Кампьен, стоя на циновке у самого порога, огляделся вокруг, ища глазами хозяйку, которая так и не удостоила его приглашением. В первую минуту никаких следов ее он не обнаружил. Комната была по крайней мере раза в три больше обычной спальни. Очень высокий потолок, в дальнем конце по короткой стороне прямоугольника три огромных окна. Тяжелая, темная мебель загромождала комнату так, что негде ногой ступить. В глубине справа маячила кровать под балдахином, за ней до самых окон растопырился концертный рояль. Лейтмотивом комнаты была суровая простота. Шторы, правда, обрамляли окна, но ковров на полу не было, если не считать половичка у камина. Голые стены украшают несколько репродукций известных художников. Три застекленных книжных шкафа, журнальный столик, массивный с двумя тумбами письменный стол, заваленный бумагами; на нем горит настольная лампа - единственный источник света, хотя за столом никого нет. Только Кампьен озадаченно подумал, куда же деть поднос со всеми его склянками, как раздавшийся в двух шагах голос произнес: "Поставьте сюда".
И тут Кампьен сразу ее увидел, поняв, к своему стыду, что он принял ее в полумраке за пестрое одеяло, брошенное на кресло. Мисс Эвадна Палинод была крупной, плоской женщиной в длинном бухарском халате; голову покрывала красная выцветшая шаль, лицо под цвет шали, бугристое, морщинистое, почти сливалось с ржаво-коричневым бархатом кресла.
Она сидела не шевелясь. Такую полную неподвижность он встречал разве только у крокодилов. Но ее глаза, которые теперь впились ему в лицо, несмотря на старческие потемневшие белки, излучали свет и живой ум.
- На этот столик, - продолжала она, не дав себе труда хотя бы махнуть рукой или придвинуть столик поближе.
У нее был довольно низкий, властный голос, уверенные интонации образованного человека. И он немедленно ей повиновался.
Столик оказался прелестной оливкового цвета вещицей на изящной трехлапной ножке; на нем стояли мало подходившие друг к дружке предметы, отчего они сразу врезались ему в память (разумеется, он это понял несколько позже): пузатая ваза с пыльными, сухими бессмертниками, две небольшие зеленого стекла рюмки с теми же древними букетиками, тарелка с перевернутой на ней кастрюлей для варки пудинга и старинная фарфоровая чашка без ручки, в которой на дне сохло клубничное варенье. Все на вид было какое-то замусоленное, липкое.
Хозяйка молча ждала, пока он сдвигал в сторону всю эту дребедень и ставил поднос, не помогая ему, но наблюдая с живым дружелюбным интересом. Он улыбнулся, поскольку, по его мнению, этого требовали правила, и не мог не отдать должное ее интуиции, услыхав следующие строки:
Пастух, твоя свирель так весело играет,
Лучистый взгляд такою гордостью сверкает.
Как это увязать с твоей судьбой несчастной -
Ведь жизнь твоя мрачна, как день ненастный .
В глазах Кампьена зажегся огонек. Он не возражал против "пастуха". Хоть горшком назовите, только в печку не ставьте. Но так уж случилось, что, мучительно вспоминая одно имя, он только вчера вечером перелистал всего Пиля и сейчас, не моргнув глазом, подхватил:
- Рожден я пастухом, мой добрый Палинод,
И оттого всю жизнь судьба меня гнетет.
- Весь век, - рассеянно поправила его мисс Эвадна.
Но она была приятно удивлена литературными познаниями человека с подносом, и облик ее сразу изменился - выражение лица стало не только человечнее, но и мягче, женственнее. Скинула на плечи выцветшую шаль, открыв крупную, благородной формы голову, что еще подчеркивали завитые и аккуратно уложенные редкие седые волосы.
- Так вы, значит, актер? - сказала она. - Я должна была сразу догадаться. У миссис Роупер среди друзей столько служителей Мельпомены. Но, - продолжила мисс Эвадна с очаровательной деликатностью, - не все они принадлежат к тому типу актера, какой мне лучше знаком. Все мои друзья-актеры похожи скорее на вас. А скажите, вы сейчас, верно, "сушите весла"?
