…В номере я осторожно вытащила "паркер" из приготовленного специально для этой цели небольшого гигиенического пакетика с изображением пикантной дамы в одном лифчике и, ухватив ручку за нижнюю часть, внимательно оглядела серебряный колпачок, который еще вчера так изящно трансформировался в руках покойного Гескина в глушитель для пистолета. Даже такой дилетантке, как я, не составило особого труда разглядеть на хромированной поверхности колпачка отчетливые отпечатки большого и указательного пальцев свежеиспеченного Курта Мельцера.
- Ну, Витяня, дружок мой школьный, - пробормотала я, вытягиваясь на постели и засыпая, - кажется, теперь мне есть чем махнуться с тобой. Не глядя…
24
Москва. Лубянка. КГБ СССР
Ночь с 3 на 4 декабря 1977 года
- Как поживает наш подопечный, Матвей? - Андропов отправил в рот крупную виноградину и уставился в потолок кабинета, весь отдаваясь ее нежному вкусу.
- Я не уверен, что это наша самая удачная ставка, Юрий Владимирович.
- Вот как? - Андропов скосил глаза на помощника. - Десять дней назад ты был другого мнения… Можешь сесть.
Тополев по-военному кивнул и, аккуратно отодвинув стул от стола, опустился на сиденье.
- Что слышно в Аргентине? - спросил шеф КГБ, меняя тему.
- Барона придется заменить. Он сильно разболелся.
- Надеюсь, без осложнений?
- Увы, Юрий Владимирович…
Андропов вопросительно поднял брови.
- Ваша протеже неожиданно явилась к нему в номер и вызвала полицию. Впрочем, пока все обошлось.
- Пока или обошлось?
- Это будет ясно завтра, вернее - сегодня. Так или иначе, вмешались наши дипломаты, и ее отпустили.
- Бойкая дамочка… - Андропов отщипнул еще одну виноградину. - Смотри, Тополев, скандалы в Клошмерле нам не нужны. По крайней мере, до поры до времени.
- А может быть, это к лучшему, Юрий Владимирович? Она уже на примете у полиции - тем громче будет шум, когда на нее повесят еще и Гескина.
- Ну что ж… - Андропов промакнул губы салфеткой и бросил ее в корзину для бумаг. - Рискованно играем, Матвей. Не промахнуться бы.
- Не должны. Все подстраховано.
- И Кошта?
Тополев не ответил.
- Что тебя тревожит, Матвей? Говори прямо.
- Вернувшись в Боготу, он сразу уехал в свое поместье и ни разу не показывался в конгрессе.
- Это естественно. Он смят. Ему надо свыкнуться со своим будущим.
- Он сильнее, чем кажется.
- У него нет козырей.
- У него есть характер.
- Матвей, ты меня беспокоишь, - Андропов снял очки и начал не торопясь протирать их замшевой тряпицей. - Кошта - одна из ключевых фигур в этой игре. Практически ведущая. Если мы проколемся здесь, то вся операция окажется на грани краха. Все просчитано до мелочей, проанализированы всевозможные варианты. Он и вел себя в полном соответствии с нашим сценарием: высокомерие, недоверие, испуг, покорность. Что же еще нужно?
- Юрий Владимирович, это уже из области подсознания. Я испытываю здоровое чувство инстинктивного недоверия. Соприкосновение с личностью… Столкновение интеллектов… Флюиды… Вряд ли я смогу аргументировать убедительнее.
- В его руках не сегодня-завтра будет семьдесят миллионов долларов, Матвей! - в голосе председателя КГБ отчетливо проступили визгливые интонации - первый признак раздражения. - И если они пропадут попусту, мне твои рассуждения о флюидах не помогут. А тебе - тем паче. Давай лучше прикинем еще раз: в чем слабые места плана?
- Их нет, Юрий Владимирович.
- Личность Иларио Кошты?
- Никаких сомнений. Полная благонадежность.
- Информация о положении самого Кошты в конгрессе?
