- Он… он… - Нестор испустил дух в половине одиннадцатого, - прервал его страховой агент. - Я зашел домой предупредить жену. Пока она ходила в последний раз взглянуть на Нестора, я оставался в квартире вместе со спящими детьми. Помню, я что-то наспех съел, так как в тот день не успел пообедать. Признаюсь, чтоб немного приободриться, я выпил две рюмки коньяку, а когда жена вернулась, отнес бутылку к Ардуэну - он был взволнован не меньше моего.
В общем, маленькая драма переплелась с большой.
- Вот тогда-то мы и задумались, как быть с трупом собаки. Я где-то слышал, что существует специальное кладбище для собак, но место там, наверно, стоит дорого, и, кроме того, я не мог потратить на эту церемонию целый рабочий день. Жена тоже была занята.
- Короче говоря… - прервал его Мегрэ.
- Короче говоря… - Гийо запнулся, потеряв нить повествования.
- М-мы… мы… мы… - снова вмешался Ардуэн.
- Нам не хотелось бросить Нестора где-нибудь на пустыре… Вы представляете себе дога? Когда собака лежала на полу в столовой Ардуэна, она казалась еще больше и внушительнее. Короче говоря…
Господин Гийо словно обрадовался, найдя оборванную было нить рассказа.
- Короче говоря, мы решили бросить пса в Сену. Я взял мешок из-под картошки, но он оказался мал - не умещались лапы… Мы с трудом снесли труп по лестнице и засунули его в багажник машины.
- В котором часу?
- Было десять минут двенадцатого.
- Откуда вам известно, что было именно десять минут двенадцатого?
- Консьержка еще не спала. Она увидела нас, когда мы спускались по лестнице, и спросила, что случилось. Я ей все объяснил. Дверь в швейцарскую была открыта, и я машинально взглянул на часы: они показывали десять минут двенадцатого.
- Вы сказали консьержке, что собираетесь бросить собаку в Сену? Вы сразу же поехали к мосту на набережной Селестэн?
- Да, так было ближе всего…
- Чтобы добраться туда, вам потребовалось лишь несколько минут, не больше… Полагаю, вы не останавливались в пути?
- Когда ехали к Сене? Нет… Мы выбрали кратчайший путь и затратили на него минут пять… Вначале я не решался спуститься по откосу на машине, но так как на берегу не было ни одной живой души - все-таки рискнул.
- В половине двенадцатого?
- Ни в коем случае! Сейчас вы поймете почему. Мы с Ардуэном подняли мешок и, раскачав, бросили в воду.
- И по-прежнему никого не видели?
- Нет… - Но ведь поблизости стояла баржа?
- Совершенно верно. Мы даже заметили внутри свет.
- А человека на палубе?
- Нет… - Значит, до моста Мари вы не доехали?
- Нам незачем было ехать дальше. Мы бросили Нестора в воду близ того места, где стояла машина… Ардуэн все время согласно кивал головой. Иногда он открывал рот, тщетно пытаясь что-то добавить, но тут же вынужден был смириться и промолчать.
- Ну, а потом?
- А потом мы уехали. Очутившись…
- Вы хотите сказать, на набережной Селестэн?
- Да. Мне стало как-то не по себе, и я вспомнил, что в бутылке не осталось ни капли коньяку… Н-да, вечер выдался на редкость тяжелый… ведь Нестор был все равно что член нашей семьи… На улице Тюрен я предложил Люсьену выпить по стаканчику вина, и мы остановились перед кафе на углу улицы Фран-Буржуа, совсем рядом с площадью Вогезов.
- Опять пили коньяк?
- Да… В кафе на стене висели часы, и я невзначай взглянул на них. Хозяин предупредил меня, что они минут на пять спешат. Было без двадцати двенадцать.
И Гийо снова с сокрушенным видом повторил:
- Клянусь, я не знал, что это запрещено. Войдите в мое положение. Я ведь поступил так только из-за детей: хотел избавить их от грустного зрелища… Дети еще не знают, что Нестор умер, мы им сказали, что он убежал, что, может быть, его еще найдут…
Мегрэ, сам не зная почему, вынул из кармана стеклянный шарик и принялся вертеть его между пальцами.
