* * *
Мсье Фуше влетел в ресторан в плотном твидовом пальто и шляпе с вмятиной в неположенном месте.
- Снова торговля наркотиками! Этот Пьер!.. - прошипел он, злобно уставясь на своего покойного официанта.
- Вам что-нибудь известно об этом, Фуше? - осведомился инспектор.
- Ничего, месье инспектор, даю вам слово! Пьер сегодня задержался в ресторане - сказал, что должен приготовить столы к завтрашнему дню. И вот, пожалуйста - il se fait tuer! - Толстые губы месье Фуше дрогнули. - Больше банк не даст мне кредита. - Он опустился на стул.
- Значит, у вас неважное финансовое положение?
- Escargots плохо идут на Канал-стрит - тут предпочитают глазированные крендели. В результате я должен банку пять тысяч долларов.
- Вот как? - с сочувствием промолвил инспектор. - Ладно, мистер Фуше, идите домой. Где ваша кассирша?
Детектив подтолкнул Клотильду вперед. Кассирша с размазанной по щекам косметикой уставилась на Пьера, как только что месье Фуше. Пьер ответил ей невидящим взглядом.
- Клотильда? - пробормотал Эллери, внезапно пробуждаясь от грез.
- Вели кое-что обнаружил, - шепнул инспектор.
- Я так и знала, что она в этом замешана! - возбужденно затарахтела Никки.
- Сколько вы зарабатываете в этом ресторане, Клотильда? - спросил инспектор.
- Сорок пять долларов в неделю.
- А сколько денег у вас в банке, мамзель? - осведомился сержант Вели.
Клотильда бросила на гиганта быстрый взгляд и засопела.
- У меня вообще нет денег в банке. Ну может, несколько долларов…
- Это ваша банковская книжка, не так ли, Клотильда? - снова заговорил инспектор.
Кассирша тут же перестала сопеть.
- Где вы ее взяли? Отдайте ее мне!
- Скажите пожалуйста! - усмехнулся сержант, обнимая ее за плечи.
Она сбросила его руку.
- Да, это моя книжка!
- И из нее следует, - заметил инспектор, - что депозит составляет более семнадцати тысяч долларов. Богатый дядюшка?
- Voleurs! Это мои деньги! Я их накопила!
- У нее новая система накопления, инспектор, - объяснил сержант. - Получая сорок пять долларов в неделю, она умудряется откладывать шестьдесят, а иногда и восемьдесят пять. Удивительно! Как вам это удается, Кло?
Никки удивленно посмотрела на Эллери. Тот мрачно кивнул.
- Fils de lapin! Jongleur! Chien-loup! - визжала Клотильда. - Хорошо! Иногда я обсчитываю клиентов. Я ведь кассир, non? Но ничего более! - Она ткнула сержанта локтем в живот. - И не распускайте руки!
- Я исполняю свой долг, мамзель, - ответил Вели, но вид у него был при этом слегка виноватый.
Инспектор Квин сказал ему что-то вполголоса, и сержант покраснел. Клотильда кинулась на него, выпустив когти, детективы бросились на выручку. Эллери в суматохе встал из-за стола, отвел отца в сторону и предложил:
- Вернемся к мамаше Кери.
- Зачем, Эллери? Я здесь еще не закончил…
- Хочу побыстрее во всем разобраться. Завтра День благодарения, бедная Никки валится с ног…
- Эллери! - возмущенно воскликнула Никки.
Но он опять мрачно кивнул.
* * *
Вид жены привел старого Кери в чувство. Он начал лепетать, что не сделал ничего плохого, но его снова пытаются обвинить, только теперь ему грозит электрический стул. Миссис Кери молча кивала, а Никки пыталась стать невидимой.
- Где Вели? - проворчал инспектор. Его раздражало хныканье Кери и то, что Эллери потребовал отправить всех детективов по домам, словно это дело было для них чересчур деликатным.