- Исчерпывающая. Источники самые надежные. Малейшие изменения фиксируются.
- Наши люди в Колумбии?
- Готовность номер один.
- В Аргентине?
- Все в порядке.
- Кто вместо барона?
- Есть две кандидатуры, Юрий Владимирович. На ваш выбор.
- Выберешь сам… В соседних странах?
- Все по плану.
- Значит, в пассиве у нас только твои интуитивные ощущения… - Андропов потер переносицу и водрузил очки на нос. - Дескать, сильный человек Кошта, оправившись от шока, кинется с повинной в контрразведку и тем поставит крест на своей политической карьере. Так мыслишь, Матвей?
- В общем да, Юрий Владимирович. Впрочем, если вы считаете эти соображения несерьезными…
- Если бы я считал их несерьезными, я бы с тобой лясы тут не точил, а поехал спать. Два часа ночи, между прочим.
- Юрий Владимирович, мне кажется, его нужно прокрутить в реальной обстановке.
- То есть?
- Ну, назовите это генеральной репетицией. Исключим риск. Попробуем Кошту в деле. На такую операцию понадобится от силы месяца два. Выдержит - значит, все в норме. А если нет, то…
- То?
- Всегда можно найти альтернативу.
- И сколько времени тебе понадобится на поиск такой альтернативы, если только на проверку Кошты ты просишь два месяца?
- Сразу сказать трудно…
- Тогда помолчи и послушай меня, а то как-то совсем уж в облаках витаешь! - Андропов резко повернулся к Матвею. - На эту операцию мы потратили два года. Два года, гений аналитиков! И уйму денег! И когда, наконец, все готово… - Андропов потянул с кисти очередную виноградину, но она лопнула и он брезгливо отряхнул пальцы. - … приходит вдруг подполковник Тополев и предлагает пробить отбой по всей сети, тормознуть уже фактически начавшуюся акцию в Аргентине и заняться экспериментами. Ты понимаешь, что это значит в наших условиях? Или тебе неизвестно, что даже на самом верху существует своя форма отчетности? Рано или поздно с меня спросят. И тогда я должен буду предъявить конкретные результаты. А если из операции по какой-либо причине выпадет Кошта, предъявлять будет нечего. Постарайся вникнуть в масштаб задуманного. Государственный переворот в Латинской Америке - это тебе не Чехословакия и даже не Будапешт. Думаешь, мне легко было выбить у них эти миллионы? Особенно после того как мечтательный кретин Альенде возомнил себя новым Черчиллем и собственноручно развалил все, во что были вбуханы миллиарды!.. Это же кунсткамера, Матвей, они там реагируют только на красные знамена и ордена к дню рождения! И только под это могут что-нибудь дать. Короче: если мы проколемся, если над Колумбией, а потом и над Перу и Эквадором не взовьется на радость политбюрошным дедам красное знамя социализма, эти старперы вытолкают меня на пенсию, и что тогда?..
В кабинете повисла гнетущая тишина. Тополев, хорошо изучивший характер своего шефа, чувствовал, что, во-первых, Андропов крайне раздражен и что, во-вторых, он абсолютно прав в оценке ситуации. Операция "Гамбит" (так назывался подготавливаемый Комитетом переворот в Колумбии) была любимым детищем Андропова, его первой по-настоящему крупномасштабной акцией, успех которой должен был, по его расчетам, еще больше укрепить его позиции на вершине власти.
Участие Андропова в кровавых событиях 1956 года, когда он был послом СССР в Венгрии, принесло ему славу хитрого политического интригана, связавшего воедино некоторые важные звенья цепи, но отнюдь не стратега, способного задумать и осуществить такой переворот. Сейчас же, особенно после болезненного провала 1973 года в Чили, Андропов, человек невероятного честолюбия, почти полностью сосредоточился на операции "Гамбит". Если бы она удалась, зыбкое равновесие сил в Политбюро резко изменилось бы в его пользу. Он прекрасно знал психологию своих престарелых партайгеноссен, ценивших только силу, боровшихся только за влияние. А кто посмеет сомневаться в мощи и влиятельности человека, положившего на алтарь мировой социалистической системы целую страну или даже три страны с колоссальными залежами урана, платины, алмазов, с мощной горнодобывающей промышленностью и стратегически важными выходами как на Тихий океан, так и в глубь континента? В сущности, ему не давали покоя лавры Кортеса.
