- Потом в поезд и домой - в Варшаву. К папочке.
Новость поразила Никиту, но он и бровью не повел.
- Ничего, еще посмотрим, как судьба распорядится.
Стараниями Милены на столе появились тарелки с закусками, графин с водкой, вино и сок. Следом явился Равиль Хабибулин. Опустился на пластиковое кресло, пискнувшее под его могучей тушей, как придавленный мышонок. Прикрыл глаза ладонью, словно от солнца. Сходу выдал изысканный комплимент:
- О-о!.. В Ялте красивых женщин больше, чем нужно, но некоторые просто ослепляют.
Анита поклонилась в ответ, а Никита представил их друг другу. Про Аниту с достоинством объявил, что это его невеста, а про то, что принцесса, не сказал.
- Давно пора, - обрадовался татарин. - Человек превращается в мужчину, когда заведет семью и детей. Но, кажется, дитя, ты не из наших мест? Я правильно угадал?
- Она из Европы, где бог умер, - ответил за нее Никита.
- Бог не может умереть, - возмутилась Анита. - Не говори, чего не понимаешь.
- Это сказал другой человек, намного умнее меня.
Желто-коричневое лицо Равиля внезапно просветлело, из бутылки, завернутой в полотенце, которую принес с собой, он налил черного вина в три бокала. Поднял свой.
- За вас, молодые люди. Вы подходите друг другу, сразу видно по глазам.
Не успели выпить, как подоспели Жека с Валенком, оба чинные, одухотворенные. Испросив разрешения, заняли свободные кресла. За столом стало тесно. Милена подбежала, чтобы принять новый заказ. Между друзьями произошла небольшая перепалка. Никита настаивал, чтобы вместе поужинать, но Жека отнекивался, дескать, они с Валенком заскочили на минутку промочить глотку. Мика в перепалке не участвовал, молча пялился на Аниту, и довольно-таки нагловато. Никита его не осуждал, только попросил закрыть рот. Аните объяснил:
- Михал Михалыч у нас художник, но немного заторможенный. На женщин очень падок. Можно сказать, бабник.
- Вы художник? - Анита улыбалась отрешенной светской улыбкой.
- По натуре я рыбак, - ответил Валенок. - Художник - это так, баловство. Только для заработка.
Милена переминалась с ноги на ногу со своим блокнотом. Никита сказал:
- Принеси еще закусок, водочки, а там видно будет.
Через час застолье было уже на приличном градусе. Равиль удалился по своим делам, пообещав присоединиться попозже. Пировали вчетвером. Но недолго. С наступлением темноты на ресторанном дворике началось всеобщее братание. Кто-то включил динамики, двор заполнился музыкой. Звучали простые мелодии, незнакомые Аните. В песнях, безыскусных и трогательных, звучала тоска об утраченном рае. Мужчины сдвигали столы, несколько пар танцевало. Теплый ветерок ласкал охмелевшие головы. К их столу подходили мужчины, кто-то присаживался, чокался со всеми, произносил какие-то не совсем понятные Аните слова. Объятия, похлопывание по спине, веселые возгласы. Она уже уразумела, что очутилась на тайной вечере неизвестно какого ордена. Никита держал ее за руку и отпускал только затем, чтобы обняться с очередным визитером и выпить. Мика Валенок опрокидывал рюмку за рюмкой и после каждой коротко взглядывал на Аниту с непонятной укоризной. Она не могла определить, хорошо ли ей здесь или плохо, чувствовала себя как в детстве, когда ни о чем не надо беспокоиться, потому что обо всем насущном и важном наверняка позаботятся взрослые. Ощущение скорее тревожное, чем приятное, сродни тому, какое бывает при пробуждении после долгого сна.
В какой-то момент они остались за столом вдвоем с Жекой Коломейцем, и Анита насторожилась. Она с самого начала ощущала ледяные токи, исходившие от этого суховатого, подтянутого, симпатичного молодого мужчины, выглядевшего старше своих лет. Никита, извинившись, куда-то ушел в обнимку с квадратным одноруким коротышкой, и ей вдруг стало так одиноко, словно ее бросили в глухом лесу на растерзание волкам.
