* * *
Мальвина Хэггард визжала весь остаток ночи, и ее визг доносился в оружейную комнату вместе с голосами спорящих братьев. Но в самой оружейной слышались только звуки катящихся костей, словно двухтысячелетний призрак императора явился сразиться в кости с Эллери. С наступлением холодного рассвета звуки прекратились, и Эллери, поднявшись к спальням, разбудил всех по очереди, пригласив их - даже полоумную Мальвину - присоединиться к нему на месте давнего преступления. Что-то в его поведении успокоило Мальвину, и она послушно спустилась вместе с остальными.
Они заняли места вокруг письменного стола в пыльной оружейной. Марк был злобен и возбужден, Трейси - напряжен и внимателен, Мальвина - сонлива, а Никки и инспектор с трудом сохраняли спокойствие.
- Дело раскрыто, - объявил Эллери.
Марк расхохотался.
- Черт бы тебя побрал, Марк! - выругался его брат.
Мальвина начала напевать унылую мелодию.
- Я часами бросал эти рубиновые кости, - продолжал Эллери, - с самым удивительным результатом. - Встряхнув кости в правом кулаке, он бросил их на стол.
- Девять, - сказал Трейси Хэггард. - Ну и что тут удивительного?
- Не просто девять, доктор Хэггард. Три и шесть.
- Ну, это и есть девять!
- Нервничаешь, Трейси? - хохотнул Марк.
Эллери снова бросил кости.
- Одиннадцать.
- Не просто одиннадцать, доктор. Пять и шесть. - Эллери бросил кости в третий раз. - А теперь семь - один и шесть. Вот так всегда.
- Что - всегда? - спросила Никки.
- Всегда шестерка, малышка. Пока вы были наверху, я сделал несколько сотен бросков этих костей, и, хотя одна из них вела себя с заслуживающим одобрения разнообразием, другая каждый раз показывала шестерку!
- Мошенничество! Кость "заряжена" - налита свинцом! - воскликнул инспектор. - Кому, ты сказал, принадлежали эти кости?
- По словам Марка, Гаю Цезарю, более известному как Калигула - императору Рима с 37 по 41 годы. И это очень похоже на правду, так как Калигула был одним из самых выдающихся в истории мошенников при игре в кости.
- И что все это значит, Эллери? - спросил Марк Хэггард.
- Ваш отец оставил эти кости в качестве ключа, указывающего на одного из вас как на его убийцу. Здесь были две кости, а в комнате было два револьвера 38-го калибра. Теория: кости были для вашего отца каким-то образом связаны с двумя револьверами. Но теперь мы знаем, что одна из этих костей "заряжена" - ты сам использовал этот термин, папа, - а другая нет. Вывод: Джим Хэггард хотел сообщить, что убийца зарядил один из этих револьверов.
- Великолепно! - воскликнул Марк Хэггард.
- Нелепо, - возразил его брат. - Конечно, он зарядил один из них. Но какой именно?
Мальвина продолжала улыбаться и напевать, отстукивая ритм точеными белыми пальцами.
- "Заряженная" кость всегда показывает число шесть, - объяснил Эллери, - а один из револьверов лежал на полке под номером 6. Очевидно, револьвер, связанный с этим числом, и был тот, который зарядил убийца, иными словами, тот, из которого он всадил роковую пулю в Джима Хэггарда.
- Ну и что? - фыркнул Трейси Хэггард. - Каким образом знание того, из какого револьвера застрелили папу, поможет нам определить, кто из нас это сделал?
- Убийца открывает дверь - револьверы 38-го калибра находятся на полках справа и слева от него. Мы знаем, что он выбрал револьвер с левой полки. Какой человек, столкнувшись с подобным выбором, автоматически берет предмет слева? Разумеется, левша. И это указывает на… - Эллери умолк.
- Здорово! - с восхищением произнес инспектор. - Как только это получается у моего малыша, Никки?
- И каждый раз! - с восторгом подхватила Никки.
- Так на кого же это указывает, сынок? - спросил старик, потирая руки.
- Предполагалось, что это должно указывать на Мальвину, - сказал Эллери, - которая, открыв нам дверь, держала свечу в поднятой левой руке - что вслух прокомментировала мисс Никки Портер, - в то время как братья добросовестно демонстрировали в течение ночи, что они оба правши. К сожалению, леди и джентльмены, мне придется разочаровать вас. Помимо множества мелких, чтобы не сказать смехотворных, нелепостей в замысле, в нем был один чудовищный изъян.
- Замысел? Изъян? - пробормотал инспектор Квин.
Братья уставились на Эллери. Даже помраченный ум Мальвины, казалось, прояснился от его слов.
