Очнулась я от знакомого уже запаха хорошего мыла. Запах был настолько сильным, что я тут же все вспомнила. Начинающаяся где-то в районе локтя ладонь бровастого теперь уже не сжимала мое лицо вместе с ушами и подбородком. Я, видимо, непостижимым образом выросла в глазах орлоносого Андрея, поскольку на сей раз его циклопья лапа лежала под моим затылком и легонечко - так ему, видимо, казалось - встряхивала мою голову. Наверняка этот монстр побоялся приводить меня в чувство традиционным похлопыванием по щекам - он бы сломал мне шейные позвонки.
Я открыла глаза и увидела грязно-серую обивку автомобиля и затылок Витяни, над которым в Европе явно поработал какой-нибудь Рембрандт цирюльного дела. Витяня перехватил в обзорном зеркальце мой затуманенный взгляд и удовлетворенно хмыкнул:
- Очнулась, подруга?
- К сожалению.
- К счастью, Мальцева!
- К сожалению, дебил! Неужели ты еще не понял, что мне лучше было сдохнуть, чем снова видеть ваши тупые морды…
Рука бровастого чуть напряглась, но я старалась не обращать внимания на этот тревожный знак.
- Ну, ты даешь, Валюха! Я бы назвал тебя неблагодарной свиньей, но не хочу оскорблять наше беззащитное национальное животное, - голос Мишина показался мне до тошноты ироничным. - Везучая ты баба, Валентина! Это ж надо, без единой царапины из такой переделки выбрались. Ее, понимаешь, будто президентшу какую, телами прикрывали, как коровью тушу, на себе волокли, в машину с комфортом уложили, везут, боясь растрясти, хотя по всем законам нашего неэстетичного жанра лежать бы тебе сейчас не на кожаном сиденье благородного "бьюика", а под клеенкой на мраморном столе в морге. И не Андрей бы тебя в чувство приводил своими нежными ручками, а посол нашей великой державы твое благоухающее порохом тело опознавал бы в присутствии понятых и экспертов…
- Орден "Дружбы народов" ему прямо здесь вручить, - я покосилась на бровастого, - или перебьется, пока мы до Георгиевского зала доедем?
- Вить, эта блядина мне надоела, - подал наконец голос Андрей.
- Ну что ты, Андрюша! - Мишин плавно вписался в поворот и въехал на трассу, затененную синими кипарисами. - Ты же почти не знаешь мою любимую школьную подругу. У вас с ней так, шапочное знакомство, лежание на черепичной крыше под вражеским обстрелом. И уже надоела? И уже блядина? Не-е-т, дружище, я просто перестаю тебя узнавать. Где твоя чекистская выдержка? Если бы ты знал, что испытываю я к этой очаровательной женщине с ангельским личиком и совершенно потрясающим хамством председателя колхоза-миллионера на отдыхе в Пицунде, то понял бы, насколько ты не прав…
Я вдруг подумала, что здорово устала за три дня в Аргентине. Еще неделю назад я бы выдала этим дебилам парочку соответствующих моменту слов и уж в любом случае разъяснила бы мутанту советской секретной службы метафорический потенциал того нецензурного существительного, которое он так нелюбезно (и, кстати, совершенно безосновательно) бросил в мой адрес. Но сейчас я испытывала только одно желание - молчать и ни о чем не думать. В глазах моих все еще багровела и пульсировала развороченная голова того белокурого парня, а в горле застрял вязкий ком подступающей тошноты…
Я взглянула в синеватое окно "бьюика" и, естественно, не смогла определить, куда же направляется наша дружная компания, похожая сейчас на усталых после хождения по столичным магазинам туристов с Вологодчины. Я только сообразила, что - поскольку с момента побоища на вилле прошло не менее трех часов - мы явно отдалялись от Буэнос-Айреса. Следовательно, рассудила я, кульминационное свидание с господином Телевано, из-за которого я, собственно, и оказалась на другом конце света, отменяется. Что ж, хоть одна хорошая новость в этом кошмаре…
"Стоп, идиотка! - вдруг обожгла меня страшная догадка. - Если отпадает необходимость моей встречи с Телевано, то, значит, миссия секретного оружия КГБ, осуществляющего операцию под кодовым названием "Дебилка с самиздатом", завершена. А если так, то куда везут меня эти уроды? Не в международный же аэропорт, чтобы посадить на парижский рейс. Их, небось, все спецслужбы Латинской Америки разыскивают…"
- Так сколько народу вы там уложили? - спросила я как можно более безразличным тоном.
