- Клянусь статуей Свободы! - Юджин торжественно поднял указательный и средний палец правой руки и закрыл глаза.
- Ну что, праздник при свечах окончен? - с нескрываемым сожалением я оглядела очень уютный зал, где столиков, каждый из которых украшала горящая свеча под стеклянным колпаком, было ровно в два раза меньше, чем официантов, бесшумно и целеустремленно сновавших по залу, как муравьи.
- А десерт?
- Господи! - я отодвинула тарелку. - Ваши соотечественники всегда так много едят?
- Вэл, в Кремле оценили бы ваш антиамериканизм…
Юджин, видимо, чувствовал, что стервозность не является главной чертой моего характера. И это меня обезоруживало. Во всяком случае, к десерту мне уже хотелось верить, что в основе симпатии, которую буквально излучал этот молодой человек, лежало не только служебное рвение. Тем более что мне было по-настоящему приятно здесь, без зарешеченных окон, вдали от страшных воспоминаний и еще более пугающих мыслей о будущем. И это не могло не бросаться в глаза: по части сокрытия истинных чувств женщины всегда уступали мужчинам, хотя доморощенные философы почему-то утверждают обратное. Юджин с бесцеремонностью стопроцентного американца, прямодушного, грубоватого и абсолютно не закомплексованного, весь вечер пялил на меня глаза. И, как мне показалось, совершенно не скрывал, что изучает меня. Он как бы оставлял мне выбор: дескать, сама догадайся, чего в этой заинтересованности больше - естественного интереса мужчины к женщине или добросовестности профессионального шпиона. Увы, при всей внешней привлекательности и мужском шарме Юджина, который даже я, запрограммированная тогда против всего мира, не могла не ощущать, я все же склонялась к мысли, что мой собеседник оставался шпионом. Не с Лубянки, конечно, но все-таки шпионом.
- Какие-то проблемы? - Юджин пристально посмотрел на меня.
- Любимый вопрос американцев.
- Мы ненавидим проблемы, это вы точно заметили.
- Ага, так бы сразу и сказали, что на десерт у нас будет идеология.
- Это только у вас идеологию используют для компенсации хронической нехватки продовольствия. А у нас на десерт будет фруктовый торт под ежевичным сиропом, с цукатами и шоколадом. Вот, кстати, и он…
Официант уже остановил возле нас блестящую тележку и бережно, словно склеенный из черепков античный сосуд, поставил на стол потрясающей красоты бело-зелено-коричневый торт, утыканный разноцветными горящими свечами. Его размеры потрясали. В тот момент я была уверена, что этой искусно возведенной в несколько ярусов горой цукатов, взбитого крема и шоколадных излишеств можно было бы накормить всех ненасытных птенцов Юрия Владимировича Андропова, чтоб он подавился сливой.
На какой-то миг я даже онемела - настолько прекрасно, невинно и - учитывая всю незавидность моего положения полушпионки, полубеженки - иррационально выглядел этот сказочный торт.
Юджин, не сводивший с меня взгляда, был явно польщен.
- Зачем все это?
- На десерт.
- Но это невозможно съесть. Даже теоретически.
- А с чего вы взяли, Вэл, что это нужно есть? - Юджин кивком поблагодарил официанта и вновь уставился на меня. - Как правило, десерт не едят, им любуются.
- Боюсь, в редколлегии "Книги о вкусной и здоровой пище" вас бы не поняли, молодой человек.
- А что бы они сказали?
- Что подобное отношение к продуктам питания является типичным проявлением мелкобуржуазности.
- В данном случае меня волнует только то, что скажете вы, Вэл.
- Ваша любезность, наверно, еще более приторна, чем этот торт.
- Я вам активно не нравлюсь?
- А задание было - активно понравиться?
- Если вы ответите на мой вопрос, я отвечу на ваш.
- Нет.
- Нет.
- Обменялись ложью?
