- Ты с ними осторожнее, папа, - предупредила Мери, злобно глядя на нас. - Они тут сводят всех с ума, но я не позволю, чтоб они тебя расстраивали. Не позволю!
Судья с шумом втянул воздух. Было видно, что он очень волнуется. Однако он пытался сохранить величественность манер.
- А ты, Мери, выйди. Оставь меня. - Она заколебалась, и он сердито хлопнул ладонью по ручке кресла. - Ты слышала, что я тебе сказал? Или я должен повторять сто раз? Выйди!
- Хорошо, папа, я иду…
Она поспешно удалилась, а судья, метнув ей вслед гневный взгляд, уставился на нас, причмокивая губами.
- Вы должны рассказать мне все, джентльмены. Все. Я знаю, что они пытались меня отравить. И это неудивительно. Будь я в лучшей форме, - тут голос его задрожал, но вскоре снова сделался твердым, - я бы взял их за глотки и вырвал бы признание. Но я слаб. Очень слаб.
- Они убили Твиллса, судья, - сказал доктор, откидываясь в кресле. - И еще они пытались убить миссис Куэйл.
- Да-да. Я сначала в это не поверил, доктор. Твиллс рассказал мне об этом вчера, до того как со мной случилось все это… Он вошел в библиотеку, помните, Марл? - Судья посмотрел на меня так, будто пытался ухватиться за давнее воспоминание. - Он сказал мне, что миссис Куэйл схватила его за руку и сказала: "Помогите, у меня такие судороги, по-моему, меня…" - Нервным движением руки судья закрыл глаза, затем продолжил: - А вот теперь не стало и Уолтера. Я просто не могу в это поверить.
- Судья, - просто спросил коронер, - кто это сделал?
Но судья не услышал вопроса. Его голова была опущена, красные воспаленные глаза смотрели в пол.
- Давайте поговорим начистоту, судья. Нам известно все…
Медленно Куэйл поднял голову. В глазах страх и такое напряжение, что вот-вот раздастся взрыв…
- Я имею в виду, мы знаем про то, как вас преследовали, - спокойно продолжал Рид. - Кто-то в доме не дает вам покоя. Джо готов вывести его на чистую воду. Так что почему бы не рассказать нам все?
Судья уставился на меня. Помолчав, он произнес неожиданно резко:
- Вы им ничего не сказали? Впрочем, вы не в курсе. Но и моя семья тоже не в курсе. Это я знаю, только я. И никто другой. И сохраню тайну…
- Похоже, они как раз все знают, судья, - заметил Сарджент.
- Когда мне потребуется ваше мнение, сэр, я поставлю вас об этом в известность, - отчеканил Куэйл, метнув презрительный взгляд на окружного детектива. Затем его мутные глаза поочередно уставились на каждого из нас. Судья пытался подавить страх, но безуспешно.
- Как хотите, - буркнул коронер, - но они все знают. Черт возьми, Мэтт Куэйл, не надо разыгрывать передо мной пьесу Шекспира. Если вы боитесь кого-то завернутого в простыню, если вы боитесь, как маленький мальчик, этой мраморной руки…
- Кто вам говорил о…
- Белой мраморной руке, - отчетливо выговаривая каждое слово, произнес Рид. - О ней знает вся семья.
Судья попытался поднести к губам чашку и отпить глоток бульона, но рука его так дрожала, что он был вынужден поставить чашку. Он смотрел в пространство, широко раскрыв глаза.
- Значит, они сами в этом замешаны, - пробормотал судья. - Все до одного. Но я без борьбы не сдамся. Я им покажу.
Куэйл тяжело дышал, и я подумал, что с ним может опять случиться припадок. Но Рид пристально смотрел на него своими блестящими маленькими глазками.
