- Мы теперь кто? - спросила Марина в лоб. - Как нам себя вести? Мы толком-то и не знакомы.
- Не знаю, - честно ответил я. - Будем вести себя как раньше. Так проще.
Она сделала шаг ко мне, и мы обнялись.
- Так раньше не было, - сказала она.
- Давай об этом не думать.
Она обрадовалась моему предложению и стала рассказывать, как провела день. Никуда не выходила, как я и просил. К телефону не подходила.
- А он звонил? - настороженно поинтересовался я.
Мы договорились общаться только с помощью "трубы", и по телефону могли звонить только чужие.
- Звонил несколько раз. А что?
- Нет, ничего. Коля обещал приехать пораньше.
- Значит, есть время, Саша. - Мы так и стояли обнявшись. Я чувствовал ее тело - плотную мякоть груди, округлость живота. - Сходи за хлебом, Саша. Сходишь?
Это прозвучало очень мирно. "Сходи за хлебом". Я решил сходить за этим самым хлебом, а вернувшись, продолжить знакомство.
Вышел из дома, набросив на плечи пальто, и почти пробежал несколько кварталов до универсального магазина. Хлебный магазин имелся и ближе к дому, но в мелких лавках постоянных клиентов запоминали в лицо, начинали здороваться. Запоминаться не стоило… Все мероприятие заняло минут пять, вряд ли больше. Я шел обратно с багетом, откусывая мягкие кусочки. Повернув за угол, увидел на противоположной от нашего дома стороне улицы белый "тендерберд". "Птица", конечно, была не самой последней марки и стояла скромно. Она была такая белая и такая невинная, что я сразу понял - нас достали.
Попятился назад и остановился за углом. Мысли носились со скоростью автоматической стрельбы. Наконец мне удалось взять себя в руки, и я с радостью вспомнил про "трубу" и про "Макарова" во внутренних карманах пальто. Хорошо, что вышел в "Бартоне"; мог бы запросто оставить дома - на улице градусов шесть тепла.
Я достал телефон и набрал номер. Марина долго не отвечала.
- Слушаю, - услышал я ее голос. - Кто это?
- Это я, Саша, - ответил. - Значит, так. Первое - не волнуйся. Второе - дверь никому не открывай и к окнам не подходи.
- Что случилось?! - Голос ее звучал тревожно, но без паники.
- Не волнуйся, - повторил я. - Нам придется съехать.
- Понимаю. - Слышно было отлично; казалось - она стоит рядом. - А Коля?
- Не волнуйся, - повторил я еще раз. - Собери быстро самое необходимое. Мои вещи тоже. У меня там сумка. И - Гусакова.
Я нажал кнопочку, и Марины рядом не стало. Выглянул за угол и попробовал разглядеть тачку получше. Тачка меня интересовала мало - я постарался увидеть людей. Их было двое. Один сидел за рулем и курил, пуская дым поверх опущенного стекла. Мощное плечо угадывалось под плащом. Еще я разглядел ухо, челюсть и коротко подстриженный висок. Второй лишь угадывался рядом с водителем - стекла на "птице" стояли затемненные. Вернувшись за угол, я снова достал "трубу" и набрал номер Гусакова. Тот откликнулся немедленно.
- Это Саша, - сказал я.
- Что стряслось? - спросил меня Коля.
- Стряслось. Возле нашего дома стоит плохая тачка.
- Что собираешься делать?
- Собираюсь посоветоваться с тобой.
- Ты где находишься?
- Стою за углом с батоном.
- С чем стоишь?
- С батоном за четыре франка! Я тебя жду. К дому не подъезжай. Остановишься, где и я, в переулке.
- А Марина? Полчаса продержишься?
- Приезжай быстрее.
Нажал кнопку, и Коли не стало.
Я не мог стоять возле угла бесконечно, не привлекая к себе внимания. Полчаса, обещанные Гусаковым, становились вечностью. Вот она, теория относительности, в быту!.. Эти ублюдки могли пойти в дом, могли просто вынести двери, захватить Марину, могли все, что угодно. Могли приехать к ним на помощь другие ублюдки. У меня "Макаров" всего, но обойма полная, как учили…
Я остановил мысли. Ауробиндо всегда прав. "Молчание ума" наступает тогда, когда думать поздно. Надо делать, думать станем на досуге.