- Я не лгал вам, Вэл…
Тон, которым была произнесена эта фраза, заставил меня оторваться от торта и прямо взглянуть на Юджина. У него был прекрасный подбородок - четкий, резко очерченный, без намека на пошлые ямочки. Почему-то я представила себе, как он бреется.
- Юджин, возможно, я чего-то не понимаю, но у меня такое ощущение, что наши задушевные беседы подходят к концу. Весь этот вечер в ресторане, горящие свечи, этот несуразный торт и ваш великолепный смокинг чем-то напоминают мне выпускной бал. Это верное ощущение?
- А вы никогда не задумывались над тем, что именно проницательность является причиной ваших бед?
- Вы не ответили.
- Думаю, что да.
- Мы можем поговорить серьезно?
- Вэл, вы решили форсировать события?
- Я прошу вас… - как всегда, того, что нужно - было больше всего в эту минуту, под рукой не оказалось. Я начала шарить в бесчисленных отделениях своей гэдээровской сумки и нашла наконец то, что искала.
- У вас есть с собой противогаз?
- Вы намерены пустить мне в лицо паралитический газ?
- Я намерена закурить "Яву".
- Бога ради, Вэл, ни в чем себе не отказывайте. Как все офицеры, я проходил интенсивный курс химзащиты.
- Ваша любезность начинает действовать мне на нервы, - пробормотала я, щелкнула зажигалкой и выпустила полноценную струю дыма. Несмотря на курс химзащиты, Юджин слегка поморщился.
- Так о чем вы хотели меня попросить?
- Давайте завершим наши шпионские игры здесь, в ресторане. Тем более что повод для продолжения беседы у нас есть, - я кивнула на торт.
- Что ж, попробуем.
- Ваши допросы дали необходимую информацию? - Да.
- Вы уже приняли какое-то решение насчет меня? - Да.
- Это решение окончательно?
- Да.
- И оно санкционировано вашим начальством? - Да.
- Судя по тому, что вы перешли на телеграфный стиль и перестали рисоваться, это решение явно не в мою пользу.
- Смотря с какой стороны взглянуть на него.
- Возможно, вам это покажется наглостью, но я бы попросила вас взглянуть на него с моей стороны.
- Вы знаете, Вэл, ваша история удивительна…
- Да что вы говорите?
- Вам угодно, чтобы я вновь вернулся к телеграфному стилю?
- Простите, молчу…
- Не будь я сотрудником известной вам организации, то посоветовал бы вам как профессионалке сделать сценарий для Голливуда…
- А вас привлечь в качестве консультанта?
- На такую честь я не рассчитываю. К тому же Голливуд по-прежнему в США, а мы с вами - в Буэнос-Айресе. Причем и вы, и я находимся здесь по делу, весьма далекому от кино. Ваши ответы были проанализированы соответствующей службой и сличены с фактами, которыми мы располагали. Задача формулировалась так: выяснить, насколько соответствуют действительности показания гражданки СССР Мальцевой В. В., чтобы принять затем оптимальное решение. Резюме: не соответствуют.
- То есть?
- Вэл, вы уже докуриваете фильтр. От этого зловония не спасет даже противогаз, которого у меня, кстати, нет.
- Извините, - я ткнула окурок в пепельницу. - Так что это значит?
- Это значит, Вэл, что с самого начала наших бесед вы нам лгали…
У меня возникло ощущение, словно кто-то вылил на меня бидон керосина и поджег.
- Я не хочу и не буду выяснять сейчас причины этой лжи, - Юджин, казалось, не замечал, как я корчусь в жарких объятиях стыда. - Замечу лишь, что лгать вы не умеете, и перейду к сути дела. Итак, Вэл, погибли пять человек. Вы единственный свидетель. Ваши показания не оставляют сомнений: вы причастны к тому, что случилось. На сей счет есть законы и законы. Согласно международным нормам вы как подданная иностранного государства должны быть осуждены на территории той страны, где совершили преступление. То есть в Аргентине. Правда, оно совершено против граждан США, и моя страна может по дипломатическим каналам добиться вашей выдачи. Но есть и другой закон - закон спецслужб. Действие этого закона распространяется на закулисную часть нашего с вами бытия, Вэл. О вашем пребывании у нас никто не знает…
- Никто?
