- Господин Хиклс, - начал сэр Малькольм Айвори, - насколько нам известно, речь действительно идет об убийстве. Иначе мы бы сюда не пришли. Будьте любезны, опишите, и по возможности точнее, как развивались события, когда произошло, опять же заметим, самое настоящее убийство.
- В соответствии с полученным всеми нами приглашением мы собрались около четырех часов. Выпили как обычно чаю в нижнем зале и примерно в половине пятого поднялись в ложу, чтобы обсудить повестку дня.
- То есть порядок проведения масонской церемонии? - уточнил сэр Малькольм.
- Да, совершенно верно.
- Как по-вашему, Ливингстон вел себя естественно, я хочу сказать, как обычно? - в свою очередь спросил Форбс.
- Он был доволен, поскольку первый раз пришел в ложу с женой. Да, он был рад. Не все были знакомы с Элизабет, и он ее представил. Такое действительно случилось впервые. Еще никогда женщина не ступала в этот дом, открытый, как вам, должно быть, известно, только для мужчин.
- И кое-кого это удивило?
- Братья были очарованы красотой госпожи Ливингстон. И всякие сомнения тотчас рассеялись сами собой.
- А что вы подумали, когда узнали, что в обряде будет участвовать женщина?
- Лично мне это показалось странным и в некотором смысле даже некорректным. Но Джону очень уж хотелось опробовать обряд, описанный в том шотландском уставе, который Вогэм откопал у какого-то антиквара в Гринвиче…
- Вы пробовали отговорить госпожу Ливингстон от участия в церемонии?
- Честно говоря, да. Ритуал показался мне скучным и даже несколько смешным.
- И тем не менее вы его провели, - сказал сэр Малькольм. - Будьте любезны, расскажите, как все происходило.
- Ну, все было в полном соответствии с уставом. - Досточтимый брат Дин разослал всем нам фотокопии текста.
- Каждый из вас получил свой экземпляр по почте заранее?
- Да, чтобы было время внимательно с ним ознакомиться и пометить вопросы, если таковые возникнут.
- Госпожа Ливингстон тоже получила экземпляр с описанием ритуала?
- Думаю, да… А может, она воспользовалась экземпляром мужа.
- Стало быть, все члены ложи знали, что должно было происходить, - сказал старший инспектор.
- Разумеется.
- Ведь это вы дули в трубку с ликоподием? - продолжал расспросы сэр Малькольм.
- Я хорошо знаю, как это делается.
- И передник Джона Ливингстона загорелся.
Немного помолчав, Хиклс ответил:
- Господа, я много думал. Только это никуда не годится. Передник Джона не мог загореться от ликоподия…
- В Скотланд-Ярде тоже пытались его поджечь таким способом, но безуспешно, - признался сэр Малькольм.
- Если честно, передник жгли позднее. Некоторые из нас испугались, как бы полиция не нашла улику. Ведь тогда пострадала бы репутация ложи… Словом, разразился бы скандал…
- Значит, те, кто боялся, как бы полиция не обнаружила то, что вы сами, господин Хиклс, называете уликой, поняли, что передник и есть орудие преступления! - воскликнул сэр Малькольм.
- Не знаю, что именно мы тогда поняли, - заметно смутившись, сказал Хиклс, - только у нас у всех действительно возникла одна и та же догадка, но обсуждать ее подробно мы не осмелились.
- И кто-то из вас в конце концов решил сжечь передник. Запон восемнадцатого века из музея Великой Ложи! И тот, кому пришла в голову эта мысль, знал про смертоносный порошок на переднике. Поэтому передник надо было уничтожить. Кто же поднес его к огню одного из трех срединных светильников?
- Брат Вогэм, кажется… Правда, он решился на это по приказу, вот только не знаю, кто ему приказал.
- Может, Досточтимый Уинстон Дин? - предположил сэр Малькольм.
- Нет-нет! Дин, как раз наоборот, велел прекратить это неблаговидное деяние. Потому что сжигать передники нельзя.
- Итак, Вогэм отнял передник от огня и отнес его в комнату для размышлений… Скажите, а как Ливингстон надевал на себя этот передник?
