Номер в "Апем-Хаус". Он должен быть на первом этаже, в западном крыле - там лишь несколько номеров. В западном крыле… Когда он подошел, в дверь рядом постучала крохотная рука. Наружу почему-то высунулось приятное лицо молодого чернокожего человека в военной форме. Капрал Абрахам Л. Джексон! Капрал Джексон и его свидетельские показания по делу Дэви Фокса. О том, как он принес шесть бутылок виноградного сока, когда служил рассыльным в супермаркете Логана. Супермаркет Логана… Он все еще здесь, за "Апем-Хаус", на углу Вашингтон-стрит и Слоукем. И тогда Джексон… Что же сделал Джексон и почему это должно волновать Эллери спустя годы? Он относил упаковки в грузовик супермаркета, стоявший в переулке, где помимо магазина размещалось отделение городской пожарной команды.
Окна этих зданий выходили на задворки кукольного театра. И еще там был… черный ход "Апем-Хаус". Черный ход! С западной стороны здания! Да, так ему и надо пройти, не привлекая внимания. Эллери обогнул центральный вход в отель и посмотрел на часы. Шесть с половиной минут. Ну вот, он уже в переулке…
Он свернул в переулок и добежал остаток пути до двери черного хода.
Коридор с коврами революционного синего цвета и ярко-красными журнальными иллюстрациями с изображением солдат народной милиции восемнадцатого века на мосту Конкорд был пуст. За двумя дверями находился номер 10. Его дверь оказалась закрыта.
Эллери бросился к ней, с силой толкнул и повернул ручку, влетел в номер и резким жестом выдвинул верхний правый ящик бюро.
В нем лежала связка писем.
* * *
Спустя шесть минут с несколькими секундами Эллери поднялся на десятый этаж "Холлиса", сев в третий лифт. Обратный путь он проделал бегом.
- Эй, мальчик!
Посыльный высунул голову из дверного проема с табличкой "Выход в случае пожара".
- Я здесь, сэр.
Эллери, отдуваясь на ходу, приблизился к нему:
- Ну как?
- Тут никого не было.
- Никого?
- Нет, сэр.
Эллери пристально поглядел на мальчика. Но уловил в выражении лица Майми Худа-младшего только любопытство.
- И никто не входил в номер 1010?
- Нет, сэр.
- Конечно, никто из него и не выходил?
- Нет, сэр.
- А ты не отворачивался от двери?
- Ни на секунду.
- Ты уверен?
- Хотите, перекрещусь? - Мальчишка понизил голос: - А вы частный детектив?
- Что-то в этом роде…
- Наверное, тут замешана дама?
Эллери загадочно улыбнулся:
- Как тебе пять баксов в придачу к десяти? Я дам их тебе прямо сейчас, чтобы ты поскорее забыл всю эту историю!
- Можете не сомневаться!
Эллери подождал, пока мальчик спускался в лифте, а затем вбежал в номер 1010. Конверт с деньгами исчез.
* * *
Когда вы привыкли полагаться на свой ум и считать его надежным орудием, столкновение с изощренным противником, сумевшим вас обойти, равносильно тяжелому удару. А если такой противник обошел вас в Райтсвилле, это удар под дых.
Эллери медленно побрел назад по Аппа-Дейд-стрит. Но как шантажисту удалось забрать деньги?
Он не прятался в номере 1010, ведь Эллери обыскал комнату до ухода и по возвращении. В туалете было пусто. Ящики бюро были пусты (по логике следовало брать в расчет даже карликов). Никто не прятался под кроватью.
А ванной в номере не было. Там не было даже двери в смежную комнату. Вряд ли он смог проникнуть через окно, этакой бабочкой в человеческом обличье, пролетевшей над Площадью. Совсем как снежинки на Таймс-сквер в канун Нового года.
Однако этот тип как-то попал в номер 1010 после ухода Эллери и ухитрился выбраться оттуда до его возвращения. Вернее, он выбрался даже раньше, еще до того, как мальчишка-посыльный занял свой пост на десятом этаже.
"Конечно".
Эллери покачал головой, изумившись собственной наивности. Если только его расчет точен, ответ состоит в простой временной последовательности. Номер находился под наблюдением все пятнадцать минут, кроме короткого перерыва, когда Эллери спустился в лифте в вестибюль, договорился с посыльным и тот поднялся на десятый этаж.
Шантажист успел сделать свое дело в этот промежуток.