Тополев понял, что совершил серьезную ошибку, усомнившись в успехе отработанной до мелочей операции. Он просто переоценил андроповскую к нему симпатию и не заметил, как в порыве служебного рвения переступил опасную грань, отделяющую офицера политразведки от одного из лидеров сверхдержавы. И от того, как Андропов наглухо замолчал и уставился в потолок, Тополеву стало не по себе. "Не загреметь бы к оперативникам", - подумал он, вытирая платком лоб, покрывшийся мгновенной испариной. Надо было что-то немедленно предпринять, здесь же, не выходя из кабинета шефа КГБ, пока он не стал окончательно непредсказуемым. И Тополев с ходу бросился в омут импровизации, как он всегда делал, когда его загоняли в тупик. Он успел только подумать, что проигрыш этой импровизации будет означать окончательный и бесповоротный крах его блестящей карьеры.
- Юрий Владимирович, у меня есть одна идея.
- Ну? - буркнул Андропов, по-прежнему не глядя на него.
- Вероятность того, что Кошта сорвет наши планы, можно свести до минимума.
- Тем не менее ты ее допускаешь?
- Да, - твердо ответил Матвей, прекрасно знавший, что больше всего Андропов ценит в своих сотрудниках последовательность. - Но, мне кажется, я знаю, как подстраховаться. Если исходить из того, что у Кошты могут возникнуть капитулянтские мысли, необходимо сделать так, чтобы он постоянно чувствовал наше присутствие и понял, что мы следим за каждым его шагом. Это сразу избавит его от вредных эмоций.
- Что же ты предлагаешь? Отрядить на слежку за Коштой всю нашу колумбийскую агентуру и заодно провалить ее?
- А при чем здесь наши люди? Насколько мне известно, в одной только Боготе насчитывается не меньше тридцати частных детективных контор. Допустим, кто-то из наших тамошних осведомителей обратится в такую контору с просьбой понаблюдать пару недель за перемещениями уважаемого конгрессмена, которого клиент подозревает в любовной связи со своей женой. Ситуация для Латинской Америки самая заурядная. Но Кошта, после встречи с нами в аэропорту, воспримет такую слежку совершенно однозначно.
- А с чего ты взял, что он почувствует наблюдение?
- А наш человек обратится к халтурщикам, к любителям, которые только выдают себя за профессионалов. Я имею некоторое представление об их методах работы. Можете не сомневаться, Юрий Владимирович, Кошта заметит слежку с первых же часов.
- А если он возьмет за грудки этого топтуна-неумеху и спросит, по какому праву тот следит за ним?
- Во-первых, скорее всего не возьмет - побоится скандала. А во-вторых, если и возьмет, топтун ему ответит правду: заказчик-де подозревает уважаемого конгрессмена в любовной связи с его супругой. И чем глупее, чем нереальней будет выглядеть такая мотивировка, тем убедительнее покажется Коште наш контроль за его перемещениями и поступками. Разве не так, Юрий Владимирович?
Какое-то время Андропов молчал. Потом, по-прежнему глядя в потолок, бросил:
- Сегодня же свяжись с Боготой. Дай необходимые инструкции. И держи все это на контроле. Лично. В случае чего меня информировать немедленно. Можешь идти.
25
Буэнос-Айрес. Гостиница "Плаза"
4 декабря 1977 года
Утром, словно по привычке, заиграл мой музыкальный телефон.
- Да… - хрипло выдохнула я, нащупав после пятого звонка прохладную трубку.