- Ну… в общем, как самый обыкновенный передник… - пробормотал Хиклс.
- Это был не обыкновенный передник!
- Да-да. Он был очень длинный и широкий, из расшитого узорами атласа.
- И находился он в ярком полиэтиленовом пакете…
- Ну, раз уж вы и это знаете… Да, Джон достал его из какой-то полиэтиленовой сумки и потом, перед тем как перевоплотиться в убиенного Хирама, обвязал его вокруг пояса.
- Кто накинул передник ему на лицо? Насколько мне известно, это предусмотрено ритуалом…
- Не знаю. Потому что в это время я набивал трубку ликоподием…
- Господин Хиклс, прошу вас, давайте говорить серьезно. Если передник пытались сжечь уже потом, чем же тогда опалило Ливингстону брови?
- Мне понятно ваше недоумение, - сказал Хиклс. - Честно говоря, Джон всегда жег себе брови сам, была у него такая привычка, а потом подводил их черным карандашом.
- Объясните, как это так.
Предприниматель, похоже, смутился, но потом доверительно проговорил:
- Джон был гомосексуалистом. Ему не нравилась форма его бровей. И, чтобы не выщипывать, ведь это очень болезненно, он время от времени их жег.
- Но ведь госпожа Ливингстон такая красивая… - вставил старший инспектор.
- Элизабет, конечно, переживала по этому поводу, - объяснил Хиклс. - Ей хотелось ребенка. А Джона женщины совсем не интересовали. Она узнала об этом только после свадьбы.
- И все-таки она любила его по-настоящему, - заметил сэр Малькольм.
- Вне всякого сомнения! Джон был довольно привлекательный, умный, чуткий. И в дружбе очень честный. С женой он был безмерно нежен. Мы все много потеряли с его смертью.
- И однако же кто-то из вас его убил.
- А что, если яд попал на передник еще до того, как Джон взял его в Великой Ложе? - предположил Хиклс.
- Все может быть, - согласился сэр Малькольм. - Мы это проверим из принципа, но, увы, не стоит слишком обольщаться. Убийца находился в ложе, я уверен. Ну, а вам, господин Хиклс, простите за дерзость, уж коли Джон Ливингстон не желал воздавать должное своей супруге, вам самому никогда не хотелось занять его место?
Предприниматель усмехнулся и как будто без тени смущения ответил:
- Элизабет принадлежит к числу самых дорогих мне друзей, и не более того. Видите ли, я холостяк по призванию и хочу быть всегда свободным. А Элизабет, пожалуй, стала бы мне обузой. Я достаточно хорошо ее знаю: она слишком принципиальная и горячая. Нет, мне никогда не приходило в голову то, о чем вы подумали. К тому же я разъезжаю по всему белому свету, особенно часто бываю в Азии. Таким женщинам, как она, это не очень-то нравится.
- Однако ее муж делал то же самое! - заметил Форбс.
- У Джона и Элизабет со временем сформировалось прочное равновесие. И сохранялось оно благодаря их натурам, что в других семьях было бы просто невозможно. К примеру, с таким, как я, подобный союз продлился бы недолго. Да и стоит ли об этом говорить? Ведь между нами ничего не было.
- Давайте начистоту, - сказал наконец старший инспектор. - У госпожи Ливингстон был любовник?
- Я не вправе касаться личной жизни женщины, которую уважаю, - сухо ответил Хиклс.
- Еще один вопрос, - продолжал сэр Малькольм. - Зачем доктор Келли омыл Ливингстону лицо, раз вопреки его собственному утверждению на переднике не было никаких следов огня?
- Досточтимому Дину не хотелось, чтобы кто-то заметил следы от карандаша, которым Джон подводил себе брови. Он человек старомодный и не хотел, чтобы кто-то догадался о нравах нашего друга. Вот он и попросил брата Келли омыть Джону лицо, чтобы от его "красоты" не осталось и следа.
Форбс пометил у себя в блокноте: "Сложные нравы. Надо быть готовым ко всему".