- Полагаю, вы сказали мне правду?
- А зачем мне лгать? Если нужно уплатить штраф, я…
- В котором часу вы возвратились домой?
Мужчины смущенно переглянулись. Ардуэн раскрыл было рот, но господин Гийо перебил его:
- Поздно, около часа.
- Разве кафе на улице Тюрен было открыто до часа ночи?
Мегрэ хорошо знал этот квартал. Там все закрывалось в полночь, если не раньше.
- Нет, кафе закрылось… и мы пропустили по последней рюмке на площади Республики.
- Вы были пьяны?
- Вы же знаете, как это бывает? Выпьешь стаканчик, чтобы успокоиться… Потом второй… - Вы снова проехали по набережной? Гийо недоуменно посмотрел на товарища, как бы прося подтвердить его показания.
- Конечно, нет, нам нечего было там делать. Мегрэ обратился к Лапуэнту:
- Проводи господ в соседнюю комнату и запиши показания. Благодарю вас, мосье. Нет надобности разъяснять вам, что все вами сказанное будет проверено.
- Клянусь, я говорил только правду.
- Я-я-я-я… т-тоже.
Это походило на фарс. Мегрэ остался в кабинете один. Стоя у открытого окна, он машинально вертел стеклянный шарик и задумчиво смотрел на Сену, бегущую за деревьями, на проходившие мимо суда, на светлые пятна женских платьев на мосту Сен-Мишель. Потом сел за письменный стол и позвонил в больницу.
- Соедините меня со старшей сестрой хирургического отделения.
Теперь, когда старшая сестра воочию убедилась, что Мегрэ беседовал с самим профессором, и даже получила от того соответствующие указания, она стала воплощением любезности.
- Я как раз собиралась вам звонить, господин комиссар. Профессор Маньен только что осмотрел больного. Он находит, что больному гораздо лучше, и надеется, что удастся избежать осложнений. Это поистине чудо… - Больной пришел в сознание?
- Не совсем, но иногда он смотрит на окружающее вполне осмысленно. Пока трудно сказать, отдает ли он себе отчет в случившемся… - Лицо у него все еще забинтовано?
- Уже нет.
- Вы думаете, сегодня он окончательно придет в себя?
- Это может произойти с минуты на минуту. Вы хотите, чтобы я известила вас, как только он заговорит?
- Не стоит… Я сам зайду в больницу…
- Сейчас?
- Да, сейчас.
Мегрэ не терпелось познакомиться с человеком, которого он видел только с забинтованной головой. Комиссар прошел через комнату инспекторов, где Лапуэнт в это время печатал на машинке показания страхового агента и его приятеля-заики.
- Я ухожу в больницу. Когда вернусь, не знаю… Сунув в рот трубку и заложив руки за спину, Мегрэ неторопливо, словно направляясь в гости, пошел в больницу, которая находилась почти рядом, в двух шагах от Дворца Правосудия. В голове мелькали какие-то бессвязные мысли.
Войдя в приемную, он увидел толстуху Леа. На ней была та же розовая кофта. С раздосадованным лицом она отошла от регистраторши и, заметив комиссара, бросилась к нему.
- Вы только представьте, господин комиссар, мне не позволяют повидать его и даже не говорят, как он себя чувствует! Чуть не позвали ажана, чтобы он выставил меня за дверь. Ну, а вы что-нибудь о нем знаете?
- Мне только что сообщили, что ему гораздо лучше.
- Есть надежда, что он поправится?
- Весьма вероятно.
- Он очень страдает?
- Вряд ли. Ему, наверно, делают уколы.
- Вчера какие-то в штатском приходили за его вещами. Это ваши люди?
Мегрэ кивнул и, улыбнувшись, добавил:
- Не беспокойтесь, ему все вернут.
- Вы еще не знаете, кто мог это сделать?
- А вы?