- Послушайте меня, - снова заговорил Куэйл, немного придя в себя. - Совершено убийство, а также сделана попытка еще двух убийств. Я не пожалею сил, чтобы загнать в угол того, кто в этом виновен. Если у вас есть вопросы, джентльмены, я готов на них отвечать, но прошу раз и навсегда: я больше не желаю ничего слышать о том самом предмете…
Да, Риду попался крепкий орешек. Он же, глупец, вел себя как плохой дантист, сверлил зуб долго и со страшным скрежетом. Создавалось такое впечатление, что он вознамерился проверить на практике какую-то свою теорию независимо от того, что произошло: убийство или нет. Пора было вмешаться мне. Я сказал:
- Да, судья, о том самом предмете больше ни слова. Но в связи с отравлением мистеру Сардженту хотелось бы кое-что уточнить. Вы в состоянии говорить на эту тему?
- Я рад, что у вас хватило сообразительности сказать это, - с ледяной учтивостью произнес судья. - Да, я готов. Задавайте вопрос.
- Вы, я полагаю, знаете, каким ядом вас пытались отравить? - спросил Сарджент.
- Да. Гидробромидом гиоскина. Редкий яд. - Судья говорил ровно, без эмоций. - Им воспользовался Криппен. Кажется, это единственный случай в истории.
Это было для нас полной неожиданностью. Рид хмуро вскинул голову и посмотрел на судью, когда тот упомянул англо-американского врача, который отравил свою жену.
- Вы знакомы с такими случаями, сэр?
- Представьте, я неплохо знаю литературу… по данному вопросу. Это было у меня вроде хобби, когда еще я разбирал уголовные дела.
Он выпрямился. Его лицо снова стало напоминать один из портретов государственных мужей в библиотеке: суровое и безразличное, но вместе с тем с проницательным взглядом. Куэйл между тем продолжал:
- Но мой практический опыт невелик, и я часто беседовал с доктором Твиллсом на эту тему. А почему вас это так заинтересовало?
- Доктор Твиллс сказал мне вчера вечером, что кто-то пробрался к нему в кабинет и похитил шесть гранов гиоскина. Он сказал мне, что это не из тех ядов, которыми мог бы воспользоваться человек несведущий. Вы когда-нибудь говорили на эти темы с другими членами вашей семьи? Например, о гиоскине?
- Насколько я помню, никогда. То есть никогда в общем разговоре. Хотя нас вполне мог кто-то слышать. Мы не делали из беседы секрета.
- Думаете, что вас кто-то подслушал?
- Очень может быть. Скорее всего так оно и было. - Судья опустил уголки губ книзу. - Мы обсуждали с Твиллсом свойства гиоскина всего две недели тому назад.
- Не могли бы вы припомнить, при каких обстоятельствах?
Стул Сарджента заскрипел. Ступни детектива в тупоносых ботинках причудливо переплелись. Он подался вперед, сосредоточенно нахмурившись. Судье явно пришелся не по душе такой поворот допроса, но он продолжал как ни в чем не бывало:
- Если мне не изменяет память, мы говорили о маркизе де Бренвильер.
- Простите, судья, - перебил его, кашлянув, Сарджент, - но кто он такой, этот маркиз?
Не отнимая пальцев от виска, судья Куэйл метнул в Сарджента тот самый искрометный взгляд, каким удостаивал порой в суде туповатого адвоката или прокурора.
- Маркиза де Бренвильер, мистер Сарджент, была женщиной, - пояснил он. - Она, пожалуй, наиболее знаменитая отравительница девятнадцатого века, вместе со своим любовником Сан-Круа. Помнится, я предположил, что Дюма многое почерпнул для своего романа "Граф Монте-Кристо" из жизнеописания Сан-Круа, который выучился своему искусству у одного узника Бастилии. Дюма посвятил маркизетом своих "Знаменитых преступлений". Это, в свою очередь, привело к обсуждению семейства Борджиа. Вы, я надеюсь, знаете, что это за семейство, мистер Сарджент? Доктор Твиллс очень иронически отнесся к слухам о магических свойствах ядов, которые они изготовляли. Это столь же наивно и антинаучно, как нынешние разговоры о чудесных свойствах индийской травы дхатура. По его мнению, семейство Борджиа пользовалось не чем иным, как белым мышьяком, наиболее болезненным, но наименее опасным из смертельных ядов.
Судья Куэйл прокашлялся. Он снова говорил как юрист - холодно, бесстрастно, не торопясь.
