- Ну чего вы грозитесь! - обозлился Егор. - Я к вам не напрашивался, вы меня сами сюда притащили. Отпустите меня, и я о вас и не вспомню. Уйду к себе…
- Отсюда уйти невозможно! - крикнула Коллонтай.
- Не в этом дело, - сказал Григорий. - Если кто-то ушел, то и он может уйти…
Егор внутренне сжался - они признаются, что есть надежда!
- Но мы не можем допустить, чтобы он ушел и предупредил там, что мы готовим удар!
Зал откликнулся дружным гулом.
- Не надо так, - возразил Андрей Януарьевич. - Мы не сторонники насильственных методов, подобно старцу Распутину. Мы не царские сатрапы. Если молодой человек считает, что ему с нами не по пути, он волен уйти на все четыре стороны.
Голоса в подвале разделились между теми, кто был согласен отпустить Егора, и теми, кто требовал его смерти. Шум стоял такой, словно Егор оказался в Кремлевском Дворце съездов.
Андрей Януарьевич снял очки, вытащил из кармана серого костюма желтую тряпочку и принялся протирать стекла.
- Я возражаю! - кричал Григорий Распутин.
- Иди, - сказала Коллонтай и подтолкнула Егора к задней двери, ведущей на сцену. - Иди, иди.
- Иди, - вторил ей Вышинский.
И весь подвал подхватил это слово как заклинание:
- Иди, иди, иди, иди…
Егор оказался в совершенно темном коридоре, он сделал несколько шагов. Коллонтай перестала толкать его в спину.
Он хотел попросить лампу.
Но тут его толкнули так сильно и неожиданно, что Егор потерял равновесие и мелко побежал вперед, чтобы не упасть.
Коридор оборвался ступеньками, которые вели вниз.
Падая по ступенькам, Егор не сразу сообразил, что же с ним произошло.
Та же темнота, то же безмолвие, лишенное даже сладко повторяющихся слов: "Иди, иди, иди…"
Егор сел, водя руками вокруг, - гладкий бетонный пол. Сколько прошло времени? Терял ли он сознание или все произошло только что?
- Эй, - крикнул Егор, - выпустите меня!
Но он уже понимал, что те, кто его сюда кинул, решили не просто попугать его и отпустить. Однако за что?
Надо найти стену и вдоль нее нащупать дверь. Но оказалось, что в кромешной тьме трудно удержать равновесие. Егора повело, и он вновь уселся на пол.
- Раз, два, три, четыре… - он считал вслух, уговаривая себя, что ничего страшного пока не произошло. Он не в джунглях, здесь же и его друзья - Люська, доктор…
На второй раз ему удалось подняться. Он вытянул вперед руки и пошел, ощупывая сапогом пол - а вдруг у них тут устроена яма?
Вдруг - на втором или третьем шаге - нога наткнулась на что-то мягкое.
Егор отпрянул, в два прыжка достиг стены и ударился о нее спиной.
- Я же просил, - произнес капризный голос, хриплый и неровный. - Я же велел им не подсаживать ко мне уток и наседок. Я все равно ничего больше не расскажу. И лучше ко мне не приближайся - у меня есть кирпич. Я его нашел. Я его специально для таких, как ты, берегу.
- Вы кто? - спросил Егор.
Все-таки это человек. Человек жалуется, человек недоволен, человек разговаривает, значит, он не вцепится Егору в глотку.
- Я - узник совести, - ответил голос. - Впрочем, можешь называть меня отшельником, аскетом.
- А почему вы… почему вас сюда бросили?
- Потому, что и тебя, - ответил голос. - Потому, что был опасен, но неизвестно, опаснее ли ты живой или мертвый. Значит, ты безопасен в кутузке.
- Они могут убить?
- Они бы отрезали тебе голову в черном коридоре. А раз ты жив, значит, когда-нибудь ты выйдешь наружу.
- А когда? Мне нужно сегодня.
- А что такое сегодня? - спросил голос. - Можно подумать, что ты лишь недавно к нам оттуда. Скажи, какое сегодня число?
- Я думаю, что первое января. А может, уже второе. Здесь нет ночи, - пояснил Егор.