Он позвонил из "Холлиса", либо из другого номера на десятом этаже, либо с девятого этажа, либо по одному из внутренних телефонов в вестибюле. Он рассчитал время с передачей писем до последней секунды. Хитрец! А простой расчет говорил о том, что вряд ли письма уже лежали в ящике бюро номера 10 в отеле "Апем-Хаус", а если и лежали, то шантажист без особого риска мог там появиться и вновь забрать их с собой, затратив на это считаные минуты. Но он не дал Эллери времени на размышления. Было у него и другое преимущество. Что бы там ни думал представитель Салли, он вряд ли мог нарушить указания. Ведь с точки зрения жертвы смысл участия в шантаже был ясен - любой ценой вернуть украденные письма.
Однако операция была рискованная, - лишившись денег, они вполне могли не получить письма. Шантажист, должно быть, это учитывал. И начал действовать.
Очевидно, он вошел в номер 1010 после ухода Эллери, взял деньги и скрылся до того, как мальчишка-посыльный оказался на десятом этаже. Возможно, спустился по пожарной лестнице на один из нижних этажей и сел там в лифт. У Эллери мелькнула мысль, а не вернуться ли ему в "Холлис" и не поискать ли улики в номере 1010, а потом опять отправиться в "Апем-Хаус". Вдруг там тоже остались какие-то зацепки? Но он сразу отказался от подобной затеи, недоуменно пожал плечами и сел в машину Говарда. Нет, с него хватит. Хорошо, что все легко обошлось. А переговори он с подозрительным клерком, то угодил бы прямо в полицию, к шефу Дейкину или стал бы героем скандального репортажа в газете "Архив", принадлежащей, кстати, Дидриху Ван Хорну. От полиции и газетчиков лучше держаться подальше.
Интересно, способен ли человек в здравом уме ввязаться в столь опасную авантюру?
* * *
Эллери припарковал родстер Говарда около закусочной на 16-м шоссе и направился в тесный и шумный зал, к стойкам бара. Он наклонился над второй стойкой от угла и спросил:
- Не возражаете, если я к вам присоединюсь?
Салли так и не притронулась к стоявшей перед ней кружке пива, в то время как Говард опорожнил три бокала виски.
Салли была бледна, а яркая губная помада лишь подчеркивала ее бледность. Теплый свитер мышиного цвета не спасал ее от нервной дрожи, и она накинула на плечи старое габардиновое пальто.
Говард был в темно-сером костюме.
Они жадно уставились на него.
- Дело сделано, Салли, - кратко сообщил Эллери и устроился рядом с нею, повернувшись спиной к залу.
Официант в белом фартуке, проходя мимо них, бросил на ходу:
- Я вас сейчас обслужу, ребята.
- Не торопитесь, - отозвался Эллери. Он положил что-то левой рукой на колени Салли, а правой поднял ее кружку пива.
Салли потупила взгляд и пригнулась. Ее щеки раскраснелись.
- Салли, ну, ради бога, - пробормотал Говард.
- О, Говард.
- Передай их мне.
- Они под столом, - шепнул Эллери и обратился к официанту. - Нам еще две кружки пива и виски.
Официант забрал пустую посуду и принялся протирать стол грязной тряпкой.
- Перестаньте махать этой чертовой тряпкой, - хрипло пробурчал Говард.
Официант посмотрел на него и поспешно удалился.
Эллери почувствовал, как кто-то взял его за локоть. Рука была маленькой, мягкой и горячей. Но Салли быстро отвела ее.
- Тут все четыре письма, - сказал Говард. - Все четыре, Салли. Эллери…
- Ты уверен, что это они? Те самые письма.
- Да.
А Салли кивнула. Казалось, что ее глаза были способны испепелить Говарда.
- И он вернул оригиналы, а не копии?
- Да, - снова подтвердил Говард.
Салли опять кивнула.
- Отдай их мне. Тоже под столом.
- Тебе?
- Говард, ты споришь с Богом, - засмеялась Салли.
- Получай!
Официант с недовольным видом поставил им на стол две кружки пива и бутылку виски. Говард порылся в кармане брюк.
- У меня есть, - выручил его Эллери. - Возьмите, официант.
- Надо же. Спасибо. - Смягчившийся официант отошел от них.
- А теперь, Говард, будь добр, передай нам пепельницу, - попросил Эллери.
Он положил на нее руку, небрежно огляделся по сторонам, а когда обернулся, пепельница уже стояла на сиденье между ним и Салли.
- Я займусь делом, а вы пока пейте и разговаривайте.
Салли отпила глоток пива, опершись локтями о стол, улыбнулась и сказала Говарду:
- Эллери, я каждый вечер буду благодарить Бога, стоя на коленях, за вас и вашу смелость. Каждый вечер, вплоть до смертного часа. Я этого никогда не забуду, Эллери. Никогда.
- Поглядите-ка лучше сюда.