- Господин Хиклс, вы станете следующим досточтимым ложи тридцать-четырнадцать? - спросил сэр Малькольм.
- Конечно, нет! Я понимаю, пришел мой черед, к тому же я принадлежу к высшим градусам, но у меня столько дел, что, боюсь, мне не хватит времени…
- Можно узнать, какие именно высшие градусы вы имеете в виду?
- Рыцаря Храма, Мальтийского рыцаря… Кроме того, у меня восьмой градус в Обществе английских розенкрейцеров… Возможно, все эти титулы кажутся вам устаревшими. Однако под ними кроется традиция. А я связан с нею накрепко.
- И все же вы человек современный, - заметил сэр Малькольм.
- Традиция и современность нередко прекрасно уживаются.
- Раз уж мы заговорили о традиции, - продолжал благородный сыщик, - не кажется ли вам странным устройство ложи тридцать-четырнадцать? Уж больно необычно у вас сочетаются офицерские должности. Кто-то принадлежит к "Уставу Усовершенствования", как привратник с покрывающим, другие, если я правильно понимаю, к континентальному шотландскому уставу, как, например, оратор. Считаете такое сочетание в порядке вещей?
- Ничуть! Эта идея, несколько, впрочем, сумбурная, принадлежит Досточтимому Дину, - ответил Хиклс. - Он считал, что такое смешанное сочетание лучше всего подходит к исследовательской ложе, как у нас.
- А вы сами как считали?
- У меня было другое мнение, но, простите, если у вас больше нет вопросов… Поймите, у меня много дел…
- Еще вопрос, последний, - сказал сэр Малькольм. - Расскажите вкратце о господине Джоне Кертни?
- Кертни? Чем же он вас заинтересовал? К тому же в тот вечер его не было в ложе!
- И, тем не менее, он нас интересует, - настаивал благородный сыщик. - Так кто же он такой, этот ваш Кертни?
- Ну хорошо, он международный торговый посредник и, кроме того, работает на нашу компанию.
- И потому постоянно разъезжает…
- Вот именно.
- Простите, но я что-то недопонимаю. Когда мы спрашивали о нем госпожу Ливингстон, она уверяла, что господин Кертни знаменитый пианист.
Энтони Хиклс не мог скрыть свое изумление. Помолчав какое-то время, он наконец овладел собой и проговорил:
- Пианист… Вот оно что, хотя не исключено, что такое имя носит еще и пианист… Если у него есть брат… Точно не знаю. Он, видите ли, всего лишь служащий. Я с ним едва знаком. В ложе бывает редко, и потом, он очень скрытный.
- Значит, - продолжал сэр Малькольм, - для вас он прежде всего торговый посредник.
- Совершенно верно. Одно не мешает другому, не так ли?
- И все же ваши слова кажутся мне странными, - строго заметил благородный сыщик.
- Со Скотланд-Ярдом шутки плохи! - прибавил старший инспектор. - Так кто же он - пианист или торговый посредник? Давайте-ка уточним раз и навсегда.
Хиклс в сильном замешательстве воскликнул:
- Спросите еще раз госпожу Ливингстон! И она скажет, что Джон Кертни не только торговый посредник, но и пианист и время от времени дает сольные концерты. А теперь, прошу вас, оставьте меня. Я тороплюсь - неотложные деловые встречи.
Сэр Малькольм и старший инспектор одновременно встали и откланялись. За окном снег уже перестал, но машины продвигались очень медленно и осторожно, поскольку на улицах трудились уборщики, - они, точно сеятели, посыпали песком проезжую часть и тротуары.
Глава 11
По выходе из конторы Энтони Хиклса друзья-сыщики отправились в приемную к Стэнли Келли. Тучный доктор принял их в перерыве между осмотром двух пациентов. Он старался держаться приветливо, хотя выглядел явно подавленным.
- Не пойму, с чего вдруг Скотланд-Ярд так интересуется смертью Джона Ливингстона.
- Убийством!
- Неуверен.
- На переднике был цианид. И когда Ливингстону накрыли лицо передником, он вдохнул яд и тут же умер.
- Надо же!