- Я?.. Вот уже пятнадцать лет, как я живу на набережной, и за все это время первый раз вижу, чтоб напали на бродягу… Ведь мы безобидные люди. Вы-то это знаете лучше, чем кто другой.
Слово, как видно, понравилось ей, и она повторила:
- Безобидные… У нас никогда не бывает даже драк. Каждый волен поступать, как ему хочется. А если не дорожить свободой, для чего же тогда спать под мостами?..
Присмотревшись, Мегрэ заметил, что глаза у нее покраснели, а лицо приобрело багровый оттенок, которого не было накануне.
- Вы сегодня пили?
- Чтоб заморить червяка.
- А что говорят ваши товарищи?
- Ничего не говорят… Когда насмотришься всякого, неохота судачить.
Видя, что Мегрэ направляется к лестнице, Леа спросила:
- Можно мне подождать вас, чтоб узнать новости?
- Я, возможно, задержусь.
- Не страшно. Не все ли равно, где болтаться?
К толстухе возвратилось хорошее настроение. На лице промелькнула по-детски наивная улыбка.
- А сигареты у вас не найдется?
Мегрэ показал на трубку.
- Тогда щепотку табаку… Если нечего курить, я жую табак.
Мегрэ поднялся в лифте вместе с больным, лежащим на носилках, и двумя сестрами. На четвертом этаже он столкнулся со старшей сестрой, как раз выходившей из палаты.
- Вы же знаете, где лежит Келлер… Я скоро приду: вызывают в операционную… Как и накануне, больные уставились на Мегрэ. Очевидно, его узнали. Держа шляпу в руке, комиссар направился к койке доктора Келлера и увидел наконец его лицо, кое-где заклеенное пластырем.
Вчера Келлера побрили, и теперь он мало походил на свою фотографию. Лицо - землистое, с заострившимися чертами. Губы - тонкие, бледные. Мегрэ невольно вздрогнул, внезапно встретившись со взглядом больного.
Вне всякого сомнения, Тубиб смотрел именно на него, и это был взгляд человека, находящегося в полном сознании.
Мегрэ чувствовал: необходимо что-то сказать, а что сказать - он не знал. Возле кровати стоял стул, и он опустился на него.
- Вам лучше? - наконец спросил он, понизив голос. Мегрэ был уверен, что слова эти вовсе не потонули в тумане, что они были восприняты и поняты. Но глаза, по-прежнему устремленные на Мегрэ, выражали полное безразличие.
- Вы меня слышите, доктор Келлер?
Так начался длительный и малоуспешный поединок.
Глава 5
Мегрэ редко говорил с женой о делах, которые вел. Впрочем, он почти никогда не обсуждал их даже со своими ближайшими помощниками и ограничивался только тем, что давал им указания. Таков уж был метод его работы: самому добраться до сути, постепенно вникая в жизнь людей, о существовании которых он еще накануне не подозревал.
"Что вы думаете об этом, Мегрэ?" - зачастую спрашивал его судебный следователь после выезда на место происшествия или же по ходу выяснения фактов.
Ответ был всегда один:
"Ничего не думаю, господин следователь".
А однажды кто-то заметил:
"Не думает, а вникает".
В известной степени это было действительно так, ибо комиссар придавал слишком большое значение каждому высказанному слову и поэтому предпочитал помалкивать.
Но на сей раз все получилось иначе, во всяком случае, в отношении госпожи Мегрэ - возможно, потому, что благодаря сестре, жившей в Мюлузе, она существенно помогла мужу.
Усаживаясь за обеденный стол, Мегрэ сообщил жене:
- Сегодня я познакомился с Келлером…
Госпожа Мегрэ была поражена. И не только тому, что он сам заговорил о Келлере. Ее поразил прежде всего веселый тон мужа. Может быть, "веселый" и не то слово, но как бы то ни было, выражение глаз и бодрый тон комиссара свидетельствовали об отличном настроении.
Газеты на этот раз не докучали Мегрэ, а помощник прокурора и судья оставили его в покое… Что им до какого-то бродяги, которого пристукнули под мостом, потом бросили в Сену, но он чудом спасся, а теперь профессор Маньен не перестает удивляться его живучести! Хм… ну и что?