- Женя… Я вас чем-то обидела? Скажите прямо, прошу вас.
Жека перевел на нее смутный взгляд, мыслями был где-то далеко, постукивал пальцами по столу в такт шлягеру.
- Не понял?
- Смотрите на меня как на змею подколодную. Вы чего-то опасаетесь?
Жизнь научила Жеку не откровенничать с юными красотками, но внезапно, по какому-то наитию, он нарушил это правило:
- Никита мне очень дорог, но я никогда не видел его таким. Похоже, влюбился в тебя.
- Что же тут страшного? По-вашему, в меня нельзя влюбиться?
- Ты ему не подходишь. Он простой солдат, а ты дворянка. Вы с разных планет. Вместе вряд ли сойдетесь, а сердце ему разобьешь. Оставь его в покое.
Краска хлынула к ее щекам, она вскинула подбородок:
- Может, не стоит решать за нас? Или у вас есть такое право?
Жека устало отмахнулся, поднес рюмку к губам, но не выпил.
- Ничего я ни за кого не решаю. Плохо ты знаешь Никиту. Он чего сам захочет, так и будет.
- Тогда в чем же дело?
- Анита, ты сама затеяла этот разговор. Хорошо, давай поговорим. У тебя есть жених, верно?
- Допустим.
- Ничего не могу сказать про него плохого, крупная фигура, миллионер, но когда он узнает… Ты с Никиты пенки снимешь и отвалишь за кордон. А отдуваться нам. Мы против Желудя с его капиталами не потянем, кишка тонка. Он нас в порошок сотрет.
- Вот оно что. - Анита презрительно усмехнулась. - Спасибо за правду, Женя… Успокойся, ничего с вами и с Никитой не случится, не тронет вас Станислав Ильич. Никита проводит меня домой, а послезавтра я уеду. Доволен?
Жека осушил рюмку, утер нос и закурил:
- Уезжай. Так будет лучше для всех. Только Никите не говори ничего про наш разговор. Как бы он в горячке дров не наломал.
- Ты и Никиту боишься?
- Я всех боюсь, - стыдливо признался Жека. - Вплоть до собственной жены. Береженого бог бережет.
Анита не успела ничего сказать: вернулся Никита, опустился на свое место, взял ее за руку, и она сразу успокоилась. Опять почувствовала себя маленькой - и черный ком в груди рассосался. На Жеку старалась не смотреть. Зато Никита не сводил с них обоих подозрительных глаз.
- Поцапались, что ли, молодежь? Чего не поделили?
- Тебе показалось, - ухмыльнулся Жека. - Наоборот, подружились. Верно, Анита?
- Вам виднее, - ответила принцесса.
Вернулся и Мика, да не один, с девушкой, у которой на обнаженном плече синела впечатляющая татуировка: удав с раздутым зевом пожирал кролика.
- Зина из Саратова, - представил ее Валенок заупокойным голосом. - По путевке отдыхает. Что характерно, у них там землю губернатор раздает почти задаром. Конечно, предпочтение отдают американосам, но в принципе любой может купить. Хоть лесок, хоть Волги кусок. - Валенок тяжело вздохнул, как перед смертью. - Так-то вот, парни. А мы тут груши околачиваем.
- Привет, мальчики! - Зина пошатнулась, присев на подставленное Валенком креслице. - Кто-нибудь поухаживает за дамой? Ой, пить хочется, не могу!
Поухаживал Жека, галантно уточнил:
- Соку? Вина?
- Дама хочет водки, - высокомерно прогудела Зина, и все сразу поняли: достойное пополнение.
Никита поинтересовался:
- Наколочку где мастерила? Не у Петровича?
Зина обожгла его огненным взглядом, уже взяв в руки бокал:
- Шутите, молодой человек? Какой Петрович? Специально делала крюк в Москву. Сильная вещь, да? Из воды не вылезаю, а ей хоть бы что!
