- Нормально, - ответил он, снова усевшись.
В дверь постучали, вошел Герберт.
- Доброе утро, мадам. Доброе утро, сэр, - произнес он, не поднимая глаз.
Опершись на ладонь подбородком, Бруно с неодобрением посмотрел на лакированные нарядные туфли Герберта. Последнее время Герберт стал несносно дерзок. Джерард внушил ему, что от него будет зависеть успех всего процесса, если только они предъявят суду преступника. Все твердят, какой он смелый, что погнался за убийцей. А отец отказал ему по завещанию двадцать тысяч! Было от чего загордиться!
- Мадам не решила, шесть или семь человек будут к обеду?
Бруно тем временем разглядывал розовый острый подбородок Герберта и думал, что именно на него пришелся удар Гая, уложивший дворецкого.
- Ой, Герберт, я еще не звонила, но думаю, будет семь.
- Благодарю, мадам.
Рутледж Овербек–второй, решил Бруно. Так он и знал, что мама в конце концов пригласит этого типа, хотя и разыгрывала нерешительность, мол, выйдет нечетное число за столом. Рутледж Овербек сходит по маме с ума или делает вид, что сходит.
Бруно хотел пожаловаться, что Герберт вот уже шесть недель как не отдавал гладить его костюмы, но чувствовал себя слишком плохо, чтобы заводить разговор на эту тему.
- Знаешь, а я смерть как хочу поглядеть на Австралию, - заметила она, вгрызаясь в гренок. Она развернула карту, подперев ее кофейником.
У него защипало кожу на ягодицах, будто он снял штаны. Он встал.
- Ма, что–то я к этому охладел.
Она озабоченно на него поглядела, отчего он испугался еще сильней, так как понял, что она ничем, решительно ничем не может ему помочь.
- В чем дело, миленький? Что тебе хочется?
Он выскочил из комнаты, чувствуя подступающую тошноту. Ванную вдруг окутал мрак. Он вышел шатаясь, запечатанная бутылка шотландского выпала у него из рук на постель.
- Что с тобой, Чарли? Что?
- Лечь.
Он плюхнулся на постель. Нет, не то. Махнул рукой маме - пусть отойдет, чтобы можно было сесть, но, когда сел, снова захотелось лечь, поэтому он встал.
- Такое чувство, будто умираю!
- Ложись, миленький. Хочешь, я принесу… принесу горячего чая?
Бруно сорвал с себя домашнюю куртку, сорвал верхнюю часть пижамы. Он задыхался, ловя воздух широко открытым ртом. Он чувствовал, что и впрямь умирает!
Она подбежала с мокрым полотенцем.
- Что болит? Животик?
- Все.
Он скинул тапки. Пошел открыть окно, но оно уже было открыто. Обернулся, в поту.
- Ма, а может, я умираю? Ты думаешь, я умираю?
- Я налью тебе выпить!
- Нет, вызови врача! - взвизгнул он. - Выпить тоже налей.
Слабеющими пальцами он дернул за шнурок, пижамные штаны соскользнули. Да что же с ним творится? Лихорадка с похмелья? Если бы! От слабости он не мог даже дрожать. Руки и те бессильно повисли и онемели. Он поднял руки к лицу. Пальцы скрючило, он не мог их разогнуть.
- Ма, что у меня с руками? Смотри, ма, что это, что?
- На, выпей!
Он услышал, как горлышко бутылки звякнуло о кромку стакана. Ждать не было мочи. Он просеменил в коридор, сгорбился, с ужасом разглядывая безвольно скрюченные пальцы. По два средних на каждой руке. Их так свело, что подушечки едва не касались ладоней.
- Миленький, набрось халат! - шепнула она.
- Вызывай врача!
Хватит! Она еще говорит о каком–то халате! Да, он совсем голый, ну и что с того?
