– Ты, похоже, не осознаешь серьезности этого дела, парень. Поэтому я вынужден спросить тебя снова, понимаешь? Как еще ты его назвал?
– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
– Разве у него не было прозвища?
– Ну, у большей части учителей…
– Какое было у него?
Это был еще один мальчик, который пришел на помощь.
– Некоторые из нас привыкли называть его "Щеголь".
Морс обратил свой взор к новому голосу и мудро кивнул.
– Да. Так я и слышал. Почему именно так, как вы думаете?
Это была теперь одна из девушек, с серьезным выражением лица и с большим зазором между передними зубами.
– Он вшегда ошень хорошо одевалшя, шэр.
Остальные девушки захихикали; они защебетали, толкая друг друга.
– Есть еще предположения?
Это был третий мальчик, легко подхвативший тему.
– Он всегда носил костюмы, как и вы, сэр, но большинство преподавателей (все более громкое хихиканье в классе) ну, вы знаете, большинство из них носят бороды, мужчины, я имею в виду (взрыв хохота в классе) и носят джинсы и свитера и все такое. Но мистер Моррис, он всегда носил костюмы и выглядел… ну, как умный.
– Какого типа костюмы он носил?
– Ну… – ответил тот же мальчик, – темного типа, знаете ли. Как вечерние костюмы, ну…такие вещи. Поэтому мы называли его "Щеголем" – как мы уже говорили.
Прозвенел звонок, возвестивший о конце урока, и немногочисленные члены класса стали собирать свои книги и папки с нотами.
– Что скажете о его галстуках? – спохватился Морс. Но психологический момент был упущен, и цвет галстуков Морриса, казалось, исчез из коллективной памяти класса.
Когда Морс возвращался по дорожке к своей машине, он спросил себя, не стоит ли поговорить с некоторыми сотрудниками школы; но у него не было достаточной информации, и он решил, что будет лучше подождать отчета патологоанатома.
Он как раз заводил двигатель, когда молодая девушка заглянула в окошко водителя.
– Привет, красавица, – сказал он.
Это была девушка с заднего ряда, она наклонилась вперед и заговорила.
– Знаете, вы спрашивали о галстуках? Ну, я помню один галстук, сэр. Он часто повязывал его. Это был светло-голубой галстук. Он очень подходил к костюмам, которые он носил.
Морс понимающе кивнул.
– Это очень полезно. Большое спасибо за информацию.
Он посмотрел на нее и вдруг понял, насколько высокой она была. Странно, что все они выглядели примерно одного роста, когда сидели, как будто высота определялась длиной ног – в данном случае длиной очень красивых ног.
– Знаешь ли ты еще что-нибудь о мистере Моррисе?
– Нет, в самом деле, нет.
– Как тебя зовут?
– Кэрол, – Кэрол Джонс.
– Ну, спасибо, Кэрол. И удачи.
Кэрол повернулась задумчиво к главному входу и пошла на следующий урок. Ей стало интересно, почему она так часто чувствует, что ее привлекают мужчины старшего возраста. Такие, как этот инспектор полиции, например; такие, как мистер Моррис… Ее мысли вернулись к тому моменту, когда они сидели вместе в машине; когда его рука слегка коснулась ее груди, и, когда ее собственная левая рука мягко продвигалась между пуговиц его белой рубашке, под голубой галстук, который был на нем в тот день; когда он пригласил ее к себе домой, когда он открыл дверь и сказал ей, что приехал неожиданный посетитель, но что он хотел бы снова встретиться с ней – очень скоро. Но они никогда больше не встретились.
Глава восемнадцатая
На следующее утро Морс еще спал, когда зазвонил телефон на прикроватной тумбочке. Это был Стрейндж – начальник управления полиции "Темз-Вэлли".
– Мне только что позвонили из Городской полиции, Морс. Вы по-прежнему в постели?
– Нет, нет, – сказал Морс, – делаю ремонт в туалете, сэр.
– Я думал, что у вас отпуск.