- Где "там"? - Витяня взглянул на часы и закурил.
- На вилле.
- А тебе-то зачем?
- Я же журналистка, Витяня, ты что, забыл? В газету передам. Под рубрикой "Будни соцсоревнования".
- Все остришь, Мальцева? - он скосил глаза в обзорное зеркальце. - Все думаешь, что ты на университетском капустнике перед молодняком блистаешь? Что на постельке своей девичьей, многотерпеливой, с хахалем комсомольским пикируешься?..
- Ой, не любишь ты меня, Мишин. Прямо классовая ненависть какая-то…
- Это ты точно заметила, подруга. Не люблю.
Только вот беда какая - объясниться в нелюбви никак возможность не представится. А вот как представится, тогда уж, будь спокойна, все выскажу. Верь мне, птичка…
- Угрожаешь, Мишин?
- Информирую.
- Может, и по другим вопросам просветишь?
- По каким еще?
- Ну, к примеру, на кой хрен я вам сдалась? Чего вы меня с собой таскаете, как театральный бинокль на шнурочке?
- Хотим с твоей помощью кое-что рассмотреть.
- Если собственную глупость, то это совершенно излишне - она видна невооруженным глазом.
- Ты у меня поостришь еще, Мальцева, - почему-то очень тихо, чуть ли не под нос себе, прошипел Витяня.
Я вдруг отчетливо поняла, что он находится на пределе. Его крупные красивые руки, лежавшие на руле, заметно дрожали, белки глаз покрылись мелкими красными прожилками, он курил одну сигарету за другой, причем делал по две-три затяжки и тут же выбрасывал их в окно.
- Скажи хоть, куда мы едем?
- В гости, милая, в гости, - воспроизводя раскатистый вологодский говор, почти пропел мой школьный товарищ.
- Нас разыскивают?
- Ну что ты! - усмехнулся Мишин, щелчком выбрасывая в окно очередную сигарету. - Половину резидентуры ЦРУ в распыл отправили, за что же нас, сиротинушек, разыскивать? Самое время нас пустить на волю, в пампасы, и даже не поинтересоваться, что же мы чувствовали, подстреливая этих воробышков из ЦРУ…
Бровастый хохотнул.
- Мишин, ты можешь разговаривать, как нормальный человек?
- А ты, Мальцева?
- Я первая спросила.
- Могу, но только с нормальными людьми.
- А я, по-твоему, ненормальная?
- Может, там, в Москве, среди таких же чистоплюек, твое общество еще можно как-то снести. Но здесь, в деле, о котором ты не имеешь даже малейшего представления, - ты, Мальцева, со всем своим снобизмом и псевдопредприимчивостью, - как ржавый и очень острый гвоздь в стуле. Ты - как тупая и отбившаяся от стада слониха, которая забралась в посудную лавку и переколотила в ней даже то, что от природы не бьется. Ты хитрая и продажная тварь, из-за которой практически рухнула серьезнейшая операция, а с ней вместе и моя карьера. В конце концов, ты действительно форменная блядина, ибо исключительно из-за тебя нас только чудом не превратили в корм для рыб…
- Для скота, - поправила я устало. - Рыбы вами подавились бы.
- Вить, да сколько ж… - прорычал бровастый.
- Заткнись! - крикнул Мишин, трахнув со всей силой кулаком по рулю. - Оба заткнитесь!..
30
Лес. Опушка
Ночь с 4 на 5 декабря 1977 года
- Все, приехали! - Витяня выключил мотор и откинулся на сиденье. - Кажется, пронесло, а, Андрюха?
- Ну! - невыразительно буркнул бровастый, потом полуобернулся ко мне и грубо поинтересовался. - А ты чего расселась? Вылезай, станция Речной вокзал, конечная. Просьба освободить вагоны. Поезд следует в депо…
- Господи, теперь я наконец поняла, почему самые дурные спортсмены - обязательно из "Локомотива"…
- Что? - переспросил он.
