"Боже, ты еще глупее, чем я думала!"
Однако времени на продолжение разговора уже не осталось. В гостиную вошла сама Элинор, таща за собою Буллера Нейсби. Она подвела пленника к камину.
Кристабель откинула голову на высокую спинку кресла, не глядя взяла со стола бокал и отпила глоток. Может, ее разговорчивость объясняется количеством выпитого бренди? В пятьдесят четыре года у Кристабель все еще была девичья фигурка. В каштановых волосах то здесь, то там блестели серебристые пряди, создавая эффект того, что волосы искусно покрашены в дорогом салоне.
- Вот, задержала их на месте преступления и доставила сюда, - заявила Элинор, кивая через плечо на отца. - Они сыграют в "Монополию", в "Стук почтальона" или во что захотите.
Кристабель допила бренди.
- Для игр поздновато, - заявила она. - Половина двенадцатого.
- Да, поздно, - кивнул мистер Нейсби. - Если не возражаете, я вызову машину. Завтра мне рано вставать.
- Элинор, где Бетти и мистер Вуд?
Элинор скроила хитрую и одновременно радостную гримаску.
- Понятия не имею! - со значением подмигнув, ответила она. - Вероятно, обследуют дом, ища следы Флавии Веннер. Или вышли на улицу и играют в снегу, как парочка невинных младенцев.
- Сейчас снега нет, - проворчал любитель точности мистер Нейсби. - Всего несколько снежинок. Слишком холодно для снегопада.
Элинор проигнорировала его замечание.
- А мне кажется, надо во что-нибудь поиграть. Я поделилась с папой и нашим Оливером Кромвелем… - Кристабель про себя отметила, что Буллер Нейсби совсем не похож на пуританина, - своими честолюбивыми планами. Хочу придумать новую игру. Новое развлечение!
- Зачем? - спросила Кристабель.
- Затем, что мне все надоело! - В голосе Элинор послышались визгливые нотки. - Сыта по горло! Я все видела. Все испытала…
- Ты правда так считаешь? - с интересом, но без удивления спросила Кристабель. - Когда-то мне и самой так казалось.
- Ну, или почти все, - поправилась Элинор. - Конечно, я еще никого не убивала…
Кристабель едва не поперхнулась.
- Тут трудность в том, что тебя неизбежно поймают и повесят. Не стоит дело такого риска, даже если у тебя есть мотив.
- И потом, - поддержал жену Дуайт, стоявший очень прямо, - ты забываешь одну важную вещь, связанную с убийством.
- Какую?
- Убивают всегда не тех, - ответил Дуайт.
Элинор стиснула зубы.
- Ты не схватишь приманку, верно? Ну, заранее сказать ничего нельзя. Может быть, в нашем доме творятся черные дела - а вдохновительницей выступает дух Флавии Веннер. Может, в данную минуту молодой исследователь душит Бетти. Может, у самой Бетти или кого-то другого есть страшная тайна, которая не должна выплыть наружу. Я намерена отыскать в нашем захолустье хоть что-нибудь интересное, так что помогите мне! Кстати, об интересном: как насчет рюмочки на ночь?
- Если хочешь. - Кристабель пожала плечами.
- Отличная мысль, - согласился Винсент Джеймс.
Буллер Нейсби довольно громко пробормотал себе под нос: "Жаль, что некоторые родители не порют своих детей". Почти не глядя на Джеймса, Элинор обошла диван, на котором он сидел, и оглядела содержимое приставного столика.
- Кристабель, злодейка! - Она подняла хрустальный графин и помахала им в воздухе. - Все выпила!
- Ты сама, дорогая… - начал было Дуайт.
- Я позвоню. Нет, слуги уже спят. Не важно. Столовая. Буфет. Пошли, Кромвель!
Порывисто схватив упирающегося Нейсби, она поспешила в сторону столовой.
Дуайт Стэнхоуп смотрел им вслед. Джеймс с грохотом бросал кости. Кристабель докурила сигарету и швырнула окурок в камин.
