- Меня не волнует справедливость или чувства. Я больше обеспокоена тем, чтобы остаться живой до полудня.
- Не ходите к себе домой.
- Я не глупая. Они уже были там. И я уверена, что они следят и за его квартирой.
- Где его родственники?
- Родители живут в Неаполе, во Флориде. Я думаю, что деканат свяжется с ними. У него есть брат в Мобиле, и я собираюсь позвонить ему и все объяснить.
Она увидела человека. Он толкался среди туристов у стойки администратора. В его руках была сложенная газета, и он старался держаться непринужденно, как обычный гость, но его выдавали несколько неуверенная походка и ищущие глаза. Лицо было вытянутым и худым, с круглыми очками и блестящим лбом.
- Гэвин, слушайте меня. Записывайте. Я вижу человека, который уже попадался мне на глаза недавно. Около часа назад. Рост - сто восемьдесят пять или семь, худощавый, возраст - тридцать лет, в очках, лысеющий, волосы темные. Он уходит, уходит.
- Кто он такой?
- Мы с ним не знакомились, черт бы его побрал.
- Он видел вас? Где все-таки вы находитесь?
- В холле отеля. Я не знаю, видел ли он меня. Я ухожу.
- Дарби, послушайте. Что бы вы ни делали, поддерживайте связь со мной.
- Я попытаюсь.
Туалет находился за углом. Она прошла в последнюю кабину, заперла за собой дверь и просидела там около часа.
Глава 17
Фотографа звали Крофт. Он работал на "Пост" в течение семи лет, пока в третий раз не был осужден за наркотики и отправлен на девять месяцев в тюрьму. Освобожденный условно, он объявил себя свободным художником и поместил соответствующую рекламу в "Желтых страницах". Телефон звонил редко, и работы у него было не много. Лишь изредка приходилось снимать "фотомодели", которые об этом даже не подозревали. Большинство его клиентов были адвокатами, которые занимались разводами и нуждались в компромате для суда. После двух лет свободного творчества он усвоил несколько трюков и теперь считал себя чуть ли не асом частного розыска. Он брал сорок баксов в час, когда удавалось заполучить работу.
Одним из его клиентов был Грэй Грантэм, его старый приятель со времен работы в газете, который позванивал, когда нуждался в грязных снимках. Грантэм был серьезным и порядочным репортером и лишь изредка прибегал к тайным уловкам, обращаясь к нему. Он любил Грантэма, потому что тот вел себя честно по отношению к своему жульничеству. Остальные же были такими благочестивыми.
Он сидел в машине Грантэма, потому что в ней был телефон. Время было полуденное, и он курил свою вторую дозу, размышляя над тем, во все ли открытые окна доносится запах его зелья. Он делал свою лучшую работу, наполовину накачанный наркотиками. А уж когда зарабатывал себе на жизнь, не спуская глаз с мотелей, ему приходилось одурманивать себя полностью.
Машину продувал легкий ветерок, уносивший запах на Пенсильвания-авеню. Он стоял в неположенном месте, курил наркотик, но ни капли не беспокоился. При нем его было меньше унции, да и надзирающий за ним чиновник курил его тоже, так что какого черта.
Телефонная будка находилась в полутора кварталах впереди, на боковой дорожке и несколько в глубине улицы. С его телескопическим объективом он мог чуть ли не читать телефонный справочник, висевший в ней. Внутри стояла крупная женщина, заполнявшая собой всю будку и размахивающая руками при разговоре. Крофт сделал затяжку и посмотрел, нет ли в зеркале полицейского. Это была зона, запрещенная для стоянки. Улицу переполняли автомобили.