- Мне сказали, - продолжал Эллери, - что рубиновые кости были подарены Джиму Хэггарду по случаю рубинового юбилея свадьбы мистера и миссис Хэггард.
- Ну конечно, Эллери! - воскликнул инспектор. - Ты ведь сам видел надпись на шкатулочке!
- А ты говорил мне, папа, что был шафером на свадьбе твоего старого друга Джима Хэггарда сорок лет назад. Даже упомянул дату - 1911 год.
- Да, но я не понимаю… - с сомнением начал старик.
- Не понимаешь? Сколько лет назад был убит Джим Хэггард?
- Десять лет, Эллери, - ответила Никки. - Так они сказали.
- Женился сорок лет назад и умер десять - значит, во время смерти Джим Хэггард не мог быть женатым более тридцати лет. А какой юбилей называют рубиновой свадьбой? Не напрягайтесь - сорокалетний. Поэтому я вынужден спросить, - вежливо продолжал Эллери, - каким образом мистер и миссис Хэггард могли получить подарки в честь сорокалетия их свадьбы, когда мистер Хэггард умер, будучи женатым всего тридцать лет? Не дожидаясь ответа, я должен прийти к выводу, что математическая ошибка заключена в цифрах, касающихся "смерти" мистера Хэггарда. Это подтверждают кости, чьи два невинных глаза в золотой оправе доказывают, дорогие детки, что ваши родители отмечали рубиновый юбилей в этом году. Поэтому я счастлив сообщить - как если бы вы сами этого не знали, - что ваши отец и мать живы, друзья мои, и что все это было мистификацией! Вы лгали, Марк. Вы лгали, Трейси. А ваше исполнение роли безумной Офелии, Мальвина, полностью подтверждает слова Трейси о вашей многообещающей карьере на сцене. А ты, мой достойный родитель…
Инспектор Квин вздрогнул.
- Во имя высшей справедливости нужно упомянуть и о тебе. Разве ты не рассказывал мне с волнением в голосе, как присутствовал на похоронах Джима Хэггарда десять лет назад? Значит, ты тоже состоишь в этой банде. И вы тоже, Никки, с вашими криками, визгами и драматическим подчеркиванием того факта, что Мальвина - левша.
В оружейной Джима Хэггарда на миг воцарилось молчание.
- Все было подстроено, - весело заговорил Эллери. - Поездка в бурную ночь, атмосфера безумия, погасший свет для ее создания, тщательно наложенная пыль в оружейной и все остальное подстроено моим собственным отцом в сообществе, особенно с его дорогими друзьями - семейством Хэггард! Цель? Очевидно, привести меня к выводу с помощью разбросанных приманок, что Мальвина убила своего отца. Потом Джим Хэггард со своей драгоценной Корой выбрались бы из кладовой, где они прячутся, чтобы посмотреть, каким легковерным тупицей я оказался. Мой родной отец! Не говоря уже о моей преданной секретарше! Разум жалобно вопрошает: почему? Я нашел ответ, когда вспомнил дату.
Эллери усмехнулся:
- Вчера был последний день марта. Значит, сегодня, - и он, раскрыв ладонь, приставил большой палец к кончику носа и пошевелил остальными пальцами, обращенными в сторону слушателей, - 1 апреля - День дураков!
Май
ПРИКЛЮЧЕНИЕ С ГЕТТИСБЕРГСКИМ ГОРНОМ
Эта старая история произошла в дни молодости Эллери, когда он разбрасывался своими талантами, как шеф-повар по воскресеньям, а рыжеволосая девица по имени Никки Портер только-только приковала себя к его пишущей машинке. Однако история не утратила свежести - она сохранила свой аромат, которым до сих пор наслаждаются те, кто принимал в ней участие.
В Америке имеются гурманы, чей аппетит возбуждают любые блюда, датированные 1861–1865 годами. У них слюнки текут при одном упоминании таких кушаний, как "Кровавый угол", "Пули Минье", "Малыш Мак", "Ночной лагерь", любимое виски Улиссиса Гранта, не говоря уже об "Отце Аврааме". Для их сентиментальных сердец Гражданская война - это Война с большой буквы, а армии "синих" и "серых" - нечто большее, чем скопление людей. Конечно, романтики приукрашивают историю. Но именно они стоят на часах у ночного Потомака, слыша скрип колес фургонов с боеприпасами, потрескивание лагерных костров, стоны раненых. Они скачут через пылающий Уилдернесс рядом с давно усопшими, склоняются вместе с хирургами над умирающими в хлюпающей грязи. Благодаря им развеваются флажки и зеленеет плющ на могилах ветеранов.