Голос отсмеялся.
- Он учит меня, отщепенца: Агасфера, бродягу и бунтаря! Я знаю, что здесь не бывает чисел, дней, часов и минут. Поэтому вопрос о тюремном заключении теряет смысл.
- Почему?
- Потому что никто никогда не догадается, сколько времени ты провел в тюрьме и сколько времени тебе осталось. Если человеку здесь не требуется пища и почти не нужна вода, если здесь нет никаких точек отсчета, если здесь нельзя замерзнуть и перегреться на солнце, попасть под сквозняк или промокнуть под дождем, если весь этот мир - тюрьма, то чем хуже эта яма?
- Но здесь темно и нельзя никуда выйти.
- Во-первых, со временем ты научишься разбирать тени. Те микрочастицы света, что попадают сюда, достаточны для моих глаз, чтобы видеть твой силуэт. Во-вторых, если ты захочешь уйти, ты можешь вырыть подземный ход или воспользоваться ходом, который кто-то сделал до меня.
- А вы почему не воспользовались?
- Потому что мне хорошо в тюрьме, - ответил голос. - Наконец-то я могу думать. И если бы мне не подбрасывали время от времени напарников, я был бы счастлив. По крайней мере, счастливее, чем в раю этажом выше. Я - вечный диссидент. Любая власть кидает меня в тюрьму. И это правильно. Я - сама свобода!
И тут Егор услышал мычание.
Мычание неслось из дальнего угла и исходило от еще одного узника.
- А это кто? - Егор уловил в мычании муку и злость.
- Это мой напарник по заточению. Я пожалел его, не стал убивать. Я связал его, сделал кляп, и он молчит.
- Но почему?
- Он мне мешает думать о свободе. Не удивляйтесь, жизнь полна парадоксов. Ради свободы приходится затыкать рты тем, кто этого не понимает.
Голос изменился - видно, человек, которому он принадлежал, приподнялся, и теперь голос несся сверху. Человек был куда выше Егора.
- Если ты не замолчишь, я и тебе заткну глотку.
- Погодите, погодите, - сказал Егор. - Я не хочу оставаться здесь и разговаривать с вами. Я хочу уйти. Покажите мне подземный ход, и я сразу уйду.
- Клянешься, что уйдешь?
- Клянусь.
- Тогда иди вдоль стены направо, касаясь ее рукой.
- Я иду… - Егор медленно шел вдоль стены. Дошел до угла, повернул. Что-то пробежало по руке. С отвращением Егор сбросил насекомое. - Что тут у вас? - спросил он. - На стене?
- Тараканы, - догадался оппозиционер. - Их ничем не выведешь. Я с ними мысленно беседую. Мне кажется, что они поклоняются мне как богу. Я - бог тараканов! Забавно.
Стена была холодной и чуть влажной.
- Ниже, - сказал бог тараканов. - Вход у самой земли. Когда-то этим ходом убежали двенадцать разбойников. Они рыли его полтора года ногтями и зубами.
Заключенный тихо рассмеялся.
Рука провалилась в углубление, и Егор нащупал небольшую дверь.
- Открывай ее, - сказал узник. - За ней - подземный ход.
- До свидания, - сказал Егор.
- Я жалею, - ответил узник, - что познакомился с тобой. Из-за твоего нежелательного присутствия я потерял день работы. Это тебе зачтется на Страшном суде.
Егор толкнул дверь. Она не поддалась.
- Там щеколда, - предупредил бог тараканов. - А то кто ни попадя сюда залезет.
Мыслитель был прав. Егор откинул щеколду. Дверь с железным скрипом открылась. За ней была такая же темнота.
- Закрывать или оставить? - спросил Егор.
- За собой надо закрывать, - ответил голос из тьмы. - Мне не нужна так называемая свобода, которая лишь порабощает настоящего оппозиционера.
Егор оказался в низком коридоре. Ход шел прямо, метров через десять Егор уткнулся еще в одну дверь. Дверь была заперта. Егор старался не поддаться отчаянию. В дверь стучать он не смел - в доме полно стариков, они могут его поймать. Он ощупал дверь и тут понял, что никакого запора в ней нет. Но почему же она не поддается?