- Кристабель, - внимательно глядя на жену, сказал Дуайт, - можно признаться тебе кое в чем? - Он протянул жене руку. - Ты у меня такая замечательная! Знаешь почему?
- Да, сэр!
- Я серьезно. Не обращайте на нас внимания, мистер Джеймс.
- Что вы, что вы!
- А я буду бренди! - послышался из столовой капризный голос Элинор, в котором угадывалась ярость. - Мне все равно, смешиваю я напитки или нет! Я буду, буду бренди!
- Извините, - сказал Дуайт и пошел за Элинор.
Проводив мужа взглядом, Кристабель поморщилась. Когда она обернулась, то с удивлением увидела на лице Джеймса проницательную полуулыбку.
- Поскольку он не скажет, почему вы такая замечательная, позвольте мне.
- Прошу вас.
- Все потому, что вы не суетитесь.
- Не суечусь?
- Да. Большинство дам вашего возраста только и делают, что суетятся.
- Спасибо.
- Вечно советуют: "Делай то", "Не делай этого", спрашивают: "Видели вы то или это?" или "Вы непременно должны это посмотреть" - имея в виду пустяки, которые ничего не значат. Они всегда в возбужденном состоянии. Сами никогда ничего не делают, но неустанно будоражат других.
На лице Кристабель появилось выражение подавленности.
- А я-то думала, все дело в моей девичьей фигурке, - сказала она чуточку кокетливо, однако прямолинейный мистер Джеймс оставил ее кокетство без внимания.
- Нет-нет, - заверил он ее. - Хотя у вас фигура одна на миллион. Вы напоминаете мне Бетти. Кстати, где Бетти?
- Если верить Элинор, она с вашим другом. - Кристабель прищурилась. - Ведь он ваш друг, да?
- Кто, Ник Вуд? Разумеется!
- Старый друг?
- Мы вместе учились в школе. Он всегда восхищался мной, хотя, по-моему, не следовало. Ник все хотел играть в крикет, только игрок из него был никудышный.
- Осторожно! - послышался резкий окрик из соседней комнаты. - Порежешь пальцы!
Кристабель снова повернулась, чтобы видеть столовую и буфет у левой стены.
Слабый источник света над картиной Эль Греко высвечивал Дуайта, Буллера Нейсби и Элинор, стоявшую между ними. На средней полке буфета помещалась тяжелая серебряная ваза, доверху наполненная фруктами. Элинор расставила на полочке в ряд бокалы и с осторожностью химика разливала по ним бренди. Затем она заявила: если отец не пьет, пожалуйста, дело его; но в таком случае пусть съест яблоко. Отодвинув локтем Буллера Нейсби, она схватила нож для фруктов и начала счищать с яблока кожуру.
То, что случилось потом, из гостиной было видно неотчетливо. Дуайт Стэнхоуп издал резкий возглас. Яблоко со шлейфом пунцовой кожуры полетело в одну сторону. Ножик - в другую. А мистер Нейсби начал ругаться.
- Кто-то толкнул меня под локоть! - закричала Элинор.
- На лезвии кровь, - заметил Дуайт, разглядывая упавший на пол ножик.
- Чушь! - сухо возразил мистер Нейсби. - Просто кусочек яблочной кожуры. Вот, смотрите.
Он нагнулся за ножом. Лезвие было узкое, очень тонкое, длиннее, чем у обычных ножей для фруктов, и очень острое; серебро тускло блеснуло на фоне ковра. Нейсби схватил нож и кинул в вазу с фруктами.
- Подумаешь, - фыркнула Элинор, - сколько суеты вокруг капельки крови! - Она поднесла указательный палец ко рту. - Кстати, я даже не порезалась.
Некоторое время Кристабель молчала.
- О чем вы говорили? - переспросил Винсент Джеймс.
- Ах да! - Она как будто очнулась. - О вашем друге, мистере Вуде.
- Чертовски плохо играл в крикет, - любезно напомнил мистер Джеймс.
- Не сомневаюсь. Как по-вашему, зачем он сегодня вечером обыскивал комнату моего мужа?
