Она закрывает глаза и откидывается к стене. Ей все равно - выживет она или нет. Она знает: пакетик у меня, содержимого ей хватит надолго, со мной невозможно хитрить, тело мне подставить в обмен не удастся.
- Они подсадили Никиту год назад. Ты знаешь это? - спрашивает она, не открывая глаз. - Они подсадили Никиту с моей помощью, но я не виновата. Я сама была тогда подсажена.
Замечательно, только и успел я подумать. Никита самым обычным, самым банальным образом стал торчать на героине. Он никогда не был замечен даже в алкогольных излишествах и вдруг попался в том возрасте, когда другие люди бросают или умирают. Впрочем, он умер.
- Ему нужно было отрабатывать. Вот и все, - говорит она, открывает глаза и словно впивается в меня. - Отдай. Это не твое.
- Не ври, - говорю я. - За это не убивают. По крайней мере, никогда не убьют звезду. Ты будешь говорить все, что знаешь, сука! - Я вдруг замечаю, что перехожу на крик, и это плохо. Я останавливаюсь и произношу тихо и по слогам: - Ты скажешь все, сука. Если ты не скажешь, сука, то ты будешь ломаться две недели, сука, и полезешь в петлю без кайфа, сука, или поползешь к Гондону, сука, или к тем, кто у него всем заправляет, и они тебя на куски разрежут и в землю зароют. Только ты знаешь и они знают. Им тебя не хватает.
- Ты тоже знаешь! - Губы у нее сухие и в трещинках. Она облизывает их и кривит, кривит в улыбке.
- Я знаю не все, что мне нужно. - У меня есть вопросы, крошка. Ты будешь говорить, или я уйду.
Она затихает и тут же начинает согласно кивать.
- Да, да, да, - говорит Юлия. - Я знаю все. Нет, я не знаю все, но Никита говорил. И я слышала кое-что.
Она рассказывает историю до неприличия примитивную, и мне неожиданно становится обидно за Шелеста, хотя степень таланта не имеет отношения к степени химической зависимости. Есенин спился, как работяга. Таких примеров тысячи тысяч. Конечно же, он мудак, Никита, друг тоже мне. Он попробовал поработать с Малининым, или, вернее, тот предложил ему помощь в поиске спонсоров на аренду студии и выпуск нового альбома. Тогда он жил и записывался в Москве два месяца. Юлию подсунули ему во время записи. Она раньше ложилась под Малинина, потом под всяких спонсоров при случае. Лечь ей под Никиту было милое дело, поскольку ей это лестно - раз, ее за это снабжали кайфом - два, с условием, что она попробует втянуть и Никиту, - три. Сперва тот посмеивался, отнекиваясь, но, когда горизонтали полов состоялись, Юлии удалось убедить его попробовать. В его, мол, возрасте он не станет наркоманом, как личность сформировавшаяся, а изменять восприятие иногда надо, поскольку все изменяли восприятие - битлы, роллинги, Хендрикс (он помер, плохой пример), Клаптон, Элтон Джон, все, одним словом. Если он хочет ощущать себя элементом мировой элиты рок-н-ролла, он должен. Просто должен поэкспериментировать. Это придаст новое звучание записи, откроется другой слух, а то последнее время все одно и то же. Хорошо, конечно, он сочиняет и поет, только одно и то же… На этом она его и зацепила. Я знал Никиту и то, как он хотел войти в мировую элиту. Это было невозможно. Какой бы популярности он ни достигал здесь, его никто не пустит на рынок англоязычного рока. Рынок очень плотен и жесток там. Одной шестой части суши ему оказалось мало! Я знаю, его не деньги интересовали. Достижение несбыточного - вот и все. Мы вместе опупевали от битлов и могли лишь мечтать, чтобы вкусить той жизни и славы. Героин снимает много вопросов. Он их и снял в итоге. Все.
