* * *
Эллери вел свой "дюзенберг", увеличивая скорость. Мотор выл все с большим надрывом, словно древний лев, кусающий себя за хвост. Он несся по бетонке, будто все силы ада гнались за ним.
- У-у-у! - кричала Андреа, придерживая руками шляпу. - Как у вас с рефлексами, мистер? Я еще молода, а жизнь прекрасная штука.
- Я есмь, - уверил ее Эллери, пытаясь извлечь одной рукой сигарету, - истинная башня силы.
- О, только не это! - взвизгнула она, сунув ему в рот свою. - Эта колесница, быть может, и способна бегать без руля и без ветрил, но мне не хотелось бы проверять. Хотя, - вдруг серьезным голосом проговорила она, - не скажу, что это так уж меня заботит.
- Правда? Это вы о чем?
Она опустилась поглубже на свое сиденье поближе к нему, косясь на разворачивающуюся ленту дороги и, казалось, не видя ее.
- Да так. Давайте без сантиментов. Куда мы едем?
- Ах, да какое дело! Широкое шоссе, милый спутник противоположного пола, никаких пробок, солнце, нещадно палящее. Я счастлив. - Эллери помахал сигаретой.
- Вам хорошо.
- А вам нет? - покосился он на нее.
- Конечно. Безумно. - Она закрыла глаза. Эллери стал смотреть на дорогу. Через некоторое время она открыла глаза и игривым тоном сообщила: - Представляете? Утром я нашла седой волос.
- Проклятье! Так рано? Вот видите, сенатор Фруэ оказался прав. Вы его вырвали?
- Идиот. Разумеется.
- Как будто скорбь можно утолить лысиной, - продекламировал он.
- Это еще что такое? Звучит загадочно.
- Не то слово. Это "Tusculanarum Disputationum". Если бы вы больше времени потратили на познание, а не на "окончание" школы, вы бы знали, что этот перл изрек сенатор Цицерон. Глупо, говорит он, рвать волосы в скорби.
- О! - Она снова прикрыла глаза. - Вы думаете, что я несчастна?
- Милое мое дитя, кто я, чтобы судить? Но если хотите знать мое мнение, то вы скоро дойдете.
Андреа резко выпрямилась, всем своим видом выказывая негодование.
- Как вам это нравится! Это я с вами только и вижусь последние несколько недель!
Эллери обогнул трещину на бетонке.
- Если я внес свой вклад в ваше несчастье, то меня следует колесовать и четвертовать. Мне кажется, я даже знаю несколько достойных личностей, которые могли бы быть подручными. И все же, хотя, быть может, я не из самых веселых бодрячков, мне трудно поверить, что ваше состояние вызвано моим присутствием.
- Ах, трудно поверить! - парировала Андреа. - Слышали бы вы, что сказала мама по поводу того вечера, когда я вернулась домой, а она получила полный отчет сенатора.
- А, ваша мама, - вздохнул Эллери. - Нет, я не льщу себя надеждой, что достойная вдова одобряет сынишку инспектора Квина. И в чем же она подозревает меня? В посягательстве на вашу добродетель, банковский счет или что еще?
- Не будьте таким циником. Это все наши экскурсии.
- А не моя причастность к трагедии "Дома на полпути" Эллы Эмити?
- Ради бога, - рассердилась Андреа. - Давайте забудем об этом, ладно? Нет, после того как вы сводили меня на "Ожидание Лефти", и в этот квартал на Генри-стрит, и потом еще в многоквартирный муниципальный дом бедняков, мама буквально взорвалась. Она считает, что вы отравляете мое сознание.
- Не такое уж безосновательное предположение. И как, вирус действует?
- Не могу сказать, чтобы это совсем прошло впустую. Я даже не подозревала, какая нищета... - Андреа поежилась и сняла шляпу. Волосы, сверкая на солнце, рассыпались на ветру. - Она считает вас самой ужасной личностью на свете. Хотя мне до того, что она считает, дела мало. Я имею в виду, насчет вас.
