- Не имеет значения, что я говорил или не говорил, - ответил Лаксфорд. - Важно то, что говорила Ив. Она уверяет, что не делала этого, но я убежден в обратном. Ведь кто-то об этом знает. Кто-то затаился и ждет. Привлечь к делу полицию - а именно на это рассчитывает похититель - это как раз то, что нужно, чтобы история прямиком попала в прессу. И если так случится - с Ив будет кончено. Ей придется оставить пост младшего министра и, можно предположить, она потеряет место в парламенте. Если не прямо сейчас, то на следующих выборах.
- Если только не станет объектом симпатий публики, в этом случае все пойдет ей только на пользу, - заметил Сент-Джеймс.
- В высшей степени нелепое предположение, - сказал Лаксфорд. - На что вы намекаете? Она все-таки мать Шарлотты.
Дебора, сидевшая на кушетке напротив мужа, повернулась к нему и встала.
- Саймон, можно тебя на минутку? - спросила она.
Сент-Джеймс видел, что его жена крайне взволнована. Он сразу же пожалел, что разрешил ей участвовать в этом разговоре. Лишь только услышав, что речь идет о ребенке, он должен был отослать ее из комнаты под любым предлогом. Дети и ее неспособность родить ребенка были для нее самой больной темой.
Он вышел вслед за ней в столовую. Она стояла спиной к столу, опираясь ладонями о его полированную поверхность.
- Я знаю, о чем ты думаешь, но это не то. Тебе не нужно оберегать меня, - проговорила она.
- Я не хочу вмешиваться в это дело, Дебора. Слишком большой риск. И если что-то случится с девочкой, я не хочу, чтобы это было на моей совести.
- Но, мне кажется, это не совсем обычное похищение ребенка, не так ли? Никто не требует выкупа, а всего лишь опубликовать сведения. Не угрожает смертью. Если ты им не поможешь, они обратятся к кому-то другому, вот и все - ты же знаешь.
- Или в полицию, куда им и следовало прежде всего обратиться.
- Но ты раньше занимался работой такого рода. И Хелен тоже. Конечно, это было давно, но раньше ты это делал. И делал хорошо.
Сент-Джеймс не ответил. Он знал, что ему следует делать - то, что он уже сделал. Сказать Лаксфорду, что он не хочет принимать участия в этом деле. Однако Дебора неотрывно смотрела на него, и на лице ее отражалась абсолютная вера в своего мужа. Вера, что в нужный момент он поступит правильно и мудро.
- Ты можешь назначить какой-то крайний срок, - рассуждала она. - Можешь… А что, если ты скажешь, что уделишь этому один день? Два дня? Чтобы напасть на след. Поговорить с людьми, которые ее знают, еще что-то - ну, я не знаю. Чтобы что-то сделать. Потому что, если ты сделаешь хотя бы это, ты, по крайней мере, будешь знать, что расследование идет правильно, а тебе ведь именно это важно, правда? Быть уверенным, что все делается так, как надо.
Сент-Джеймс прикоснулся к ее щеке. Она была горячей. Глаза казались слишком большими. Несмотря на свои двадцать пять лет она сама выглядела почти ребенком. Нет, ему вообще не следовало позволять ей слушать историю Лаксфорда, опять подумал он. Надо было отослать ее заниматься своими фотографиями. Надо было настоять. Надо было… Сент-Джеймс резко изменил ход своих мыслей. Дебора права, ему всегда хотелось оберегать и защищать ее, это было его страстным желанием. Быть на одиннадцать лет старше своей жены и знать ее с рождения - это обстоятельство не всегда способствовало их семейному счастью.
- Ты им нужен, - убеждала она. - Я думаю, тебе следует им помочь. Хотя бы поговорить с матерью девочки. Послушать, что она скажет. Это ты мог бы сделать сегодня же вечером. Ты и Хелен могли бы поехать к ней. Прямо сейчас, - она сжала его ладонь, все еще гладившую ее по щеке.
- Два дня я не могу обещать, - сказал он.
- Это не имеет значения. Важно, что ты за это берешься. Ведь ты берешься, правда? Я уверена, ты не пожалеешь.