- Ма, только не давай им меня увозить! - Он цеплялся за нее, пока она набирала номер. - Запри все двери! Ты знаешь, что они делают? - бормотал он торопливо и доверительно, потому что онемение разливалось по всему телу и теперь он знал, что с ним такое. Безнадежный случай! Он останется таким до самой смерти! - Знаешь, ма, что они делают? Натягивают смирительную рубашку и не дают ни капли, меня это убьет!
- Доктор Пакер? Говорит миссис Бруно. Вы не могли бы порекомендовать мне врача по соседству?
Бруно завизжал. Сколько же времени будет добираться к ним врач в их коннектикутскую глушь?
- Азои… - он задохнулся. Он не мог говорить, не мог пошевелить языком. Дошло до звуковых связок! - Аааагх!
Он увернулся от домашней куртки, которую она пыталась набросить ему на плечи. Пусть Герберт стоит и глазеет, если ему нравится!
- Чарлз!
Он показал на рот скрюченными руками и побежал к зеркалу в дверце стенного шкафа. Лицо бледное, вокруг рта все какое–то плоское, словно его доской стукнули, губы растянуты в жутком оскале. А руки! Теперь он не сможет держать стакан или прикурить сигарету. Не сможет водить автомобиль. Ширинку - и ту не расстегнет без посторонней помощи!
- На–ка, выпей!
Да, виски, виски. Он попытался вобрать все до капли затвердевшими губами. Оно обожгло кожу на лице и потекло по груди. Он показал знаком, что хочет еще, и попытался ей напомнить, чтобы заперли двери. О, Господи, если это пройдет, он будет благодарен по гроб жизни! Он позволил Герберту с мамой уложить себя на постель.
- Озьи еня! - выдавил он из себя. Он вцепился в мамин пеньюар и едва не повалил ее на себя. Но, по крайней мере, теперь было за что держаться. - Не уозите меня! - выдохнул он, и она успокоила, что не позволит. Сказала, что запрет все двери на ключ.
Джерард, подумал он, Джерард все под него копает и будет копать до бесконечности. И не он один, их целая армия - следят, вынюхивают, приходят, трещат на машинках, выбегают и вбегают с новыми данными, сейчас у них материалы из Санта–Фе, и в один прекрасный день Джерард, чего доброго, сложит их в правильную картину. В один прекрасный день Джерард заявится и застанет его вот в таком состоянии, и начнет расспрашивать, и он все расскажет. Он убил. За это убьют тебя. Вдруг он не справится? Он уставился на светильник в центре потолка. Светильник напомнил ему круглую хромовую затычку в ванне у бабушки в Лос–Анджелесе. Почему он об этом вспомнил?
Болезненный укол - что–то впрыснули под кожу - заставил его немного очнуться.
Молодой нервный врач разговаривал с мамой в углу затемненной спальни. Однако чувствовал он себя лучше. Теперь его не увезут. Теперь порядок. Он просто запаниковал. Незаметно приподняв простыню, он посмотрел, как разгибаются пальцы.
- Гай, - шепнул он. Язык все еще был, как деревянный, но он мог говорить. Потом врач вышел, он проводил его взглядом. - Ма, я не хочу в Европу! - произнес он монотонным голосом, когда она подошла.
- Хорошо, миленький, мы никуда не поедем.
Она осторожно присела на край постели, и ему сразу полегчало.
- Врач не сказал, что мне нельзя ехать?
Будто бы он не поехал, если б захотел. Чего он боится? Даже второго такого приступа и то не боится! Он дотронулся до буфа на рукаве маминого пеньюара, но вспомнил, что Рутледж Овербек приглашен к обеду, и опустил руку. У мамы наверняка с ним связь. Слишком часто она бывала в его студии в Силвер–Спрингз и слишком долго там засиживалась. Он не хотел этого допустить, но как не допустить, когда все происходит прямо на глазах? У нее это первая связь, отца нет на свете, так кто ей мешает? Но почему ее угораздило остановить выбор на этом тупице? В затененной комнате глаза у нее казались темнее. Она не похорошела после смерти отца. До Бруно дошло, что такой она и пребудет, такой и останется, ей больше не бывать молодой, какой он любил ее.