- Никто. Ибо люди, направившие вас сюда, молчаливо примут все, что может произойти с вами. Вы выполнили свою миссию и дальнейшего интереса для своих друзей в КГБ уже не представляете. Да и к чему шум? В спецслужбах это не принято. Мы же не направляем вашему посольству ноту протеста в связи с убийством пяти граждан США. Так с чего вы взяли, что посольство СССР в Аргентине начнет шуметь по поводу дорожной катастрофы, жертвой которой по слепому стечению обстоятельств стала некая Валентина Мальцева?
- Значит, мне вынесен смертный приговор?
- Да, Вэл.
- На десерт?
- Который не подсластит даже этот роскошный торт.
- И вы специально привели меня в ресторан, чтобы огласить вердикт?
- А вы поверите, если я скажу, что вся эта затея с рестораном - моя личная инициатива, которая, возможно, мне еще аукнется?
- Разве у меня есть выбор?
- Это не разговор, Вэл! - впервые за этот вечер голос Юджина прозвучал резко и властно. - Я хочу, чтобы вы осознали всю щепетильность ситуации. Лично мне никто не давал команду перевербовывать вас. Возможно, в иной ситуации все было бы именно так. Но не в случае, когда уничтожают нашу резидентуру. Я уже объяснял, что для нас это событие чрезвычайное.
- Да.
- О случившемся поставлен в известность президент, дело находится под личным контролем директора ЦРУ… Конечно, вы жертва, Вэл, и не вызывает сомнений тот факт, что вас подставили - цинично, грубо, нагло. Но все это - аргументы для моралиста или правозащитника, а отнюдь не для моей фирмы. Единственный выход для вас - сказать правду. Всю, от начала до конца. Только в этом я вижу шанс вашего спасения. Вы понимаете меня, Вэл?
- Да…
Честно говоря, я ничего не понимала. Страх, намертво сковавший мозг и тело, отторг меня от реальности и закапсулировал в некую биологическую субстанцию - живую, пульсирующую, вздрагивающую, но не способную мыслить. Сосредоточившись на трехцветной глыбе торта и инстинктивно ощущая необходимость действовать, что-то предпринимать, защищать собственную жизнь, я утрачивала последние проблески разума. Может быть, среди тех, кто читает эти записки, найдутся несколько человек, которых приговаривали к смертной казни. Только им, пожалуй, будет понятен глубинный, подсознательный пласт этих сумбурных строк. Только им…
- Вэл! Вам нехорошо? - Юджин перегнулся через стол и легонько тронул мое плечо. - Вэл! Очнитесь!
- Спасибо за прекрасный вечер! - в той критической ситуации эта идиотская фраза была венцом моих умственных усилий.
- Еще не вечер, Вэл.
- Что, уже ночь, Юджин?
- Вы должны мне что-то сказать.
- Что?
- Вэл, соберитесь, я хочу помочь вам.
- Почему? - в глазах у меня что-то прояснилось. Во всяком случае, лицо Юджина уже не напоминало безжизненную гипсовую маску.
- Какое это имеет значение? Тем более сейчас.
- Это таки да имеет значение, молодой человек… - если бы мама слышала меня в этот момент, у нее были бы все основания мною гордиться.
- Какого черта, Вэл?! Бросьте дурить, какой я вам, к дьяволу, молодой человек? Мы с вами ровесники!
- Почему вы хотите мне помочь? Во что вы играете? Чем я должна буду расплатиться за вашу мнимую доброту?.. Я знаю, где прячут ключ от редакции. Вас когда-нибудь укладывали в постель с британским бароном? В какое очередное дерьмо меня собираются сунуть? А директор ЦРУ тоже носит очки в тонкой оправе? А…
Я очнулась от дробного стука собственных зубов: Юджин, который тряс меня за плечи без отдаленного даже намека на интеллигентность, явно перестарался.