"Что я уже делаю", - подумал Сент-Джеймс, однако кивнул в знак согласия.
* * *
У Дэниса Лаксфорда было предостаточно времени, чтобы привести в порядок свои чувства и переживания, пока он не вернулся домой. Он жил в Хайгейте, довольно далеко к северу от Челси, где на берегу реки стоял дом Сент-Джеймса. Ведя свой "порше" в потоке машин, он старался собраться с мыслями, чтобы создать такое прикрытие, за которым, как он надеялся, его жена ничего не сможет увидеть. Он позвонил ей после разговора с Ив, объяснил, что приедет позднее, чем предполагал:
- Извини, дорогая. Возникли кое-какие сложности. Наш фоторепортер сейчас в южном Лембете, ждет, когда этот мальчик-на-час, партнер Ларсни, выйдет из дома своих родителей; у меня тут и репортер наготове на случай, если парень сделает заявление; мы держим печатные станки насколько это возможно, чтобы материал пошел в утренний выпуск. Мне нужно быть здесь, на месте. Я спутал тебе все карты на сегодняшний вечер?
Фиона заверила, что нет. Когда зазвонил телефон, она как раз читала Лео книжку или, точнее, читала вместе с Лео, потому что никто не мог читать для Лео, если он хотел делать это сам.
- Он выбрал Джотто, - со вздохом призналась Фиона. - Опять. Мне бы очень хотелось, чтобы его заинтересовал другой период развития искусства. От этого чтения о религиозной живописи меня клонит в сон.
- Это должно бы тебя радовать, - сказал Лаксфорд, стараясь придать голосу интонации искренней заинтересованности, хотя на самом деле подумал он совсем другое: "Не лучше ли было бы в его возрасте читать о динозаврах, о звездах, об охотниках на диких зверей? О змеях и лягушках, наконец? Какого черта восьмилетний ребенок читает о художнике четырнадцатого века? И почему его мать потворствует этому?"
"Они чересчур близки друг другу", - уже не в первый раз подумал Лаксфорд.
Лео и его мать слишком похожи в духовном плане. Мальчику, несомненно, пойдет на пользу учеба в школе Беверсток, куда он отправится уже осенью. Эта идея не очень-то нравится Лео, а Фионе - и того меньше, но Лаксфорд твердо знал, что это пойдет на благо им обоим. Разве Беверсток не принес пользу ему самому? Разве не сделал из него мужчину? Дал ему правильное направление? И разве не учеба в частной школе вдали от дома помогла ему занять его теперешнее положение?
Он прогнал от себя мысль о своем, в буквальном смысле, "теперешнем" положении - сегодня вечером, сейчас, в данную минуту. Он должен стереть из памяти письмо и все, что за этим последовало. Только так он мог сохранить фасад своего прикрытия. Однако мысли, как маленькие волны, с плеском набегали на преграды, которые он выстраивал, чтобы сдержать их. И главным были воспоминания о разговоре с Ив.
Он не общался с ней с того дня, когда она сказала, что беременна - много, много лет назад, через пять месяцев после той памятной конференции консерваторов, на которой они познакомились. Если точнее, познакомились они раньше, он знал ее еще по университету, знал лишь мимоходом, как сотрудника газеты, находил ее внешность в той же мере привлекательной, в какой ее политические взгляды - отталкивающими. Когда он увидел ее в Блэкпуле среди седовласых, в серых костюмах и большей частью с серыми лицами политических воротил от консервативной партии, то испытал в равной мере как симпатию к ней, так и отвращение. Но в то время они были коллегами-журналистами: он уже два года возглавлял "Глоуб", она была политическим обозревателем "Дейли телеграф", и нередко на дружеских вечеринках с коллегами они имели возможность столкнуться лбами и мнениями по поводу явного засилья консерваторов у рычагов власти. За тесными интеллектуальными контактами последовали контакты физические. И если бы это случилось только один раз, тогда можно было бы найти хоть какое-то оправдание - припишите это излишкам выпитого спиртного и избытку плотских желаний и забудьте об этом. Так ведь нет - их бурная скоропалительная связь продолжалась все время, до конца конференции. А в результате появилась Шарлотта.