- Он также сказал, что если бы ему надо было воспользоваться сильным и эффективным ядом, он бы остановил свой выбор на конине или гиоскине. Конин - важная составная часть цикуты. Его кристаллы не имеют цвета и запаха, почти лишены привкуса и легко растворяются в воде. Но конин действует медленней, чем гиоскин. Гиоскин обладает почти мгновенным паралитическим воздействием, хотя смерть и наступает не сразу. Но он так поражает мозг, что отравленный просто не соображает ничего. Кроме того, доктор Твиллс показал мне гиоскин, который у него имелся. - Медленно судья Куэйл поднял на меня глаза и, наклонив голову, спросил: - Вы удовлетворены, мистер Марл?
- В высшей степени, сэр, - сказал я.
Закончив свою миссию - успокоив судью, - я мечтал об одном, поскорее откланяться и предоставить Сардженту самому продолжать допрос. И все же последнее сообщение судьи (если бы мы об этом знали раньше!) содержало самую важную зацепку из всех, что мы обнаружили.
- Вам сильно повезло, судья, - заметил Сарджент.
Он произнес это с какой-то непонятной мне интонацией. Что у него было на уме? Сарджент подался вперед. Сжав руки, он внимательно смотрел на судью из-под серых кустистых бровей. Меня кольнуло какое-то странное предчувствие. Эти двое уже успели невзлюбить друг друга. Сарджент не без оснований был возмущен презрением, выказанным в его адрес судьей, и чем сильнее он выражал это возмущение, тем больше становилось презрение.
- Пожалуй, что так, - коротко отозвался Куэйл. - Я выпил очень немного. Впрочем, я не собирался на этом особо останавливаться, просто я изложил факты, которые интересовали мистера Марла.
Твердой рукой он откинул назад со лба свои длинные волосы. Он снова стал самим собой. Что ж, можно ринуться в брешь. Я сказал:
- Вы, кажется, говорили, сэр, что во время этой вашей беседы с Твиллсом в комнате никого не было?
- Ошибаетесь. Этого я не говорил. Я сказал лишь, что я не имел обыкновения обсуждать эти проблемы при всех. - Он помолчал, барабаня пальцами по столу, потом продолжил: - Собственно, кто-то, кажется, присутствовал при этом нашем разговоре. Я только не помню, когда этот человек появился - до или после упоминания о гиоскине. Мы сидели у меня в комнате часов в восемь вечера, и вошел мой сын Мэтью. Он подошел к зеркалу и стал приводить в порядок прическу. Он собирался куда-то выходить.
За нашими спинами раздалось какое-то блеяние. Мы уже успели позабыть, кто пришел сюда за нами. Но теперь мы снова вспомнили о присутствии Мэтта. Протестующе жестикулируя, он вскричал:
- Я заглянул буквально на секундочку. Ты это прекрасно знаешь. В этой комнате единственное зеркало на всем первом этаже.
- Ты будешь говорить, когда к тебе обратятся, - ровным голосом перебил его отец. - Не ранее того.
- Ладно, - хмуро пробормотал Мэтт. - Извини. Но пока я там был, никто из вас словом не обмолвился о гиоскине. Я даже не понял, что разговор о ядах. А потом я вышел из дома… там меня ждал Боб Смозерс с машиной, и он может подтвердить…
- Мне представляется, - перебил его я, - что ваш разговор мог подслушать кто угодно. Дверь комнаты была открыта?
- Ну да. И вся семья была в доме.
- Не могли бы вы вспомнить дату этого разговора?
- Представьте, могу. Это было в пятницу двадцать седьмого ноября.
- Как это вам, судья, так удалось запомнить дату? - полюбопытствовал Сарджент.
Судья резко повернулся и смерил его испепеляющим взглядом с головы до ног.
- Это мой день рождения, мистер Сарджент. Если бы вы были знакомы с моими привычками, то знали бы, что я всегда, кроме особых случаев, работаю - пишу в библиотеке с половины седьмого до десяти. Я счел этот день особым случаем. Мой день рождения, как выяснилось, доставил радость по крайней мере одному члену моей семьи: он узнал способ отравить меня. Есть ли у вас еще вопросы, мистер Марл?