Она произнесла это жаргонное выражение с такой гордостью, точно цитировала древнего автора.
- Боюсь, я действительно давненько не играл, - осторожно ответил Кампьен.
- Не огорчайтесь, подумаем, что можно сделать, - не глядя на него, проговорила мисс Эвадна. Не меняя положения, она сумела выудить откуда-то сбоку кресла маленький блокнотик, верхняя страница которого была исписана мелким, изящным почерком.
- Ну да-а, - протянула она, заглянув в блокнот. И затем продолжала: - А теперь посмотрим, что вы мне принесли. Чашка с шоколадным коктейлем, горькая соль, сахар и, конечно, керосин. Прекрасно! Горячая вода, холодная. А теперь, пожалуйста, влейте яйцо в коктейль и при этом помешивайте ложкой. Смотрите, не плесните через край, я не люблю, когда блюдце грязное. Готово? Хорошо.
Никто не разговаривал с Кампьеном в таком повелительном тоне с самого детства. Он сделал все, как ему было сказано, отметив про себя с легким изумлением, что руки у него чуть-чуть дрожат. Коктейль приобрел от яйца странный оттенок, и на его поверхности появилась малоаппетитная пена.
- Теперь добавьте сахара, - командовала старшая мисс Палинод. - Вот так. Дайте мне чашку, ложка пока не нужна. Если вы смешали правильно, она больше не понадобится. Опустите ее в стакан с холодной водой, для того он и принесен. Пусть банка с горькой солью так и стоит рядом с горячей водой. А керосин плесните в камин. Это от простудных нарывов.
- Простудных нарывов? - усомнился Кампьен. Погода была пока относительно теплая.
- Будущих нарывов. Через месяц будет поздно принимать меры, - объяснила мисс Палинод невозмутимо. - Если сейчас не зябнуть, никаких нарывов в декабре не будет. Как ловко все у вас получается! Думаю, я должна пригласить вас на мой очередной театральный четверг. Вы, конечно, придете.
Последние слова прозвучали как утверждение. Кампьен не успел ответом обратить их в вопрос.
- Может, что-нибудь и получится, но гарантировать, разумеется, я не могу. В этом году у репертуарных театров нет отбоя от безработных актеров. Но, боюсь, вы это знаете лучше меня, - и она улыбнулась ему самой своей ласковой улыбкой.
Кампьен, кротчайший из смертных, почувствовал вдруг несвойственное ему желание восстать против ущемления его прав, но благоразумие взяло верх.
- Кажется, здесь по соседству есть небольшой театр? - поддержал он разговор.
- Да, конечно, "Феспид". Очень трудолюбивая маленькая труппка. Есть несколько талантливых актеров. Я смотрела в нем все постановки, кроме, конечно, тех, что они ставят из кассовых соображений. Раз в месяц они приходят сюда для небольшой conversazione , и мы интересно разговариваем.
Она замолчала, и легкая тень омрачила ее значительное и очень немолодое лицо.
- Но боюсь, как бы этот четверг не пришлось отменить, - после некоторого раздумья продолжала она. - Вы ведь знаете, у нас тут небольшое осложнение. Меня, правда, это почти не касается. Одна неприятность - несносные репортеры; но, кажется, они мешают не столько мне, сколько моему брату.
Мисс Палинод пила свой устрашающий напиток, шумно прихлебывая, - очевидно, полагала, что имеет право на кое-какие вольности. При этом она не становилась вульгарной и не теряла внушительного вида.
- Я, по-видимому, в дверях столкнулся с вашим братом, - начал Кампьен и прикусил язык - такой ужас изобразился на лице мисс Эвадны. Но она тут же справилась с собой и даже улыбнулась.
- Нет, это не Лоренс. Лоренс - совсем другой. Одно из достоинств этого дома заключается в том, что тебе не надо никуда выходить, улица приходит к тебе сама. Мы ведь здесь обретаемся со времен Адама.