Салли повернулась и увидела в стеклянной пепельнице груду клочков бумаги.
- А тебе видно, Говард?
- Да, я вижу!
Эллери зажег сигарету, переложил горящую спичку в левую руку и швырнул ее в пепельницу.
- Осторожно, Салли. Отодвиньтесь и снимите пока пальто.
Он четыре раза поджигал обрывки бумаги.
* * *
Салли первой покинула закусочную. Вскоре, но отнюдь не вслед за ней, ушел Говард, а Эллери заказал себе третью кружку пива. Салли расправила плечи и двигалась легко и плавно, точно птица, готовая взлететь над озером Куитонокис. Вот что значит испытать облегчение, подумал Эллери. Как будто на грубую реальность набросили бархатное покрывало.
Ну а Говард говорил с ними громко и взволнованно. Письма были возвращены, их сожгли, и опасность миновала. Об этом свидетельствовали походка Салли и тон Говарда.
Их незачем разочаровывать.
Он мысленно перебрал все, случившееся за день.
Шантажист повел себя разумно. Оставлять оригиналы писем, появившиеся у него до того, как родилась сама идея шантажа, было бы рискованно. Но стал бы так поступать любой уважающий себя шантажист? Допустим, что в конверте, положенном в ящик бюро в отеле "Холлис", находились чистые листы бумаги? И что тогда? Оригиналы пришлось бы добывать снова, а он бы ничего не получил за свое предложение. И конечно, пострадал бы. Хотя, разумеется, он вполне мог снять фотокопию со всех четырех писем. В таком случае возвращение оригиналов обошлось бы ему недорого. А фотокопии способны послужить той же цели, особенно в данной ситуации. У Говарда был особый почерк - четкий, очень мелкий, с буквами вроде гравировки. Он сразу бросается в глаза.
"Не стоит сейчас говорить им об этом.
Гуляйте под ярким солнцем, Салли, и наслаждайтесь жизнью. Завтра - облачный день.
А если шантажист снова позвонит, Говард, что ты будешь делать? Если у тебя хватило сил украсть впервые в жизни, то как ты удовлетворишь его новые требования?"
Было и еще кое-что.
Эллери взглянул на кружку пива и нахмурился. Да, было и еще кое-что.
Он не знал, что это такое, но ощущал смутное беспокойство. По его затылку и шее опять пробежали мурашки. Щекотка судьбы.
Концы не сходились с концами. Что-то неладно. И дело тут не в любовной связи или эпизоде с шантажом и не иных событиях, происходивших в доме Ван Хорнов. В них, конечно, тоже было что-то неладно, но речь шла не о них, а о каких-то других, глубинных и масштабных неладах. О неладах, если можно так выразиться, бытийного характера, частью которых являлись эти, житейские, нелады. Да, здесь проступали на поверхность именно общие бытийные нелады. Но каковы они? И когда он попытался определить причину своего беспокойства, перед его мысленным взором возник некий образец, состоящий из отдельных неладов.
Образец?
Эллери осушил кружку пива до последней капли.
И это непонятное явление развивалось. В любом случае оно неизбежно вело к трагическому концу. В любом случае его нужно было распознать.
Он покинул закусочную и, выжав предельную скорость, промчался по шоссе в сторону Норд-Хилл-Драйв. Как будто за несколько часов в доме Ван Хорнов опять что-то случилось и ему нужно поторопиться, а иначе - беда.
Но там все шло своим чередом, и он не заметил ничего из ряда вон выходящего, кроме установившегося спокойствия. Атмосфера, наконец, разрядилась, и вчерашняя напряженность исчезла без следа.
За обедом Салли была явно оживлена. Ее глаза сверкали, а зубы блестели белизной. Она сидела во главе продолговатого стола, напротив Дидриха, и словно царила в особняке, заполняя собой все. Как это правильно, подумал Эллери, а вот если бы напротив нее оказался Говард, картина была бы довольно жалкой. Дидрих блаженствовал, и даже Уолферт отпустил реплику насчет приподнятого настроения Салли. Он, по обыкновению, воспринял его крайне субъективно, и в его словах улавливался коварный подтекст. Но Салли только улыбнулась ему.
Говард тоже отлично себя чувствовал. Он увлеченно рассуждал о проекте музея, видя, как радуется отец.
- Я уже сделал пару-другую зарисовок. По-моему, все получится. Должно выйти что-то грандиозное. Мне кажется, проект осуществится…
- Говард, хорошо, что ты мне напомнил, - перебил его Эллери. - Я ведь до сих пор не был в твоей студии.
- Неужели? Поднимайся ко мне прямо сейчас.
- Давайте мы все туда пойдем, - предложила Салли, многозначительно и нежно посмотрев на мужа.