Ее собеседник изумленно воззрился на нее:
- Вы серьезно?
- Я не знаю, обыскивал он ее или нет, - пояснила Кристабель. - И ничего не могу доказать. Но Хэмли, камердинер мужа, видел, как ваш приятель выходил из комнаты Дуайта. Заявил, что ошибся - перепутал со своей комнатой. Нелепая выдумка, потому что, - Кристабель кивком указала на потолок, - его комната находится в том крыле, а мы помещаемся в противоположной части дома.
- И все же…
- Между прочим, ваш мистер Вуд не пожелал, чтобы к нему приставили камердинера. И даже не разрешил никому распаковать его вещи. А сумку запер на ключ.
- Ну и что? - возразил ее собеседник, хотя вид у него был несколько потрясенный. - Так поступают большинство людей.
- Ах, возможно, я все только придумываю или, как вы выражаетесь, суечусь.
- Ник Вуд, - надменно заявил Джеймс, - неплохой малый. По крайней мере, был таким, когда я его знал. Я его расспрошу. Выясню у него…
- Ради бога, не надо!
- Тогда чего же вы хотите?
Кристабель откинула голову назад и рассмеялась.
- Ничего! Просто приглядывайте за ним. Я поселила вас рядом с вашим другом. Видите ли, едва ли здесь что-нибудь дурное…
- Конечно, дорогая мадам, - ответил Джеймс с неожиданной галантностью. - По-моему, вам это даже нравится.
В это время в гостиную решительной походкой вернулась Элинор; пританцовывая, словно в балете, она несла на вытянутой руке поднос с расставленными на нем бокалами. Дуайт, сунув руки в карманы, шел за помрачневшим Нейсби.
И сразу же в гостиную из коридора вошли Бетти и Николас Вуд.
Где-то в отдалении часы на колокольне пробили половину двенадцатого.
Глава 4
В четверть четвертого ночи в дом проник взломщик.
В тот день луна по календарю всходила в половине третьего ночи. В слабом, мертвенном свете убывающей луны был едва виден особняк, именуемый на конвертах для писем "Уолдемир", хотя Флавия Веннер называла его Домом Масок.
Большой и массивный дом, квадратный в плане, с восьмиугольными башенками с двух углов по фасаду, был выстроен из гладких серых каменных блоков. Сегодня мы называем такой стиль викторианской готикой, потому что крыша и башенки украшены фальшивыми зубцами. Над ними возвышался покатый фронтон и купол с флагштоком. Парк, усаженный крепкими деревьями, и высокая металлическая ограда отделяли дом от дороги на фешенебельный курорт Танбридж-Уэллс. В темных окнах - во всех трех этажах с тыльной стороны дома - отражался морозный свет луны.
Взломщик сверился с наручными часами.
Почти пора!
По сравнению с громадными горами такой особняк может показаться крошечным. Однако стоящий посреди парка, можно сказать вздымаясь ввысь посреди собственного моря, он настойчиво приковывал к себе внимание. Сбоку лепился пузырь теплицы из стекла и железа с изогнутой крышей. За теплицей располагался цветник; сейчас в нем виднелись лишь голые одеревеневшие стебли, тронутые морозом и запустением. Три ступеньки - слишком узкие, чтобы их можно было назвать террасами, - спускались к крокетной площадке. Луна, беспрепятственно освещавшая площадку и стоящие за ней черные силуэты деревьев, спотыкалась о безмолвные окна, как будто смущаясь собственного отражения.
Часы на церковной колокольне глухо пробили четверть. И взломщик завернул за угол дома.
Слева от него находился своего рода деревянный навес, под который можно было выйти из столовой; навес был образован выступом находящейся сверху комнаты. Вор принялся изучать его.
Лицо взломщика закрывала черная маска с прорезями для глаз. Бесформенная тяжелая шапка была надвинута на уши. Такие же бесформенные, мешковатые куртка и брюки, толстый теплый шарф, перчатки и теннисные туфли довершали невыразительный облик.