В двенадцать двадцать женщина выбралась из будки, словно ниоткуда появился молодой мужчина в прекрасном костюме и захлопнул за собой дверь. Крофт взял свой "Никон" и пристроил объектив на рулевом колесе. Погода стояла прохладная и солнечная. По боковой дорожке непрерывно двигались люди, спешившие воспользоваться временем ленча. Их головы и плечи то и дело мелькали в объективе. Вот в толпе появился разрыв. Щелчок. Разрыв. Щелчок. Объект набирал номер и глазел по сторонам. Это был их человек. Он проговорил тридцать секунд, и в машине трижды прозвучал телефонный вызов. Вот он, сигнал от Грантэма, находившегося в редакции "Пост". Их человек говорил с Грантэмом. И Крофта прорвало. "Сделай все, что сможешь", - говорил ему Грантэм накануне. Разрыв. Щелчок. Щелчок. Головы и плечи. Разрыв. Щелчок. Щелчок. Его глаза шарили вокруг во время разговора, но сам он держался спиной к улице. Полный оборот. Щелчок. Крофт израсходовал кассету из тридцати шести кадров за две минуты и взял другой "Никон". Навел объектив и стал ждать, когда в толпе появится просвет. Затянулся последний раз и швырнул окурок на улицу. Это было так просто. Да, действительно, нужно было иметь талант, чтобы схватить образ в студии, а эта уличная работа походила на развлечение. Однако фотографирование скрытой камерой походило на что-то преступное.
Объект был немногословной личностью. Он повесил трубку, огляделся, открыл дверь, вновь посмотрел вокруг и направился прямо на Крофта. Щелчок. Щелчок. Щелчок. Лицо в фас, фигура в рост, ускорил шаг, приближается, красота, красота. Крофт снимал лихорадочно, затем, в последний момент, положил "Никон" на сиденье и стал смотреть на улицу, пока тот не прошел мимо и не исчез в толпе. Когда ты в бегах, никогда не пользуйся одним и тем же телефоном дважды.
Гарсиа вел бой с тенью. "У меня жена и ребенок, - говорил он, - и я боюсь". Впереди у него были карьера и деньги, и если он будет исправно платить налоги и держать рот на замке, то станет состоятельным человеком. Но его подмывало заговорить. Он тараторил о том, как ему хочется рассказать и что ему есть что сказать, и все такое, но он просто не может решиться. Он не доверяет никому.
Грантэм не торопил. Он дал ему возможность потараторить еще какое-то время, чтобы Крофт успел сделать свое дело. Гарсиа проболтается в конечном итоге. Он так этого хочет. Он звонил уже в третий раз и с каждым звонком чувствовал себя все увереннее в разговоре со своим новым другом Грантэмом, который играл в эти игры уже не раз и знал их правила. Вначале надо успокоить и внушить доверие, отнестись к собеседнику с теплотой и уважением, поговорить о добре и зле. Затем он сам начнет говорить.
Фотографии были прекрасными. Крофта он выбрал не без колебаний. Обычно тот был так накачан наркотиками, что это сказывалось на фотографиях. Но Крофт был хитрым и осторожным, знал практическую сторону журналистики и всегда находился под рукой. Он отобрал двенадцать кадров, увеличил их до размера 5 ґ 7 и получил великолепные отпечатки. Левый профиль. Правый профиль. Вид сзади. Вид спереди на камеру. В полный рост на расстоянии меньше шести метров. "Кусок пирога", - как сказал Крофт.
В возрасте до тридцати лет, с очень приятной наружностью, Гарсиа выглядел как настоящий адвокат. Темные короткие волосы. Черные глаза. Возможно, испанец по происхождению, однако кожа не смуглая. Одежда на нем была дорогой. Костюм цвета морской волны, очевидно, шерстяной. Без полоски или рисунка. Классический белый свободный воротник с шелковым галстуком. Черные или темно-коричневые ботинки, начищенные до блеска. Поражало отсутствие в руках "дипломата". Но это было время ленча, и он, вероятно, выбежал из конторы, чтобы позвонить и тут же вернуться назад. Министерство юстиции находилось в одном квартале от этого места.
Грантэм рассматривал фотографии и не спускал глаз с двери. Сержант никогда не опаздывал. Опустились вечерние сумерки, и клуб заполнялся посетителями. Грантэм был единственным белым во всей округе.
Из десятков тысяч правительственных адвокатов в федеральном округе Колумбия он видел немногих, кто знал, как надо одеваться. Особенно среди молодых. Они начинали с сорока тысяч долларов в год, и одежда для них не имела значения. Для Гарсиа одежда значила много, и он был слишком молод и хорошо одет для правительственного чиновника.
