- Выход один, сэр, - Юджин наконец отлип от стены и подошел к столу Уолша. - Она будет работать на нас. На совесть работать. Ровно столько, сколько это понадобится, чтобы в Лэнгли не имели претензий. Тогда ее не тронут в Москве. Тогда она сможет принести пользу нам. И сохранить себе жизнь, вам - служебное кресло, а мне - чистую совесть…
- Юджин, сынок, - впервые в голосе Уолша зазвучали человеческие интонации. - Ее родители миллиардеры?
- Нет, сэр.
- Ты получил на ее счет специальные указания директора ЦРУ, о которых не имеешь права говорить мне?
- Нет, сэр.
- Она является твоей родственницей по материнской линии?
- Нет, сэр.
- Она шантажирует тебя?
- Да нет же, сэр!
- Тогда зачем тебе эти проблемы, Юджин?
- Я люблю ее, сэр.
Ошарашенный Уолш повернулся ко мне:
- Он уже сообщил вам эту новость, мисс Мальцева?
- Н-нет…
- Ты меня удивил, сынок… - Уолш встал, пнул ногой вертящееся кресло, которое отлетело к стене, срикошетило и вернулось обратно. Все это очень напоминало бы цирковой аттракцион, если бы я сама не видела, что Уолш потрясен не меньше меня. - Вчера во второй половине дня к аргентинцам поступил запрос посольства СССР относительно гражданки Мальцевой. Это значит, что не позднее чем завтра утром русские должны получить либо саму гражданку Мальцеву, либо местные власти выдадут советскому послу останки подданной СССР, ставшей жертвой автокатастрофы. Для руководства КГБ первый вариант будет означать, что его агент успешно выполнил задание и перевербован американской разведкой. Второй - что его миссия провалилась…
- Все так, сэр, - тихо сказал Юджин.
- Мисс Мальцева, - голос Уолша зазвучал пронзительно. - На больший урон, чем вы уже нанесли интересам ЦРУ, вы просто не способны. Таким образом, мы не так уж сильно рискуем, отпуская вас домой. Но я хочу, чтобы вы знали, какому серьезному риску подвергается ваша собственная жизнь и жизнь ваших близких. Став агентом американской разведки, - а другого варианта, чтобы покинуть эту комнату, у вас нет, - вы вступаете в опаснейшую игру между молотом и наковальней. Ксчастью, у вас есть друг, и в этом, как мне кажется, ваше самое большое везение. При всем своем авантюризме этот друг не позволит себе преступить рамки служебного долга и кодекса офицерской чести, но, думаю, он сделает все возможное, чтобы продлить вашу жизнь в новой роли. Вы должны беспрекословно выполнять его поручения, иначе вся эта история станет очевидной глупостью и вопиющим служебным преступлением…
- Вы описываете сногсшибательные перспективы, мистер Уолш, - что-то же надо было говорить, тем более что меня бил озноб. - Выдумаете, дома мне поверят?
- Думаю, да. В конце концов, они вернули вас в Буэнос-Айрес именно с этой целью. Если, конечно, не было какого-то другого плана, до которого мы так и не докопались. Думаю, если только расчет Юджина верен, вам предстоит несколько лет очень веселой жизни - заграничные поездки, отели, конспиративные встречи под неусыпным наблюдением двух спецслужб, масса романтики… Вполне возможно, мы извлечем из них определенную пользу для себя и таким образом получим хоть какую-то компенсацию за ту историю на вилле. Лично я буду признателен вам по гроб жизни, если вы сможете шепнуть нам на ушко, где же обитает ваш очаровательный школьный товарищ, этот преподаватель классического балета с повадками живодера. Не увлекайтесь внешней стороной этой работы, мисс Мальцева. Помните, что отныне вы и только вы являетесь гарантом собственной безопасности. Случись что - и мы не сможем помочь вам, даже если очень захотим…
- Вас не смущает, что я буду вынуждена назвать вашу фамилию, рассказать о Юджине, Вирджиле, об этой комнате в посольстве США?..