Короче говоря, налицо такое странное преступление, где не было ни жертвы, ни убийцы и вообще никто не беспокоился о Тубибе, если не считать толстой Леа да еще двух-трех бродяг.
И тем не менее Мегрэ отдавал этому расследованию столько времени, словно речь шла о драме, взволновавшей всю Францию.
- Он пришел в сознание? - спросила госпожа Мегрэ, стараясь скрыть острое любопытство.
- И да, и нет. Он не произнес ни звука… Только смотрел на меня… Но я убежден, что он все понял, о чем я ему говорил… Старшая сестра придерживается иного мнения: она считает, что сознание больного притуплено лекарствами и что он примерно в таком состоянии, в каком бывает боксер, приходящий в себя после нокаута… Мегрэ принялся за еду, глядя в окно и прислушиваясь к щебету птиц.
- Как ты думаешь, он знает, кто на него напал? Мегрэ вздохнул. Потом на лице его вдруг промелькнула насмешливая улыбка - улыбка, которую он, казалось, адресовал себе самому.
- Не могу сказать ничего определенного… Мне очень трудно передать свое впечатление… …Редко в своей жизни он бывал так озадачен и вместе с тем так заинтересован расследованием дела.
Кстати говоря, сама встреча происходила в крайне неблагоприятной обстановке - прямо в палате, где примерно десять больных лежали на койках, а другие сидели или стояли у окна. Некоторым было очень плохо. Все время раздавались звонки, по палате взад и вперед сновала медицинская сестра, наклоняясь то над одним, то над другим.
Почти все больные с нескрываемым любопытством разглядывали комиссара, сидевшего подле Келлера, и прислушивались к его словам.
К двери то и дело подходила старшая сестра и укоризненно, с обеспокоенным видом поглядывала на них обоих.
- Пожалуйста, не задерживайтесь в палате, - просила она Мегрэ. - Его нельзя утомлять…
Комиссар, наклонившись к больному, говорил тихо, чуть ли не шепотом:
- Вы слышите меня, мосье Келлер? Вы помните, что с вами случилось в понедельник вечером, когда вы спали под мостом Мари?
Лицо пострадавшего казалось совершенно бесстрастным, но Мегрэ интересовали только глаза. В них не отражалось ни тревоги, ни тоски. Глаза были серые, поблекшие, какие-то изношенные, много повидавшие на своем веку.
- Вы спали, когда на вас было совершено нападение?
Тубиб не отрывал взгляда от Мегрэ. И странное дело: казалось, не Мегрэ изучает Келлера, а Келлер изучает его.
Это настолько стесняло комиссара, что он счел необходимым представиться:
- Меня зовут Мегрэ. Я руковожу бригадой Сыскной полиции и пытаюсь выяснить, что с вами произошло… Я видел вашу жену, вашу дочь, речников, которые вытащили вас из Сены… При упоминании о жене и дочери Тубиб даже не вздрогнул, но можно было поклясться, что в эту минуту в глазах его промелькнула легкая ирония.
- Вам трудно говорить?
Он даже и не пытался ответить ему хотя бы кивком головы или движением ресниц.
- Вы понимаете, что вам говорят?
Ясное дело! Мегрэ был убежден, что не ошибся. Келлер не только понимал смысл слов, но и прекрасно разбирался в интонации.
- Быть может, вас стесняет, что я задаю вам вопросы в присутствии других больных?.. - И тут же, чтобы расположить к себе бродягу, он добавил:
- Я бы с радостью положил вас в отдельную палату. Но это, к сожалению, связано со сложными формальностями. Мы не можем оплатить это из нашего бюджета.
Как ни странно, но будь доктор не жертвой, а убийцей или подозреваемым лицом, все обстояло бы куда проще. Ведь для жертвы - увы! - по смете ничего не предусмотрено.
- Я буду вынужден вызвать сюда вашу жену: необходимо, чтобы она вас официально опознала… Эта встреча будет вам неприятна?
Губы больного слегка шевельнулись, но он не произнес ни звука. На лице - ни гримасы, ни улыбки.