- Сеньора Мальцефф? - голос был мужской, высокий, непрокуренный.
- Сеньора Мальцефф умер, - я все еще продолжала спать. - Похороны после обеда.
Я положила трубку и уткнулась головой в теплую подушку, надеясь, что увижу продолжение прекрасного сна, прерванного на самом интересном месте: Витяня Мишин, в исподнем и с завязанными французским галстуком глазами, стоит у кирпичной стены, испещренной матерными выражениями, под барабанную дробь, дружное клацанье винтовочных затворов и голос Левитана: "Именем Аргентинской Советской Социалистической республики…"
Так часто бывало: мне удавалось уцепиться за обрывок прерванного сна и восстановить плавный ход сюжета. Вот и сейчас, в полудреме, я вновь увидела Мишина. Он был бледен, барабанный бой нарастал, голос Левитана чеканил: "Нашими доблестными войсками оставлен город Манчестер…" Витяня вдруг сорвал галстук с глаз и закричал: "Я не крал этих салфеток со стола! Ну почему вы мне не верите?!" А кто-то невидимый скомандовал: "Пли!" Но вместо ружейного залпа раздалось какое-то жалкое мурлыкание. Потом еще раз. И еще…
Звонил телефон.
- Да! - прохрипела я, понимая, что досмотреть этот прекрасный сон мне уже не дадут.
- Простите, сеньора Мальцефф, - сказал прежний голос. - Я посмотрел в испано-русский словарь и, простите еще раз, ничего не понял.
- Кто это?
- Сержант Хорхе Вальдес, центральный полицейский участок Буэнос-Айреса. Помните, вчера…
- Помню! Что вам надо?
- Комиссар Геретс…
- Здесь нет комиссара Геретса. Я не сплю с мужчинами, рост которых ниже метра шестидесяти! Вопросы есть?
- Нет. То есть да. Вы не так поняли меня, сеньора… - Хорхе, судя по всему, находился в состоянии максимального умственного напряжения. - Комиссар Геретс попросил передать, что хочет встретиться с вами. Если, конечно, сеньора не возражает.
- Сеньора возражает, протестует и негодует! - прорычала я. - Мне не о чем говорить с вашим комиссаром! И вообще, по какому праву вы будите меня ни свет ни заря?
- Простите, сеньора…
У меня вдруг мелькнула мысль. Короткая, авантюрная и какая-то обжигающая. Я даже поежилась.
- Алло, Хорхе!
- Да, я слушаю вас, сеньора.
- Где именно он собирался беседовать со мной?
- Где вам будет удобно, сеньора.
Я взглянула на часы: семь с минутами. Доклады на симпозиуме начинаются в десять, ну, в десять тридцать. Времени для встречи с комиссаром предостаточно. Но как ее устроить, если за каждым моим шагом следят? Надо было быть совсем уж дурой, чтобы после всего случившегося рассчитывать на свободу передвижения. Я вспомнила "жучок" на отвороте мишинского пиджака. А если и телефон мой прослушивается, тогда что? От этой мысли мне стало совсем плохо.
- Алло, сеньора! - голос Хорхе стал тревожным. - Что с вами? Вы меня слышите? Алло?
- Откуда вы знаете русский, Хорхе?
Я спрашивала просто так, выгадывая время. Осенившая меня идея представлялась все более перспективной. Но для ее реализации мне действительно надо было встретиться с Геретсом. Причем так, чтобы Витяня со всеми его шпионскими уловками об этом не узнал.
- О, сеньора, это довольно длинная история… Дело в том…
- А коротко вы ее изложить не можете?
- Моя мама родом из Белоруссии.
- Да что вы говорите! А папа?
- Папа из Польши. До войны он жил в Белостоке, а потом, в 1939-м, когда…
- Ясно, Хорхе, историю мне преподавали в университете. А на каком языке ваши родители разговаривали дома?
- На польском и… - Хорхе замялся.
- И?
- И на идиш.
- Так вы еврей, Хорхе? - мгновенно перешла я на идиш.