Таким образом, он служит в частной адвокатской фирме уже около трех или четырех лет и заколачивает где-то около восьмидесяти тысяч. Неплохо. Это сужало круг до пятидесяти тысяч частных адвокатов.
Дверь открылась, и вошел полицейский. Даже сквозь дым и мглу он мог различить, что это Клив. Это было солидное заведение без игры в кости и проституток, поэтому появление полицейского никого не насторожило. Он сел напротив Грантэма.
- Это ты выбрал такое место? - спросил Грантэм.
- Да. Тебе нравится здесь?
- Будем считать, что нравится. Мы же стараемся быть незаметными, так? Я здесь для того, чтобы выведать секреты у сотрудника Белого дома. Все это очень серьезно. Теперь скажи мне, Клив, могу ли я выглядеть незаметным, сидя здесь во всей моей белизне?
- Мне не хочется говорить тебе это, Грантэм, но не настолько ты знаменит, как тебе кажется. Посмотри на этих пижонов у бара.
Они взглянули на бар, окруженный строителями.
- Я отдам свою зарплату, если хоть один из них когда-нибудь читал "Вашингтон пост", слышал о Грэе Грантэме или хоть на йоту интересуется тем, что происходит в Белом доме.
- О’кей, о’кей. Где сержант?
- Серж неважно себя чувствует. Он передал сообщение через меня.
Не пойдет. Как анонимный источник он мог использовать сержанта, но не его сына или еще кого-то, кому доверился сержант.
- Что с ним?
- Старость. Он не захотел встречаться сегодня, но сказал, что дело срочное.
Грантэм слушал и ждал.
- У меня в машине лежит конверт. Заклеенный и опечатанный как надо. Сержант выпрыгивал из штанов, когда отдавал его мне, и наказывал ни в коем случае самому не вскрывать и отдать только господину Грантэму.
- Пойдем.
Они прошли сквозь толпу к выходу. Патрульный автомобиль был припаркован с нарушением правил у обочины. Клив открыл дверцу и достал конверт из отделения для перчаток.
- Он добыл это в западном крыле.
Грантэм сунул конверт в карман. Сержант не относился к числу несунов и за все время их отношений никогда не доставал документов.
- Спасибо, Клив.
- Он не сказал, что это такое. Сказал только: "Подожди, потом прочитаешь в газете".
- Скажи сержанту, что я люблю его.
- Я уверен, что он повеселится, когда увидит это в газете.
Патрульный автомобиль уехал, и Грантэм заспешил к своему "вольво". Он запер двери, включил освещение в салоне и разорвал конверт. Это, несомненно, была служебная записка, предназначенная для использования только внутри Белого дома. В ней содержались сведения о наемном убийце по имени Камель.
* * *
Он летел по городу. С Брайтвуд на Шестнадцатую, затем на юг, к центру Вашингтона. Было почти семь тридцать, и если он сможет уложиться за час, то успеет втиснуться в "Вечерние городские новости" - крупнейшее из полудюжины изданий, начинающих выходить в десять тридцать. Слава Богу, что у него есть дешевый автомобильный радиотелефон "Юппи", который он стеснялся покупать. Он вызвал помощника ответственного редактора отдела расследований Смита Кина, который все еще находился в телетайпном зале на пятом этаже. Связался с приятелем из иностранного отдела и попросил его подобрать все, что есть по Камелю.
Записка вызывала у него подозрения. Ее содержание было слишком важным, чтобы доверить бумаге, а затем запустить по кругу как какой-нибудь последний циркуляр в отношении кофе, питьевой воды или отпусков. Кто-то, скорее всего Флетчер Коул, хотел, чтобы мир узнал, что подозрение пало на Камеля и, самое главное, что тот был арабом и имел тесные связи с Ливией, Ираном и Ираком, во главе которых стоят отъявленные идиоты, ненавидящие Америку. Кто-то в Белом доме дураков хотел, чтобы эта история попала на первые полосы газет.