- Андреа! Это так неожиданно. Когда это произошло?
- Мама ужасно похожа на этих жутких летающих людей у Фолкнера в той книге, которую вы мне давали, как ее, ну, помните, "Пилон", кажется? Как это сказал о них репортер - если выдавить их, из них польется машинное масло, а не кровь.
- Боюсь, не вижу связи. Какая жидкость потечет из вашей матушки?
- Старое вино - вино из лучших подвалов, сами понимаете - старое вино, которое необъяснимо и трагично превратилось в уксус. Бедная мама! Она несется по жизни сломя голову и даже не знает, что с ней происходит.
Эллери усмехнулся:
- Яркое и суровое описание. Однако дочернего почтения здесь мало.
- Мама - это мама и есть. Вам не понять.
- А я думаю, понять. Можете не поверить, но и у меня была мать.
Андреа надолго погрузилась в молчание.
- Дедушка, - проговорила она наконец, словно сквозь сон. - Надо подумать. Ну да, конечно. Все, что удалось бы выжать из его несчастной сокрушенной плоти, - это лейкоциты. Даже следа красного в нем не осталось.
Эллери снова усмехнулся:
- Вот здорово! А как насчет Дакки?
- Что насчет Дакки?
- Вам его лучше знать.
- С ним все проще простого, - пояснила Андреа, посасывая указательный палец. - Дакки, Дакки, портвейн. Нет, опять вино. Да! Дух камфоры. Не правда ли, звучит ужасно?
- Тошнотворно. Но почему камфора?
- О, Дакки такой правильный. Боюсь, вы не совсем улавливаете, что я имею в виду. У меня в сознании - уж какое оно ни есть - запах камфоры всегда ассоциируется с будуарами YMCA и вечным холодом. Не спрашивайте почему. Это из детских воспоминаний.
- Андреа, у вас воистину в голове каша. Только алкоголь может увязать этого дутого плутократа с YMCA.
- Не вяжитесь. Вы же прекрасно знаете, что я не пью. Оттого-то мама и в шоке. Я старомодная девушка, ударившаяся в загул. А теперь еще Толстой.
- Кто-кто?
- Сенатор. Я как-то видела портрет Толстого. Он мне напомнил его. Эта непристойная борода! Он носится с ней с большей страстью, чем женщина со своим перманентом. А что у него в венах, вы и сами знаете.
- Томатный сок?
- Нет! Чистый формалин. Если он и испытывал когда-либо какие-либо чувства, то они у него уже сорок лет как заформалинены. Тут, - со вздохом произнесла она, - и сказке конец. О чем будем теперь говорить?
- Сейчас подумаем, - откликнулся Эллери. - А как насчет нашего друга Джоунса?
Некоторое время Андреа молчала.
- Я бы не хотела... Я не видела Берка уже недели две.
- Боже правый! Если я послужил причиной расторжения союза века...
- Нет, я серьезно. Берк и я... - Андреа замолчала, откинула голову на верх спинки сиденья и стала смотреть на дорогу.
- Вы это серьезно?
- Куда уж серьезнее. Раньше я смотрела на это как на нечто само собой разумеющееся. О каком еще мужчине может мечтать девушка? Большой, - а я всегда имела слабость к большим мужчинам, - не слишком красивый, сложение - как Макс Баер, отличные манеры.
- Лично на меня впечатления принца крови он не произвел, - сухо высказался Эллери.
- Он сейчас не совсем спокоен. Хорошая семья, денег куры не клюют.
- И напрочь лишен серого вещества.
- Вечно вам надо сказать какую-нибудь гадость. Хотя, боюсь, это правда. Теперь я вижу, что все это были представления глупой девчонки. Думаю, это простительно, как вы полагаете?
- Думаю, да.
- Видите ли, - она улыбнулась невеселой улыбкой, - я и сама не намного от него ушла. Раньше.