Еще не зная, что предприму, я вышел из-за угла. "Трубу" я убрал во внутренний карман "Бартона", а "Макарова" положил во внешний. В левой руке я по-прежнему держал батон, но им никого не укокошишь, даже если станешь изо всех сил бить по лбу…
Хоть и жили мы на глухой улочке, но люди здесь тоже иногда проходили. Напротив нашего дома находилась табачная лавка. Теперь в "птице" все стекла были подняты. Неожиданно дверь машины открылась и на тротуар поднялся тот, что сидел рядом с водилой. Ублюдок номер два оказался здоровым. Здоров - и все. Хватит о нем. Он сделал несколько шагов и скрылся в табачной лавке. Я почувствовал, как напружинилось тело, хотя и не знал еще, что стану делать. В то же время стекло со стороны водителя медленно поползло вниз и из салона вылетело мастерски пущенное кольцо табачного дыма. Снова стало видно ухо и висок.
- Ухо и висок. Ухо и висок, - пробурчал я, продвигаясь по улице прогулочным шагом и стараясь придать лицу миролюбивое выражение. Не знаю, как это удалось, но батон в левой руке должен был придавать моему облику толику праздности. Правая же рука находилась в кармане, а в руке находился "Макаров".
Первое, что пришло на ум, было: "Нападение - лучшая защита"; второе - "Минздрав предупреждает, что курение опасно для вашего здоровья".
Минздрав предупреждал, а он не послушал. Теперь - его проблемы. Но проблемы пока что были мои. Проблема - не промахнуться. Чтоб рука не дрогнула. Чтоб адреналин не подвел.
За шаг до машины я откусил от батона, а поравнявшись с дверцей водителя, резко вынул пистолет и с размаху припечатал рукояткой по виску того, кто курил. Куряка только крякнул и отвалился в сторону.
- Предупреждал же тебя наш Минздрав, - сказал я, открывая дверцу и отталкивая тяжелое тело.
"Птица" оказалась тачкой широкой. И кстати. Между передними креслами оказалось достаточно места, чтобы водилу-громилу спихнуть на заднее сиденье.
Только я успел затолкать водилины ноги с глаз долой, как из табачной лавки появился его напарник и направился к машине. Тут уж дело пошло на секунды, и меня спасло от расстрела только то, что стекла у "птицы" были затемненные и подошедший подмены не заметил. Он открыл дверь и нырнул в салон. Куда он дальше нырнул - его дело. Он плюхнулся на сиденье, не глядя в мою сторону; зато я на него смотрел внимательно. Успел увидеть тонкий и кривой, будто ятаган, профиль и высокий лоб под черными кудрями. "Макарова" я заранее перехватил в левую руку. Замахнулся и влупил высоколобому рукояткой в переносицу. Нырнул высоколобый в омут бессознательного уже с выпрямленным профилем. Закрыл глаза, голубчик, откинулся на сиденье. Из носа потекла кровушка…
- О'кей! - сказал я в пространство. - Что мы теперь имеем?
Мы, то есть я, имели теперь двух отрубленных мордоворотов, и стоило, пожалуй, пройтись по их карманам и убедиться, что пострадали не мирные французские граждане, остановившиеся купить табачку, а соратники киллера Пьера по злому умыслу.
Нет, это оказались не мирные курильщики. У каждого в кармане имелось по здоровенному наганищу внушительного калибра. Пришлось произвести конфискацию. Гангстеры покуда не шевелились, но дышали, оставались живыми. И еще, слава Богу, в их карманах не оказалось никаких полицейских удостоверений. Зато была "труба". По ней могли позвонить в любую минуту и поинтересоваться, как идет слежка…
Я достал свою трубку, набрал номер Гусакова и тут же услышал его голос:
- Остановись возле табачной лавки перед белой машиной. Я - в ней.
- Через пять минут, - ответил мсье Коля.
Пять минут длились вечно.
Действовать следовало быстро. "Труба", которая лежала в кармане одного из ублюдков, запикала как раз тогда, когда подъехал Николай Иванович. Время наше кончалось прямо на глазах.