Он явно вознамерился обращаться исключительно ко мне. Коронер заслужил его неодобрение расспросами о мраморной руке, а Сарджента он вообще не замечал. В его последних словах была такая сухая мстительность, что я почувствовал, как в нем кипит безумное ликование. Я рискнул проверить свои догадки.
- Может, я и ошибаюсь, но вы испытываете какое-то облегчение от того, что на вас совершено покушение.
На губах сдержанная улыбка, но в глазах огонь.
- Неплохо! - воскликнул судья. - Неплохо, юноша! А что, так оно и есть. Если это лучшее, на что они способны…
Он говорил тихо, слегка кивая, словно все мы были с ним заодно. Сарджент решил перехватить у меня инициативу.
- Судья, - начал он, - у меня есть ряд вопросов. Если вы не захотите, можете на них не отвечать, но, ответив, вы сильно помогли бы делу. Вы все время говорите "они". Вы кого-то подозреваете?
- Я никого не подозреваю.
- Тогда, может, это вам что-то скажет? - И с этими словами окружной детектив извлек из кармана и протянул судье экземпляр Гейне с пометками на форзаце. - Это заметки доктора Твиллса. Он сделал их перед самой смертью. Поглядите, пожалуйста, может, это наведет вас на какие-то соображения.
Судья, по-моему, протянул руку с некоторой нерешительностью. Его глаза утратили прежнюю мудрость. Сейчас они смотрели внимательно и настороженно. Они пылали, словно угольки, оттеняя изможденность лица. В этом дряхлеющем теле жила какая-то буйная сила. Его длинные волосы придавали ему сходство с каким-то странным воителем библейских времен. Из-под одеяла показалась худая рука с незастегнутой манжетой бело-голубой полосатой рубашки. Судья взял книгу и стал медленно всматриваться в записи на форзаце.
В сумрачной комнате, где горела лишь зеленая лампа, отражаясь в стеклах книжных и медицинских шкафов, воцарилось молчание. За спиной судьи белела ширма. Он провел всю ночь в кабинете доктора Твиллса, а теперь вчитывался в последние записи человека, который спас ему жизнь.
- Мне это ничего не говорит, - наконец сказал он.
Когда он возвращал книгу, я испытал внезапное потрясение. Манжета и часть рукава обнажили предплечье. Оно все было в коричневых точках - следы шприца.
Глава 11
ПАДЕНИЕ ДЕТЕКТИВА
Вскоре я ушел. Наша беседа с судьей явно зашла в тупик. Был уже двенадцатый час, и мне давно следовало вернуться домой - побриться, умыться, переодеться, а также объяснить свое неожиданное отсутствие ночью.
- Но вы уж возвращайтесь сюда днем, - сказал мне на прощание Рид. - Вы нам очень пригодились. Не знаю, как у вас это получается, но при вас они начинают говорить…
Рид сказал, что он дождется катафалка от похоронного бюро и поедет делать вскрытие. У Сарджента был вид молчаливый и упрямый. Хотя он и словом не обмолвился о том, что думает насчет сказанного судьей, было очевидно, что он вознамерился провести расследование. Он объявил, что хочет собрать всех Куэйлов и попросить еще раз повторить то, что они сообщили накануне. Он сказал мне это, когда мы вышли вместе, и я стал проверять, работает ли мотор у моей машины.
- Может, я не бог весть какой великий сыщик, - говорил он, постукивая носком ботинка по каменным ступенькам крыльца, - но дело я знаю. Только бы не было дока при нашей сегодняшней беседе. А то он все время сбивает меня. Но я хочу сказать другое: я не глупее всех остальных, и я всегда думал, что если подвернется что-нибудь такое серьезное… в общем, меня на мякине не проведешь.
Старая надежда…
Мне только не очень понравилось, как при этом он выставил подбородок, и какой решительностью загорелись его глаза. Я уехал, а Сарджент остался стоять на нижней ступеньке крыльца и глядел на белый газон.