- Все? - услышала я у самого уха его горячее дыхание. - Истерика кончилась?
- Какая истерика?..
Я открыла глаза и увидела, что торта нет. Как, впрочем, и хрустальной посуды, и толстой свечи, украшавшей наш стол. Мы ехали в машине по довольно мрачной улочке. Совсем слабый, какой-то призрачный отблеск фонарей только подчеркивал узость тупика, в котором оказались машина, я, моя жизнь и, похоже, мой обаятельный попутчик. С распущенной лентой бабочки и сигаретой в зубах, Юджин уставился строго в затылок водителя, словно мысленно диктовал ему маршрут следования.
- Куда ты меня везешь? - я боялась взглянуть на Юджина.
- Домой.
- В Мытищи?
- Почти.
- Ты сам приведешь приговор в исполнение?
- Нет, вызову полк морской пехоты.
- Из пистолета Дзержинского?
- Ты заслуживаешь лучшей участи.
- Я серьезно.
- Я тоже.
- Почему ты помогаешь мне? Зачем я тебе?
- Мне обещали повышение по службе и прибавку жалованья.
- Ответь мне, это важно.
- Завтра.
- Завтра не будет. Я конченый человек, Юджин.
- Ну да, жертва коммунистической идеологии.
- Перестань паясничать!
- Ты в порядке? - Юджин оторвался наконец от шоферского затылка и повернулся ко мне. - В ресторане ты выглядела, как бумажный рубль.
- Неужели наша валюта котируется так низко?
- Ты даже не представляешь себе, как низко.
- А сейчас как выгляжу?
- А сейчас темно, я ничего не вижу.
- Аббат Фариа, он… Он кто?
- Сотрудник.
- Он старше тебя по должности?
- Он из другой службы и мне не подчиняется.
- Он… что-то вроде Витяни?
- Примерно.
- Значит, и у вас есть такие?
- А ты как думала?
- Он меня и?..
- Он тебя и.
- Ты меня здорово поддержал в трудную минуту. Спасибо, друг.
- Ты мне веришь?
Я вздохнула.
- Что нужно сделать, чтобы ты мне поверила?
- Неужели так хочется получить прибавку?
- К черту прибавку! Что нужно?
- Ничего. Я тебе верю.
- Тогда делай только то, что я тебе скажу.
- Хорошо.
- Неукоснительно!
- Хорошо.
- С покорностью наложницы, которую в случае ослушания ждет позорное изгнание из гарема!
- Хорошо.
- Сейчас мы приедем. Войдешь в дом, кивнешь аббату, поднимешься в свою комнату, примешь снотворное и уснешь.
- Навеки?
- До утра.
- А что будет утром?
- А утром я приду.
- А если нет?
- Я приду.
- А если твое начальство не поверит? Если они прикажут тебе собирать манатки и возвращаться домой? Если…
- Я приду, Вэл.
- Ты вселяешь в сердце девушки надежду. Знаешь ли ты, дитя американской демократии, что нет для мужчины страшнее преступления, чем вселять несбыточные надежды в сердце девушки?
- Да, я где-то читал об этом.
- Ты не боишься, что я подведу тебя?
- То есть?
- Ну, если цена, за которую я получу от твоих боссов право жить дальше, работать и даже когда-нибудь родить ребенка, может оказаться непомерной даже для такой жизнелюбки, как я.
- Вэл, я не понимаю тебя, и мне это не нравится.
- Господи, до чего ж ты туп, Юджин! Пойми, я никого не предавала. Я только сделала то, что делают миллионы людей, - позволила себе слабость. Но вытащила при этом самый черный билет и расплачиваюсь по самому крупному счету. А ведь слабость - это не предательство, верно?
- Игра слов, Вэл. Как правило, в основе предательства всегда лежит какая-то слабость.