О чем он тогда думал? К моменту этой конференции он уже около года был знаком с Фионой, собирался на ней жениться, поставил себе цель - завоевать ее доверие и сердце, не говоря уж о ее роскошном теле, и вот при первой же возможности он перепутал все планы. Правда, не до конца, потому что Ив не только не собиралась за него замуж, но даже и слушать не хотела о замужестве, когда он, узнав, что она беременна, впопыхах сделал ей предложение. У нее были свои планы - политическая карьера. И выходить замуж за Дэниса Лаксфорда - такой шаг в эти планы не вписывался.
- Бог мой! - сказала она тогда. - Неужели ты и в самом деле думаешь, что я свяжусь с королем желтой прессы только ради того, чтобы вписать в свидетельство о рождении моего ребенка имя мужчины? Ты, должно быть, еще более не в своем уме, чем этого требуют твои политические взгляды.
И они расстались. В последующие годы, когда она поднималась по ступеням власти, он иногда говорил себе, что Ив с успехом сделала то, чего сам он не сумел - прооперировала свою память и удалила из нее бесполезный придаток своего прошлого.
Но, как выяснилось, когда он позвонил ей, дело обстояло не совсем так. Возможно, существование Шарлотты не позволяло ей окончательно выкинуть его из памяти.
- Что тебе нужно? - спросила она, когда ему, в конце концов, удалось застать ее в кабинете главного партийного организатора в палате общин. - Зачем ты мне звонишь? - ее голос звучал тихо и отрывисто. В трубке слышны были и другие голоса.
- Мне нужно с тобой поговорить.
- По правде говоря, я аналогичного желания не испытываю.
- Это касается Шарлотты.
Он слышал ее дыхание. Но голос ее не изменился.
- Она к тебе не имеет никакого отношения, и ты это знаешь.
- Ивелин, - поспешно проговорил он. - Я понимаю, мой звонок как гром среди ясного неба…
- И в удивительно удачный момент.
- Извини, я слышу, что ты там не одна. Ты не можешь перейти к другому телефону?
- И не подумаю.
- Я получил письмо. С разоблачением.
- Вряд ли этому стоит удивляться. Надо полагать, письма, разоблачающие тебя в чем-то, стали для тебя обычным явлением.
- Кто-то узнал.
- Что?
- О нас. О Шарлотте.
Это, видимо, испугало ее, но только на мгновение. Сначала она молчала. Ему показалось, он слышит, как она барабанит пальцами по микрофону телефонной трубки. Потом она резко проговорила:
- Чушь.
- Послушай. Просто послушай, - он прочел ей короткую записку. Выслушав, она ничего не сказала. Где-то там, в кабинете рядом с ней послышался взрыв мужского хохота. - Там написано: "первого ребенка". Кто-то об этом знает. Ты кому-нибудь говорила?
- Освобождена? - переспросила она. - Шарлотта будет освобождена?
Опять воцарилось молчание, и Лаксфорду показалось, что он почти слышит, как работает ее мозг, просчитывая возможный урон своему престижу и оценивая масштаб его неприятных политических последствий.
- Дай мне свой телефон, - наконец проговорила она, - я перезвоню.
Она действительно перезвонила, но на этот раз у телефона была совсем другая Ив.
- Дэнис, черт побери! Что ты устроил?
Ни плача, ни страха, ни материнской истерики, ни биения себя в грудь кулаком, ни ярости. Всего лишь несколько слов. И конец его надеждам, что кто-то блефует. Видимо, никто не собирался блефовать. Шарлотта действительно исчезла. Кто-то украл ее, кто-то или тот, кого нанял этот "кто-то", кто знает правду.
И эту правду нужно было скрыть от Фионы. За десять лет их супружеской жизни она сделала для себя святой обязанностью ничего от него не утаивать. Было невыносимо думать, что станет с существующим между ними доверием, если раскроется эта единственная тайна, которая у него есть от нее. Плохо уже одно то, что он стал отцом ребенка, которого так никогда и не видел. Но этому Фиона, может быть, и сумеет найти оправдание. Однако сделать ребенка в разгар ухаживания за ней самой, когда крепли их отношения, завязывались их узы… С этого момента она всегда будет рассматривать все, что между ними происходит, как разновидность фальши. А фальшь - это то, что она никогда не сможет простить.