Никита вовсю подтарчивал, когда Малинин предложил подписать контракт, что Шелест и сделал. Малинин нашел финансистов и вложил деньги в съемки, в телевзятки, которые московские массмедиа брали с пугающей откровенностью среди бела дня и в людных местах. Малинин выпускал продукцию и устраивал пресс-конференции с презентациями, где поил и кормил всякую нужную сволочь. Деньги предстояло отработать. Отрабатывать предстояло кайф, который оставался по-прежнему доступен, но его стоимость записывалась в долг. Так и возникли эти сотни тысяч долларов. Никита активно гастролировал. Ему платили приличные гонорары. Он списывал часть долга, но тот опять рос. Малинин организовал концертное турне - Ашхабад, Баку, Анкара. За него платили много, и Никита обрадовался. Перед этими поездками ему удалось переломаться. На этой квартире он и ломался, страдая от кошмаров, в бессоннице, в поту, дрожи и тэ дэ… Эту квартиру никто не знал. Квартиру для их кайфа и секса, кайфа с сексом, сексом по-кайфу. Юлия снимала комнату, поскольку сама из Луги. Считалось, он остается иногда у нее. Никита переломался. Последний тур отгастролировал чистый. Каким-то образом он раскусил Малинина, и даже не его, тот был крупной музыкальной, но мелкой криминальной сошкой, а тех, кто за и над ним. Для восточного тура арендовали самолет, в который грузили часть концертной аппаратуры. С аппаратурой обратно транспортировали героин для России и Европы. Таможня получала процент, все имели долю. А Никита имел долг. Он врубился и заявил, что он тоже в доле и этой долей покрывает долг. А после концерта в СКК он обрывает отношения с Малининым, но те, кто за ним и над ним, прервали отношения с Шелестом по-своему. Она все поняла и убежала к отцу. Хорошо, отец дал ей машину на месяц. Она прыгнула тогда в машину и убежала в Лугу, чуть не разбилась по дороге, поскольку была в кайфе. У нее оставалось еще немного, но скоро кончилось. Она начала ломаться, но не смогла и приехала сюда. Это все…
Белые ночи белы, как героин.
Мы сидим, и мне горько за нашу проклятую жизнь. Где-то белозубые и беззаботные люди скачут по пляжу в сторону синего моря, радостно звенят их голоса. Опять рекламный ролик крутится в голове. Единственное, что возможно, так это отомстить за рождение и смерть.
- Послушай, детка, - говорю я грубо, но мне по-настоящему жалко ее. - Все это замечательно. Кто конкретно? И почему Анкара?
- Испано-турецкая фирма "Вокс". - Юлия еле говорит, лежит с закрытыми глазами, и я начинаю бояться, как бы она не вырубилась. - Они деньги дали на Дворцовую площадь. Мистер Саллах.
- Где Малинина можно застать? Где он бывает без охраны? Где он развлекается? - Она вырубилась, и я трясу ее за плечо повторяя: - Говори, где к нему можно подобраться? Говори или больше не получишь!
Она делает усилие. Сквозь приоткрытые щелочки не видно, что там у нее в глазах.
- Ты его не достанешь, - говорит Юлия. - По средам он бывает в бассейне.
Она затихает, и я снова наклоняюсь над ней и короткими пощечинами пытаюсь достучаться.
Она называет адрес на Васильевском острове (хорошо, если правильный), и более от нее ничего не добиться, а больше ничего и не надо. Я аккуратно достаю из-под дивана пакетик, собираю необходимые вещи и устраиваюсь в кресле до утра. Что-то я слышал или читал про фирму "Вокс". Что и где? Без наркотиков тоже можно спать. Я и сплю, а утром встаю пораньше и покупаю на углу все утренние газеты и несколько вчерашних. Юлия все еще спит. Или она так кайфует? Заварив и выпив кофе чудовищной крепости, листаю газеты. В утренних новостях пусто - лишь повествуют журналисты взахлеб о вчерашней перестрелке на улице Куйбышева, в которой милиция застрелила трех киллеров. Еще президентский указ о борьбе с бандитизмом подвергают сомнению всякие влиятельные эксперты - понятно, кто им платит. Во вчерашнем "Вечернем Петербурге" я нахожу заметку о прибытии в Санкт-Петербург представителя фирмы "Вокс". Скоро прибудет и господин Саллах - экспортер детского питания, спонсор гала-концерта на Дворцовой площади. В той газете опубликован материал с Малининым - какой он гениальный продюсер, друг зверей и детей, как он осчастливил город на Неве, какие мощные планы у него по поводу творческого наследия Никиты Шелеста, как он ведет переговоры о сотрудничестве с "ДДТ" и "НАУТИЛУСОМ", нельзя, мол, оставлять Восток для музыкальной американской экспансии, нужно, мол, вести активную и грамотную политику по освоению музыкального рынка соседей, музыкальная культура Востока близка якобы славянской, те же напевы, хотя и разные религии, но Турция - светское государство, и, возможно, с помощью таких союзников, как фирма "Вокс", составит конкуренцию Западу…
Все это замечательная херня, думаю я и иду бриться. Седоватые пятна щетины заметны на подбородке и щеках. Я достаю бритву и убираю. Щетина может пригодиться. Нужно надевать новое лицо и сбрасывать. Эту Юлию нельзя выпускать. Тем более у нее есть водительские права. Ведь она говорила про отцовскую машину, и это может пригодиться. Ее можно продержать на порошке. Она за порошок и себя не пожалеет, как не жалела себя для Малинина.