Но все же это была грандиозная новость, которая заслуживала места на первой полосе. Он и Смит Кин покончили с ней к девяти. Они нашли две старые фотографии, на которых, по общему мнению, был снят Камель, но которые были настолько непохожими, что могли принадлежать двум разным людям. Кин сказал: "Помещаем обе". Досье на Камеля оказалось очень тощим, содержало в основном слухи и легенды и очень мало фактов. Грантэм упомянул в статье о папе римском, британском дипломате, немецком банкире и о засаде на израильских солдат. А сейчас, по сообщению из конфиденциального источника в Белом доме, пользующегося наибольшим доверием и авторитетом, Камель оказался одним из подозреваемых в совершении убийства судей Розенберга и Джейнсена.
* * *
После двадцатичетырехчасового кружения по улицам она все еще была жива. Если ей удастся дотянуть до утра, она сможет начать следующий день с новыми идеями о том, что ей делать и куда идти. А сейчас она чувствовала себя неимоверно уставшей. Она находилась в номере на пятнадцатом этаже отеля "Марриот". Дверь была закрыта на задвижку, свет горел, а на кровати находилась большая банка поп-корна. Ее густые темно-рыжие волосы лежали теперь в бумажном мешке в туалете. Последний раз она обрезала волосы, когда ей было три года. Мать выпорола ее тогда.
Ей потребовалось два мучительных часа, чтобы обрезать их тупыми ножницами и при этом оставить какое-то подобие модной прически на голове. Она будет держать волосы под кепкой или шляпой все время, какое у нее осталось. Еще два часа потребовалось, чтобы выкрасить волосы в черный цвет. Она могла бы обесцветить их и стать блондинкой, но это будет бросаться в глаза. Она предполагала, что имеет дело с профессионалами, и по какой-то необъяснимой причине решила в аптеке, что они ждут от нее именно этого. Да какого черта! Состав продавался в аптеке в большой бутылке, и, если она проснется завтра с невообразимым цветом волос, она может перекраситься в блондинку. И будет менять цвет каждый день, пока они не свихнутся. "Клэйрол" давал по меньшей мере восемьдесят пять оттенков.
Она смертельно устала, но боялась заснуть. Ее "друг" из "Шератона" не попадался днем на глаза, но чем больше она кружила по городу, тем сильнее лица прохожих становились похожими на него. Он был где-то там. И у него были сообщники. Если они смогли разделаться с Розенбергом и Джейнсеном и уничтожить Томаса Каллагана, то с ней им будет легко расправиться.
Она не могла приблизиться к своей машине и не хотела брать напрокат другую. В прокате остаются записи. А они наверняка проверяют их. Она могла бы улететь самолетом, но они контролируют аэропорты. Поехать автобусом, но ей не удастся даже взять билет и войти внутрь.
После того как они убедились, что она исчезла, они будут ждать ее бегства из города. Ведь она всего-навсего дилетант, маленькая студенточка с разбитым сердцем после трагедии с ее мужчиной. Она очертя голову бросится куда-нибудь из города, и тут-то они и накроют ее.
Но в этот момент она предпочитала оставаться в городе. Здесь была масса гостиничных номеров, почти столько же аллей, забегаловок и баров, толпы людей постоянно бродили по Бурбон, Шартрез, Дофин и Ройял. Город она знала хорошо, особенно Французский квартал, где жизнь била ключом.
Она будет переезжать из отеля в отель. И до каких пор? Она этого не знала. Она не знала зачем. Просто движение казалось самым разумным действием в данных обстоятельствах. По утрам она не будет выходить на улицу, а попытается в это время спать. Будет менять одежду, шляпы и очки. Начнет курить и будет постоянно держать сигарету перед лицом. Она будет передвигаться, пока не устанет от этого, а потом может покинуть город. Это не так уж плохо - быть напуганной. Страх заставляет думать. Она будет думать и выживет.
Она хотела позвонить в полицию, но решила пока не делать этого. Ей пришла в голову мысль о звонке брату Томаса в Мобил, но что бедняга мог сделать, чтобы помочь ей в этот момент?