Лаксфорд свернул с Хайгейт-роуд. Он сделал крюк по Милфилд-лейн вдоль Хэмпстед Хит, где маленькие мелькающие огоньки, двигающиеся по тропинке у прудов, напоминали ему, что велосипедисты все еще наслаждались теплом конца мая, несмотря на поздний час и темноту. Когда за зарослями бирючины и остролиста показалась кирпичная стена, ограничивающая его владения, он сбавил ход. Свернув, он въехал в ворота и медленно подрулил по пологому въезду к вилле, где они жили вот уже восемь лет.
Фиона была в саду. Издалека Лаксфорд различил движение ее белого муслинового халата на фоне изумрудно-черных папоротников. Лаксфорд поспешил к ней. Он шел по плиткам дорожки, и подошвы его туфель отпечатывались на их поверхности, уже покрытой ночной росой. Даже если его жена и слышала звук подъехавшего автомобиля, то виду не подала. Она направлялась к самому большому дереву в саду - раскинувшемуся зонтиком грабу, под которым у края садового пруда стояла деревянная скамейка.
Когда он подошел, она сидела, свернувшись калачиком, на скамейке, и ее длинные ноги манекенщицы с точеными ступнями прятались под складками халата. Волосы были собраны заколкой сзади, и первое, что он сделал, присев на скамейку и нежно поцеловав ее, это вынул заколку, чтобы они свободно упали ей на грудь. Сейчас он почувствовал то же возбуждение, какое испытывал всегда по отношению к ней, какую-то смесь благоговения, желания и изумления перед тем, что это восхитительное создание на самом деле его жена.
Он был благодарен темноте, которая облегчила ему первые секунды встречи. Он был также благодарен жене, решившей выйти на воздух, потому что ее сад - наивысшее достижение ее домашней деятельности, как она любила его называть - помог ему отвлечь ее.
- Тебе не холодно? - спросил он. - Хочешь накинуть мой пиджак?
- Такая прекрасная ночь, - ответила она. - Оставаться в доме было просто невыносимо. Как ты думаешь, если в мае такая великолепная погода, значит, нужно ждать ужасного лета?
- Как правило, так и бывает.
Гладь пруда разорвала выскочившая на поверхность рыбка, шлепнув хвостом по плавающему листу водяной лилии.
- Это плохое правило, несправедливое, - сказала Фиона. - Теплая весна должна быть предвестником жаркого лета, - она жестом указала в сторону стайки березок в низине, ярдах в двадцати от их скамейки, - соловьи в этом году опять прилетели. И еще семейство луговых чеканов - мы с Лео наблюдали за ними сегодня днем. Мы в это время кормили белок. Дорогой, надо будет отучить Лео кормить белок с руки. Я все время твержу ему об этом. А он спорит, что такой болезни, как бешенство, в Англии не существует. И еще - не хочет учитывать опасность, которой он подвергает животное, когда приучает его к слишком тесному контакту с человеком. Может быть, ты поговоришь с ним еще раз?
Если он и собирался поговорить с Лео о чем-нибудь, подумал Лаксфорд, то уж никак не о белках. Проявлять любопытство к животным, слава Богу, вполне нормально для подрастающего мальчика.
А Фиона продолжала говорить. Лаксфорду почудилось в ее голосе скрытое волнение, что несколько встревожило его, пока он не понял, о чем идет речь.
- Он опять говорил о Беверстоке. Дорогой, ему в самом деле очень не хочется туда ехать. Неужели ты не заметил? Я объясняла ему десять раз, что когда-то это была твоя школа, спрашивала, разве он не хочет стать выпускником Беверли, как и его отец? Он отвечает - нет. Это его не привлекает. И какая разница - вот, например, дедушка - не выпускник Беверли и дядя Джек - тоже, а они без этого прекрасно обходятся.
- Фиона, мы уже говорили об этом.