Несмотря на экипировку, взломщику было холодно. Студеной ночью у него занемели пальцы; мороз находил прорехи в его теплом облачении и покусывал. При каждом выдохе маска на лице шевелилась; из-под нее вырывался морозный пар. Возможно, из-за того, что луна светила тускло, а может, и потому, что угол обзора был сужен из-за прорезей в маске, взломщик не заметил, что крыльцо покрыто тонкой коркой наледи. А может, ему было все равно.
Во всяком случае, резиновые подошвы его теннисных туфель оставили на корке льда следы.
Окна столовой можно было назвать французскими лишь с большой натяжкой. Это были большие и длинные окна, какие можно часто увидеть в домах викторианского стиля: почти до самого пола, но со скользящими рамами. Вначале взломщик достал две короткие полоски липкого пластыря, заранее отрезанные от рулончика, который лежал у него в кармане, и прилепил их к стеклу снизу. Оглянулся - лишний раз проверить, что пути к отступлению не отрезаны. Затем извлек вполне современный стеклорез…
Внимание!
Стеклорез заскрежетал по стеклу, как бормашина. Даже самого взломщика передернуло. Он прервал работу и прислушался.
По-прежнему ничего.
Еще две минуты, и он вырезал аккуратный полукруг стекла прямо под задвижкой. Полоски липкого пластыря не дали стеклу выпасть. Вор просунул руку в перчатке в дыру и отодвинул шпингалет. Рама поднялась, издав слабый скрип. В час, когда совершается больше всего самоубийств и люди видят плохие сны, в Дом Масок проник вор.
- Я ведь знаю, где оно, - пробормотал он себе под нос.
Раздвинув тяжелые бархатные портьеры, он спрыгнул на пол столовой. Тепло, спокойствие, темнота сомкнулись вокруг него; он поежился, наслаждаясь комфортом после мороза.
Теперь фонарик!
Тонкий лучик забегал по комнате. Осветил толстый ковер, прошелся по обшитой дубовой панелью стене и наткнулся на буфет. Высветил массивное серебряное блюдо, вазу с фруктами на средней полке и поднялся к картине, висевшей сверху.
- Ага! - сказал вор.
Эль Греко, спасший пальцы от инквизиции, назвал свою картину "Озеро". Судя по резким, ярким цветам, действие происходило в тропиках, где-нибудь в Мексике или Южной Америке. Морщинистые лица, яркие пятна и мазки были, казалось, нанесены бурей или молнией.
Человек в маске не стал разглядывать картину. Он и без того знал, что на ней изображено.
Спокойно подойдя к буфету, он прислонил фонарик к серебряному соуснику так, чтобы свет его падал на картину. Протянув руку, он без труда снял "Озеро" с гвоздя. Картина была маленькая, но достаточно громоздкая из-за тяжелой рамы. Когда вор опускал картину, он нечаянно задел углом рамы вазу с фруктами. Маленький острый фруктовый ножик выпал, вонзившись в дерево; следом покатился апельсин.
Ради бога, осторожнее!
Вор действовал уверенно; почему бы и нет? В конце концов, ему почти нечего бояться. Он не воспользовался ножом для фруктов, а достал собственный перочинный нож, заточенный для конкретной цели. Осторожными движениями, как человек, отдающий себе отчет в ценности произведения искусства, он начал отделять холст от рамы.
Неуклюжая маска надоела вору, но он решил все же не снимать ее. Перчатки представляли меньшее затруднение. Он почти закончил работу, когда вдруг где-то невдалеке скрипнула половица.
Вор резко повернул голову.
Он стоял лицом к буфету, склонившись над выдвижной столешницей. Там, где на лицо падал луч фонарика, можно было видеть лишь бесформенный пузырь, если не считать живых, загадочных глаз; глаза сверкали, когда он поворачивал голову.
Движимый чувством самосохранения, он всмотрелся в темноту внимательнее. Захотелось спросить: "Кто здесь?" Механически он сложил перочинный нож и сунул его в карман. Но ничего не произошло. Подождав некоторое время, показавшееся ему вечностью, он снова повернулся к холсту.