- Ты не понимаешь меня. Я представляю, как будет выглядеть соглашение между мной и твоими начальниками. У тебя ведь нет другой возможности спасти меня, кроме как представить твоему любимому ЦРУ план моей перевербовки. Ты не пугайся, Юджин, я не профессиональный агент КГБ. Просто меня успели хорошо подготовить, там, в горах Чили. Значит, я буду двойным агентом, да? Я прикинусь, что выполнила задание одних мерзавцев и работаю против других…
- Ты знаешь выражение "шаг за шагом"?
- Да.
- Сперва тебе надо уцелеть. Выжить. Это главное. Все остальное решим позже.
- Господи, Юджин, ты совсем не похож на дурака! Откуда же в тебе эта детская беспечность? Ты не понимаешь, что я навсегда останусь марионеткой в чьих-то руках? Безусловно, после всех мытарств я эволюционировала настолько, что мне уже глубоко наплевать, какая именно разведка намерена использовать меня. Но это слабое утешение, если учесть, что я вообще не хочу, чтобы меня использовали. Я не хочу быть агентом ЦРУ, КГБ, сигуранцы, Моссада, Савака, Штази!.. Я хочу, чтобы меня положили на операционный стол и вскрыли череп, а потом взяли огромный ластик и стерли из моей памяти все события последних двух недель. Все, что связано с грязью, смертью, цинизмом этих недоносков, упакованных в смокинги и распоряжающихся людьми, как фишками за карточным столом. Ты можешь это понять?
- Еще как.
- Ты можешь устроить мне такую трепанацию черепа?
- Боюсь, что только с летальным исходом.
- Ничего хорошего я от тебя не ждала.
- И на том спасибо, мэм.
- Так что будем делать?
- За неимением лучшего варианта - в точности выполнять мои указания.
- Послушай, Юджин, в рамках твоих указаний я могу принять не две, а шестнадцать, двадцать, сто таблеток снотворного. Может быть, это лучший вариант, а? Ответь мне честно, будь другом. Тем более что из всех видов смерти я всегда отдавала предпочтение уходу во сне. Спокойно и безболезненно. И в некрологе никто не напишет эту ужасную фразу: "На ее рабочем столе осталась недописанная гранка очередной статьи…" Если нет ничего лучшего, скажи мне, это будет по-мужски, я способна оценить такой жест.
- Увы, зато я на такой жест не способен.
- Боишься взять грех на душу?
- Тут есть две причины.
- Какие?
- Во-первых, ты недооцениваешь Вирджила: пока не поступит приказ снять с тебя голову, он будет охранять ее, как код своего секретного счета в швейцарском банке. Так что даже если ты вывернешься наизнанку, все равно получишь от него не больше двух таблеток секонала…
- А во-вторых?
- Вторая причина значительно банальнее: я не хочу терять тебя, Вэл…
36
Буэнос-Айрес. Дом без адреса
10 декабря 1977 года
Как ни странно, я уснула без всяких таблеток, словно провалилась куда-то, и спала как бревно: без видений, вскрикиваний и прочих признаков душевного непокоя. Я даже не успела подумать, одновременно скидывая туфли и стягивая платье, что, вполне возможно, уже никогда не проснусь.
Когда я открыла глаза, надо мной возвышался Юджин с припухшими от недосыпа веками и почему-то весь в ореоле сизого дыма, словно его только что постигло короткое замыкание. Секундой позже я поняла, что виновниками дымовой завесы были зажженная сигарета и чашка горячего кофе.
- Очень напоминает сюжет "Спящей красавицы", - пробормотала я, натягивая одеяло до подбородка. - Не хватает только хрустального гроба.
- Двойная ложь натощак - страшный грех… - Юджин аккуратно поставил чашку на один из шестисот пуфиков моей перемеблированной тюряги и стряхнул пепел прямо на ковер.
- Почему двойная? - придерживая одеяло правой рукой, я попыталась левой подцепить чашку. - Гроб будет не хрустальным?
- Во-первых, ты уже не спишь, а во-вторых - вовсе не красавица.