- Ну, конечно, говорили, дорогой. И не раз. Я только хотела сообщить тебе о мнении Лео, чтобы ты был готов к этому утром. Он объявил, что собирается поговорить с тобой об этом за завтраком, как он выразился, как мужчина с мужчиной. Конечно, если ты встанешь раньше, чем он уйдет в школу. Я сказала ему, что сегодня ты приедешь поздно. Послушай, дорогой, это соловей… Ах, какая прелесть! Удалось вам взять это интервью?
Лаксфорд почти остолбенел. Ее голос звучал так спокойно. Он наслаждался мягкостью ее волос, лежащих у него на ладони. Он пытался определить, какими духами от нее пахнет, вспоминал о том, как они в последний раз занимались любовью в саду. Поэтому он упустил момент перехода на другую тему, это свойственное женщинам незаметное переключение передач во время беседы.
- Нет, - ответил он, продолжая говорить правду и радуясь тому, что существует такая правда, о которой он может ей рассказать. - Этот парень все еще прячется. Мы решили выпускать номер без него.
- Представляю, какая досада - потратить целый вечер впустую.
- Треть моего рабочего времени тратится впустую. А еще одна треть идет на то, чтобы решить, чем заполнить оставшееся пустым место на первой странице завтрашнего номера. Родни советует притормозить с этой историей. Мы с ним сегодня об этом потолковали.
- Он звонил тебе вечером. Может быть, как раз по этому поводу. Я ему объяснила, что ты еще в редакции. Он сказал, что звонил туда, но тебя не застал. По твоему прямому телефону никто не отвечал. Что-то около половины девятого. Наверное, ты куда-нибудь вышел перекусить?
- Наверное. Значит, в половине девятого?
- Да, он так сказал.
- Примерно в это время я проглотил сэндвич, - Лаксфорд поерзал на скамейке, чувствуя себя крайне неудобно. До этого он никогда не лгал жене, во всяком случае, никогда после одной единственной лжи о той бесконечно скучной конференции тори в Блэкпуле, сыгравшей столь роковую роль. Но тогда Фиона еще не была его женой, так что можно считать, это не имело прямого отношения к вопросу о честности и верности, не так ли? Вздохнув, он поднял с земли небольшой камешек и щелчком большого пальца отправил его в пруд. Какое-то время он наблюдал за возникшей суматохой на поверхности воды, когда рыбы ринулись к этому месту в надежде схватить букашку.
- Нам нужно отдохнуть, - произнесен, - где-нибудь на юге Франции. Взять напрокат машину и махнуть в Прованс. Там снять домик на месяц. Этим летом. Что ты на это скажешь?
Она тихонько рассмеялась. Он почувствовал ее прохладную ладонь на шее. Ее пальцы перебирали его волосы.
- Да разве ты сможешь взять отпуск на целый месяц? Уже через неделю ты начнешь сходить с ума от скуки без своей газеты. Не говоря уж о волнениях при мысли о том, как Родни Аронсон энергично втирается в доверие ко всем, от председателя совета до уборщицы. Ты же знаешь, как он метит на твое место.
"Да, - подумал Лаксфорд, - именно этого и добивается Родни Аронсон".
Он отслеживает каждый шаг, каждое решение Лаксфорда с первого дня его появления в "Сорс". И только того и ждет, что Лаксфорд допустит какую-нибудь ошибку, чтобы доложить о ней председателю совета и тем обеспечить свое собственное будущее. Если бы существование Шарлотты Боуин можно было считать этой самой ошибкой… Но невозможно предположить, что Родни мог знать о Шарлотте. Совершенно невозможно. Ис-клю-че-но.
- Ты что-то все молчишь, - заметила Фиона. - Очень устал?
- Просто думаю.
- О чем?
- Как мы в последний раз занимались любовью в саду. Не могу вспомнить, когда это было. Помню только, что тогда шел дождь.
- В прошлом сентябре, - сказала она.
Он взглянул на нее через плечо.
- Ты помнишь.
- Там, в березах, где трава выше. Мы прихватили с собой вино и сыр. А из дома доносилась музыка. И мы взяли из багажника твоей машины этот старый плед.
- Взяли?