Я велел мсье Коле бежать в дом, а сам постарался, как смог, связать отрубленных так, чтобы они быстро не развязались. Провозившись с десяток минут, я постарался выползти незаметно, хотя в этой части улицы французский народ появлялся редко. Я вбежал на крыльцо и вступил в прихожую. Марина стояла с сумкой в руках, и еще две стояли возле ее ног. Она была стремительна и прекрасна, честное слово! Чуть в сторонке от Марины находилась и моя трухлявая сумочка.
- Марина, садись в машину! - кричал Коля из гостиной. - И уезжай! Возьми Сашу.
Войдя в комнату, я увидел Николая, шарящего по полкам, собирающего какие-то бумажки.
- А ты? - спросил я. - Могу я помочь?
- Да, - согласился Коля. - Надо все добро из подвала поднять наверх.
- Как ты поедешь? Куда мы вообще едем?
- Марина знает куда! Я сейчас подгоню тачку и погружу.
- Где ты эти тачки берешь?
- Тачек в Европе много. Хоть жопой ешь.
- Так я тебе помогу.
- Нет, ты лучше уезжай. Ты поможешь ящики к двери подтащить из подвала, а после уезжай. Я управлюсь. Ты за Марину отвечаешь.
- На кой черт нам столько оружия?
- Оно-то нам теперь только и нужно. И еще - следов нельзя оставлять.
- Ладно.
Мы таскали ящики, потели, расшибали лбы и коленки.
- Все, кажется, - сказал мсье Коля, а я ответил:
- Ухожу. Ты тут не умирай.
- Постараюсь. Сам не умирай.
Марина ждала меня в гусаковской тачке, сидя за рулем. Я сел рядом с ней, и она погнала машину прочь. Белая "птица" осталась скучать возле лавки. Ублюдки небось уже вылупили глаза, зашевелились. Перегнувшись на заднее сиденье, я достал свою сумку и проверил содержимое. Афганский нож блеснул, появившись среди шмоток. Можно было не беспокоиться. Я и сидел рядом с Мариной, молчал, не рыпался. Между Вольтером и стариком таджиком одна разница. Вольтер учил только словами, а старик таджик еще и оружием.
- А елку он догадается выключить? Огоньки то есть.
- Что? Елку? - Марина глянула на меня мельком; кажется, она не поняла вопроса; да я и сам его не понял.
- Не знаю. Нет. Сложно сказать, - ответила она.
Не хотелось им, гадам и ублюдкам, оставлять красоту.
Довольно скоро мы оказались за пределами города и понеслись по скоростной дороге. Если в центре Парижа я ориентируюсь довольно хорошо, то за пределами старого города моментально теряю представление о местонахождении… И слава Богу! А то я последнее время слишком хорошо знал, где нахожусь. У местонахождения моего есть отличное емкое русское название со второй буквой "о"!..
Мы ехали около часа, ехали молча. Дорога запетляла по полям и пригоркам. Почти стемнело, и я различал только эти особенности ландшафта. Скоро мы оказались возле ворот небольшой усадьбы.
- Отвори ворота, - попросила Марина. - Они не заперты.
Я выбрался из машины. Решетчатые ворота действительно оказались без запоров. Я толкнул одну из створок, петли жалобно скрипнули.
Через пять минут мы уже входили в дом.
Узкая тяжелая дверь вела в обширную залу с камином. Марина включила свет и пообещала разобраться с системой отопления. Как это у нее получится, я не знал. Я подошел к камину и попытался поджечь дрова, лежавшие там аккуратной стопкой. Найдя заготовленные лучины и достав из кармана зажигалку, я порядком повозился; все-таки огонек не умер, стал карабкаться по дровишкам. Скоро полешки весело трещали и возле камина стало тепло и уютно. Марина принесла бутылку красного вина и пару фужеров. Мы сели возле камина, пододвинув кресла, и стали пить вино, не зная, что делать: то ли вести философские или любовные беседы, то ли беспокоиться о судьбе Гусакова, который…
В итоге мы не успели ни того ни другого. Во дворе вспыхнули фары подъехавшей к дому машины. Я было дернулся, схватившись за пистолет, но Марина встала и спокойно произнесла:
- Это Коля, - и оказалась права.