- Я послал Вели по одному поручению, - ответил Эллери. - Мистер и миссис Кери, не могли бы вы пройти в ту комнату и закрыть дверь? - Мамаша Кери молча взяла мужа за руку. Когда дверь за ними закрылась, Эллери резко сказал: - Папа, я просил тебя арестовать сегодня вечером Пьера. Ты позвонил Вели и приказал ему немедленно отправляться к Фуше. Вели повиновался - и обнаружил официанта убитым.
- Ну и что?
- Главное полицейское управление находится на Сентр-стрит, а ресторан Фуше - всего в нескольких кварталах на Канал-стрит.
- Ну?
- Тебе не кажется странным, что Пьера прикончили так быстро? Прежде чем Вели успел преодолеть несколько кварталов?
- Ты имеешь в виду, босс так быстро нанес удар, чтобы его человека не арестовали? Мы уже давно это поняли, сынок.
- Хм! - произнес Эллери. - Но что должен был знать убийца Пьера, чтобы действовать столь стремительно? Две вещи: что Пьер по ошибке подсунул мне сегодня пакет с наркотиком и что я намеревался добиться его ареста до ночи.
- Но, Эллери, - нахмурилась Никки, - никто об этом не знал, кроме вас, меня и инспектора.
- Интересно, не так ли?
- Не понимаю, - проворчал инспектор. - Убийца знал, что Пьера должны арестовать, еще до того, как Вели пришел в ресторан. Поэтому он и опередил Вели. Но если об этом знали только мы трое…
- Вот именно - тогда как же узнал убийца?
- Сдаюсь, - быстро сказал инспектор. Он уже много лет назад убедился, что это самый лучший способ.
Но Никки была еще слишком молода.
- Кто-то подслушал, как вы обсуждали это со мной и инспектором?
- Давайте обдумаем это, Никки. Мы разговаривали с папой в нашей квартире, когда вернулись от миссис Кери…
- Но там нас никто не мог подслушать, - прервал инспектор.
- Тогда, Эллери, нас с вами, очевидно, подслушали до того, как мы прибыли в квартиру.
- Превосходно, Никки. А единственное место, где мы с вами обсуждали дело - где мы могли его обсуждать…
- Эллери!
- Мы вскрыли пакет в такси по пути на Генри-стрит, - кивнул Эллери, - и говорили о его содержимом абсолютно открыто. Фактически, - сухо добавил он, - если помните, Никки, наш разговорчивый водитель неоднократно встревал в беседу.
- Черт возьми! Водитель! - ахнул инспектор Квин.
- Который подобрал нас у ресторана Фуше, где была припаркована его машина. Все сходится, папа. Тот же самый водитель - помните, Никки? - отвозил нас отсюда домой. А по обратной дороге я говорил вам, что попрошу папу вечером арестовать Пьера… Да, шофер такси - единственный посторонний, кто мог подслушать два заявления, заставившие босса убить официанта, дабы предотвратить его арест, допрос и почти безусловное разоблачение им личности босса.
- Работает таксистом, - пробормотал инспектор. - Ловкий трюк! Паркуется возле своей штаб-квартиры. Возможно, подвозил клиентов к ресторану, брал с них плату заранее, а потом, когда Пьер передавал им товар, отвозил их назад… - Он улыбнулся. - Отличная работа, сынок! Я быстренько его поймаю!
- Кого именно ты поймаешь, папа? - по-прежнему мрачно осведомился Эллери.
- Таксиста!
- Но кто такой этот таксист?
* * *
Эллери не гордился своей ролью в этом деле.
- Ты меня спрашиваешь? - проворчал его отец.
Никки грызла свои красивые ногти.
- Эллери, я даже не заметила…
- Ха-ха! - усмехнулся Эллери. - Этого я и боялся.
- Вы хотите сказать, - ужасным голосом спросил инспектор Квин, - что мой сын не прочитал табличку с именем водителя?
