти не дотрагивался до карт. Говорил он мало, вежливо выслушивая комментарии, не возмущался, когда зрители, толпившиеся у него за спиной, заглядывали в карты.
- Вы отлично играете, майор.
- Игрок международного класса! - расщедрился Вейль.
- Просто стараюсь защищаться.
К двенадцати ночи он выиграл три партии и одну проиграл. Он словно брезговал дотрагиваться до тысячи с небольшим франков, лежавших перед ним на столе.
- Прошу прощения, - прошептал он.
- Вы шутите?
Почти все семейные разошлись. Остались с десяток молодых людей и бельгийский промышленник лет пятидесяти, следивший за игрой и выказывавший явное нетерпение.
- Может быть, развлечемся, сыграем в покер?
Он ждал этого… Так и должно было случиться. Нужно оставаться невозмутимым, не проявлять радости. Несмотря на очевидное радушие, с которым его принимали, он все же подозревал западню…
"Нужно действовать побыстрее, сэр".
- Если это доставит вам удовольствие, господа…
- По высшей ставке?
- Надеюсь, вы играете не слишком по-крупному?.. Нынешние рантье, даже английские, не очень-то в форме…
Он произнес это с улыбкой, как бы в оправдание:
- Удвоение ставки - один луидор. Видите, мы играем как добропорядочные отцы семейств…
Он подумал о мадам Руа, которая, волнуясь за свои деньги, совсем недавно смотрела на него в упор, об Альфреде Мужене, который, наверное, говорил с ней, о докторе, который еще днем беседовал с ним как всегда приветливо. Как он должен поступить?
Он сидел здесь подобно цирковому жонглеру или акробату, готовящемуся исполнить свой трюк. Он был уверен в своих силах, в своей ловкости, в своей выдержке. Еще ни разу за всю свою карьеру он не допустил ошибки.
От него одного сейчас зависело, выиграет ли он за час-другой несколько тысяч франков, чтобы безбедно жить дальше. Он мог бы выиграть и больше, ведь его партнеры сами, по своей воле будут просить увеличить ставки.
Он все еще колебался, боясь западни. Его беспокоило одно предчувствие.
Возле игроков сидело несколько зрителей, и Оуэну показалось, что он узнал одного из них: кажется, это был комиссар полиции, изучавший его паспорт в таитянском порту.
"А вдруг он следит за мной?"
Он проиграл одну партию, две: три дамы против королевской тройки… Фулл против каре валетов.
- Виски, - заказал он бармену-туземцу.
И очередная сигара.
"Как можно быстрее".
И он сделал это, потому что здесь сидел комиссар полиции, и он ощущал опасность. Он сделал это, потому что чувствовал себя усталым, потому что усомнился в своих силах, потому что ему было необходимо…
Он поклялся в первый день соблюдать осторожность, больше проигрывать, чем выигрывать, и уж, во всяком случае, выигрывать умеренно.
Он касался карт, как жонглер - своих шаров, которые словно сами повинуются его рукам. И карты повиновались ему.
- Три короля, - объявил его партнер.
Он небрежно открывал четырех дам.
Один из игроков, проигравший полторы тысячи франков, пошел подписать чек в кассе, чтобы продолжать партию. Растерянный Вейль вышел из игры, уступив свое место другому.
"Они подозревают меня… Следят за мной… Комиссар не сводит глаз с моих рук… Значит, я должен выиграть".
В этот вечер он играл так, словно на карту была поставлена его жизнь, и он понимал это. Завтра, послезавтра усилиями Мужена вокруг него образуется пустота. Пусть мадам Руа предъявляет ему счет - но если бы он не смог заплатить, он стал бы всеобщим посмешищем. Что ему тогда оставалось бы? Уехать в глубь острова и стать "банановым туристом"?
Не в шестьдесят же лет!
Прав был Мак-Лин. Нужно выигрывать побыстрее и - как можно больше. Перед ним уже лежали восемь или десять тысяч франков.