- Бога ради, мисс Мальцева, гуляйте на всю катушку! - Уолш хмыкнул и поковырял спичкой в ухе. - Службе господина Андропова все это должно быть известно и без вас. Если ваши московские друзья знали даже месторасположение и подступы к нашей конспиративной вилле, что уж говорить обо мне, выезжающем из Лэнгли так редко, что это фиксируется даже самыми третьесортными спецслужбами, не говоря, естественно, о КГБ. Пока все - в вашу пользу. Та информация, которую вы изложите на Лубянке, полностью подтвердится, это должно укрепить доверие к вам…
- А Юджин?
- Оп! - Уолш взглянул на Юджина и вдруг совершенно неожиданно, как-то по-мальчишески, подмигнул своему подчиненному. - Это важный вопрос. Будьте так любезны, мисс Мальцева, об этом господине рассказывайте подробно, обстоятельно, не упуская ничего, даже его попыток ухаживать за вами. Надеюсь, он делал это достаточно корректно?
- Настолько корректно, что только в вашем кабинете я узнала о самом факте ухаживаний.
- Прекрасно! - казалось, Уолш по-настоящему доволен. - Служба господина Андропова должна как следует познакомиться с этим джентльменом.
- Зачем? - я представила себе Юджина в теплой компании Витяни и Андрея, и меня передернуло.
- А затем, мисс Мальцева, что Юджин будет вашим связным. Так что не лейте слез перед расставанием: скоро вы увидите этого джентльмена в Москве…
Часть вторая
1
Буэнос-Айрес. Гостиница "Плаза"
11 декабря 1977 года
Итак, вновь "Плаза".
Мой номер сверкал чистотой. Я бы даже сказала, что он блистал моим отсутствием. Ощущение было такое, словно сутки назад здесь состоялась тихая, очень пристойная гражданская панихида, после которой несколько мужчин в черных костюмах бесшумно вынесли гроб и плотно прикрыли за собой дверь.
Я стояла посреди гостиной и плакала. Можете представить себе, до какого состояния дошли мои нервы, если один вид этого пустого гостиничного номера на краю света напомнил мне родной дом так остро и щемяще, что слезы полились в два ручья. Правильнее было бы сказать, что я не плакала, а ревела. Как бесплодная, душевно травмированная, измученная слепнями и маститом корова, которую наконец привели в дальний, отгороженный от мира хлев и позволили медленно умирать от пустоты и никчемности дальнейшего существования.
Словно в противовес моим похоронным мыслям, телефонный аппарат исторг из своих пластмассовых глубин что-то бравурно-оперное.
Корова кому-то понадобилась.
- Да?
- Валентина Васильевна?
О, Господи, как я отвыкла от этих добротных участливых интонаций, подернутых легкой вельможной брезгливостью!
- А кто же еще, черт подери!
- Приятно слышать вас в хорошем настроении. С вами говорит Афанасьев. Юрий Григорьевич Афанасьев, атташе советского посольства по культуре…
- Чему обязана?
- Я сейчас внизу, в холле. Если позволите, я поднимусь к вам: необходимо обговорить некоторые оргвопросы…
- Будем только обговаривать или что-то организуем?
- Так я могу подняться, Валентина Васильевна? - как и все кагэбэшники, атташе по культуре шел к цели кратчайшим путем, игнорируя ненужные детали.
- А вы уверены, что в этом визите есть необходимость?
- Спасибо, я поднимаюсь…
В трубке ритмично замурлыкали отбойные гудки.
- Еб твою мать!!! - заорала я в трубку, после чего пнула ни в чем не повинный стул, почувствовала резкую боль в лодыжке и в изнеможении плюхнулась в кресло.
"Никому никогда не верь…"
"Дай мне возможность спасти тебя…"
"Они подставили ее нам, как наживку…"
"Я позвонил маме в Висконсин…"
"Спасибо, я поднимаюсь…"
- А вы прекрасно выглядите, Валентина Васильевна!