Тот почти вбежал в дом. Видок у мсье был еще тот: волосы стояли дыбом, плащ застегнут криво. Чувствовалось, Николаю Ивановичу давненько не приходилось заниматься погрузо-разгрузочными работами в таком объеме. Он почти упал в кресло, в котором перед этим сидела Марина, схватил бутылку и сделал долгий глоток прямо из горлышка.
- Кайфуете? - спросил, откинувшись на спинку кресла. - Работает отопление? Марина?! Прошлый раз были проблемы.
- Вроде бы батарея нагревается, - ответила кузина.
- Это хорошо, - кивнул мсье Коля и сделал еще глоток. - Мы сейчас перетащим ящики в сарай, - сказал Гусаков после паузы. - А после отправимся Александра Евгеньевича вывозить.
- У него тоже проблемы?
- Похоже, за нас взялись основательно. Этим гондонам траханым, думаю, и полиция помогает. Они и нам помогают, но им больше. Наводят! А после инцидента на ферме ни одна газета, ни один телеканал… Что тут скажешь! Надо Габриловича вывезти.
- А те, в белой тачке? Голоса не подавали?
- Нет. Ты их хорошо уделал.
Мы выпили еще вина, а после с полчаса возились с оружием, перетаскивали тяжелые ящики в сарай с высокими потолками, чисто подметенный, пахнущий одновременно всеми видами крестьянской жизни - немного стружками, немного сеном, немного навозом. Таскали мы оружие из пикапа, чудесным образом появившегося у Гусакова, оставив лишь пару ремингтонов, пару чешских пистолетов и пару гранат на всякий пожарный случай. Еще я набрал обойм для "Макарова", рассовал их по карманам.
Гусаков позвонил по "трубе" Габриловичу и, когда тот ответил, произнес лишь одно слово:
- Выезжаем.
Я так и не понял, почему Габрилович не мог сам приехать? То ли у него тачки кончились, то ли предстояло помочь добро вывезти. Все это было не мое дело, я и не спрашивал.
Зашли в дом, сделали по последнему глотку. Гусаков дал несколько распоряжений по дому. Марина обещала сделать. Она принесла с кухни поднос с кофейником и стала похожа на персонаж с картины Вермера. Мы быстро выпили по чашке кофе, и Гусаков направился к дверям. Марина подошла ко мне и положила голову на грудь. Через мгновение она откинула ее назад и сказала:
- Будет жаль, если тебя убьют.
- И мне. Ведь мы толком и не познакомились.
- Да. Нас просто прибило друг к другу.
- Да. Взрывной волной.
Я хотел ее. И я хотел Гусакову помочь вывезти Габриловича. Я хотел ее сильнее, но мог хотеть ее и в другой раз, а вот для Габриловича другого раза могло не оказаться.
Я выбежал из дома и прыгнул на сиденье рядом с Гусаковым. Тот врубил скорость, и мы рванули в ночь. Нет, еще вечер был…
"Скучный и верный Борис держит большой брод. Опять бросилась в воду конница степняков, и опять выручили "тюфяки", охладив пыл нового броска, но перед бросающимися в воду под дробосечное железо иная, чем утром, картина - за бродом не стоят свежие воины русского князя, за бродом идет жестокая рубка. Пусть еще не смят упорный русский улусник и не бросились в спину у брода жалкому пешему войску единоверцы, но ведь бросятся вот-вот, сомнут. И мы сомнем! Напьемся их сладкой крови, а потом - по богатым городам, где уже не спасет никого смиренный их бог, где так много крепких, пахнущих молоком женщин…"
Несколько впереди нас, судя по габаритным огням, катили две тачки, но они ехали быстрее, и огни, постепенно удаляясь, становились похожими на елочные гирлянды - мелькали, мигали где-то впереди. С трудом, но узнавалась промышленная окраина. В ее недрах находились цех-ангар и временное убежище Габриловича. Скоро дорога стала улицей, справа потянулся забор. Опять я увидел огни тачек, обогнавших нас, а мсье Коля сказал:
- Не нравится мне это, - и выключил фары.