Я пишу ей записку, чтоб ждала, отсыпаю на глазок порошка. Черт знает, сколько надо, но лучше чуть меньше, а то крыша у нее совсем повернется. Я переодеваюсь в странный костюм, найденный мною в шкафу. Австрийский, несколько потертый, грязновато-серого цвета в крапинку. Щетина и костюм - самое то. Он - я! - знал лучшие времена. Все, что надо, у меня есть. Деньги и тачка, оружие и красотка в койке, героин и героизм.
В здании из красного кирпича угадывались контуры православной церкви. "Детско-юношеская спортивная школа № 15" - такая табличка висела на двери. Видимо, здесь и находился бассейн. Я потянул дверь на себя и ступил внутрь. В прохладном холле с высокими потолками никого. На стендах висят объявления, приколотые кнопками. Объявляется набор детей на следующий сезон. Объявляются конкурсы. Занятия в бассейне прекращены до сентября. Работает платный массажный кабинет и принимаются коллективные заявки в коммерческую баню. Я прошел по пустому коридору - ничего интересного. Вдоль стены тянулись резиновые шланги, а напротив большого овального окна стояли, словно бомбы, два баллона с газом для сварочных работ.
- Вам кого? - Вопрос за спиной обратился в эхо и раздался сразу же со всех сторон.
Обернувшись, я обнаружил коренастого мужчину с литым торсом. Одет он был в облегающий тренировочный костюм и смотрел пристально.
- Понимаете, - ответил я под простого, - хочу сына, вот в плавание…
- Информация при входе, - оборвал мои объяснения коренастый и проследил, чтобы я вернулся в холл.
Я чувствовал его взгляд за спиной и постоял возле стенда. Коллективные заявки в коммерческую баню принимались на понедельники и пятницы. А среда? Что Юлия имела в виду, когда говорила про бассейн? Баню в здании бассейна? Люди разных сословий любят развлекаться в банях. Без штанов делишки обделывать легче. А если он просто спортом занимается? А бассейн закрыт до сентября. Я вышел на улицу, осмотрелся и сделал большой круг. В одном месте к бывшей церкви вплотную подступал забор, сооруженный из бетонных плит. За ним расположилось какое-то умирающее предприятие. С другой стороны подход к спортшколе закрывали жилые дома. Заметив арку, я прошел через нее во двор и увидел пристроенного к церкви уродца - одноэтажную лачужку котельной с торчащей в небо трубой. Асфальт перед лачужкой был разворочен, а в канаве одиноко возился рабочий. Из открытой двери котельной доносились голоса. Было около двух часов дня. Солнце пыталось светить, облака старались помешать. Я провел ладонью по подбородку и порадовался, что не стал утром бриться. Буквально возле арки на улице торговал киоск, и я, вернувшись на улицу, купил там литр какой-то гадости, а подходя к котельной, оторвал от пиджака пуговицу, дабы он выглядел правдивей.
По стенам петляли трубы. В манометрах висели мертвые стрелки. Котел молчал. За столом сидел толстый и чернявый усатый обладатель очков с толстыми линзами. Рядом с ним, подперев голову руками, примостился мужчина в спецовке, отчасти похожий на моего соседа Колюню. Если в первом чувствовался надменный ум, обремененный избыточным чтением, то второй был - сам народ. Увидев меня, они перестали спорить.