Передо мной стояло то, что, по всей видимости, и было атташе по культуре - довольно приятной наружности немолодой мужчина в элегантном светлом костюме и с обветренным лицом директора сибирского леспромхоза, возведенного за ударные показатели в ранг дипломата.
- А я не должна была?
- Перейдем к делу… - Афанасьев вынул из внутреннего кармана пиджака узкий продолговатый конверт без марок и аккуратно положил его на журнальный столик. - Здесь билет на самолет, деньги и прочее. Жаль, конечно, что вы так и не смогли присутствовать на завершающих заседаниях симпозиума. Поверьте, было очень интересно. Впрочем, вы еще молоды, успеете наверстать…
- Когда я лечу?
- Завтра, в 15.00, Валентина Васильевна. Самолет бельгийский. Авиакомпания "Сабена". До аэропорта вас довезет посольская машина. Она будет ждать у отеля ровно в час. Летите до Парижа. Я связался с нашими коллегами во Франции, они вас встретят…
- Зачем?
- Ну, ведь нужно где-нибудь переждать шесть часов до московского рейса.
- Понятно.
- Вот и все, товарищ Мальцева, - Афанасьев, который так и не присел, невыразительно улыбнулся.
- Стоило ли вам утруждать себя, товарищ атташе? Вы могли бы послать с этим конвертом курьера или просто оставить его у портье.
- Стоило, Валентина Васильевна, - Афанасьев улыбнулся еще раз, исчерпав этим, видимо, дневную норму положительных эмоций. - Мне очень хотелось познакомиться с вами лично.
- Вы не сочтете меня невежливой, если я все-таки поинтересуюсь, зачем вам это?
- Из чистого любопытства, Валентина Васильевна. Кто знает, когда еще встретимся?.. Всего вам доброго и счастливого пути на Родину!
Часы показывали два часа дня.
Спать не хотелось. Думать уже не было сил. Мысль о еде вызывала тошноту. После странного визита атташе по культуре я отправилась в ванную, где мыла и оттирала себя, как валютная шлюха, согрешившая по пьянке с беглым пациентом кожвендиспансера. Затем я во второй раз за всю командировку использовала кипятильник и выпила кофе, хотя после забот Вирджила вкус быстрорастворимого варева показался мне отвратительным. Потом тупо рассматривала людей, копошившихся на авениде Флорида, затем решила покрасить ногти, покрасила, как всегда, плохо и, тихо матерясь, смыла это безобразие ацетоном…
Я представила себе, как сажусь в самолет и лечу, приближая с каждым часом встречу с домом, с мамой. Странно, но эти мысли не вызывали в душе радостного чувства. Наверное, в тот момент я просто не хотела признаться себе, что возвращение в Москву меня не просто не радует - пугает. А что, собственно, ждало меня там? Снова страх, снова беседы на Лубянке, ложь, жонглирование словами, допросы, допросы, допросы, а после них - двойная жизнь. С коллегами. С моим ненаглядным редактором. С собой. С мамой…
Ожил телефон.
- Да!
- Сеньора Мальцефф?
- Си.
- Вы говорите по-испански?
- Лучше по-французски.
- Bien! Как долго вы собираетесь прожить у нас?
- Увы, мсье, завтра я улетаю.
- Жаль. В таком случае, если вас не затруднит, спуститесь вниз. Вам необходимо оплатить счет за проживание и услуги.