- Как вы чувствуете себя? Могу ли я вызвать ее сегодня, сейчас же?
Больной промолчал, и Мегрэ, воспользовавшись этим, решил немножко передохнуть. Ему было жарко. Он задыхался в палате, насквозь пропитанной больничными запахами.
- Можно от вас позвонить? - спросил он у старшей сестры.
- Вы еще долго собираетесь его мучить?
- Его должна опознать жена… На это уйдет всего несколько минут.
Жена Келлера была дома и обещала по телефону тотчас же приехать. Мегрэ распорядился, чтобы ее пропустили внизу, и стал расхаживать по коридору. Вскоре к нему подошел профессор Маньен.
Они остановились у окна, выходившего во двор.
- Вы тоже считаете, что он окончательно пришел в себя? - спросил Мегрэ.
- Вполне возможно… Я только что осматривал его, и мне думается, он понимает все, что происходит вокруг… Но, как врач, я не могу еще дать точного ответа. Иные полагают, что мы не можем ошибаться и должны на все давать определенный ответ. А ведь на самом деле чаще всего мы продвигаемся ощупью… Я попросил невропатолога осмотреть его сегодня… - Нельзя ли перевести его в отдельную палату? Это очень трудно?
- Не только трудно, но просто невозможно. Больница переполнена. В некоторых отделениях приходится ставить койки в коридорах. Разве что перевести его в частную клинику…
- Если об этом попросит его жена?
- А вы думаете, он согласится?
Это было маловероятно. Если Келлер решил уйти из дома и скитаться под мостами, то, уж конечно, не для того, чтобы теперь, после покушения на него, перейти на иждивение жены… Выйдя из лифта, госпожа Келлер озадаченно озиралась по сторонам. Мегрэ направился к ней.
- Ну, как он?
Госпожа Келлер не казалась ни встревоженной, ни взволнованной - просто чувствовала себя не в своей тарелке. Ей явно не терпелось поскорее вернуться домой, на остров Сен-Луи, к своим попугаям.
- Он абсолютно спокоен.
- Пришел в сознание?
- Полагаю, что да, хотя доказательств пока еще нет.
- Мне придется говорить с ним?
Мегрэ пропустил ее вперед. Пока она шла по сверкающему паркету, все больные провожали ее взглядом. А госпожа Келлер поискала глазами мужа, потом решительно направилась к пятой койке и остановилась в двух шагах от больного, словно еще не решив, как держаться.
Келлер смотрел на нее все тем же безразличным взглядом. Одета она была очень изящно - в бежевом костюме из легкой шерстяной ткани и элегантной шляпе. Тонкий аромат ее духов смешивался с запахами палаты.
- Вы его узнаете?
- Да, это он… Очень изменился, но это он…
Снова наступило тягостное молчание. Наконец, собравшись с духом, она решилась подойти поближе. Не снимая перчаток и нервно теребя замок сумки, она заговорила:
- Это я, Франсуа… Я всегда знала, что рано или поздно встречу тебя в подобном виде… Но, говорят, ты скоро поправишься… Мне хотелось бы тебе помочь… О чем думал Тубиб, глядя на нее отрешенным взглядом? Вот уже семнадцать или восемнадцать лет он жил в другом мире. И теперь, словно вынырнув из бездны, вновь столкнулся с прошлым, от которого сам некогда бежал.
На лице больного не отражалось ни малейшего волнения. Спокойно он смотрел на женщину, которая когда-то была его женой, потом слегка повернул голову, чтобы удостовериться, что Мегрэ еще не ушел… …Дойдя до этого места в своем рассказе, Мегрэ заметил:
- Я мог бы поклясться, что он просил меня положить конец этой очной ставке.
- Ты рассказываешь о нем так, будто давно его знаешь… А разве нет? Мегрэ никогда раньше не встречал Франсуа Келлера, но за долгие годы работы сколько подобных людей раскрывали перед ним душу в тиши его кабинета! Конечно, точно такого случая у него не было, но человеческие проблемы оставались теми же.