Эллери некоторое время молча вел машину. Андреа снова опустила веки. "Дюзенберг" пожирал милю за милей и разматывал их позади непрерывной снотворной лентой. Эллери пошевелился:
- Вы забылись.
- Что?
- Если кто-нибудь, скажем Билл Энджел, надавит на вас, если продолжить эту тошнотворную метафору...
- О! - Она помолчала и вдруг рассмеялась. - Здесь я могу судить о себе по достоинству. Никому еще это не удавалось. Молоко человеческой доброты.
- Немного свернувшееся? - вкрадчиво протянул Эллери.
Она быстро выпрямилась.
- Что это все значит, Эллери Квин?
- А вы не знаете?
- И потом, при чем тут Билл Энджел?
Эллери пожал плечами:
- Прошу прощения. Я думал, мы играем по установленным правилам честности, но, вижу, ошибался.
Он не отводил глаз от дороги, а она - от его спокойного неподвижного профиля. Но через некоторое время губы Андреа дрогнули, она отвела взгляд.
- Отличный денек, не правда ли? - наконец вымолвил Эллери.
- Да, - глухим голосом ответила она.
- Небо голубое. Поля зеленые. Дорога белая. Коровы коричневые и красные - когда вы их видите. - Он помолчал. - Когда вы их видите.
- Я не...
- Я сказал: когда вы их видите. Не всем дарована такая возможность, знаете ли.
Она оставалась совершенно спокойной, и он подумал, что она не расслышала; он бросил на нее быстрый взгляд. Ее щеки были белее дороги. Пряди белокурых волос трепались на ветру и, казалось, уносились с ветром. Пальцы теребили шляпу на коленях.
- Куда? - грудным голосом спросила она. - Куда вы меня везете?
- А вам куда бы хотелось?
Глаза ее вспыхнули. Андреа приподнялась на сиденье; ветер с силой ударил ее, и она схватилась за верх ветрового стекла, чтобы удержаться.
- Остановите машину! Остановите машину, я вам говорю!
"Дюзенберг" послушно съехал на обочину и остановился.
- Остановились, - спокойно констатировал Эллери. - Теперь что?
- Поворачивайте! - крикнула она. - Куда мы едем? Куда вы везете меня?
- Посетить кое-кого, - все так же спокойно объяснил Эллери, - лишенного такого зрительного многообразия. Боюсь, эта несчастная может созерцать только кусочек неба с вашу ладонь. Мне подумалось, что было бы неплохо, если бы кто-то сегодня... встал на ее место... стал ее глазами... хоть на миг.
- На ее место? - прошептала Андреа.
Он взял ее руку; она лежала между его ладоней, безжизненная и ледяная.
Так они сидели довольно долго. Мимо пронеслась машина, потом молодой человек в небесно-голубой форме дорожной полиции штата Нью-Джерси медленно проехал на мотоцикле, оглянулся, повертел пальцем у виска и умчался, нажав на газ. Солнце нещадно палило; на лбу и носу Андреа выступили мелкие капельки пота.
Затем она опустила глаза и убрала руку. Она не произнесла ни слова.
Эллери завел свой "дюзенберг", и большая машина двинулась вперед в том же направлении, в котором двигалась прежде. Между бровей у него пролегла едва заметная складка.
* * *
Амазонка в форме внимательно посмотрела на них, отступила в сторону и махнула на кого-то в полутемном коридоре крупной рукой, как у дорожного полицейского.
Они услышали шаги Люси прежде, чем увидели ее. Звук был ужасный: какое-то замедленное шарканье, в этом было что-то похоронное. Они напрягли зрение по мере приближения этого шарканья. В нос бил одуряющий удушливый запах: это была какая-то грубая смесь из карболки, кислого хлеба, крахмала, старой обуви, зловония умывальника.
Наконец появилась Люси. Ее безжизненные глаза чуть просветлели, когда она увидела их за разделительной железной сеткой, вцепившимися в сетку, как обезьянки в зоопарке. Они смотрели так напряженно и пристально, что могли сойти за театральных зрителей.