- Э-э…
- Сейчас канун Дня благодарения, папа, - пробормотал Эллери. - Скванто, пилигримы, ирокезская кровь мамаши Кери…
- Перестань пороть чушь! Можешь описать его внешность?
- Э-э…
- Значит, не можешь, - буркнул инспектор.
Это означало конец всему.
- Инспектор, никто не смотрит на водителя такси. Он просто сидит за рулем.
- "Невидимка", - воспрянул духом Эллери. - Честертон!
- О, так ты запомнил его фамилию?
- Нет-нет, папа…
- Я бы узнала его голос, если бы снова услышала, - сказала Никки.
- Для этого мы сначала должны его поймать, а тогда нам едва ли понадобится его голос!
- Может, он будет ездить неподалеку от ресторана Фуше?
Смех инспектора был похож на лай.
- Великолепно! Знать, кто это сделал, - и в то же время не знать! Слушай меня, великий сыщик. Сейчас ты пойдешь со мной в бюро лицензий на такси и просмотришь фотографии всех водителей…
- Погоди!
Эллери опустился на свободный стул. Он сидел наклонившись, подпирая голову ладонями, сдвигая и раздвигая брови, пока Никки не подумала, что у него что-то не так с глазами. Затем он встал и повторил весь процесс в противоположном конце комнаты. Отец с подозрением наблюдал за ним. Ему казалось, что это не Эллери, а кто-то другой.
Внезапно Эллери вскочил, опрокинув стул:
- Есть! Теперь мы его достанем!
- Каким образом?
- Никки. - Голос Эллери звучал таинственно и драматично. - Помните, как мы перетаскивали подарки из машины на кухню мамаши Кери? Таксист помогал нам - отнес эту бутылку вина!
- Что? - воскликнул инспектор. - Нет-нет, Никки, не прикасайтесь к ней! - И он захлопотал над бутылкой калифорнийского вина. - Отпечатки! Ты молодец, мой мальчик! Мы доставим бутылку в управление, снимем отпечатки пальцев и сравним их с отпечатками в таксомоторном бюро…
- Вот как? - усмехнулся водитель. Он стоял в открытых дверях с грязным носовым платком, обвязанным вокруг лица до глаз, направив револьвер на отца и сына. Его автомобиль урчал внизу. - Я так и знал, что вы что-нибудь придумаете, когда вернетесь сюда от Фуше, - продолжал он. - А еще вы оставили дверь открытой, чтобы я мог все слышать! Ну-ка, старик, дай мне эту бутылку!
- Вы не слишком умны, - устало произнес Эллери. - Ладно, сержант, выбейте у него револьвер.
Обняв отца и секретаршу, Эллери рухнул вместе с ними на безупречно чистый пол мамаши Кери, а сержант Вели, появившись за спиной водителя, метким выстрелом выбил револьвер из руки человека-невидимки.
- С Днем благодарения, простофиля, - ухмыльнулся сержант.
Декабрь
ПРИКЛЮЧЕНИЕ С КУКЛОЙ ДОФИНА
Существует неписаный закон против авторов, принятый издателями (как они утверждают, по настоянию читателей), который предписывает, что в историях о Рождестве должны фигурировать дети. Эта рождественская история не является исключением - детоненавистники даже будут жаловаться, что мы переборщили. Признаемся заблаговременно, что здесь фигурируют также куклы, Санта-Клаус и даже вор, хотя что касается последнего, то, кто бы он ни был, а это один из главных вопросов, он, по крайней мере, не является В даже метафорически.