Вокруг - ни огонька. Мы с трудом катили вдоль забора, серо-темная плоскость его только угадывалась. У пикапа за нашими сиденьями не было стенки, и, не дожидаясь Колиных слов, я перегнулся через спинку и потянул на себя за ствол "ремингтон" и коробку с зарядами картечи. Похлопал себя по карманам - обойм для пистолета хватало.
Нам оставалось лишь свернуть за угол. Тачки, которые шли перед нами, уже свернули. Гусаков затормозил, посмотрел на меня сумрачно, сказал:
- Я проверю, - и вышел из пикапа.
Не успел он дойти до угла, как тишина трущоб лопнула, разрываемая стрельбой. Коля все же успел выглянуть и тут же побежал обратно.
- Археолога гасят! - почти закричал он. - Командуй, лейтенант!
Я знал, как воевать в горах. Теперь я знал, как воюют в бретонских лесах. Городские трущобы - для меня новость. Мне было легче погибнуть, чем уронить звание советского офицера. Это я смеюсь. Нет, не смеюсь. Не было времени ни смеяться, ни бояться. Мысли стрекотали будь здоров. Погромче стрельбы у ангара. Но я советский офицер. Я скомандовал им. И они заткнулись по заветам Ауробиндо…
Пикап мы бросили за углом, а сами побежали к ангару, на мгновение остановившись возле угла забора и выглянув из-за него на пустырь. В двух десятках метров от нас нарисовалась следующая картина.
Среди кромешной тьмы стоял почему-то освещенный изнутри цех-ангар. Ворота у ангара были открыты. Сразу за воротами находилась машина, и кто-то лупил из-за машины в сторону пустыря. Была видна и застекленная конторка в недрах ангара, застекленные стенки конторки разлетались в разные стороны с неподдельным озорством. На самом же пустыре с двух сторон от освещенных ворот остановились тачки, обогнавшие нас. За тачками стояли на корточках несколько человек и лупили из всех стволов по ангару. Две тени полетели в сторону лестницы, по которой не так давно карабкался я…
Кажется, в ангаре находилось всего три человека. Двое скрылись за машиной, а третий отстреливался из конторки. Поскольку конторку разорвали в клочья прямо на наших глазах, то оттуда более никто и не стрелял. Выходит, двое осталось.
Я перехватил на бегу у Гусакова пару гранат. Пули из ангара летели в нашу сторону. О них думать уже не оставалось времени. Одновременно с мсье Колей мы метнули гранаты и упали на землю. Я ударился подбородком о камень и щелкнул зубами. Ба-бах-ну-ло! Я ударился подбородком о камень еще раз и еще раз щелкнул зубами.
Плащ Гусакова белел и шевелился в двух шагах от меня.
Лейтенантом был я, но попал в тачку Николай Иванович. Прошло секунды три, не больше, как тачка, стоявшая слева от ворот, взлетела на воздух и от нее взмыли в небо металлические клочья, а что-то вроде двери шлепнулось прямо перед моей головой. Именно так разрывается полный бензобак! Тогда я ударился подбородком о камень и щелкнул зубами в третий раз.
Тишина ударила по ушам. Появились секунды для того, чтобы оглядеться. На том месте, где стояла тачка, из-за которой пуляли по нашим люди киллера Пьера, горели металлические остатки. Какой-то комок лежал перед глазами и мешал смотреть. Я протянул руку, коснулся и тут же отдернул. Это оказалась оторванная по локоть рука, и ее пальцы еще сжимали оружие. Но теперь не до переживаний. Граната, брошенная мною, улетела в сторону и лишь посыпала пустырь осколками.
Мсье Коля привстал на колено и, передернув ремингтон, произнес, проревел кровожадно:
- Мать перемать к матерям материнских матерей! - и саданул из помпового ружья в сторону уцелевшей тачки.
Тут стрельба и началась снова. Все стреляли по всем. Пара трупаков уже валялась возле второй тачки, а неподстреленные рванули в темноту. Я выпустил в спину убегавших целую обойму, и один из них, словно натолкнувшись на невидимое препятствие, остановился, повернулся винтом и упал…