Дверь должна была открываться наружу - косяк выдавался с этой стороны. Егор отошел на два шага и, кинувшись вперед, ударил в дверь плечом. Дверь не поддалась. Она тоже была обшита железом, как и первая.
Егор почувствовал себя в западне - как зверь. Страшнее всего и отвратительнее было возвращаться в яму.
Егор отошел чуть подальше и ударил в дверь сильнее. Так, что заболело плечо. Дверь пошатнулась. Значит, ее можно вышибить.
Егор ударил третий раз. Дверь задрожала, но не открылась. Плечо болело безумно. Видно, он отбил какую-то мышцу. Егор потер плечо. Найти бы какую-нибудь железку, чтобы отжать дверь. Вдруг за дверью что-то звякнуло.
Егор замер. Может быть, там его ждут велосипедисты?
Он простоял неподвижно, пока не досчитал до ста. Потом нажал на дверь. Сопротивляясь, она все же приоткрылась, впустив внутрь чуть-чуть серого света.
Егор поднатужился и отворил дверь настолько, что можно было выбраться наружу.
Он пролез в щель. Нога ударилась о что-то тяжелое. Егор поднял с земли большой амбарный замок с дужками - к счастью, замок был ржавым и дверь тоже проржавела. От удара вылетели гвозди, и замок упал вниз.
Вверх вели ступеньки. Егор насчитал их восемнадцать - на две меньше, чем на входе.
Он осторожно выглянул наружу. Дверь из подвала вела на задний двор. Там было намусорено, кверху колесами валялся автомобиль двадцатых годов, из кирпичей была выложена башня в метр высотой. На ней стояла небольшая бронзовая пушка на деревянном лафете, рядом возвышалось чучело лося. На подставке была табличка: "Лось лесной - могучий исполин нашей Родины". Связанными тюками лежали подшивки журналов "Огонек" и "Здоровье", будто кто-то намеревался сдать их в макулатуру, но не успел. Через двор медленно шел человек с петлей на шее - из тех, кто был на собрании. Егор подождал, затаившись, пока мужик выберет себе из кипы журнал. Тот полистал его и сказал:
- Все то же самое, то же самое, одни успехи! Когда же начались поражения?
Егор побежал в другую сторону. Он выскочил на площадь со стороны реки, где стояла гостиница с выбитыми стеклами. Площадь была пуста, только посередине торчал обгорелый столб.
Стало чуть темнее, как будто собирался дождь. Егор подумал, что даже не знает, бывают здесь дожди или нет.
Он побежал к вокзалу, чувствуя себя беззащитным и маленьким на обширной площади. Он все время ждал оклика: "Ты куда?" - или велосипедиста, который будет догонять его, виляя между автомобилями.
Но никто не встретился, и никто не догонял Егора.
Он вбежал в вокзал и постоял некоторое время за дверью, выглядывая сквозь пыльное стекло. Площадь была по-прежнему пуста.
Он вошел в зал ожидания.
Ни одного человека. Куда-то делись все придворные и бездельники, что ошивались здесь совсем недавно.
В остальном на вокзале было все по-прежнему. Хотя нет - Егор увидел странную надпись, белую табличку на палке, установленную в конце зала. На табличке было написано одно слово: "НОЧЬ".
Егор толкнулся в комнату милиции. Дверь была заперта. Он пошел в медпункт.
Медпункт тоже был заперт. Но ключ кто-то оставил в замке.
Егор повернул ключ и заглянул внутрь. Остатки железной дороги были сметены в угол, к другой стене отодвинуты груды старых газет и журналов. Справочники и словари стояли на полках. Будто кто-то, уходя, знал, что вернется не скоро, и хотел оставить после себя видимость порядка.
Егор кинулся за занавеску. Но можно было не спешить. Занавеска была отодвинута, кушетка застелена кое-как, следов Люськи не было.
Егор выскочил обратно в гулкие просторы вокзала. Ему вдруг почудилось, что все жители вокзала уехали на поезде. Он так живо представил себе, как все они входят в вагоны, старинные, как в фильме про Анну Каренину, проводники в форме и высоких фуражках открывают двери и поддерживают под локоть старух. Паровоз издает гудок или свистит, пуская белый густой пар длинными облаками вдоль перрона, начальник вокзала в красной фуражке поднимает флажок, разрешая поезду отправляться… но здесь же нет поездов!