Другой пункт закона о рождественских историях велит, чтобы они были сладостными и светлыми. Первое, конечно, связано с сиротами и никогда не исчезающим ароматом ежегодного чуда, а что касается света, то его, как обычно, обеспечит в конце наш великий талант Эллери Квин. Читатели, настроенные более мрачно, найдут достаточное количество темных красок в личности и деятельности того, кто, во всяком случае по мнению инспектора Квина, был крылатым Князем тьмы. Его имя, между прочим, было не Сатана, а Комус, что весьма парадоксально, ибо Комус, как известно, был древнеримским богом радости и веселья - эмоций, обычно не связываемых с преисподней. Пытаясь поймать своего призрачного врага, Эллери тщетно ломал голову над этой non sequitur, покуда Никки Портер, не относящаяся с презрением к очевидному, не предложила ему искать ответ там, куда в первую очередь обратились бы взоры простых смертных. К крайнему унижению великого человека, ответ оказался именно там - на странице 262-й шестого тома сто семьдесят пятого, юбилейного издания Британской энциклопедии. Французский фокусник по имени Комус, выступая в Лондоне в 1789 году, заставил свою жену исчезнуть прямо на столе - впервые этот трюк был проделан без помощи зеркал. Отслеживание nom de nuit его таинственного противника вплоть до исторического логова было для Эллери единственным удовлетворительным эпизодом во всем деле вплоть до того момента, когда свет вспыхнул повсюду, изгнав тьму и ее Князя.
Однако наша история начинается не с невидимого, а с мертвого персонажа.
* * *
Мисс Ипсон не всегда была мертвой - a contraire, она прожила семьдесят пять лет, причем большую их часть необычайно активно. Как говорил ее отец, "она была весьма активным глагольчиком". Отец мисс Ипсон был профессором греческого языка в маленьком университете на Среднем Западе. Свою дочь он "соспрягал" с сомнительной помощью жены - одной из лучших его студенток, унаследовавшей птицеферму в Айове.
Профессор Ипсон был выдающейся личностью. В отличие от большинства профессоров греческого языка он сам был греком, звался ранее Герасимосом Агамосом Ипсилономоном и появился на свет в Полихнитосе на острове Лесбос, "где Сафо страстно пела и любила". Этой цитатой профессор часто пользовался, считая ее крайне полезной во внепедагогической деятельности и искренне веря, что эллинистический идеал состоит в неумеренности абсолютно во всем. Такой наследственный и культурный фон объясняет увлечение профессора своей способностью становиться отцом, к досаде его жены, ибо подвиги самой миссис Ипсон на ниве размножения ограничивались птичьими дворами, составлявшими основу ее состояния. Об этом факте муж сочувственно напоминал ей, когда ему случалось произвести очередного незаконнорожденного цыпленка. Появление же на свет их дочери он рассматривал как биологическое чудо.
Умственные процессы супруга также смущали миссис Ипсон. Она не переставала удивляться, почему вместо того, чтобы сокращать свою фамилию до Ипсона, он благоразумно не сменил ее на Джоунса.
- Дорогая моя, - как-то ответил ей профессор, - ты просто айовский сноб.
- Но твою фамилию никто не в состоянии правильно написать! - воскликнула миссис Ипсон.
- Это крест, - объяснил ей муж, - который мы должны нести вместе с Ипсиланти.
В разговорах профессора всегда присутствовало нечто пророческое. Излюбленной характеристикой, даваемой им жене, было слово "ипсилиформ" - этот термин, как он объяснял, относится к зародышевой точке в созревающем яйце на одной из стадий оплодотворения и, следовательно, был весьма a propos. Миссис Ипсон умерла молодой, выглядя озадаченной до конца дней.
Профессор же сбежал с девицей из варьете в Канзас-Сити, обладавшей более чем умеренным талантом, оставив законную дочь на попечение дальнего родственника ее матери, пресвитерианина по фамилии Джукс.
Единственный случай, когда мисс Ипсон получила от отца что-то, кроме исполненных эрудиции записок с просьбой о lucrum, как он сам это именовал, произошел на четвертом десятилетии его одиссеи, когда он прислал дочери прекрасное дополнение к ее коллекции - терракотовую куклу греческого происхождения и возраста более трех тысяч лет, но мисс Ипсон сочла долгом вернуть ее в музей Бруклина, откуда вещь таинственным образом исчезла. Записка, сопровождавшая подарок, загадочно гласила: "Timeo Danaos et dona ferentes".