Шарканье ускорилось. Она вышла в своих неуклюжих сабо, протянув к ним вялые руки.
- Я так рада. Как это мило с вашей стороны. - Ее глубоко ввалившиеся глаза, полные боли, чуть не смущенно посмотрели на Андреа. - Я вас обоих имею в виду, - мягко добавила она.
На нее было больно смотреть. Было такое впечатление, что ее пропустили через стиральную машину и выжали всю прелесть прекрасного некогда тела. Кожа утратила тот особый оливковый тон и приобрела землистый оттенок, больше говоривший о смерти, чем о жизни.
Андреа не сразу смогла заговорить.
- Здравствуйте, - наконец выдавила она вместе с подобием улыбки. - Здравствуйте, Люси Уилсон.
- Как поживаешь, Люси? Выглядишь ты ничего, - проговорил Эллери, заботясь только об одном: чтобы ложь звучала как можно естественнее.
- Хорошо, спасибо. Очень хорошо. - Люси замолчала. По лицу ее вдруг пробежала тень: так смотрит загнанное животное, но она тут же взяла себя в руки. - А Билл пришел?
- Думаю, придет. Когда ты видела его последний раз?
- Вчера. - Она вцепилась бескровными пальцами в сетку. Лицо ее сквозь ячейки напоминало плохую гравюру, сделанную с фотографии, отчего получилось что-то размытое и двоящееся. - Вчера. Он приходит каждый день. Бедный Билл! Он так плохо выглядит, Эллери. Хоть бы ты поговорил с ним. Напрасно он так себя изводит. - Голос ее словно уплывал. Можно было подумать, что все, что Люси говорит, она говорит машинально, как нечто, лежащее на поверхности сознания, и произносит лишь для того, чтобы защититься от подлинных мыслей, одолевающих ее.
- Ты же знаешь Билла. Он страсть как любит о ком-нибудь заботиться.
- Да, - произнесла Люси тоном ребенка; на губах ее появилась призрачная улыбка, такая же слабая, как голос. - Билл всегда был таким. Он сильный. Он всегда на меня... - голос ее поднялся, упал, снова поднялся, словно удивленный собственным существованием, - хорошо действует.
Андреа хотела что-то сказать, но промолчала. Ее пальцы в перчатках тоже вцепились в ячейки сетки. Лицо Люси было близко. Пальцы ее на стальной проволоке вдруг сжались.
- Как с вами здесь обращаются? - торопливо спросила она. - Я имею в виду...
Люси медленно перевела взгляд на Андреа. Ее глубокие глаза, как и голос, словно были прикрыты стеклом, огораживая от реальности, свободы, внешнего мира.
- О, нормально, спасибо. Жаловаться не на что. Они добры ко мне.
- У вас достаточно... - У Андреа начали гореть щеки. - Я хотела спросить, я могу чем-нибудь помочь вам, миссис Уилсон? То есть что-нибудь, что я могла бы для вас сделать, принести, что вам нужно?
Люси с удивлением посмотрела на нее.
- Нужно? - Ее красивые брови сошлись на переносице, словно она пытается понять смысл слов. - О нет, что вы. Нет, спасибо. - И вдруг рассмеялась. Это был скорее милый смешок без малейшего намека на иронию или презрение, - совершенно естественный и добросердечный смешок. - Есть только одно, что мне нужно, только, боюсь, вам это не достать.
- Что? - с горячностью спросила Андреа. - Что угодно. О, как бы мне хотелось хоть чем-то вам помочь. Так что вы хотите, миссис Уилсон?
Люси покачала головой, снова улыбаясь слабой, отчужденной улыбкой.
- Чтоб мне вернули мою свободу. - По лицу ее снова пробежала ужасная тень и тут же исчезла.
Краска сбежала со щек Андреа. Эллери толкнул ее в бок локтем, и она машинально улыбнулась.
- О, - сказала она, - боюсь...