– Человек-то должен использовать свои свободные часы продуктивно?
– Например, прыгая по церковным крышам в глухую полночь, вы это имели в виду?
– Вы уже слышали?
– Слышал и кое-что еще, Морс. Белл свалился с гриппом. А так как вы, кажется, уже влезли в это дело, я просто подумал, не хотите ли вы покопаться в нем – взять на себя расследование. Официально, я имею в виду.
Морс занял вертикальное положение в постели.
– Это хорошая новость, сэр. Когда?
– Сейчас. И будет лучше, если вы будете работать в Сент-Олдейтс. Все материалы по делу там, и вы можете занять кабинет Белла.
– Не могу ли я получить Льюиса?
– Я думал, вы его уже получили.
Лицо Морса просияло:
– Спасибо, сэр. Я только накину что-нибудь из одежды, и…
– Делаете ремонт в пижаме, Морс?
– Нет, вы ж меня знаете, сэр. Встаю с жаворонками.
– …а спать ложитесь с совами. Да, я знаю. Но было бы неплохо с моральной точки зрения, докопаться до сути, верно? Так как насчет того, чтобы вылезти из постели?
Через пять минут Морс позвонил Льюису и сообщил хорошую новость.
– Что вы делаете сегодня, мой старый друг?
– У меня выходной день, сэр. Я собираюсь свозить жену к…
– Да неужто?
Перемена в настроении передалось и Льюису, и он весело выслушал инструкции шефа. На самом деле он страшился очередной встречи со своей престарелой тещей.
"Ягуару" потребовалось всего полтора часа, чтобы покрыть восемьдесят миль до Стамфорда в Линкольншире, где жил клан Лоусонов в течение нескольких поколений. Стрелка спидометра несколько раз превышала 85 миль, пока они доехали до города Стамфорда, – с его серыми каменными зданиями, украшенными шпилями, и с колокольнями его многочисленных старых церквей. По дороге Морс бодро набросал фон убийств в Сент-Фрайдесвайд; но небо заволокла туча, пасмурная и свинцовая, и вид тысяч мертвых вязов вдоль дороги на Нортхемптоншир казался мрачным напоминанием о реальности.
– Говорят, эти деревья совершают самоубийство, – Льюис, отважился высказать свою точку зрения. – Они выделяют особого рода жидкость, чтобы попытаться…
– Не всегда легко отличить суицид от убийства, – пробормотал Морс.
К вечеру двое полицейских накопали довольно солидную информацию и (как им казалось) немного больше узнали о жизни Лайонела Лоусона. Там было два брата Лоусонов. Лайонел Питер и Филипп Эдвард, последний на восемнадцать месяцев моложе. Оба выиграли стипендии в государственную школу, находившуюся в десяти милях от дома, и оба получили право на недельный пансион, проводя субботы и воскресенья в течение семестра со своими родителями, у которых был небольшой местный бизнес, специализирующийся на реставрации старых зданий. Академически (казалось) оба мальчика были более чем компетентны, но Филипп потенциально был более способным – если бы не его лень и отсутствие амбиций. После окончания школы каждый из них провел восемнадцать месяцев на военной службе; и это во время своего пребывания в армии, Лайонел, всегда более серьезно настроенный из двоих, встретил особенно сладкоголосого падре, который убедил Лоусона, что его призванием было пасторство. После демобилизации он учился самостоятельно и тяжело в течение года, прежде чем получил приглашение в Кембридж – изучать богословие. В течение этого периода Филипп работал у отца несколько лет, но (казалось) без особого рвения; и, наконец, он придрейфовал к дому, под крыло к своим родителям, без твердой цели в жизни, без работы, и без особых перспектив куда-то устроиться. Пять лет назад мистер Лоусон-старший и его жена погибли в авиакатастрофе в Загребе, возвращаясь из отпуска на юге Югославии, и семейный бизнес был продан, причем каждый из двоих сыновей унаследовал по 50 000 фунтов свободных от налогов.
