- Здесь и стены имеют уши, - сообщил он, вернувшись. И продолжал шепотом: - Я очень надеюсь на то, что вы уже достаточно взрослые и не будете болтать о том, что я скажу.
Егор и Люська затаили дыхание. Только бы не спугнуть его.
- Путь в обыкновенный мир есть, - продолжал доктор. - Я в этом уверен. Вы видели продукты, которые попадают сюда от… от вас?
- Бананы, - сказал Егор.
- И бананы тоже, - вздохнул маленький доктор. - А для этого, чтобы они угодили на стол к императору, кто-то должен протянуть руку в ваш мир и даже что-то держать в этой руке. Я полагаю, что ведает этой секретной операцией мой старый друг Вилли Кюхельбекер.
- Что же он - знает и молчит? - спросила Люська. - А другие должны воду пить?
- Сила вождей заключается в том, - сказал Леонид Моисеевич, - что они знают нечто неведомое простому народу. Если бы дырка, ворота, соединительный туннель существовали, многие бы кинулись туда. С самыми плачевными результатами.
- Он вернется, - объяснила Люська Егору, показав на доктора, - а у него все уже от старости померли.
- К сожалению, вы правы, - сказал доктор. - По крайней мере, моей дочке сейчас больше лет, чем мне. Я часто считаю, вот на Земле год прошел, вот еще год. А мне все так же - шестьдесят четыре.
- А как вы считаете годы? - спросила Люська.
- По Новым годам, - ответил Леонид Моисеевич. - В Новый год всегда какие-нибудь новенькие появляются. Вот и сейчас - вы появились, и я знаю - моей Оленьке там, на Земле, стукнуло восемьдесят. Вы представляете?
Егор помотал головой, чтобы сбросить с себя гнет чепухи.
- Вы лучше рассказывайте про Кюхельбекера, - попросил он.
Доктор поднял руку, возражая:
- Но главная причина, по которой мы не можем вернуться обратно, заключается в том, что если твоя кровь превратилась в теплую жижу, то ты уже не сможешь жить на Земле. Ты обречен…
- А откуда вы это знаете? - спросил Егор, ловя доктора на слове.
- Это всем известно.
- А что, если это очередная выдумка какого-нибудь императора, чтобы вы не совались? Сидите и не рыпайтесь.
- К сожалению, это было известно до императора и помимо императора. Да я сам ставил некоторые опыты… Состав крови иной.
- И что? - спросила Люська.
- Организм лишен иммунитета. Там, наверху, вы скоро умрете.
- А у нас какая кровь? - вдруг перепугалась Люська.
- Вы всего один день здесь живете, - засмеялся доктор. - Рано еще переродиться.
- Все равно нам надо спешить, - сказал Егор. - Мы должны уйти как можно скорее. Я поговорю с Кюхельбекером. Он революционер, декабрист, он должен меня понять.
- Возьми меня с собой, - попросила Люська.
- Невозможно, - сказал Егор. - Ты у нас раненая.
- Я почти выздоровела.
- Нет, нет! - почти закричал Леонид Моисеевич. - Вы загубите ребенка! Мало вам, что ей и без того грозят!
- Где я его найду?
- Кюхельбекера? Возможно, он с императором. У них много общих дел. Или он у себя. Найди кабинет начальника вокзала. А впрочем, ты можешь спросить. Спроси, не видели ли господина Кюхельбекера. Или Вилли. Он любит, когда его так называют…
- Я скоро вернусь, - сказал Егор Люське. - Сиди и жди меня. И не бойся.
- Я не дам ее в обиду, - сказал доктор. - Даже если это будет сам император.
Егор закрыл за собой дверь и подумал, что все-таки какая-то угроза от жирного императора исходит. Но сейчас лучше о нем не думать. Лучше думать о том, как он убедит Кюхельбекера отпустить их с Люськой обратно. Егор не знал, какие слова он отыщет для такого разговора, главное, чтобы Кюхельбекер понял, что произошла ошибка, что они с Люськой принадлежат совсем другому миру и ошибку надо исправить.