- Я слыхал об этом, - тихо проговорил Кампьен. - Мне сказали, что все торговцы сами приносят сюда свой товар.
- Торговцы ограничиваются первым этажом, - уточнила она улыбаясь. - Наверх поднимаются люди интеллигентного труда. Это, знаете ли, весьма интересно. Я всегда думала, что социальное расслоение общества может дать замечательную пищу для размышлений, если ты уже не занят чем-то другим. Сегодня ко мне приходил малыш мистер Джеймс, управляющий нашим отделением банка. Я его приглашаю, когда возникает надобность. И для него это не затруднительно, он живет над банковской конторой, через дорогу отсюда.
Она сидела в кресле - импозантная, благоволящая, устремив на него умный, дружеский взгляд. Его уважение к ней с каждой минутой росло. Если верить Чарли Люку, за душой у нее ни гроша; тем более впечатляло ее умение так держать себя, что все окружающие наперегонки старались ей услужить.
- Когда вы вошли, - заметила она, - я было подумала, что вы репортер. От них всего можно ожидать. Но, услыхав из ваших уст окончание моего любимого Пиля, я поняла, что ошиблась.
Кампьену этот аргумент показался неубедительным, но он ничего не сказал.
- Небольшая неприятность, которая на нас свалилась, - начала она вдохновенно, - натолкнула меня на мысль об исключительном любопытстве вульгарного люда. Я, разумеется, употребляю слово "вульгарный" в его изначальном латинском значении. Я даже лелею мысль написать монографию, главная идея которой - чем выше стоит на социальной лестнице индивид, чем он культурнее, тем менее ему присуще любопытство. В этом есть кажущееся противоречие, не так ли? Интересно, это свойство образованного слоя объясняется существующими в обществе табу или оно коренится в самой природе интеллектуального сознания? Что вы об этом думаете?
Из всех проблем, связанных с делом Палинодов, эта волновала его меньше всего. К счастью, Кампьену не пришлось отвечать - распахнулась дверь, стукнув о стену, и на пороге появилась высокая развинченная фигура человека в очень сильных очках. Кампьен сразу же признал в нем брата Лоренса. Он был высок, ширококостный, как и сестра, с такой же крупной головой, еще более выдвинутым, но менее тяжелым подбородком; характер, однако, отличался явно повышенной нервозностью. Его шевелюра, как и одежда, была темная и топорщилась, а тонкая, красная, темнее лица шея торчала из широкого мягкого воротника наклонно вперед. Он нес в обеих руках, точно прокладывая им дорогу, толстый том, ощетинившийся закладками. Взглянув на Кампьена, как смотрят на встречного прохожего, показавшегося на миг знакомым, он стремглав прошел мимо и, встав перед мисс Эвадной, обратился к ней странным, ломким голосом, походившим на гусиное гоготанье.
- Гелиотропа все еще нет, - сказал он. - Вам известно?
Он был так этим расстроен, что у Кампьена могло бы сложиться вполне определенное мнение о его умственных способностях, не вспомни он, что Клайти Уайт родилась, можно сказать, в море. Имя Клайти было явно древнегреческое. Так, кажется, звали одну из дочерей Океана. Тут в памяти у него всплыл забытый факт из греческой мифологии: одну из дочерей бога моря нимфы, большие причудницы, превратили в цветок гелиотроп. И очень возможно, что гелиотроп - семейное прозвище Клайти Уайт. Пожалуй, слишком литературно, но, скорее всего, так оно и есть.
- Неизвестно, - беззаботно ответила мисс Эвадна, - а что, это очень важно?
- Конечно, важно, - горячился Лоренс. - Вспомните увядшие на могиле ромашки.
Кампьен поздравил себя с верной догадкой. Он знал, на какое стихотворение ссылается брат. Оно возникло в самом отдаленном уголке памяти.
Я вчера посадила ромашки
К ней на могильный холм.