Сэр Малькольм с любопытством осмотрел книги в библиотеке доктора: в основном это были труды и журналы по медицине.
- Уважаемый сэр, - начал благородный сыщик, - вы хорошо знаете франкмасонство?
- Не очень.
- А между тем состоите в ложе, которая занимается изысканиями…
- Это Досточтимый Дин настоял, чтобы я был одним из учредителей. Дин мой пациент. И я не мог ему отказать в этом удовольствии.
- Расскажите, что происходило в ложе в день смерти Ливингстона.
- Да ничего особенного. Нас созвали к четырем часам. Мы попили чаю и поднялись в ложу примерно в половине пятого.
- Госпожа Ливингстон была с вами?
- Она приехала с мужем около четырех. Как ее и просили, она была в траурном платье, чтобы участвовать в ритуале смерти Хирама.
- С вуалеткой?
- Да нет! Она надела шляпу с вуалеткой только перед самым началом церемонии.
- А где была ее шляпа с вуалеткой, когда вы пили чай? - спросил Форбс.
Врач взглянул на старшего инспектора с изумлением и вместе с тем раздраженно.
- Разве это так важно?
- Прошу ответить.
- Даже не знаю. Может, она оставила ее в гардеробе… Ваш вопрос кажется мне несущественным!
- Об этом нам судить, - строго упрекнул его Форбс. - Речь идет об убийстве, а в таком деле существенно все.
- Итак, - продолжал сэр Малькольм, - Джон и Элизабет Ливингстон прибыли вместе и пили чай с остальными. Со всеми?
- Да, со всеми членами ложи.
- Кроме Джона Кертни, - уточнил старший инспектор.
- Да, действительно, Кертни с нами не было.
- Потом вы поднялись наверх, - продолжал сэр Малькольм. - И тут же приступили к ритуальной церемонии. Так?
- Все так. Я уже говорил, она началась около половины пятого.
- Сколько, по-вашему, прошло времени после начала церемонии и до кончины Ливингстона?
- С полчаса…
- Опишите, что происходило, перед тем как вы установили факт смерти.
- Джон надел передник - он принес его с собой - потом трое членов ложи, которым предстояло играть роль завистливых подмастерьев и поразить Хирама, проделали соответствующие ритуальные действия. Я был одним из них и держал лом. Затем подошел Досточтимый Дин и слегка стукнул Джона по лбу молотком. Джон знал, как должен проходить ритуал, и сам лег на пол, без посторонней помощи. Тут супруга Джона начала делать вид, что ищет его по четырем сторонам ложи…
- Кто набросил ему на лицо передник? - прервал доктора сэр Малькольм.
- Кто? Не знаю. В это время я смотрел, как первый страж набивает трубку ликоподием…
- А дальше?
- Передник загорелся.
- Ложь! - вскричал Форбс. - Нам известно, что передник намеренно пытались сжечь на одном из светильников, уже потом.
- Ах, так вы знаете… Тем лучше.
- Кто просил вас скрывать правду?
- Никто, все… Мы боялись скандала.
- Вы омыли лицо покойного? Зачем?
- Так хотел Досточтимый Дин. Ливингстон обычно подкрашивал себе брови химическим карандашом, что с его стороны было довольно легкомысленно.
- Вы раньше встречались с госпожой Ливингстон?
- Нет, это было первый раз.
- Как по-вашему, когда именно умер Ливингстон?
- Когда ему набросили на лицо передник.
- И кто это сделал, вы, конечно, не видели?
- Нет, честное слово. Я же говорил. Может, Досточтимый Дин вам что-нибудь скажет. А я ничего не знаю.
- Вы же врач и, значит, должны были сразу же установить, что Ливингстона отравили… По желтой пене в уголках рта…
- Тогда я даже глазам своим не поверил, ведь такое и представить себе невозможно! Потом, мне не хотелось путать братьев. Да и госпожа Ливингстон была там… Поставьте себя на мое место!
- И вы никому ничего не сказали?
- Нет. Все и без того были здорово напуганы!
- И вы не выходили из ложи и не звонили в полицию?