На протяжении большей части дня Морс и Льюис работали по отдельности, каждый отслеживал свою линию запроса; и только на последней стадии, при встрече с экс-директором школы мальчиков Лоусонов, они вновь собрались вместе.
Речь доктора Мейера, старого учителя, была намеренно замедленной, словно он опасался неточностей.
– Он был умный мальчик, молодой Филипп. Может, ему не хватало капельки самоотверженности и упорства – кто знает?
– Вы даже не представляете, где он сейчас?
Старик покачал головой. Но не Лайонел, нет.
– Лайонел любил работать. Его страстным желанием всегда было поступить на место со стипендией в Оксфорде, но…
Он прервался неожиданно, как будто память не могла пропустить его дальше, по этой аллее воспоминаний. Но Морс был явно намерен протолкнуть его мимо еще нескольких деревьев.
– Как долго Лайонел учился в старших классах?
– Три года, насколько я помню. Да все верно. Он получил школьный аттестат по окончании второго года обучения, как обычно. Сразу после этого он сдавал вступительные экзамены в Оксфорде перед началом учебного года, но я думаю, что у него было мало реальной надежды на поступление. Его ум был не совсем… у него не было альфа-потенциала. Они писали мне о нем, конечно. Они сказали, что не в состоянии предложить ему бесплатное место, но трудолюбие мальчика не осталось не замеченным. Они посоветовали ему поучиться еще один год в школе, а затем повторить попытку.
– Он был очень разочарован?
Старик проницательно посмотрел на Морса и закурил свою трубку, прежде чем ответить.
– О чем вы подумали, инспектор?
Морс пожал плечами.
– Вы сказали, что он был честолюбив, вот и все.
– Да, – медленно ответил старик.
– Таким образом, он остался еще на один год?
– Да.
Льюис немного повозился в неудобном кресле. При таких темпах они не вернутся в Оксфорд и до полуночи. Это выглядело, будто Морс и Мейер сидели за столом для игры в снукер, причем каждый из них делал ход с осторожностью. Ваша очередь, Морс.
– Он снова вернулся в школу?
Мейер кивнул и сказал:
– Он не занимался столь упорно, как в предыдущем году, если я правильно помню. Но это меня не удивило.
– Вы имеете в виду, что он больше не беспокоился о подготовке к своему поступлению в Оксфорд?
– В этом была, вероятно, причина.
– Но он не поступил в Оксфорд?
– Э… нет.
Что-то, казалось, вызывало недоумение Морса, Льюис видел это. Может, он ожидал еще чего-то? Но не дождался. Морс встал, натягивая пальто.
– Больше ничего не можете рассказать мне о нем?
Мейер покачал головой, собираясь проводить посетителей. Он был невысокого роста, и в настоящее время ему было более восьмидесяти, но все еще ощущалась властность в его поведении, и Льюис хорошо понимал то, о чем услышал ранее, днем, – что Майер руководил своей школой железной рукой, и что ученики и сотрудники трепетали перед ним.
– Ничего вообще? – повторил Морс, когда они уже стояли у двери.
– Нет, ничего более я не могу вам сказать.
Был ли сделан чуть больший акцент на "не могу", чем нужно? Льюис не был уверен. Момент был упущен, в любом случае.
Когда они возвращались обратно, Морс казался увлеченным какими-то мыслями; и когда он, наконец, заговорил, Льюис мог только удивляться, что это были за мысли.
– В какой точно день Лайонел Лоусон покинул свою школу?
Льюис посмотрел в свою записную книжку.
– Ноябрь, восьмого.
– Мм. – Морс медленно кивнул. – Скажите, вы не заметили где-нибудь телефонную кабину?
Когда через десять минут Морc вернулся в машину, Льюис понял, что он очень доволен собой.
– Вы просветите меня на этот счет, сэр?