- Не гляди так печально, мамик.
- Миленький, обещай, что будешь меньше пить. Доктор сказал, что это начало конца. Нынешнее утро - предупреждение, разве неясно? Организм предупреждает.
Она облизала губы, и внезапная нежность напомаженной и подведенной нижней губы бросилась Бруно в глаза. Это было уж слишком. Он зажмурился. Если пообещает, значит, соврет.
- Какого дьявола, у меня ведь не белая горячка, правда? У меня ее ни разу не было.
- У тебя еще хуже. Я поговорила с врачом. Спиртное, сказал он, разрушает твои нервные клетки, оно может тебя убить. Неужели тебе это безразлично?
- Нет, ма.
- Так обещаешь?
Она увидела, как он снова смежил ресницы, услышала его вздох. Трагедия произошла не сегодня, подумала она, а много лет тому назад, когда он в первый раз самостоятельно выпил. И даже не тогда, потому что первая выпивка стала для него не первым, а последним спасением. Нет, к выпивке его должно было подвести все остальное - она и Сэм, друзья–приятели, надежды, увлечения, вот так. И сколько бы она ни ломала голову, ей никогда не установить, когда и с чего это началось, потому что Чарли никогда и ни в чем не отказывали, потому что и Сэм, и она, как могли, поощряли любой его интерес, стоило тому возникнуть. Если бы докопаться до той минуты в прошлом, с какой это могло начаться… Она встала, почувствовав, что ей самой надо выпить.
Бруно для пробы открыл глаза. Сон налегал на него восхитительной тяжестью. Он увидел себя посреди комнаты, словно наблюдал за собой на экране. На нем был его коричневый костюм оттенка ржавчины, а сам он - на островке в Меткафе. У него на глазах он, только помоложе и похудей, метнулся к Мириам и повалил ее на землю, те краткие мгновения, что разделяют "до" и "после". Он понимал, что все его движения тогда были особые, а мысли - особо блестящие и что эти мгновения больше в его жизни не повторятся. Как Гай рассказывал про себя недавно на боте, как он строил "Пальмиру". Бруно был рад, что оба они пережили эти особые мгновения примерно в одно и то же время. Порой он думал, что мог был умереть без сожалений, что может он совершить такого, что сравнилось бы с тем вечером в Меткафе? И существует ли другое деяние, которое не стало бы для него отступлением от достигнутого? Порой, как сейчас, ему казалось, что в часах его энергии слабеет завод и нечто, возможно любопытство, постепенно в нем умирает. Но он не переживал, ибо все равно чувствовал себя очень умным и в самом деле довольным. Лишь вчера ему хотелось совершить кругосветное путешествие. А зачем? Чтобы рассказать, что он его совершил? Кому рассказать? В прошлом месяце он послал письмо Уильяму Бибу, предлагая себя в добровольцы для спуска в новой сверхсовершенной батисфере, которую решили испытывать сначала без экипажа. Зачем? Все это глупость по сравнению с тем вечером в Меткафе. Все его знакомые - дураки по сравнению с Гаем. Глупей всего думать, будто он рвется поглазеть на европейских красавиц! Допустим, его отвратили шлюхи, с которыми путался Начальник, ну и что? Многие считают, что секс явно раздут. Психологи утверждают, что вечной любви не существует. Но про Гая с Анной такого не скажешь. Он готов был поверить, что они будут любить друг друга до конца, вот только не знал почему. Дело не только в том, что Гай так в нее погружен, что не видит других женщин. И не в том, что теперь ему денег хватает. Нет, тут нечто духовное, такое, о чем он, Бруно, пока еще и не задумывался. Порой ему казалось что вот–вот и задумается. Нет, он не ищет ответа для себя лично, у него к этому исключительно научный интерес.