- Нет. Я вообще не представляю, кто бы мог это сделать незаметно. Мы тогда все находились в ложе.
- Кроме привратника, пожалуй… Разве его обычное место не за пределами ложи?
- По особому разрешению Майкл Вогэм находился внутри ложи. Досточтимый Дин, помнится, вам уже говорил. И потом, давайте закончим этот разговор! Меня ждут пациенты. Да и сказать мне вам больше нечего!
От былой приветливости дородного доктора не осталось и следа.
- И, тем не менее, - невозмутимо проговорил сэр Малькольм, - у меня к вам еще несколько вопросов. Кто из членов ложи, по-вашему, мог быть заинтересован в смерти Ливингстона?
- Да никто! Он был обаятельный, образованный и отзывчивый, во всяком случае по отношению к каждому из нас. Да и потом, неужели масон способен убить своего собрата по ложе? Это же против всякой масонской этики!
- И все-таки, - заметил сэр Малькольм, - только масон мог замыслить такое убийство и осуществить свой замысел во время исполнения ритуала… Но давайте вернемся к членам ложи. Что вы думаете об Энтони Хиклсе?
- А что я, по-вашему, должен о нем думать? - вдруг вспылив, воскликнул доктор. - Человек он деловой, опрятный, благовоспитанный. Вот, пожалуй, и все. Вы что, хотите знать обо всех наших братьях? Так я скажу. Дин - старый мой пациент, а его масонские дела меня нисколько не интересуют, потому что я в них ни черта не смыслю. Куперсмит - адвокатишка с непомерными амбициями, только я бы не доверил ему защиту ни по какому делу. Шоу - никудышный писака и к тому же неудачник, втрескавшийся в красотку Элизабет Ливингстон. Бронсон - солдафон, преуспевший на финансовом поприще, только непонятно как! Вогэм - простой мужлан, выдающий себя за отпрыска знатного рода. А Кертни так и вовсе призрак! Его вообще не видно и не слышно.
- Он же известный пианист, - заметил сэр Малькольм.
- Кто-кто - пианист? Да не смешите! Но, в конце концов, это не мое дело.
- Простите, - сказал Форбс, - зато это наше дело!
- Тем хуже для вас, - раздраженно буркнул доктор, чье заплывшее жиром лицо внезапно сделалось пунцовым.
- Повежливее! - повысил голос сэр Малькольм. - Так что там насчет Питера Шоу? Втрескался, говорите, в Элизабет Ливингстон? Откуда вы знаете?
- Ничего я не знаю, - пробурчал Келли и тут же замкнулся в себе, смекнув, очевидно, что сгоряча сболтнул лишнее.
- Доктор, - продолжал, однако, сэр Малькольм, - мы расследуем непростое дело. И для нас важна малейшая подробность. Итак, откуда вы знаете, что Шоу влюблен в госпожу Ливингстон?
- Питер Шоу мой пациент. Так что, с вашего позволения, я не стану открывать врачебную тайну.
- Ну что ж, как угодно, - сказал старший инспектор, - только мы вам о себе еще напомним!
Понимая, что от доктора Келли больше ничего не добиться, друзья оставили его в сильнейшем раздражении. И отправились к господину Вогэму на Кингс-Кросс, а точнее, к дому 27 по Копенгаген-стрит. Не успели они отъехать, как Дуглас Форбс воскликнул:
- Надо же какой горячий! Ну прямо огонь!
- Сдается мне, он не только много ест, но и пьет сверх меры! Тем не менее от него мы узнали о членах ложи кое-что интересное.
- Ну да, например, как знаменитый Кертни, пианист и торговый посредник в одном лице, вдруг взял и превратился в привидение! - пошутил старший инспектор. - Теперь все понятно! Раз в день убийства его не было в храме святого Патрика, значит, он автоматически становится подозреваемым!
Сэр Малькольм, занятый, как обычно, своими мыслями, ничего не ответил.
Дом Майкла Вогэма, довольно милый с виду, стоял посреди заснеженного сада. В глубине сада располагалась оранжерея.
- Там Вогэм и выращивает розы, - пояснил благородный сыщик.