Егор все же обежал вокзал. Он нашел трех бомжей, которые лежали на тряпках в комнате матери и ребенка, окруженные валом разбитых и целых бутылок. Бомжи не захотели разговаривать с Егором, они были на последнем издыхании, но совершенно непонятно, чем же они напиваются в мире, где спирт на человека не действует.
Потом услышал быстрые шаги и кинулся было навстречу, но в последний момент осторожность проснулась в нем, и он спрятался за угол. И правильно сделал - амбал в белой накидке с красным крестом осматривал вокзал, кого-то искал - вернее всего, Егора.
Минут через пять санитар ушел. В полной растерянности Егор вернулся в медпункт, как бы в единственное родное место на вокзале.
И оказалось, что не зря, - на столике доктора он увидел листок бумаги, поднял его, и точно - записка.
Почерк был незнаком. Да и откуда Егору знать почерк доктора?
"Следуй за нами к Метромосту. Если нас там нет, поднимись к Музыкальному театру. Опасайся призраков, они в самом деле опасны. Никому никогда не говори об этой записке. Спеши, все может измениться неисправимо. Л.М.".
И внизу большими буквами - писала Люська:
"Жду - приходи. Маркиза Люси. Куда ты делся?"
Она писала - Егор представил себе это, - склонив голову, улыбаясь лукаво и высунув меж зубов кончик языка. Значит, она себя лучше чувствует и не боится.
Давно ли они уехали? Вот проклятое место - даже непонятно, сколько ты отсутствовал! Егор вспомнил новеллу Вашингтона Ирвинга про Рип Ван Винкля, который ушел из дома, где-то переночевал, а вернулся через двадцать лет. А вдруг этим запискам уже по два года? И все куда-то сбежали, а теперь ищи их на просторах Китая или Африки.
Ну ладно, лучше не думать о плохих вещах. Есть записка, есть куда идти, значит, есть цель в жизни.
Егор подумал, что до Музыкального театра и даже до Метромоста идти больше чем полчаса, если не целый час. И мало ли что встретишь на пути! Надо найти транспорт. Конечно, лучше всего бы отыскать воздушный шар…
Должно же хоть раз повезти! И если бы Егор не вертел глазами, не искал средство передвижения, он бы никогда не заметил обыкновенного велосипеда, прислоненного к стене вокзала возле главного входа. Не такого старомодного, как у велосипедистов, а самого обычного.
Будто кто-то нарочно оставил его для Егора.
Но как только Егор уселся в седло, обнаружилось, что добрый человек, оставивший велосипед, совсем и не думал о благе Егора. У велосипеда была спущена задняя шина и руль болтался так, словно норовил выскочить из крепления. От этого Егора нещадно подбрасывало в седле, и через полкилометра он признал свое поражение, положил проклятую машину на асфальт и попытался побежать вдоль реки. Метров через сто Егор начал задыхаться, и пришлось перейти на шаг.
Что же это получается? Неужели его кровь уже начала перерождаться и его легкие требуют покоя и безделья?
Егор заставил себя побежать снова. Он все ждал второго дыхания, но оно не приходило.
А бежать еще было далеко - мост Окружной железной дороги казался сложенным из спичек, дорога ныряла под арку моста и уходила вверх, в гору. От моста Егору надо было бежать левее, вдоль реки.
Егор все чаще переходил на шаг, ноги болели, и он заставлял себя торопиться только потому, что всей шкурой чуял: если он не придет вовремя, с Люськой случится что-то нехорошее.
У железнодорожного моста стояло здание архива. К стене был пришпилен лист картона. На листе картона было написано фломастером: "Не беспокоить. У нас ночь!"
Егор решил потерять минутку, чтобы понять, чей же сон оберегала надпись.
Он заглянул в дверь архива. В глубине небольшого холла стояли три кушетки. На кушетках лежали люди с закрытыми глазами.