Он повернулся на бок, улыбнулся и начал играть золотой зажигалкой "Данхилл", с щелчком открывая и закрывая крышку. Агенту из бюро путешествий не видеть их ни сегодня, ни вообще. Дома чертовски лучше, чем в Европе. И Гай рядом.
38
Джерард гнался за ним по лесу, размахивая всеми уликами - клочками перчатки, лоскутом от пальто, даже револьвером, потому что Джерард уже заполучил Гая. Гай, связанный, лежал в лесу у него за спиной, из правой его руки хлестала кровь. Если он не сумеет сделать круг и добраться до Гая, тот умрет от потери крови. Джерард на бегу хохотал, словно Гай с Бруно здорово над ним подшутили, разыграли отменный фокус, но он их в конце концов раскусил. Вот сейчас Джерард тронет его своими мерзкими лапами!
- Гай! - позвал он, но голоса не было слышно. А Джерард уже тянулся к нему рукой. Да, в этом и заключалась игра - чтобы Джерард до него дотронулся.
Бруно изо всех сил заставил себя очнуться и сесть в постели. Кошмар отваливался от его сознания тяжелыми каменными плитами.
Джерард! Да вот же он!
- Что с вами? Дурной сон?
Розовато–сизые руки дотронулись до него, и Бруно в мгновение ока скатился с постели на пол.
- Вовремя я вас разбудил, а? - рассмеялся Джерард.
Бруно сжал зубы так крепко, словно хотел раскрошить их. Он метнулся в ванную, налил и выпил, оставив дверь за собой широко распахнутой. Его лицо в зеркале напоминало поле боя.
- Прошу простить за вторжение, но я выяснил кое–что новенькое, - заявил Джерард возбужденным пронзительным голосом, что означало очередную небольшую победу. - Это касается вашего приятеля Гая Хайнса. Того самого, кого вы только что, если я не ошибся, видели во сне.
Стакан сломался в руке у Бруно, он тщательно выбрал из раковины осколки и сложил их на зазубренное донце стакана, после чего со скучающим видом поволокся назад в постель.
- Когда вы с ним познакомились, Чарлз? Не в декабре прошлого года, - произнес Джерард; он облокотился о комод и зажег сигару. - Вы познакомились полтора года назад верно? В поезде, которым ехали в Санта–Фе? - Джерард выждал, затем вытащил из–под мышки книгу и бросил на постель: - Вспоминаете?
Это был Гаев Платон, которого он хотел отправить из Санта–Фе, все еще упакованный, с полустертым адресом.
- Конечно, - и Бруно отодвинул книгу в сторону. - Я потерял ее по дороге на почту.
- Она так и валялась на полке в гостинице "Ла Фонда". Как к вам мог попасть том Платона?
- Нашел в поезде. - Бруно поднял на него глаза. - Там был указан адрес Гая, поэтому я решил ее возвратить. Вообще–то я нашел ее в ресторане.
Он посмотрел в лицо Джерарду; тот не сводил с него своих маленьких остро–упорных глаз, в которых далеко не всегда можно было что–то прочесть.
- Когда вы с ним познакомились, Чарли? - снова спросил Джерард с усталым терпением человека, задающего вопросы ребенку, который заведомо врет.
- В декабре.
- Вы, разумеется, знаете об убийстве его жены?
- Еще бы, читал в газетах. Потом прочел, что он строит клуб "Пальмира".
- И вы подумали - как интересно, ведь за полгода до этого вы нашли принадлежащую ему книгу.
Бруно поколебался и сказал:
- Да.
Джерард хмыкнул и взглянул на него с гадливой усмешкой.
Бруно стало как–то не по себе. Когда–то он ее уже видел, такую же усмешку, которая последовала за хмыканьем. Когда? В тот раз, когда наврал отцу по какому–то поводу, наврал откровенно и еще цеплялся за ложь, отец хмыкнул, недоверчиво ухмыльнулся, и ему стало стыдно. До Бруно дошло, что он и сейчас просит глазами у Джерарда прощения, поэтому он нарочно отвел взгляд и посмотрел в окно.