Однако Уолферт тут же напомнил брату:
- Ты обещал поработать сегодня вечером над этим делом Хатчинсона, Дидрих. Я с ним договорился, и завтра мы подпишем все документы.
- Но сегодня субботний вечер, Уолф. А завтра воскресенье. Разве эта публика не может подождать до понедельника?
- Они желали бы завершить дело и уехать в понедельник утром.
- Проклятие! - насупился Дидрих. - Ну ладно. Извини меня, дорогая. Боюсь, что нынешним вечером тебе придется побыть и за хозяина и за хозяйку.
Эллери предполагал увидеть нечто величественное и огромное: гаргантюанские драпировки с роскошными складками, не до конца обработанные гигантские каменные глыбы. Иными словами, нечто похожее на студии скульпторов в голливудских фильмах. Однако ничего подобного он там не нашел. Студия была просторной, но скромной и без каких-либо каменных глыб.
- У тебя не архитектурное мышление, Эллери, - засмеялся Говард. - Полы бы от них просто провалились.
Да и драпировки отнюдь не поражали своими размерами. Зато оборудования здесь хватило бы на несколько мастерских - мелкой арматуры, резцов, модельных подставок, а главное, различных инструментов - зажимов, дрелей, тисков, скребков, стамесок и прочего. Говард объяснил, что каждый материал нуждается в специальной обработке: дерево - в одной, слоновая кость - в другой, а камень - в третьей. Эллери обратил внимание на небольшие модели и небрежные эскизы.
- Тут я сделаю первые наброски и начальные образцы моделей. В общем, студия - место для черновой работы, - продолжил Говард. - А в глубине сада, на задворках есть сарай, и, если ты хочешь, Эллери, я тебе его завтра покажу. В нем-то я и высекаю из камня. Там прочные полы, они способны выдержать любую тяжесть. И к тому же в сарае проще орудовать резцом, отсекать лишние куски и заканчивать статуи. Только вообрази, как я тащу сюда многотонную глыбу и поднимаюсь с ней по лестнице!
Говард успел набросать ряд эскизов для музея.
- Сам понимаешь, они еще очень сырые, - сказал он. - Всего-навсего первые впечатления и попытка воссоздать античные каноны. А спецификой я займусь позднее. Сделаю новые, подробные эскизы и вылеплю фигурки из пластилина. Забьюсь в свою нору на целые месяцы и уж напоследок переберусь в сарай.
- Говард, Дидс говорил мне, что ты намерен перестроить этот сарай, - обратилась к нему Салли.
- Да. В нем нужно укрепить полы и прорезать окно в западной стене, чтобы было побольше света. И пространства мне тоже недостаточно. Может быть, причина не в окне, а в западной стене. Если ее сломать, сарай увеличится чуть ли не вдвое.
- Ты желаешь поудобнее разместить свои статуи? - уточнил Эллери.
- Нет, я имею в виду перспективу. У монументальной декоративной скульптуры иные законы, чем у портретной и даже у фигур Микеланджело. Его вещи с их фактурой и контурами хорошо воспринимаются вблизи, а на расстоянии словно расплываются и теряют форму. У меня другая проблема. Эти статуи должны смотреться издалека и стоять под открытым небом. Значит, для них требуется лаконичная, ясная техника - прямые линии, четкие силуэты и профили. Вот почему греческая скульптура всегда выигрывает в свободном пространстве и почему я называю себя неоклассиком. Мои композиции - не для залов.
У себя в студии Говард держался по-хозяйски. Его растерянность и самоуглубленность сменились спокойной уверенностью, он не хмурил брови, говорил веско и даже с определенным изяществом. Эллери немного устыдился. Прежде "покупка" музея Дидриха казалась ему довольно примитивной демонстрацией богатства. Но теперь он понял, что молодому художнику дали возможность реализовать себя и создать что-то стоящее. Это был новый элемент в системе его расчетов, и он ему очень нравился.
- Да, свидетельства твоей творческой энергии налицо, - с улыбкой заявил Эллери. - Особенно в сравнении с моими ничтожными усилиями в коттедже. Надеюсь, что вы не осудите меня, если я на вечер залягу на дно и помучаю мою пишущую машинку?
Они смущенно извинились, и он попрощался с Говардом и Салли, склонившимися над эскизами. Говард что-то оживленно разъяснял, а Салли слушала его с сияющими глазами, и ее влажные губы были полураскрыты.
Итак, вопрос решен и письма сожжены, вновь мрачно заключил Эллери. Жаль, что не от всех доказательств так легко отделаться. Его порадовало, что Дидрих находился двумя этажами ниже, у себя в кабинете.