– Конечно! – Морс покосился на своего сержанта с легким удивлением. – Мы партнеры, вы согласны? Мы работаем вместе, вы и я. Как мы видим, молодой Лайонел Лоусон был честолюбив, немного сноб, верно? Он не был сильно наделен Всевышним тем, что даруется при рождении, но он восполнял это упорным трудом. Больше всего он хотел поступить в Оксфорд. И почему бы нет? Такая небольшая амбиция. Давайте просто резюмировать то, что у нас есть на мастера Лайонела. Он делает попытку сразу после получения школьного аттестата – и пролетает мимо. Но он упорный зануда. Он остается еще на один год – еще один год зубрежки кучи книг, и все время он готовится к своему главному вступительному экзамену. Я не думаю, что он так же хорошо готовился к другим экзаменам, которые сдают летом – у него была более высокая цель. Итак, он уже провел три года в старших классах школы, и он остается еще до осеннего семестра, потому что в это время всегда принимают вступительные экзамены в Оксфорде. У него все готово для окончательного броска. Согласны?
– Но он не сделал это.
– Нет, вы правы. Но он и не мог сделать, Льюис – и это интересный момент. Вы сказали мне, что Лоусон Л. оставил школу восьмого ноября. И я скажу вам кое-что еще. В том году вступительные документы принимали в первую неделю декабря, – я просто позвонил в реестр Оксфорда – Лоусон Л. вообще не сдавал экзамены.
– Возможно, он изменил свое решение.
– А, возможно, что-то изменилось для него!
Свет в конце туннеля тускло замерцал для Льюиса.
– Он был исключен, вы это имеете в виду?
– Вот именно, я так считаю. И вот почему старик Мейер был настолько скрытен. Он знает намного больше, чем готов сообщить нам.
– Но у нас нет никаких реальных доказательств.
– Доказательства? Нет, у нас их нет. Но мы можем в данном случае включить чуть-чуть воображения, Льюис, не так ли? Итак, давайте его включим. Расскажите мне, почему парней обычно исключают из школ?
– Наркотики?
– В те дни у них не было никаких наркотиков.
– Я не знаю, сэр. Я ходил в государственную школу. У нас не было ничего подобного греческому или латыни. У нас было достаточно забот с проблемой трех "Бп": базовыми предметами – чтением, письмом и арифметикой.
– Сейчас нас заботит не проблема трех "Бп", Льюис. Мы должны озаботиться проблемой трех "Из": издевательства, избиения и изнасилования – содомия! А Лоусон Л., из того, что мы узнали о нем, был спокойным малышом, и я сомневаюсь, что его исключили за издевательства или избиения. Что в остатке, как вы думаете?
Льюис печально покачал головой: он слышал и прежде о подобном.
– Вы не можете – вы не можете подозревать человека в таких вещах вот так, мимоходом, сэр. Это нечестно!
– Дело ваше. – Морс пожал плечами, и стрелка спидометра коснулась 90 миль, когда "Ягуар" обошел Нортгемптон по восточной объездной дороге.
Глава девятнадцатая
В это же время в Оксфорде около 4.30 часов того же дня два человека медленно брели вниз по Квин-стрит. Старший, и более высокий, с седой щетиной на шершавом удлиненном безучастном лице был одет в старый синий полосатый костюм, который болтался на его узких плечах, как на вешалке. В правой руке он держал за горлышко бутылку с сидром. Человек помоложе, бородатый и неопрятный, возраст которого колебался от сорока до пятидесяти лет, носил длинную армейскую шинель, застегнутую до шеи, знаки отличия на ней давно сняли либо потеряли. В руках он не нес ничего.
На Бонн-сквер они прошли на газон, окружавший каменный кенотафий, и сели на зеленого цвета скамейку под одним из огромных деревьев, опоясывающих крошечный парк. Возле скамейки стояла мусорная корзина для отходов, из которой молодой человек вытащил экземпляр газеты "Оксфорд Мэйл" за предыдущий день. Старший мужчина отвинтил пробку у бутылки со спиртным и, сделав короткий глоток ее содержимого, вытер горлышко бутылки о куртку, прежде чем передать ее.