Эллери принадлежал к числу романтиков и поэтому отнесся к делу стариков из Джексберга в штате Пенсильвания с особым вниманием.
Эллери и Никки наткнулись на деревушку Джексберг случайно, как это часто бывает, когда люди ненароком натыкаются на самое лучшее. Они ехали в Нью-Йорк из Вашингтона, где Эллери занимался детективной деятельностью на стеллажах Библиотеки Конгресса. Возможно, зрелище Потомака, геометрических пропорций Арлингтона, гигантской статуи застывшего в печальной позе Авраама Линкольна побудило Эллери свернуть в сторону Геттисберга, где убийство приобрело национальный характер. К тому же Никки ни разу там не была, а погода настраивала на сентиментальность, так как был конец мая.
Они пересекли границу Мэриленда и Пенсильвании и провели бесконечные часы, бродя по Калпс-Хилл, Семинари-Ридж, Литтл-Раунд-Топ и Спэнглерс-Спринг среди молча наблюдающих за ними памятников. Это было место вечной жизни, где Пикетт и Джеб Стюарт все еще вели людей в атаку, где все еще лилась свежая, хотя и бесцветная кровь, где над могилами все еще звучал голос высокого некрасивого человека. Эллери и Никки забыли о времени, темнеющем небе и направлении, на которое был сориентирован нос "дюзенберга". Их привел в чувство тревожный сигнал самой природы. Небеса над ними разверзлись, хлынувший дождь промочил их до костей. Геттисберг позади них снова стал полем битвы, посылая во тьму огненные молнии под аккомпанемент небесной канонады. Эллери поднял верх автомобиля, но обнаружил, что с зажиганием что-то произошло. Они оказались брошенными на волю судьбы в пустыне. Никки хныкала, а Эллери сердился, хотя понимал, что она права.
- Мы не можем двигаться дальше в мокрой одежде, Эллери!
- Вы предлагаете, чтобы мы остались в ней здесь? Я заведу эту чертову перечницу или… - Но в это время молния осветила впереди, совсем неподалеку, дом, и Эллери снова повеселел. - По крайней мере, мы узнаем, где находимся и насколько это далеко от места, где нам следует быть. Может, у них даже есть гараж.
Это был маленький белый дом, окруженный маленькой каменной оградой, покрытой вьющимися розами. Дверь путникам открыл маленький человечек в подтяжках, с кожей и глазами, напоминающими о скалах и расщелинах Пенсильвании. Человечек гостеприимно улыбался, но улыбка стала беспокойной, когда он увидел, насколько они промокли.
- Не приму никаких возражений, - заявил маленький человечек удивительно низким голосом и усмехнулся. - Это приказ врача, хотя думаю, вы еще не видели моей вывески - она вся укрыта плющом. У вас в машине есть сухая одежда?
- Да! - радостно отозвалась Никки.
Эллери, ощущая себя суровым мужчиной, колебался. Дом выглядел чистым и опрятным, в камине соблазнительно потрескивал огонь, а позади шумел ливень.
- Ну, благодарю вас… но если бы я мог воспользоваться вашим телефоном, чтобы позвонить в гараж…
- Лучше дайте мне ключ от багажника.
- Но мы не можем превратить ваш дом в кемпинг.
- Он становится им, когда Господь посылает мне путников. Буря будет продолжаться всю ночь, и дороги превратятся в месиво. - Человечек надел дождевик и галоши. - Попрошу Лу Бэгли отвезти в гараж вашу машину, а пока что дайте мне ключ.
Спустя час они сидели в уютной гостиной доктора Мартина Стронга, закусывая плетенками с маком и кофе. Доктор жил один и сам готовил еду. К тому же он являлся мэром и шефом полиции деревни Джексберг, о чем поведал с усмешкой.
- Большинство жителей деревни имеет две работы. Билл Йодер из скобяной лавки - владелец похоронного бюро. Лу Бэгли из автомастерской - брандмейстер. Эд Мак-Шейн…
- Вы можете владеть всеми профессиями, доктор Стронг, - сказал Эллери, - но для меня вы навсегда останетесь прежде всего добрым самаритянином.
- Аллилуйя! - благочестиво воскликнула Никки.
- С моей стороны это всего лишь эгоизм, мистер Квин, - промолвил их хозяин. - Мы живем в стороне от проезжей дороги и рады каждому новому лицу. Думаю, я знаю все шишки и шрамы у каждого из пятисот тридцати четырех жителей Джексберга.
- Очевидно, работа шефа полиции не отнимает у вас много времени.
Доктор Стронг рассмеялся:
- Почти вовсе не отнимает. Хотя в прошлом году… - Прищурившись, он встал и пошевелил кочергой в камине. - Вы говорили, мисс Портер, что мистер Квин - кто-то вроде детектива.