- А почему ты не сказал: "Осторожно, двери закрываются"? Текст забыл?
- Ну, хватит болтать! Выходи!
Выходить мне как раз совершенно не хотелось: вокруг было темным-темно и совсем дремуче - как у меня на душе. По запахам можжевельника и прелой листвы, хлынувшим в салон "бьюика", я поняла, что мы находимся где-то в отдаленной лесной местности, однако разглядеть таковую не было никакой возможности. Я чувствовала, что необходимо говорить, делать что-то, иначе я вновь потеряю сознание. Только на сей раз не от вида развороченной пулей головы, а от выматывающего страха за собственную шкуру…
- Ну это уже точно в вашем стиле, умники! - я старалась говорить беззаботно, хотя и понимала, что это выглядит просто смешно. - Пилить куда-то без малого сутки, тратить народную валюту на бензин - и все для того, чтобы пристукнуть в глухом лесу одинокую женщину… Вот уж действительно на двоих - одна извилина, и та от форменной фуражки!
- Мне кажется, Мальцева, я знаю, как тебя можно обезвредить самым простым и эффективным способом… - задумчиво сказал Витяня, вытаскивая из "бардачка" сложенную карту и освещая ее тусклым лучом карманного фонарика.
- Подумаешь, Мессинг надушенный! Я тоже знаю самый простой и эффективный способ, как меня обезвредить: вернуть в редакцию - и все дела!
- Нет, подруга, редакция - это как раз твоя питательная среда, там ты премьерша. А надо просто у тебя вырвать язык, - заметил Витяня, не отрываясь от карты. - Как у классика, помнишь, наверно?
- Мишин, неужели ты намерен приникнуть к моим устам?
- Ни в коем случае! - Витяня досадливо щелкнул по карте ногтем. - Никаких уст… Все уже давно описано: взять хорошо пригнанные щипцы, накалить на спиртовке - и вырвать. Он ведь у тебя, как жало, - длинный и острый. А змея без жала - совсем другое дело. Это уже просто что-то шипящее и пресмыкающееся…
- Так ты приволок меня в эту глухомань, чтобы нести подобную чушь? Или и впрямь решил поупражняться в инквизиторстве?
- Всему свой час, подруга, - обнадежил меня Мишин. - Как говорят умные люди, еще не вечер.
- Очень тонко замечено, - лихорадочно прикидывая, о чем же говорить дальше, промямлила я. - Ночь на дворе!
Я болтала просто так, как автомат, как магнитофонная лента автоответчика, как пациентка психушки на контролируемой бдительными санитарами лужайке перед административным корпусом. Я не могла молчать, потому что эта темнота и тишина вокруг, эти двое убийц - карикатурных, как пара начинающих конферансье, но в то же время страшных и непредсказуемых, этот специфический аромат лесной прели, который все больше ассоциировался в моем сознании с запахом гниения собственного тела, - все стискивало мое горло железными пальцами тоски и физически затрудняло дыхание. Я знала: стоит замолчать, и страх сломит меня окончательно. Сломит так, что я завизжу, завою, начну валяться в ногах у этих подонков, молить их о пощаде, взывать к благоразумию…
- Ты меня слышишь, второгодник? Я хочу есть, спать и мыться!
- А по сусалам? - участливо поинтересовался бровастый.
- Хорошо, - кивнула я, готовая до бесконечности продолжать этот психически ущербный диалог, лишь бы только снова не слышать лесную тишину. - Но сначала выполните мои требования. Понимаете, женщина в лесу…
- Тьфу ты, черт, сообразил наконец! - воскликнул Мишин, торопливо сунув карту в "бардачок", и повернулся к нам. - Андрей, надо избавляться от машины.
- Жечь опасно…
- Значит, закопаем.
- У тебя, что, экскаватор в багажнике завалялся?
- Завьялов! - каким-то совершенно новым голосом отчеканил Витяня.