Позвонить декану, но разве он поверит ее рассказу о деле, Гэвине Верееке, ФБР, бомбе в автомобиле, Розенберге, Джейнсене и ее бегстве? Надо забыть о декане. Тем более она его не любит.
Может, связаться с парой друзей из колледжа, но одни говорят, а другие слушают, и теми, кто слушает, могут оказаться ее преследователи. Ей захотелось позвонить Алисе Старк, своей лучшей подруге. Алиса наверняка обеспокоена ее исчезновением и может пойти в полицию, чтобы рассказать об этом. Она решила позвонить Алисе завтра.
Набрав номер службы услуг, она заказала мексиканский салат и бутылку красного вина. Она выпьет всю бутылку, а затем сядет в кресло с поп-корном и будет смотреть на дверь, пока не уснет.
Глава 18
Не обращая внимания на проходивший транспорт, лимузин Глински выполнил головокружительный разворот и резко затормозил перед отелем "Шератон". Обе задние двери распахнулись. Глински вышел первым. За ним с сумками и чемоданами выскочили три помощника.
Было два часа ночи, и Глински, очевидно, спешил. Не останавливаясь у стойки портье, он прошел прямо к лифтам. Обогнавшие его помощники держали дверь лифта открытой. Никто не произнес ни слова, пока они поднимались на шестой этаж. Трое агентов ждали в угловом номере. Один из них распахнул дверь, и Глински ввалился в комнату без всякого приветствия. Помощники побросали сумки на кровать. Директор сбросил пиджак на стул.
- Где она? - резко спросил он агента по имени Хутен.
Агент по имени Сванк распахнул шторы, и Глински подошел к окну.
Сванк указал на "Марриот", находившийся на другой стороне улицы, через квартал.
- Она на пятнадцатом этаже, третье окно от угла, освещенное.
Глински уставился на здание гостиницы.
- Вы уверены?
- Да. Мы видели, как она входила и расплачивалась по кредитной карточке.
- Бедный ребенок, - сказал Глински, отходя от окна. - Где она была прошлой ночью?
- В "Холидей инн" на Ройял-стрит. Расплатилась по кредитной карточке.
- Вы видели кого-нибудь у нее на хвосте?
- Нет.
- Я хочу воды, - сказал он помощнику, который тут же подскочил к ведерку со льдом и загремел кубиками.
Глински сел на край кровати, сцепил пальцы и стал щелкать суставами.
- Что ты думаешь? - спросил он наиболее опытного Хутена.
- Они охотятся за ней, заглядывая под каждый камень. Она же пользуется кредитной карточкой и умрет через сорок восемь часов.
- Она совсем не глупа, - вмешался Сванк, - постригла волосы и покрасилась в черный цвет. Кроме того, она не сидит на одном месте. У нее, очевидно, нет планов покинуть город в ближайшее время. Я бы дал ей семьдесят два часа, прежде чем они найдут ее.
Глински отхлебнул воды.
- Это означает, что ее маленькое дельце попало в точку. Следовательно, наш общий друг сейчас действует очень отчаянно. Где, кстати, он?
Хутен ответил не задумываясь:
- Понятия не имеем.
- Мы должны найти его.
- Его не видно уже три недели.
Глински поставил стакан на стол и взял ключ от номера.
- Так что вы думаете? - спросил от Хутена.
- Нам привести ее сюда? - задал вопрос Хутен.
- Это будет не просто. Она может иметь оружие и подстрелить кого-нибудь, - бросил Сванк.
- Она напуганный ребенок, - сказал Глински. - И к тому же гражданский человек, а не участник заговора. Мы не можем расхаживать по округе и хватать гражданских лиц на тротуарах.
- Тогда она долго не протянет, - заметил Сванк.
- Как вы будете ее брать? - спросил Глински.
- Есть два пути, - ответил Хутен. - Взять ее на улице или пойти за ней в номер. Я смогу проникнуть в ее комнату за десять минут, если пойду прямо сейчас. Это совсем не трудно. Она не профессионал.
Глински медленно ходил по комнате, и все смотрели на него. Он взглянул на часы.