И они увяли, бедняжки,
Под ветра протяжный стон.
Плачет о ней природа.
Плачут о ней цветы.
Узнаешь ее мученья -
Заплачешь о ней и ты.
"Гоблин Маркет". Христина Россетти . Мудрая сестра корит глупую младшую, которая гуляет в подозрительной компании.
Лоренс Палинод говорил, по-видимому, о чем-то очень важном, только на своем "птичьем" языке. И хотя Кампьен глубоко сочувствовал Чарли Люку, которому пришлось снимать показания у этих странных людей, говорящих аллюзиями, он почувствовал в душе облегчение. Если домашний язык Палинодов - стихотворные строки из классиков, значит, нужна хорошая память и толстый словарь-цитатник, так что положение небезнадежное.
И тут же мисс Эвадна разочаровала его.
- Все это очень хорошо, - ответила она брату. - А вы играете при этом роль кузена Контропа?
Сердце у Кампьена упало. Он угадал в этом замечании единственный не поддающийся разгадке код - код семейных преданий.
Слова сестры произвели на Лоренса неожиданное впечатление. Он как будто растерялся.
- Пока еще нет, но собираюсь, - ответил он и выбежал из комнаты, оставив дверь распахнутой настежь.
Мисс Эвадна протянула Кампьену пустую чашку, избавив себя от лишнего труда нагнуться и поставить ее на столик. (Все время, что он был в комнате, она ни разу не шевельнулась, он даже подумал, не прячет ли она чего за спиной.) И ей в голову не пришло поблагодарить его или предложить сесть.
- Мой брат умен чрезвычайно, - сказала она, смакуя каждое слово. - Ум своеобычный и в высшей степени изобретательный. Это он составляет в свободное время кроссворды для "Литературного еженедельника"; главная же работа его жизни - "Король Артур - история и мифы". Еще год-другой, и он ее завершит.
Кампьен поднял брови. Так вот оно что! А ведь и верно, Лоренс так и сыплет наводящими фразами из кроссвордов, хотя иной раз прибегает и к семейным аллюзиям. А что, интересно, другие члены семейства? Если и они этим грешат, то как часто?
- Круг интересов у Лоренса необычайно широк, - продолжала мисс Палинод. - Из всех нас он меньше всего склонен ограничивать себя чем-то одним.
- И одно из его увлечений садоводство? - со значением проговорил Кампьен.
- Садоводство? Ах да, - улыбнулась мисс Эвадна, поняв, что Кампьен намекает на гелиотроп и ромашки. - Действительно, садоводство. Боюсь только, не на практике, а на бумаге.
Кампьен узнал, что хотел узнать. Смысл сообщения намеренно маскировался; впрочем, он уже успел заключить, что семейство Палинодов почти все делает намеренно. Тем временем за дверью послышались возгласы, причем не все дружелюбные. Дверь громко хлопнула, и в комнате опять появился Лоренс. Вид у него был вконец удрученный.
- Попытался прибегнуть к "контропству", - махнул он рукой. - А какой толк? Да, вот вам обещанная книга. Я все хорошо продумал. Как я всегда и говорил, "Чужой хлеб" была явно без царя в голове.
С этими словами он положил книгу сестре на колени, стараясь избежать ее взгляда. Мисс Эвадна опустила на нее большие мягкие ладони, но вид у нее при этом был слегка недовольный.
- Какое теперь это имеет значение, - мягко упрекнула она его и, слегка улыбнувшись, как бы предваряя грустную шутку, прибавила: - Хлеба уже сжаты.
"Чужой хлеб, хлеба сжаты… Руфь?" - подумал Кампьен. Да, мисс Руфь Палинод, во всяком случае какая-то часть бедняжки, находится сейчас в лаборатории сэра Добермана. Мысли его перебил тяжелый вздох и сказанные следом слова:
- Все равно я был обязан докопаться до самой сути. Ты не согласна?