Егор вышел в большой зал, где так же, как и раньше, разгуливали бездельники, ожидавшие выхода императора, а может быть, нового обеда или казни. И так день за днем, вернее, весь день без перерыва, а день этот длится тысячу лет. Наверное, лучше броситься из окна, как тот самоубийца на Университетской, если тебе скажут окончательно, что ты вечный узник в стране бессмертных.
Буквально через несколько шагов Егор натолкнулся на Дантеса, который торчал посреди зала, задумчиво накручивая на указательный палец светлый локон.
- Ты где пропадал? - строго спросил Дантес, обрадованный тем, что ему подвернулось занятие.
- Меня доктор послал Кюхельбекера найти, - соврал Егор, решив, что так сказать лучше, чем признаться.
- А зачем? - спросил любопытный Дантес.
Егор не успел ответить, как их прервали. Подошла полная рыхлая девица лет двадцати, в очках с одним стеклышком, за ней шел бородатый мужчина с гитарой на ремне через плечо.
- Мальчик, ты поешь Окуджаву? - спросила девица.
- А что? - ответил вопросом Егор.
- Мы расширяем группу, - сообщила девица.
- Оставь его в покое! - прикрикнул на девицу Дантес. - Видишь, что я с ним разговариваю!
- Ах, только не думайте, что я вас испугалась! - сказала девица, но отошла.
- Так зачем тебе понадобился наш канцлер? - спросил Дантес, глядя вслед девице.
- Доктор хочет, чтобы он поговорил с Люсей.
- Ах, как это интересно! О чем же?
- Вы лучше сами спросите, - сказал Егор.
- Ну ладно, - миролюбиво сказал Дантес. - Он мне все равно расскажет. Так ты его ищешь?
- Ищу.
- А он на площадь пошел, - сказал Дантес. - Там драка получилась.
Дантес рассмеялся. Он продолжал:
- Народ кинулся пепел собирать. Как остыло, кинулся собирать.
- Какой пепел?
- Ну как же - если набрать пепла от сожженного, то в карты везет и еще много полезного. А у нас давно никого не сжигали… Иди, иди, он там, наводит порядок.
Егор вышел на площадь.
В отдалении, возле обгоревшего столба, суетилась кучка людей.
"Это же Средневековье, - подумал Егор. - Неужели в такое возможно верить?" Он понимал, что возможно. Мало ли во что верят дураки на нашей Земле; посмотри любую газету - то белая магия, то колдун, то экстрасенс. Стыдно за человечество.
Егор перешел через площадь. Над его головой все так же бежали сизые облака. Но должны же они когда-нибудь кончиться!
Возле костра никакой драки не было. Люди, в основном совсем старые, возились в пепле, собирали обгорелые палки, угольки - видно, пепел мадам Помпадур и в самом деле представлял для них ценность. Кюхельбекера не было видно.
- Егор! - окликнула его древняя женщина, которая некогда была, наверное, даже красивой. Но это было очень давно.
Откуда она его знает?
- Вы меня? - спросил Егор.
- Как я рада, что вас нашла, - сказала женщина низким, хриплым, прокуренным голосом. - Вас ждут.
- Кто меня ждет?
- Вас ждут мои друзья. Нам необходимо поговорить.
- Но я же тут никого не знаю. Я ищу Кюхельбекера.
- Кюхельбекер никуда не денется, - строго сказала женщина. - Есть несравнимые ценности. Я представляю ценности моральные. Кюхля - всеобщую продажность. Вы меня понимаете?
- Нет, не понимаю.
- Именно мои друзья могут вам помочь. Вам же нужна помощь?
- Но недолго, ладно? - сказал Егор.
Женщина хрипло засмеялась.
- Здесь не бывает таких понятий.
- Такие понятия везде бывают, - возразил Егор. - У меня пульс бьется, значит, время идет.
- Он перестанет биться. Так пойдем, мой мальчик? Мой утренний барабанщик.
Она направилась через площадь к зданию гостиницы. Но не к ней, а к дому рядом, старому, кирпичному, явно дореволюционному.
Со стороны вокзала в стене была небольшая ободранная коричневая дверь.
Женщина стукнула в нее три раза.