- Странно, где Билл? - Люси подняла глаза на дверь для посетителей.
Андреа на миг прикрыла глаза. Губы ее скривились.
- Я так хорошо устроила все в своей... в камере, - поделилась через некоторое время Люси. - Билл принес цветы, картинки и все такое. Это нарушение правил, наверное, но он взял и принес. Билл умница, он любит, чтоб все было хорошо. - Она взглянула на них чуть не с беспокойством. - Нет, правда, все не так плохо. Да и вообще, это же ненадолго, правда? Билл говорит, он уверен, что я скоро выйду - выйду, когда моя апелляция...
- Правильно, Люси, - поддакнул Эллери. - Выше нос! - Он погладил ее вялые пальцы на сетке. - И помни, у тебя есть друзья, которые не покладая рук занимаются твоим делом. Все время помни об этом, ладно?
- Если бы я хоть на миг забыла, - прошептала она, - я бы с ума сошла.
- Миссис Уилсон, - с запинкой проговорила Андреа, - Люси!
В черных глазах Люси появилась тоска.
- Как там на воле? Кажется, замечательная погода, не правда ли?
На стене под самым потолком было окно, затянутое решеткой, сквозь которую, словно через сито, пробивался солнечный свет. В него виднелся прямоугольный кусочек голубого неба.
- Мне кажется, - с трудом выговорила Андреа, - собирается дождь.
Амазонка, молча стоявшая прислонившись к каменной стене, произнесла бесцветным, будто не человеческим, а механическим голосом:
- Свидание окончено.
На лице Люси снова появилось выражение ужаса, только на этот раз оно так и осталось, как печать. Лицо Люси исказилось, словно от боли. Стекло будто спало с ее глаз, обнажив таящееся в глубине неподдельное страдание.
- Уже? - прошептала Люси и попыталась улыбнуться, но помрачнела, прикусила губу, и вдруг ее прорвало, она залилась слезами.
- Люси, - прошептал Эллери.
Плача, она восклицала:
- О, спасибо, спасибо! - а пальцы ее разжались, отпустили сетку. Она повернулась и заплетающимися ногами побрела в темный зев двери в сопровождении мрачной бесполой охраны.
Они еще долго слышали шарканье ее грубой обуви по каменному полу. На нижней губе Андреа выступила капелька крови.
- Какого черта вы тут делаете? - раздался грубый голос из-за двери для посетителей.
Эллери резко обернулся и чуть не подскочил, как спугнутый кот. Это в его планы не входило. В правой руке у Билла был большой букет цветов, который он держал бутонами вниз.
- Билл, - торопливо проговорил Эллери, - мы пришли...
- Что ж, - рявкнул Билл, в упор разглядывая Андреа. - И как вам здесь? Здорово, не правда ли?
Андреа машинально взяла Эллери под руку. Он почувствовал, как она вцепилась в него мертвой хваткой.
- О, - пробормотала она упавшим голосом.
- И надо ж, вы не умерли со стыда? Нет, какая наглость! - Билл выпускал слова как стрелы. - Прийти сюда! Что, мало развлечений? Полюбовались? И думаете, будете сегодня сладко спать?
У Эллери заныла рука от вцепившихся пальцев Андреа. Глаза у нее неестественно расширились. Вдруг она отпустила его руку и бросилась к Биллу. Но, поравнявшись с ним, споткнулась. Он нехотя отступил в сторону, все так же не сводя с нее глаз. Андреа пробежала мимо него с низко опущенной головой.
- Билл, - негромко сказал Эллери.
Билл Энджел не отвечал. Он делал вид, будто рассматривает цветы, и стоял повернувшись к Эллери спиной.
Андреа ждала в конце коридора, прислонившись спиной к каменной стене и судорожно рыдая.
- Все, Андреа, все, - принялся успокаивать ее Эллери. - Будет.
- Отвезите меня домой, - сквозь слезы попросила она. - Ради бога, увезите меня из этого страшного места.