Надо было во многом разобраться. Во-первых, в следах от уколов на руке судьи. Интересно, обратил на них внимание Сарджент? Если заметил, то промолчал. Я попытался внушить себе, что нет никаких оснований соединять их со словом "морфин", потом мысленно обозвал себя лжецом, вспомнив загадочное восклицание Клариссы вчера вечером: "Но это был не морфин, да?" Это была ее первая реакция на сообщение о том, что судью пытались отравить. Может, это объясняло его поведение: "Мания преследования, вызванная употреблением морфия?" Он дрожал при мысли о детском пугале, белой мраморной руке, но когда эта самая мраморная рука подсыпала ему в содовую гиоскин, когда страхи вылились в осязаемую форму покушения, он отнесся к нему чуть ли не с презрительной усмешкой.
Я по-прежнему сосредоточенно размышлял о случившемся, когда к половине второго вернулся в дом Куэйлов. Снег прекратился. Небо было по-прежнему сумрачно-серым, с просветами над горами, на склонах которых снег лежал ровными белыми полосами. Поля превратились в пустыню. Шоссе, прочертившее через них ровную темную полоску, лишь подчеркивало их бугры и прочие неровности и корявые силуэты отдельных деревьев. Пригорки чернели редкими пятнами. Ветер перегонял тонкую снежную пыль, обжигая лицо, словно лезвие бритвы, укус которой начинаешь ощущать, лишь когда выступает кровь. Я въехал на машине в ворота, завернул задом и двинулся к гаражу, перестроенному из каретного сарая. Но я не смог найти укрытия и посмотрел на большой, крытый дранкой дом с башенками, с закрытыми ставнями окнами и покосившимся флюгером. Я посмотрел на покосившуюся дверь, которая вела в загон, где некогда судья держал рысаков. Дверь поскрипывала, хлопая на ветру.
Вдруг я услышал изнутри странные звуки. Что-то затрещало, разлетелось вдребезги, что-то гулко ухнуло, потом раздался грохот. Затем воздух огласился самой цветистой бранью, какую мне когда-либо приходилось слышать. Брань перемежалась звуками ударов. Брань относилась к подлым и коварным лестницам и шла от самого сердца, как молитва. Я поспешил к двери, отворил ее и заглянул внутрь. Зрелище было столь же необычным, что и лексика. Тусклый свет падал через окно, пахло сыростью, гнилью и влажной соломой. Мой взгляд миновал ряд сумрачно вырисовывавшихся стойл и остановился на человеке. Он сидел на полу и разговаривал с лестницей. В одной руке у него было старинное ведро, в другой нечто невообразимое, оказавшееся при ближайшем рассмотрении полусгнившим чулком. На плече у него повис каретный коврик, покрытый густой коркой грязи.
- И более того… - сварливо бубнил человек. - Более того…
- Отлично! - воскликнул я. - Но почему бы вам не встать на ноги?
- А? - вздрогнул человек и, обернувшись, буркнул: - Пожалуй, что и так.
Он стал подниматься с пола, и когда выпрямился, оказалось, что роста он изрядного. Пыль и грязь обильно покрывали его одежду, этот загадочный незнакомец стал смахивать их чулком, который по-прежнему был у него в руке. На голове у него была невообразимая шляпа с загнутыми сзади вниз полями, а во рту торчал окурок сигареты. Затем он вдруг сразу позабыл о своих злоключениях и стал оглядываться по сторонам с каким-то простодушным интересом, какого я давно не видывал на человеческих лицах.
- Ну что ж, - заметил он, глядя на ведерко и чулок, - по крайней мере я нашел вот это.
- Какого черта вы туда забрались? - осведомился я.
- Я расследую преступление, - отозвался он без тени юмора. - Впрочем, я вряд ли одержал победу, если подкараулил Великого Преступника, крикнул ему: "Руки вверх!" - и провалился вот таким плачевным образом. Но это неоспоримые улики, - с надеждой в голосе добавил он, показывая на чулок и ведро.
Я посмотрел на чулок, ведерко и на безумца.
- Какое же преступление вы расследуете? - спросил я.
- Видите ли, - с сомнением в голосе ответил мой собеседник, - я еще толком не знаю. В этом и заключается проблема.