- Привет! - приветствовал я их с порога. - Мужики, у вас нет стакана?
- Что? - заморгал глазами "сам народ".
- Смотря как на это посмотреть, - сурово ответил толстяк.
- Да вчера набодался. Еле дотерпел, пока деньги достал. Составьте компанию.
Толстяк смотрел неприязненно, но ответил неожиданно для меня:
- Что ж не составить. Иван, достань куверты.
- Компанию мы любим, - ответил "сам народ", названный Иваном.
Водку я купил иностранную, и на вкус она оказалась невыносимо противной.
- Ты откуда такой взялся? - спросил толстяк. - Мы тебя раньше не видели.
- Я на Песках живу. А тут вчера свадьба, послезавтра похороны. Неделю не уехать. У меня еще два дня в запасе.
Кажется, мой ответ удовлетворил хозяев помещения, и они более не спрашивали меня о мотивах появления, а продолжили спор, заменявший закуску. Толстяк принадлежал к буржуазным либералам. "Сам народ" Ваня думал как проклятый обыватель.
- Ты куда ваучер дел, Ваня? - спросил толстяк.
- Продал. А что? Раньше парили государственными займами, а сейчас призывают отдать имущество в частные руки. Тот же заем. Потом концов не найдешь.
- А я взял акцию "Олби", - поведал толстяк. - Их президент вошел в политбюро партии Гайдара. Он на виду, и ему обанкротиться не дадут.
Разговор продолжался в том же духе. Обсудили футбольные матчи в Чикаго и Нью-Йорке. Толстяк восторженно порадовался возвращению Солженицына. Его, мол, движение через Сибирь по триумфу похоже на возвращение Наполеона с Эльбы. Конечно, согласился "сам народ" Ваня, он похож на Наполеона, только приедет он в Москву, как Пугачев, - в клетке. Так я и думал. Они поругались, но выпили и помирились.
Так могло продолжаться до бесконечности. Спросив, где туалет, я нашел этот вонючий санузел и, склонившись над ржавого цвета унитазом, сунул два пальца в рот. Алкоголь уже впитывался кровью, но что-то мне удалось извергнуть. Из продолжения разговора я узнал - по понедельникам, средам и пятницам котельную начинают топить после обеда, чтобы в сауну поступала горячая вода. Толстый и Ваня спорили, кому завтра выходить на дежурство. Толстый одолел, и Ваня сокрушенно согласился. В открытую дверь я видел двор, и где-то минут через сорок во дворе появился крепыш из спортивной школы. Я вздрогнул. Кто он такой - неизвестно. Следовало скрыться, поскольку крепыш мог меня расшифровать, но Ваня быстро поднялся и вышел к крепышу. Крепыш что-то втолковывал, Ваня кивал и чесал затылок. Толстый разлил по кувертам и предложил:
- Давай-ка. Ему много не надо - окосеет.
Ваня вернулся, положил связку ключей на стол, покосился на опустевшую бутылку и недовольно произнес:
- Винтили, мать их! А этот, мать его! Начальник тоже, мать-перемать!
Монолог означал - придется сходить в сауну и что-то там подкрутить, что раскрутилось, но полов, мол, не велено пачкать и - вообще… Я достал деньги и протянул толстому:
- Давай, я Ване помогу пока, а ты сходи, если нетрудно. Ну и закусить побольше - помидоров кило, сардельки да хлеб. Если нетрудно. Если я вам не надоел. Мне-то на эти свадьбы-похороны идти неохота. Там ругань сплошная. Мне б отсидеться, а к вечеру ближе я вернусь к ним, когда они уже все передерутся и успокоятся.
- Что - так круто? - посочувствовал толстяк.
- Родня! - ответил я. - Чтоб им пусто.
- Бывает, - сказал Ваня.
Конечно, толстый обрадовался, но виду не подал:
- Ладно. Разберусь. Вы только там все нормально чтоб. Слышь, Иван? А то мне голову эти бандиты оторвут.
- Там дел-то на пять минут.