- Как, и вы тоже, сеньора? - почему-то на испанском отозвался полицейский. В голосе Хорхе сквозило такое изумление, словно я призналась, что прихожусь ему родной сестрой.
- Не волнуйся, Хорхе, ради Бога! Быстро скажи своей соотечественнице: ты говоришь на идиш?
- Абисалэ…
- Прелестно!.. - я стремительно прокручивала варианты. Будем исходить из худшего: мой телефон прослушивается. Я дала бы голову наотрез, что Витяня идиша не знает. То есть вообще-то рисковать головой не стоило, на это и покойный Гескин намекал, но овчинка все же заслуживала выделки. Даже если они поймут, что я о чем-то договорилась с Хорхе, им понадобится время, чтобы найти своего, кумекающего на идиш, тот должен прослушать кассету, потом перевести… Стало быть, лишних полчасика в моем распоряжении оставалось. А больше мне и не надо было…
- Вот что, Хорхе, - сказала я на идиш, стараясь произносить слова раздельно и четко. - Ты должен понять то, что я сейчас скажу. Если что-нибудь покажется непонятно, останови меня и я повторю другими словами. Тебе ясно, Хорхе?
- Да, сеньора.
- Тогда скажи своему хозяину, что…
- Простите, сеньора…
- Ты что-то не понял?
- Да, сеньора.
- Ты не понял, что значит "хозяин"?
- Да, сеньора.
- Скажи своему другу…
- Какому, сеньора?
- Хорхе, ты очень тупой мальчик.
- Да, я знаю, сеньора. Моя мама часто говорит то же самое.
- Твоя мама - умная женщина… - я на секунду задумалась. - Ты знаешь, кто хотел со мной побеседовать?
- Да, сеньора.
- Так вот, скажи этому человеку, что я согласна.
- A-а! Теперь понял.
- Слава Богу! Я буду готова через двадцать минут. Но я хочу, чтобы меня никто не увидел. Понимаешь?
- Не совсем, сеньора.
- О господи!..
- Вы кого-то боитесь, сеньора?
- Дошло наконец!
- И вы хотите… - Хорхе замялся, подыскивая нужные слова. - Вы хотите говорить с ним у себя в номере?
- Нет, это невозможно. Нельзя! Это опасно!
- Вы хотите исчезнуть, да?
- Да, но только на полчаса, не больше. Чтобы поговорить с твоим хозяином.
- Я все понял, сеньора.
- И что ты будешь делать сейчас?
- Оставайтесь у себя, сеньора. Через двадцать минут я постучу к вам в дверь…
- А если это будешь не ты?
- Это буду я, сеньора… - голос Хорхе вдруг потеплел. - Я буду говорить на… на нашем языке.
"О господи, - подумала я. - Почему евреи появляются в моей жизни только тогда, когда мне плохо?"
Двадцати минут едва хватило, чтобы умыться, нанести на физиономию несколько мазков косметики, одеться и побросать в портфель рукопись, блокнот и еще кое-какие мелочи. В какой-то момент я вдруг решила, что уже никогда не вернусь в этот номер. Но собирать чемоданы было глупо, да и времени не оставалось.
Ровно через двадцать минут в дверь тихонько постучали.
- Кто там?
- Это я…
Хорхе оказался памятливым мальчиком - он ответил на идиш.
Я открыла дверь. В белом смокинге официанта, небрежно придерживая одной рукой хромированную каталку, уставленную серебряными судками и блюдами, Хорхе смотрелся просто великолепно.
Я было открыла рот, но он выразительно поднес палец к губам. Потом оглянулся и, убедившись, что гостиничный коридор пуст, раздвинул белые полотняные шторки, полностью прикрывавшие нижний ярус каталки.
Я все поняла сразу и, не задавая лишних вопросов, юркнула куда было указано.
- Устраивайтесь поудобней, сеньора, - шепнул Хорхе по-русски. - Вам придется потерпеть минут десять.