– Есть что-нибудь интересное?
– Неа.
Постоянные покупатели, пересекаясь друг с другом в пешеходной зоне у парка, продолжали свой путь вниз по крытой аркаде между зданием светло-бежевой кладки и публичной библиотекой из скучного муниципального камня. Иногда их случайные взгляды касались двух человек, сидящих на скамейке в парке – взгляды без жалости, интереса или озабоченности. Свет внезапно загорелся в нескольких многоэтажных зданиях и вокруг все оживилось.
– Дай глянуть на нее, когда дочитаешь, – сказал старший мужчина, и сразу же, без комментариев, газета была ему передана. В обмен, почти синхронно, была передана бутылка, но человек отпил не больше одного глотка.
– Это то, о чем они говорили в приюте.
Старший мужчина ткнул тонким грязным пальцем в статью на первой странице, но его спутник ничего не ответил, уставившись на брусчатку.
– Они нашли какого-то приятеля наверху этой башни, знаешь, прямо напротив…Но он не мог вспомнить, что там было напротив, и его голос затих, пока он медленно читал статью.
– Бедолага! – сказал он, наконец.
– Все мы бедолаги, – откликнулся другой.
Как известно, он редко как-то полноценно выражал свои мысли, и старик отстал от него, когда он, скрючившись в своей шинели, вытащил коробку с резанным табаком из одного из своих бездонных карманов и начал скручивать цигарку.
– Уф, тебя не было здесь, когда одного парня зарезали там же в прошлом году – когда это было? – после… Ах! Память меня подводит. Во всяком случае, несколько дней спустя тамошний пастор спрыгнул с этой чертовой башни! Подумать только.
Но было очевидно, что молодой человек не собирался думать в любом случае. Он облизал белую папиросную бумагу слева направо, повторил процесс и засунул крепко вылепленный цилиндрик между губ.
– Как его звали? Господи! Когда ты стареешь, твоя память… Как его звали? – Он снова вытер горлышко бутылки и передал ее. – Он был знаком с пастором. Я хотел бы вспомнить… Он как-то связывался с ним, иногда. Пользовался ночлегом, оставаясь в иногда доме священника. Как было его имя? Ты не помнишь его?
– Неа. Я не знаю, кто он был, а ты знаешь кто я?
– Он ходил на богослужения. Ха! – Он покачал головой, как будто отказывался верить в правдоподобность такого странного поведения, – ты когда-нибудь ходил в церковь?
– Я? Неа.
– Даже когда был подростком?
– Неа.
Броско одетый человек, с портфелем и зонтиком, прошел мимо них по дорожке от железнодорожной станции.
– Как насчет тарелки бобов и чашки чая, мистер? – Это было длинное предложение для молодого человека, но он сумел его выговорить на одном дыхании.
– Я не вижу его вообще в последнее время, – продолжал другой. – Если подумать, я не видел его с тех пор, как пастор покончил с собой… Ты был там, когда полицаи приходили в приют?
– Неа.
Старший мужчина бурно закашлялся и выплюнул комок желтоватой слизи на мостовую. Он чувствовал себя усталым и больным, и его мысли вернулись к дому, и надеждам его ранних лет…
– Верни газету, э-э! – сказал его компаньон.
Тонкие губы старшего мужчины теперь тихо насвистывали мелодию "Старики дома", и он наслаждался мелодией, как человек, для которого ценно лишь удовольствие настоящего времени, чему способствовал сентиментальный этап опьянения.
– Ва-а-ау… – внезапно он остановился, – лебединое что-то. Swanpole – вот что это было! Забавное прозвище. Я помню, мы привыкли называть его "Свонни". Ты его знал?
– Неа, – молодой человек аккуратно сложил "Оксфорд Мэйл" и воткнул ее в карман пиджака, – ты хреново выглядишь после этого кашля, – добавил он, на редкость четко произнося слова.
Старший мужчина кашлянул снова – с отвращением – и встал на ноги.
– Я думаю, мне пора. Ты идешь?