- Кто идет? - спросили изнутри.
- Заря свободы.
Дверь открылась. За ней стоял амбал в белом халате, которого Егор раньше видел на площади.
По темному коридору они спустились в подвал. Женщина вела его за руку. Впереди горел свет. Неожиданно Егор оказался на сцене.
Сама сцена была размером со среднюю комнату, какие бывают в жэках, небольших учреждениях или странных полуподвалах, отданных штабам гражданской обороны. Тут и устраиваются собрания - от союзных до ветеранских. Егор сразу вспомнил, когда он был в подобном зале: приходил с бабушкой, когда его не с кем было оставить дома.
На сцене был длинный стол под суконной красной скатертью, на нем в ряд, как на спектакле самодеятельного театра, как бы обозначая обстановку и время, стояли керосиновая лампа, граненый графин для воды и рядом с ним два стакана. Графин и стаканы были пусты. Они были ритуальными символами.
За столом сидел президиум - басовитая женщина, что привела Егора сюда, изможденный мужчина с очень длинной черной бородой и проваленными светлыми глазами и другой, скучный, в очках, схожий с манекеном своей полной неподвижностью.
Сидящих в зале разглядеть было трудно - туда почти не достигал свет лампы. Но можно было понять, что сидит там человек десять-пятнадцать, сидят как куклы и никуда не торопятся.
И еще Егору удалось разглядеть на стенах лозунги. Несмотря на темноту, их можно было прочесть, потому что буквы лозунгов были велики. "ДАЕШЬ ПЯТИЛЕТКУ В ЧЕТЫРЕ ГОДА!" - было написано слева белыми буквами на красной ткани. Лозунг этот, видно, висел здесь много лет. Так же стар был лозунг "ЭКОНОМИКА ДОЛЖНА БЫТЬ ЭКОНОМНОЙ", удививший Егора бессмыслицей, но бессмыслицей знакомой, как будто увиденной в детстве и забытой. На другой стене находились предметы иного толка, и даже непонятно было, кто им разрешил соседствовать с красными лозунгами и переходящим Красным Знаменем, прислоненным к сцене в углу.
Там можно было различить большой замызганный портрет человека с массивной широкой бородой, но не Маркса - Маркса Егор помнил. И тут же Егор различил этого человека, только куда более изношенного, чем на портрете. Он дремал, скособочившись на стуле. А его сосед - взгляд Егора непроизвольно скользнул туда - был человеком согбенным, худым, обнаженным до пояса, и на шее у него висела петля из толстой веревки, словно он недавно сорвался с виселицы. Но никого это не удивляло.
Рядом с портретом бородача Егор увидел черный флаг с черепом, а также черный кнут и ржавый меч.
- Ты проходи, товарищ Егор, - сказала старуха, которая привела его сюда. Несмотря на дряхлость, она красила волосы в красно-рыжий цвет. - Проходи на кафедру, будешь отчет держать перед товарищами.
Егор покорно пошел по сцене вдоль стола и зашел за фанерную трибуну.
И тут из зала, откуда на него глядели серые, плохо различимые лица, послышались сухие негромкие аплодисменты, словно сейчас он начнет доклад о международном положении.
Женщина постучала острием карандаша по скатерти.
- Спокойствие, товарищи. Среди нас сегодня наш новый товарищ Егор. Пора омолаживать нашу организацию.
- Биографию, кратенько, - послышалось из зала. Егор взглянул на женщину. Она распоряжалась его странным приключением.
- Кратенько, - сказала она. - Мы понимаем, в Гражданской не участвовал… в отличие от нас.
Когда тебе шестнадцать лет и ты стоишь на кафедре, то молчать невозможно. Егор покорился.
- Я заканчиваю среднюю школу, - сказал он. - Живу в Москве, на проспекте Вернадского.
- Ну и прибыл к нам на этот Новый год, - дополнила женщина. - По семейным обстоятельствам.
- Ясное дело, товарищ Коллонтай, - отозвались из зала. - Но жаль, что не из идейных соображений.
Фамилия была знакома. Не то по кино, не то по газете.
- В Бога веруешь? - спросил длиннобородый старик, сидевший за столом президиума.