Именно тогда кто-то тихо подошел к нему сзади.
Однако взломщик не обладал шестым чувством, позволяющим определить приближение смерти.
Глава 5
Николас Вуд, которому отвели спальню на втором этаже, услышал грохот.
Он давно уже ворочался в постели в холодной полудреме; не в силах заснуть, он гадал, чего в действительности хочет от него хозяин дома, в чем тут подвох и что ему делать - бодрствовать или спать.
Он повернулся на левый бок и услышал, как часы на колокольне пробили три. Спустя какое-то время снова перевернулся - пробило четверть четвертого. С того времени он находился в полузабытьи; его разбудил страшный грохот, от которого, казалось, зашатался дом.
Так грохочет груда упавших на пол тяжелых металлических предметов.
Николас Вуд рывком сел. Спросонок он даже не понял в первый момент, где находится. Фрагменты головоломки никак не желали складываться. Из-под двери тянуло сквозняком; холод взбодрил его. Скинув одеяло, он потянулся к выключателю. Часы на прикроватном столике показывали двадцать восемь минут четвертого.
- Эй! - позвал чей-то голос. - Эй!
Из соседней спальни, отделенной от его собственной маленькой ванной комнатой, он услышал скрип пружин и щелчок еще одного выключателя.
- Эй! - повторил тот же голос. - Ник!
- Что?
- Ты что-нибудь слышал?
- Да.
Николас нашарил тапочки и накинул на плечи халат. При звуках знакомого голоса он словно скинул с себя груз прожитых лет и вернулся в школу. Винсент Джеймс считался героем шестого класса. Ник прекрасно помнил его голос - повелительный, громкий, самодовольный; Джеймс часто просил принести ему что-нибудь. Николас мог бы предсказать, какими будут следующие слова его однокашника:
- Пожалуйста, сходи и посмотри, что там такое.
Николас Вуд стоял на пороге, когда из ванной в его комнату вышел Винсент Джеймс, успевший набросить поверх пижамы синий шерстяной халат.
В коридоре было почти темно. В "Уолдемире" свет всю ночь горел только в главном, парадном зале. Комната Ника находилась в торце левого крыла дома, если смотреть от входа. Он неуверенно зашагал по коридору, прислушиваясь.
Мнения знатоков по вопросу о стиле парадного зала Флавии Веннер разделились. Одни считали, что архитектор воспроизвел интерьер виллы Боргезе в Риме, другие - что зал напоминает о Парижской опере. Огромное просторное помещение было отделано бронзой, мрамором и мозаикой. Мраморную балюстраду с обоих концов венчали широкие, устланные ковровой дорожкой лестницы, ведущие в нижний зал. Роскошь и великолепие парадного зала можно было разглядеть при свете ламп в виде фигурок тритонов, укрепленных на стойках перил. Нику почудилось, будто он еще спит.
Но он не спал.
- Что вы здесь делаете? - спросил женский голос.
Ник развернулся кругом.
С противоположной стороны на площадку вышла Кристабель Стэнхоуп. Поверх ночной рубашки и пеньюара она набросила меховую шубу; каштановые волосы с серебристыми прядями разметались по плечам.
- Меня разбудили, - ответил Ник.
- Разбудили? - Кристабель повернула голову, и он заметил у нее на шее едва заметные морщины.
- Да, мистер Джеймс. Шум доносился снизу, из столовой, по-моему. Извините…
Он сбежал по лестнице, устланной ковровой дорожкой. В нижнем холле подошвы тапочек застучали по мраморному мозаичному полу. Ник бросил взгляд на ряд дверей слева. Впереди - малая гостиная. В центре - главная гостиная или салон, в котором они сидели вчера вечером. Дальше всех от него - столовая.
Он повернул ручку двери, распахнул ее и, повинуясь привычке, отступил в сторону. Но навстречу ему никто не вышел.
Осторожно просунув руку за дверь, он нашарил выключатель и включил свет…