"Странно, - подумал Егор. - Мне же все говорили, что здесь люди не спят. Да и мне не хочется, хотя наверняка я здесь уже не меньше суток. Так подсказывают мне внутренние часы".
- Вы спите? - спросил Егор.
Никто не открыл глаз. Но ближний к нему человек сказал:
- Конечно, мы спим.
- Извините.
- А почему вы не спите? - спросил человек на кушетке, не открывая глаз.
- Мне не хочется, - сказал Егор.
- Уходи отсюда, - сказал второй спящий. - Еще не хватало, чтобы нас сторож подслушал. Жить-то всем хочется.
Егор пошел прочь.
Бежать уже не было сил.
К счастью, встреча со сторожем-велосипедистом случилась только перед мостом - Егору было куда бежать.
Велосипедист, видно, не знал о том, что Егор новенький.
Он нагнал его и медленно поехал рядом, виляя большим передним колесом так, чтобы не терять равновесия.
- Ты куда идешь? - спросил он. - Порядка не знаешь?
- Знаю, - уверенно сказал Егор.
- Сейчас у нас что?
- Первое января! - сказал Егор.
- Плевал я на январь! - рассердился велосипедист. - Ты почему не спишь?
- Не хочется.
- Я тебе покажу - не хочется! Все спят, а ему, видите ли, не хочется! Где проживаешь?
- У Метромоста, - признался Егор.
- И так далеко ходишь? Зачем ходишь? С кем дружишь?
- Я гуляю, - сказал Егор. Он чувствовал угрозу, исходившую от велосипедиста. Видно, грех, совершенный Егором, был значителен и непростителен в глазах велосипедиста.
- Иди передо мной! - приказал велосипедист.
- Куда?
- Сам знаешь куда!
И тогда Егор решил не испытывать судьбу - он кинулся бежать по откосу вдоль железнодорожной насыпи, забирая все выше.
- Стой, стреляю!
Егор мчался - откуда только силы взялись! Он забрался на крутизну, перемахнул через рельсы и лег, прижавшись к земле. Затем чуть-чуть приподнял голову, пытаясь разглядеть, чем занимается велосипедист.
Тот покатил под мост, чтобы встретить нарушителя по ту сторону. Затем остановил машину посреди мостовой и старался сообразить, где же нарушитель. Продолжалось это минуты три, затем велосипедист плюнул и громко крикнул:
- Я до тебя доберусь!
Погрозил кулаком и, нажимая на педали, направился вверх по Мосфильмовской.
До бытовки Егор добрался меньше чем через полчаса. Как он и опасался, возле бытовки никого не было видно.
И все же Егора охватило странное чувство возвращения домой.
Он подошел совсем близко, когда дверь отворилась и на верхней ступеньке показался Партизан. Он был в милицейской фуражке и в распахнутом кителе, который был ему велик, в трусах и сапогах на босу ногу.
Партизан потянулся, зевнул, похлопал ладошкой по зевающему рту, сказал:
- Не скрывайся, я же тебя вижу, за сухим деревом стоишь, выглядываешь, нет ли опасности. Выходи, чай пить будем.
Егор с облегчением вышел на открытое место. Карлик был ему симпатичен.
- Как Пыркин? - спросил он, хотя собирался сразу задать вопрос о Люське.
- Пыркин выздоравливает и велит тебе кланяться, - раздался голос из бытовки.
- А скажите…
- Не видели, не знаем, - быстро ответил Партизан.
- Ладно, скажи! - крикнул изнутри Пыркин.
- Ты же знаешь - не велели. Только знаю, что никто не проезжал.
- Люську в Музыкальный театр повезли, - сообщил Пыркин.
Он вылез к дверям, пальто накинуто на плечи, оранжевая рубашка в рыжих пятнах от высохшей крови. Пыркин был еще слаб.
- Ты куда? - прикрикнул на него Партизан.
- Они Соньку с идиотом взяли, - сказал Пыркин. - Значит, на связь.
- А тебе, мальчик, там опасно, - сказал Партизан.
- Жулик! - крикнул Пыркин. - Жулик, дружок, проводи Егорку.
Жулик выскочил из дома, радостно махая хвостом. Узнал Егора.