Я аж обомлела: настолько этот эпизод напоминал обрывок дурной советской киноленты о похождениях чекистов в тылу врага. Но самое потрясающее последовало дальше: Андрей процедил сквозь зубы: "Есть", выскочил как ошпаренный из машины и уже через секунду шуровал в багажнике.
Витяня перевел на меня тяжелый взгляд измотанного, загнанного в угол и отчаянно невыспавшегося человека и спокойно сказал:
- Валя, слушай меня внимательно. Этот разговор принципиально важен для нас обоих. Ситуация складывается так, что сейчас мы расстанемся…
- Ты намерен застрелиться? - я задала вопрос прежде чем подумала, зачем это делаю и насколько это безопасно.
- Заткни свою пасть, Мальцева, если действительно хочешь когда-нибудь вернуться домой! - Витяня стремительным движением выхватил из "бардачка" пистолет и приставил его к моему лбу. Не знаю почему, но прикосновение было холодным и влажным. Может быть, этот бездушный кусок железа мгновенно впитал в себя физическое состояние предполагаемой жертвы? Мне не нужен был термометр, чтобы убедиться, что я вся холодная - от корней волос до кончиков пальцев на ногах. Или холодным был пот, ручьями струившийся по лбу, по щекам, по телу?..
- Ты хочешь вернуться домой, Валентина? Отвечай коротко.
- Да.
- Ты можешь выслушать меня спокойно, не перебивая и не вставляя свои дурацкие реплики?
- Да.
- Ты уверена, что сможешь выполнить мою просьбу, если я уберу пистолет?
- Да.
С каждым из этих трех "да" я ощущала, как мое сердце постепенно возвращается из аппендикса, куда оно стремительно рухнуло после появления пистолета. Мишин, похоже, настроился на серьезный разговор, а в сложившейся ситуации меня это устраивало куда больше, чем пуля.
- Хорошо… - Мишин положил пистолет на сиденье. - Поверь мне, Валя, я не из тех людей, которые стремятся превратить общество в монолитную армию сексотов. Твое появление здесь, за кордоном, твое участие в этих неженских делах - все это чья-то ошибка, очевидный прокол, в конце концов, самый настоящий бред. Но ты здесь, и с этим приходится считаться. Я не могу и не должен рассказывать тебе все. Это лишняя информация, она не нужна тебе, Валя, это не любопытный фактаж для очерка. Это смерть. Твоя. Личная. А мне жаль тебя. Наверное, встреться мы в другой обстановке, в другой жизни, и - не смейся, пожалуйста, - все могло бы сложиться не так мрачно. Ну да ладно, это так, эмоции. А теперь к делу. У меня есть свои задачи, свои приказы и свое чувство профессионального долга. Поэтому сейчас мы простимся. Я укажу тебе дорогу, и если ты не будешь рассеянной, то уже через два-три часа окажешься в полной безопасности…
- Я возвращаюсь в Москву, Витя?
- Не думаю… Впрочем, это не мне решать. Тебе все скажут.
- Это все?
- Нет. Ты испортила спектакль, который должен был вот-вот завершиться. Если можешь, прости мне мои выпады: ты ни в чем не виновата. Ведь тебя не ознакомили со сценарием, ничего не сказали об актерах и ролях, которые они исполняют. Тебя просто ввели в эпизод. "Кушать подано!" "К вам его высочество!" А ты…
- Что я?
- А ты - это ты, Мальцева. Если бы я знал, если бы я мог только предположить, что ты появишься на авансцене наших игр, я бы сделал все, чтобы этого не случилось. Я бы объяснил, что тебя нельзя использовать вслепую, я бы доказал им, что ты, сволочь, умна и потому особенно опасна в такого рода операциях. Но это решал не я… - Мишин тряхнул своей великолепной гривой. - Вот и все, Валентина Васильевна.
- Я могу тебя кое о чем спросить?
- Можешь, только вряд ли мои ответы что-то прояснят.
- Зачем ты убил Гескина?
- Таков был приказ, Валя. Запомни: в любой спецслужбе, даже самой демократичной и либеральной страны, не существует альтернатив выполнению приказа. Они просто не предусмотрены уставом.
- Я виновата в его смерти?
- Косвенно. В основном он сам.
- Он был вашим человеком?
- И нашим тоже.