Об этом Егор не знал, не задумывался. Некоторые из взрослых, особенно те, кто с положением, в последнее время стали ходить в церковь, но отец с матерью посмеивались над новыми православными.
- А вот об этом, как договаривались, будем молчать, - задребезжал надтреснутым голоском скучный мужчина в очках, тоже сидевший за столом. - Нас слишком мало, чтобы делиться на фракции.
- А ты сейчас про комсомол спросишь, - сказал длиннобородый старик. - Как нам быть тогда? Молчать?
- Нас здесь большинство, - сказала женщина с карандашом, - значительное большинство. Вы включены в группу сохранения в силу совпадения наших точек зрения на дальнейшую судьбу общества и страны. Но если мы опять примемся за выяснение отношений… ну вы же знаете, до чего это дошло недавно… а впрочем, не сейчас, не сейчас!
- Нет, сейчас! - крикнули из зала.
- Хотя я могу сказать, чьих это рук дело! - заявила женщина, и откуда-то в ее руке появился небольшой колокольчик, такие раньше бывали на собраниях, да все перевелись. - Ты, Егор, имеешь право добровольно ответить на наш вопрос: состоял ли ты в пионерах и комсомоле и каково твое отношение к идеям марксизма-ленинизма.
- Либо ты ограничиваешься идеями национального сознания, либо я ухожу и увожу с собой моих людей, - сказал человек с веревкой на шее.
- Я скажу, - произнес Егор. - Я был в пионерах, все были, и в комсомоле был. Только в прошлом году его у нас распустили.
- И тогда вы организовали подпольную ячейку! - Скучный человек в очках ткнул палец в бок Егора.
- Товарищ Вышинский, я лишаю вас слова, - сказала женщина с колокольчиком. - Товарищ Егор, ты можешь не отвечать на этот вопрос, а обсудить его после митинга с товарищем Вышинским.
- Да чего парень стоит, глазами хлопает, - сказал старик, чей портрет висел на стене. - Надо ему глаза приоткрыть. Ты будешь говорить, Коллонтай, или я сам скажу?
- Я скажу, - сказала Коллонтай. - У нас все должно быть открыто.
Егор был рад, что не стал с самого начала настаивать на поисках Кюхельбекера, - это была другая компания, и странно, что он не предугадал, что в мире ином тоже есть свои группы, партии, союзы, своя вражда и война, - у нас иначе не бывает.
- Как ты знаешь, Егор, - сказала старуха Коллонтай, - попав сюда, ты должен выбрать себе жизнь в зависимости от убеждений. Условно говоря, наше небольшое население делится на три категории. Большей части - все равно. Они просто существуют. Вторая, наиболее могущественная группа захватила власть обманом - она стремится к личному обогащению. Это группка людей, лишенная стыда и совести, она строит свое благополучие на нищете и голоде трудящихся…
И тут Егор чуть все не погубил. А может, и погубил - в этом ему предстоит разобраться позже.
- Но здесь же нет голода и нищеты, - сказал он. - Даже кушать не требуется.
Наступила неприятная пауза.
Потом из зала донеслось:
- Слова были сказаны в переносном значении.
Коллонтай сделала над собой усилие. Улыбнулась и сказала:
- Ты еще о многом не успел подумать. И не знаешь самого главного. Пока есть мы - этот мир будет существовать по законам справедливости и революционного духа.
Егор почувствовал, что он устал - устал, потому что не понимал своего места в этих объединениях и не знал, что им нужно на самом деле. Власти?
- Он не понимает, - сказал мужчина с очень длинной бородой. - Я ему скажу, а вы послушайте. Даже если не соглашаетесь.
Он обвел взглядом зал, и никто не возразил ему.
- Ты, наверное, хочешь домой, - сказал он. - Честно, хочешь?
Егор ответил после долгой паузы. Наверное, с минуту молчал, потому что понимал - правдивый ответ ему невыгоден, а если соврет, ему не поверят и может быть еще хуже.
- Я хочу обратно, - сказал он наконец.