Коммерческая баня располагалась на первом этаже церкви, но вход имела отдельный. Сам бы и не догадался. Мы прошли во второй двор, который полуовалом окружали дома. Двор переходил в тополиный сквер с белыми скамейками и еще невытоптанными газонами. Следовало что-то придумать за несколько минут. Ваня отпер дверь, обитую рейками, и мы вошли в узкий холл с телевизором и кожаными креслами. Кислый банный запах. На низеньком столике стояла пустая пивная бутылка. Справа от холла находилась дверь, ведущая в бассейн. Из бассейна можно было пройти в парилку. Из холла шел коридорчик и слева имелась еще одна комнатка без двери - с диванчиком и столом. В конце коридора в объемном чуланчике стояли метлы, шайки, разные моющие средства в полиэтиленовых упаковках, висели веники и хранились прочие банные аксессуары. Я все это быстро обошел и запомнил. Ваня крутил краны, пуская и перекрывая воду.
- Помочь, Вань? - спросил я, заглядывая в душевую.
- Тут, мать-перемать! Дел-то, перемать-мать!
- Ясно. Вас-то сюда пускают кости парить?
- Хрен, мать-перемать, пускают, мать-перемать! Тут такие тачки и бляди!
- Ясно. Я покурю пока.
- Кури, мать-перемать! Пять минут, перемать-мать!
В бассейнах на окнах стояли решетки. Парилка представляла собой склеп. Входная дверь - глухой номер. Я прошел в кладовку и обнаружил в ней крашеную, забитую на гвозди дверищу. Ваня слышно матерился, значит, работал. Толкнул дверь - мертво. Поискал хоть что-нибудь - нашел в углу килограммовую гантелину. Стал ею сбивать загнутые гвозди, державшие дверь. Чуть двинулись и встали. Нашел столовый нож и загнал его лезвие под гвоздь. Стал стучать гантелиной. Гвоздь отошел чуть-чуть. Лезвие лопнуло. Это не арабская сталь. Ваня перестал материться. Я быстро вышел, сел в холле в кресло и достал сигареты.
- Надо смеситель менять, а то жопы ошпарят, - сказал Ваня. - До завтра продержится и хорош!
Связка с ключами лежала на столе. Я взял связку и сказал:
- Тогда рванули? Я закрою. Ты инструменты тащи, а я и свет вырублю.
Он подождал меня на улице, пока я возился с замками. Его уже пошатывало от дармовой водки. Мы вернулись в первый двор, и, когда подходили к котельной, я сказал:
- Он же пива не купит! Я ему денег на пиво не дал! На соседнем углу из ящиков "Балтику" продают. Может, еще не кончилась. Возьму-ка пива пяток.
- Только не пропадай, - согласно заулыбался "сам народ" Ваня. - Деньги, конечно, твои, но мы ждать не станем.
Я вернулся во второй двор и успел все сделать за десять минут. Дверь из кладовки выходила в колодец-тупичок. Стенами тупичка являлись церковь и спина уродца-котельной. Вернувшись с пивом, я посидел еще часок с новыми знакомыми. Иногда выходил блевать алкоголем, но он все равно впитывался, хотя и меньше. Мы обсудили все что можно - футбол, преступность, Шумейко с Руцким, монархизм, Окуджаву, Ростроповича и жену его стерву, вспомнив, что у Сахарова тоже стерва, по линии жен мы с ними равны, обсудили мы пидеров - все пидеры! - и лесбиянок, интересно - как это они делают?
- Вот встанет Кировский завод, - говорил Ваня. - Каждый возьмет по дубине, и через полчаса всех бандитов не будет.
- Дурак ты, Ваня! - говорил толстяк. - Бандиты власти нужны! Вот в Сальвадоре есть "эскадроны смерти", а в Гаити - "тонтон-макуты". Узнают, например, что сидит тут какой-то ванек и пиздит. Не милиция тебя грохнет, а бандиты. А милиция прикроет. Понял?
- Кировский завод их всех за шестьсот секунд, - бубнил Ваня.
Я все-таки нашел повод уйти и нашел слова сожаления, обещая зайти завтра опохмелиться, и мое обещание толстый и Ваня встретили с восторгом.