- Значит, вы названивали в Меткаф, еще не познакомившись с Гаем Хайнсом? - спросил Джерард, взяв книгу с постели.
- Названивал?
- Да, несколько раз.
- Может, разок и звонил по пьяному делу.
- Несколько раз. О чем?
- Об этой чертовой книге! - Если Джерард так хорошо в нем разбирается, мог бы понять, что именно так он и должен себя вести. - Может, позвонил, когда узнал, что его жену убили.
Джерард отрицательно покачал головой:
- Звонили вы до убийства.
- Ну и что? Может, и звонил.
- Как "ну и что"? Придется спросить мистера Хайнса. Учитывая ваш интерес к убийству, разве не странно, что вы не позвонили ему после убийства?
- Надоело мне слышать про убийство! - заорал Бруно.
- Верю, Чарли, верю! - Джерард вышел в коридор и не спеша направился в мамину комнату.
Бруно принял душ и оделся - не торопясь и тщательно. Он вспомнил, что Мэтт Левин вызвал у Джерарда куда больше интереса. Если он не ошибается, в Меткаф были сделаны всего два звонка из "Ла Фонды", где Джерард, должно быть, и ознакомился со счетами. Можно будет сказать, что мать Гая ошиблась, в остальных случаях звонил не он.
- Что было нужно Джерарду? - спросил Бруно у матери.
- Совсем немного. Он хотел узнать, знакома ли я с твоим приятелем Гаем Хайнсом, - ответила она, зачесывая щеткой волосы вверх, так что они торчали в разные стороны над ее спокойным усталым лицом. - Он, по–моему, архитектор, верно?
- Угу. Я с ним не очень близко знаком.
Он прошелся по комнате у нее за спиной. Как он и думал, она забыла про вырезки, что он показал ей в Лос–Анджелесе. Слава Богу, он не стал напоминать ей о Гае, когда везде начали появляться фотографии "Пальмиры". Видимо, какое–то шестое чувство уже тогда подсказало ему, что он заставит Гая сделать то самое.
- Джерард говорит, ты прошлым летом звонил этому своему знакомому. Что это за история?
- Ох, мамик, мне эти Джерардовы идиотские намеки просто осточертели!
39
В то же утро, только попозже, Гай вышел из кабинета директора "Чертежного агентства Хэнсон и Напп". Уже несколько недель он чувствовал себя таким счастливым. Воспроизведение проекта больницы, самого сложного из всех, что делались под его наблюдением, шло к концу, от поставщиков поступили последние подтверждения на стройматериалы, а рано утром он получил телеграмму от Боба Тричера и порадовался за старого друга. Боба избрали в Консультативную инженерную комиссию по строительству новой плотины в канадской провинции Альберта, о чем тот мечтал последние пять лет.
Пока он шел к выходу, кто–нибудь из чертежников - они работали за длинными, расходящимися веером от директорского кабинета столами - время от времени поднимал голову и провожал его взглядом. Гай приветливо кивнул в ответ на улыбку старшего проектировщика. К нему начало возвращаться самоуважение. Хотя, возможно, все дело было в новом костюме, третьем за всю жизнь, который он сшил у портного. Анна выбрала материал - серо–голубую шотландку. Анна же утром подобрала галстук к костюму - шерстяной, густого помидорного цвета; старый галстук, но из его любимых. Перед зеркалом в простенке между лифтами он подтянул узел. Из густой черной брови выбивался седой волос. Брови удивленно приподнялись. Седой волос он обнаружил у себя впервые.
Дверь агентства открылась, его окликнул один из чертежников:
- Мистер Хайнс? Хорошо, что успел вас поймать. Вам звонят.
Гай вернулся, рассчитывая, что разговор будет кратким: через десять минут он встречался с Анной за ленчем. Разговаривал он из пустого служебного помещения рядом с чертежной.
- Алло, Гай? Слушай, Джерард раскопал того Платона… Да, в Санта–Фе. Теперь слушай, это ничего не меняет.