- Да, конечно, - пробормотала я…
В огромном мраморном холле "Плазы" бурлила настоящая, невыдуманная жизнь. А может, мне это только казалось и все эти люди не просто ходили, разговаривали, смеялись, задавали вопросы, а выполняли стратегический план, навязанный им чьей-то злобной волей. Поняв, что моя подозрительность превращается в манию, я остановилась посреди холла и закрыла глаза. Бурлившая и клокотавшая вокруг меня вакханалия веселого фланирования, спонтанных покупок, беззаботного галдежа и нерегулируемого поглощения сэндвичей, пирожных и напитков в барах и кафетериях, врезанных, как соты, в величественные стены холла, настолько захватывала, что у меня возникло острое желание смешаться с этой шумной толпой туристов и местных бездельников, поставить где-нибудь в углу раскладушку и остаться здесь навсегда, ни о чем не думая, никого не подозревая, ни перед кем не отчитываясь. Впрочем, желание это скоро улетучилось. Я подошла к конторке, сработанной минимум сто лет назад из мореного дуба, и обратилась к молоденькой служащей - единственной представительнице слабого пола среди четырех солидных мужиков в темных костюмах. Ее роскошные темные волосы украшал затейливый костяной гребень, и она была похожа на молоденькую Кармен.
- Я хотела бы оплатить счет.
- Ваша фамилия, мадам?
- Мальцева. Валентина Мальцева…
Как пианистка-виртуоз, Кармен пробежала пальцами правой руки по стопке карточек, ловко вытащила одну, бросила на нее быстрый взгляд и подняла изящную головку:
- Вот, мадам. Пройдите, пожалуйста, в эту комнату, - она кивнула на дверь за конторкой.
Я взяла глянцевитую карточку и постучала в дверь.
- Си! - откликнулся на мой стук мужской голос.
Я вошла в полутемный кабинет, обставленный роскошной старинной мебелью. Улыбающееся лицо его хозяина бросило меня в жар.
- Добрый день, мисс Мальцева! - несмотря на самодовольное выражение лица, Юджин выглядел усталым.
- Ты мне не говорил, что подрабатываешь в отеле.
- Ради тебя я готов подрабатывать где угодно.
- Что-то случилось?
- Если не считать твоего предстоящего отъезда, то ничего особенного.
- Мы бы могли подняться ко мне в номер и отпраздновать это событие.
- Нет, Вэл. Во-первых, праздновать нечего. А во-вторых, нас не должны видеть вместе.
- Ты неважно выглядишь.
- Зато ты просто цветешь.
- Так это тебе я должна заплатить за номер?
- Я уже все оплатил. И даже поставил твою подпись.
- Подделал?
- Подделал.
- Ты ведешь себя, как грузин.
- Это значит - плохо?
- Я бы не сказала.
- Хорошо?
- Отстань.
- Уолш говорил мне то же самое. Хочешь кофе?
- Только не растворимый. И только после обеда.
- О’кей! Будем пить "капучино". После обеда.
- С одним условием.
- Каким?
- Плачу я.
- Теперь ты ведешь себя, как грузин.
- Как грузинка.
- Принимается.
- Где?
- Сейчас мы расстанемся. Ты поднимешься в номер, оденешь то платье, в котором была тогда… в ресторане… ну, это…
- Не мучайся, я поняла.
- О’кей, Вэл. Потом выйдешь на улицу, отсчитаешь третье такси, остановишь его, сядешь на заднее сиденье и скажешь: "Сиеста".
- Очередной пароль?
- Очередной приступ любопытства?
- Я порядочная девушка, Юджин, и должна быть уверена, что шофер не завезет меня в какой-нибудь притон.
- А я - порядочный молодой человек и никогда не позволил бы себе сажать любимую девушку на первое попавшееся такси. Только на третье…
"Сиестой" оказался загородный комплекс, включающий в себя шестиэтажный отель с бассейном, несколько теннисных кортов и ресторан на открытой веранде. Из того, что такси везло меня по указанному адресу около получаса, можно было сделать вывод, что это обычный загородный клуб. Я вдруг поймала себя на мысли, что для скромной советской журналистки, никогда не выезжавшей дальше Варшавы и Софии, этот клуб в богатом пригороде Буэнос-Айреса был вовсе не обычным, а как раз наоборот. Но таковы уж совграждане, которым выпадало счастье (или несчастье) побывать на загнивающем Западе: они быстро привыкали к роскоши и начисто забывали о хамстве и удручающем постоянстве родных очередей. Так сказать, противоречие между пространством и временем.