- Ну и молодец, - совсем не рассердился длиннобородый. - Я тоже обратно хотел, несмотря на то что меня там смерть подо льдом ждала. Естество тянет. Но когда понял, что я здесь навсегда, то возрадовался. Возрадовался я тому, что попал в страну Беловодию, в царство Божие на Земле, и сподобился великого счастия.
- Григорий, говори проще, - крикнул из зала женоподобный мужчина с крупным мягким носом. - Главное - суть дела.
- И я узнал, - продолжал Григорий, - что я тут не один такой. И хоть люди, с которыми я сошелся, большей частью пришли сюда через десять, двадцать лет, а то и полвека после меня и принадлежат к большевикам или другим социал-демократам, мысль у них одна - сохранить этот мир нетронутым, не допустить в него скверну, которая все более овладевает верхней Землей. И потому мы соединили наши усилия - благо перед нами вечность.
Григорий протянул руку к графину, словно хотел налить из него, потом стукнул графином об стол, раздраженно поставив на место.
- Сколько раз говорили - чтобы вода для ораторов была! - рявкнул он.
- Будет, будет, сегодня это аутодафе проклятое все планы сбило, - сказала Коллонтай.
- Вот именно, - сказал Григорий и замолк.
Егор стоял на краю сцены, было не то чтобы страшно, но как-то неладно. Что будет дальше? Чего они хотят?
- Юноша не все понял, - сказал скучный человек в очках по фамилии Вышинский. - Разрешите, я поясню?
- Разумеется, Андрей Януарьевич, - ответила Коллонтай.
Егор подумал, что когда-то слышал такое странное отчество.
- Нас немного, - заявил Андрей Януарьевич, - но истинных вождей, истинных правителей мира должно быть немного. Это тесная группа пламенных революционеров.
- Мы же договаривались, Андрей! - закричал из зала женоподобный толстяк. - Никаких пламенных революционеров. Или мы тут же уходим из зала.
- Ну ладно, ладно, - поморщился Андрей Януарьевич. - Мы - хранители. Независимо от наших взглядов в прошлом, от нашей партийной принадлежности мы соединились, чтобы оградить этот мир от скверны.
- Зачем? - не понял Егор. - Вы же и так ограждены.
- Все в природе оправданно, все целесообразно, как учил Карл Маркс, - сказал Андрей Януарьевич. - Мир, откуда ты пришел, обречен на гибель. Он заражен, он полон оппортунизма и неверия. Для того чтобы спасти человечество, скажем, его избранную часть, природа…
- Скажи "Господь", язык не отвалится, - сказал длиннобородый Григорий.
- Нет, раз мы договорились, то давайте уважать убеждения союзников, - возразил Андрей Януарьевич. - Я повторяю: мы здесь оказались для того, чтобы превратить этот мир в царство справедливости. И мы этого добьемся.
Старики стали хлопать в ладоши.
- Каждый из нас попал сюда не случайно, - заговорила Коллонтай, когда Андрей Януарьевич замолк. - Почему-то именно я, он, ты пришли сюда. Мы несем ответственность за создание идеального мира! И теперь ты, Егор Чехонин, один из нас! Ты тоже выполняешь свой долг.
Егору эти люди не нравились. Ему хотелось одного - скорее уйти отсюда. И он понял, что должен показать: ему с ними не по пути.
- Я здесь временно, - сказал он. - Я хочу вернуться. И девочку с собой заберу.
- Ты ушел оттуда, - возразила Коллонтай, - потому что там тебе жить было невозможно! Иначе сюда не попадают.
- Я тоже так думал, а теперь понял, что хочу обратно.
- Он хочет уйти, - донеслось из темноты зала. - Он хочет рассказать о нас! Он хочет напустить на нас опасность! Он хуже императора, который получает оттуда бананы.
Стало шумно, все кричали, потрясали кулаками, даже свистели.
- Боюсь, что мы ошиблись в тебе, - произнес Андрей Януарьевич. Он говорил негромко, но его пронзительный голос перекрывал шум зала. - Мы рассчитывали, что в наше движение вольется новая молодая кровь. Мы нуждаемся в молодой гвардии. Но если в нашем стаде оказалась дурная овца, то придется принять меры.