Лоренс повернулся, чтобы уйти, толстые стекла его очков поймали в фокус фигуру Кампьена, стоявшего в двух шагах, и он неожиданно улыбнулся теплой застенчивой улыбкой, точно приносил извинения за свою неучтивость. Затем, не сказав больше ни слова, вышел, мягко притворив за собой дверь.
Кампьен нагнулся за подносом, и взгляд его ухватил название книги, которая лежала на коленях у мисс Эвадны, укрытых бухарским халатом, и имя ее хозяйки. Обрез топорщился слабыми светлячками закладок. Это был справочник бегов, принадлежавший Руфи.
6. Ночное приключение
Кампьен проснулся, сел и, опершись на локоть, стал ждать.
- Выключатель сбоку, мой мальчик, - тихо прозвучал голос мисс Роупер. - Включи, пожалуйста, свет. У меня тебе письмо.
Кампьен нащупал кнопку выключателя, часы на ночном столике показывали без четверти три; он посмотрел в сторону двери - хозяйка была уже в комнате, на полдороге к его постели. На ней был коротенький жакет поверх шерстяной пижамы и ночной в лентах и кружевах чепец. Она несла поднос, на котором стояли сифон, полбутылки шотландского виски и два больших бокала. Пальцы легко сжимали синий конверт. Записка была написана на гербовой бумаге полицейского участка крупным ученическим почерком и очевидно наспех.
"Дорогой сэр, результаты анализа сэр Доберман передал мне сегодня в 0.30 ночи. Органы Руфи Палинод содержат гиосцин: в материале его оказалось два-три грана, что гораздо больше допустимого количества этого вещества в теле. Яд, по всей вероятности, был введен в организм в составе соединения гиосцин-гидробромида, но нет никаких указаний, как именно: подкожным вливанием или через рот. Обычная медицинская доза от одной сотой до одной пятидесятой грана.
По делу Эдварда Бона Хретина Палинода. Решено провести эксгумацию. Похоронен на Бельведерском кладбище, Северный У ил свич. Эксгумация намечена на 4.00 утра. Ваше присутствие очень желательно; если не сможете прийти, в обиде не буду.
Ч. Люк."
Кампьен дважды прочитал послание и аккуратно его сложил. В который раз подумал, что Чарли Люк определенно ему нравится. Значит, он решил провести эксгумацию как можно скорее. Толковый парень! Ну что ж, пожалуй, стоит побывать там, покопаться в земле. Размышления его прервала мисс Роупер, протянув ему бокал, наполненный до половины темно-янтарной играющей жидкостью.
- А это зачем? Для душевного спокойствия? - спросил он и, к своему ужасу, заметил, что рука у нее дрожит.
- О Господи, - сказала она. - Надеюсь, неплохие новости? Письмо принес полицейский. И я подумала, может, это ваше удостоверение, может, вы сейчас лежите и беспокоитесь о нем.
- Что мое?
Ее добрые, глупые глазки заморгали недоуменно.
- Ну, я не знаю что, - проговорила она, пытаясь защищаться. - Я думала, у вас должно быть что-то такое на случай… если вдруг…
- Меня отравят? - улыбнулся он.
- Не беспокойтесь, виски не отравлено, - сказала она, не поняв его. - Клянусь вам жизнью. Я держу его под замком. А что делать в таком положении? Вот я и запираю все. Смотрите, я первая выпью.
Она изящно присела на самый краешек кровати и отпила внушительный глоток. Кампьен тоже потянул из своего бокала, но с меньшим энтузиазмом. Он не был большим охотником до виски, тем более среди ночи и в постели.
- Полицейский разбудил вас? - спросил он. - Очень сожалею. Особенной надобности не было.
- Ничего, я не спала, - говорила ночная гостья приглушенно.
- Я хотела бы поговорить с вами, мистер Кампьен. Во-первых, это точно, что в письме нет плохих новостей?
- В письме нет ничего для нас неожиданного, - ответил не покривив душой Кампьен. - Боюсь, нам скоро сообщат, что мисс Руфь отравлена, вот и все.