То ли Юджин знал, что в этот час здесь малолюдно, то ли так сложились обстоятельства, но на открытой веранде ресторана не было ни души. Он появился минут через десять после того, как меня торжественно усадили, обложили меню и поставили на стол огромный бокал апельсинового сока, которым запросто можно было напоить целую футбольную команду.
Юджин возник в поле моего зрения внезапно: долговязый, с взлохмаченными волосами, в легком светлом костюме, он шагал по выложенной розовыми плитками тропе и напоминал озабоченного предстоящими экзаменами старшекурсника. Привыкнув к нему, я перестала замечать штрихи, по которым русские всегда безошибочно определяли иностранцев: покрой одежды, своеобразие стрижки, раскованность движений и какое-то беззаботное выражение лица. Реакция наших людей на этот джентльменский набор была, как правило, однозначной: с жиру бесятся гады! Но чем больше я наблюдала за этим парнем, выглядевшим значительно моложе своих лет, тем больше поражалась удивительной и труднообъяснимой работе генов. Несмотря на стопроцентно американское воспитание и образование (о его профессиональной подготовке я старалась тогда не думать), Юджин, как мне казалось, представлял собой сугубо русский тип мужчины. Не советский, а русский. Таким ребятам в студенческих театральных студиях обычно предлагают роли Базарова или Треплева.
- Скажи, что ты с нетерпением ждала меня, - потребовал он, едва усевшись за стол и вытянув свои длинные ноги к ножке моего стула.
- Это уж точно пароль?
- Как ты догадалась?
- Дело в том, что последние две недели я общалась исключительно со шпионами.
- Ту же фразу ты могла бы произнести и с большим оптимизмом.
- С какой стати?
- Если бы ты не общалась со шпионами, мы бы никогда не встретились, - Юджин извлек из кармана золотистую пачку "Бенсон энд Ходжес" и протянул ее мне через стол. - Закуривайте, гражданка.
- Ты не забыл, что сегодня я угощаю?
- Ну да, ты - грузин.
- Грузинка.
- Не придирайся к словам. В конце концов, я не русский.
- Можешь объяснить, зачем мы сюда приехали?
- Just a moment, - Юджин посмотрел куда-то поверх моей головы. - Сейчас к нам подойдут сразу три официанта. Это посерьезнее сепаратных переговоров на Ближнем Востоке. Они примут заказ и выпьют из меня при этом литра три крови, короче, дел минут на двадцать, не больше. Потом я отвечу на твой вопрос.
Юджин не преувеличил: официантов действительно было трое и говорили они одновременно, по-испански и только с Юджином. Причем разговор проходил с чисто кастильской стремительностью и темпераментом.
- Я не поняла ровным счетом ничего, - после того как официанты наконец исчезли, наступила какая-то гнетущая тишина. - Неужели можно столько разговаривать о еде?
- Половину времени они пели тебе дифирамбы, Вэл.
- Врать научился еще в школе или в ЦРУ есть спецкурс?
- Почему ты все время норовишь оскорбить американского офицера? - Юджин вновь протянул мне сигареты. - Закуривайте, гражданка.
- Если верно, что капля никотина убивает лошадь, то в моем лице ты намерен отравить целый табун.
- Я просто хочу произвести на тебя хорошее впечатление.
- Зачем?
- Чтобы ты меня не забывала в Москве.
- Ты же знаешь, что я не могу тебя забыть. Ты - мой связной. И только тебе я отдам самое дорогое, что может быть у советской девушки, - тайны моей партийной организации и содержимое редакционного портфеля.
- Не помню, Уолш говорил, что я тебя люблю?
- А ты говорил Уолшу, чтобы он сказал мне, что ты меня любишь?
- Конечно, говорил. И даже умолял.
- Мне кажется, что твоя карьера находится в серьезной опасности.
- Знаешь, мне тоже.
- Ты рискуешь больше, чем я.
- Да.
- Ты ведешь себя очень несерьезно.
- Да.
- Все это может кончиться очень плохо.