- Если бы все случилось как вы планировали, мое возвращение домой предполагалось или нет?
- Я не знаю.
- Меня действительно разыскивает полиция и ЦРУ, или ты блефовал?
- Я не блефовал, Валя. Ты им действительно нужна. Ты им нужна даже больше, чем мы с Андреем. Потому что ты - свидетель.
- И только чтобы я им не досталась, вы угробили столько людей?
- Да. Я выполнял задание.
- Так зачем было мучиться? Шлепнули бы меня вместе с Реем - и никаких проблем.
- Так и было бы, если бы я не надеялся выбраться с той виллы.
- Хороша Маша, но или ваша, или ничья?
- Что-то в этом роде.
- Получается, я обязана тебе жизнью?
- Не спеши благодарить, подруга. Придет день, и ты еще проклянешь меня за это по-настоящему.
- Значит, кому-то в Москве я все еще нужна?
- Видимо, нужна.
- Почему ты со мной прощаешься так, словно мы видимся в последний раз?
- У нас с Андреем тоже серьезные проблемы. И потом, где мы с тобой увидимся? На пресс-конференции в Доме журналиста? У тебя в редакции? Или в моей балетной школе в Швейцарии? Ее фасад такой же фальшивый, как очаг в хижине папы Карло. Я ведь в Дом кино попал тогда впервые в жизни. И то исключительно с целью повидать тебя. Задание…
- Скажи, может случиться так, что ты окажешься в скором времени в Москве?
- В моей жизни может случиться что угодно. В том числе и это.
- Я могу попросить тебя об одном одолжении?
- Нет.
- Я вообще не могу рассчитывать на тебя?
- Нет.
- Тогда прощай, Мишин.
- Прощай, Мальцева. И не поминай лихом.
- Ах, да, чуть не забыла… - я вытащила из косого бокового кармана юбки свою единственную, как мне еще вчера казалось, ценность, плотно завернутую в гигиенический пакет с изображением пикантной дамы. - Возьми на память, Витяня.
- Что это? - спросил Мишин настороженно.
- Это сфабрикованная моими собственными руками улика против тебя. Кстати, еще вчера я очень ею гордилась…
- Что?
- Не важно, Витяня. Возьми и выбрось, если хочешь. Гескину этот глушитель уже все равно не пригодится, да и мне, как выясняется, незачем тебя шантажировать…
Витяня аккуратно развернул пакетик, вытащил колпачок-глушитель, повертел его в пальцах и усмехнулся:
- Остроумно, ничего не скажешь, - Мишин хмыкнул. - Как мне рассматривать этот жест доброй воли? Ты больше не видишь во мне врага?
- Оставь нюансы для тех, кого будешь вербовать. Просто я стала такой же, как ты, Мишин. Совершенно не желая этого и во многом благодаря тебе…
Я потянула на себя ребристую ручку двери и вышла в ночь, словно с головой окунулась в огромную чернильницу.
- Держи фонарик. - Мишин возник где-то сзади, и я в который раз ощутила сладко-дремотный, одуряющий запах "Дракара", который - я знала это совершенно точно - будет напоминать мне впредь только о смерти и предательстве. - Видишь тропу? Иди строго по ней, никуда не отклоняйся и не сворачивай. Средним шагом - примерно часа два с половиной. Плюс полчаса - скидка для слабонервных на темноту. Тропа упрется в реку. На берегу тебя будет ждать мужчина. В широкополой шляпе и красно-черном пончо. В руках у него будет ружье…
- Человек с ружьем? Замечательно!
- А с чем он еще должен быть? Лес вокруг, даже медведи водятся.
- С приличным человеком ты меня все равно не познакомишь, я уже давно поняла.
- Он приличный, - ухмыльнулся Витяня. - Он очень приличный и даже умный. Увидев тебя, он положит ружье на землю перед собой и снимет шляпу. Запомни порядок действий, поскольку это - пароль. Если он все так и сделает, полностью доверься ему, он приведет тебя в безопасное место.
- На каком языке мне с ним разговаривать?
- А хоть на китайском. Он глухонемой.
- А если он не положит ружье на землю, а наоборот, наставит его на меня, тогда что делать?