- Вроде! - возмутилась Никки. - Доктор Стронг, он раскрыл несколько совершенно невероят…
- Мой отец - инспектор нью-йоркского департамента полиции, - прервал Эллери, взглядом обуздав энтузиазм своей секретарши. - Иногда я сую нос в его дела. Так что насчет прошлого года, док?
- Я вспомнил об этом, - задумчиво произнес мэр Джексберга, - так как вы сказали, что побывали сегодня в Геттисберге. К тому же вы интересуетесь преступлениями… Может быть, это глупо, но я беспокоюсь.
- Беспокоитесь из-за чего?
- Ну… Завтра День памяти павших в войнах, и впервые в жизни я не жду его с нетерпением. В Джексберге по этому поводу все вверх дном. Не каждая деревня может похвастаться тремя живыми ветеранами Гражданской войны.
- Тремя? - воскликнула Никки. - Как интересно!
- Это поможет вам представить, каково быть здесь врачом, - усмехнулся доктор Стронг. - Мы могли бы занять первое место по долгожительству… Мне следовало сказать, что у нас было три ветерана Гражданской войны: Калеб Этуэлл девяноста семи лет - Этуэллов полным-полно в округе; Зэк Бигелоу девяноста пяти лет, который живет с внуком Энди, его женой и их семью детьми, и Эбнер Чейс девяноста четырех лет - прадедушка Сисси Чейс. В этом году их осталось двое - Калеб Этуэлл умер в прошлый День памяти павших.
- Эй, Би, Си, - пробормотал Эллери.
- Что-что?
- У меня мозг бухгалтера, док. Этуэлл, Бигелоу и Чейс. Можете назвать это сиюминутной вспышкой мнемонической системы. "Эй" умер в прошлогодний День памяти павших. Поэтому вы опасаетесь завтрашнего дня? Думаете, что "Би" последует за "Эй"?
- Разве не таков порядок алфавита? - сказал доктор Стронг. - Хотя боюсь, тут все не так просто. Лучше я расскажу вам, как умер Калеб Этуэлл. Каждый год Калеб, Зэк и Эбнер были звездами торжеств в День памяти павших, которые происходят на старом кладбище по дороге в Хукерстаун. Самый старший из всех трех…
- "Эй" - Калеб Этуэлл.
- Совершенно верно. В качестве старшего Калеб всегда сигналил в горн - почти такой же древний, как он сам. Калеб, Зэк и Эбнер служили в пенсильванском 72-м полку Второго корпуса Хэнкока под командованием генерала Александера С. Уэбба. Они покрыли себя бессмертной славой - я имею в виду 72-й полк, - сражаясь при Геттисберге против Пикетта, и этот горн играл большую роль в битве. С тех пор его называют геттисбергским горном - во всяком случае, в Джексберге. - Маленький мэр словно взирал на прошедшие годы. - Сколько я себя помню, существовала традиция, что старейший из ветеранов трубит в этот горн. Я еще мальчишкой наблюдал разинув рот, как ветераны Великой республиканской армии - тогда их было значительно больше - стояли у магазина Марони Оффката (старина Оффкат умер тридцать восемь лет назад), по очереди упражняясь в игре на горне, чтобы не ударить в грязь лицом, когда придет их черед. - Доктор тяжко вздохнул. - Зэк Бигелоу, самый старший после Калеба Этуэлла, был знаменосцем, а Эб Чейс, следующий по возрасту, возлагал венок к памятнику на кладбище. В прошлый День памяти, пока Зэк держал знамя, а Эб - венок, Калеб дул в горн, что он проделывал уже раз двадцать до того. И внезапно на самой высокой ноте Калеб свалился замертво - он был мертвее, чем церковь в понедельник.
- Старик перенапрягся, - сочувственно вздохнула Никки. - Какая поэтичная смерть для ветерана Гражданской войны!
Доктор Стронг бросил на нее странный взгляд:
- Возможно, если вам нравится поэзия подобного рода. - Он подтолкнул ногой полено, отчего искры взметнулись в дымоход.
- Но разумеется, док, - заметил Эллери с улыбкой, ибо в те дни он был еще молод, - у вас не могла вызвать подозрений смерть девяностосемилетнего старца.
- Может быть, и могла, - покачал головой врач. - Дело в том, что я тщательно обследовал Калеба всего за день до его смерти. Я был готов держать пари на свой диплом, что он доживет до ста и протянет еще несколько лет сверх того. Самый здоровый старик, какого я когда-либо видел, хоть он и потерял глаз на Гражданской войне… Очевидно, я просто дряхлею, что и твердил себе целый год.