- Так это не наколка?
- Отстал ты от моды, Никитушка, - пожурила Анита.
- А у тебя почему нету такой?
- Не доросла еще.
- Кролик - это я, - сообщил Валенок уже совсем как будто из могилы.
Зина, расплескав водку, с воплем повисла у него на шее, и некоторое время глаза Мики трагически поблескивали откуда-то у нее из подмышки.
- Поучительное зрелище, - не преминул заметить Никита. - Гибель героя.
- Пожалуйста, - попросила Анита. - Все танцуют, а мы нет.
Пошли танцевать под Розенбаума, под его "Черный тюльпан". Прижались друг к другу словно в забытьи. Анита прошептала:
- У тебя хорошие друзья, но меня не приняли.
- Жизнь их потрепала. Сразу не могут. Им нужно время, чтобы привыкнуть к новому члену семьи.
- А тебе не нужно?
- Может, и нужно. Но у меня его нет… Что тебе Жека сказал?
- Ничего.
- Давай договоримся никогда не врать.
- Я не вру, правда ничего.
Он обнимал ее так крепко, что стало трудно дышать. "Папочка, - взмолилась Анита, - прости меня, родной, но я не могу остановиться. И мне ничуть не стыдно".
Сколько танцевали, неизвестно, потом время сделало резкий скачок, и когда Анита взглянула на свои золотые часики, ужаснулась, увидев, что уже заполночь. За столом, кроме них с Никитой, сидели Мика Валенок, саратовская Зина и Равиль Хабибулин с заветной бутылкой, обернутой полотенцем. Еще одно маленькое чудо этого вечера: бутылка бездонная.
- Ой, Никитушка, прости, но пора домой. Софи, бедняжка, с ума сходит.
- А купаться? Мы же собирались.
- Голыми?
- Как хочешь. Можно в одежде.
- Давай завтра, а? Боюсь, с испугу она отцу позвонит, а у него сердце больное.
Зина вышла на мгновение из алкогольного транса, протянула капризно:
- Мика, я тоже хочу домой. Отвези меня, милый.
- Где твой дом? - уныло поинтересовался Валенок, так и не одолевший дурного настроения. - В санатории, что ли?
- Дурачок, в каком санатории? Город Саратов, улица Чкалова. Не думай, я не пьяная. Фотки посмотрим, какой я маленькой была. Увидишь - не поверишь.
Равиль из волшебной бутылки заново наполнил все бокалы черным густым вином.
- Куда спешишь? Еды много, вина много, хороших людей вон сколько. Спешить надо, когда пули свистят. А тут музыка играет, тихо, мирно. Тост предлагаю за прекрасных дам.
Зина, взвизгнув, потянулась к нему через стол с поцелуем, при этом свалила на пол несколько тарелок и ополовиненную бутылку шампанского. Мика обхватил ее снизу за живот, приподнял над столом и вернул на место.
- Не шали, девушка. Равиль этого не любит.
- Почему так говоришь, - возразил татарин. - Равиль не зверь. Всегда может понять, если красивая девушка немного перебрала. Греха в этом нет. Протрезвеет, самой стыдно будет.
- Равиль, голубчик, поедем с нами в Саратов! У меня дом большой, всем места хватит.
- Не могу, - огорчился Равиль. - Здесь хозяйство, семья. С удовольствием, но не могу. Потом когда-нибудь в гости приеду.
- Все приезжайте. - Раскрасневшаяся Зина в возбуждении дернула рукой и немного вина пролила на свою белую юбку, с удивлением смотрела, как растеклось по подолу черное пятно в виде эллипса.
Валенок хмуро заметил:
- Теперь подумают, без прокладок ходишь. Срамота.
- Грубо, - осудил друга Никита. - Нельзя тебя приглашать в приличное общество, брат. Рано еще.
От радости к горю женщины переходят мгновенно: из глаз бедной девушки брызнули крупные жемчужные слезы. Никита высыпал на юбку солонку, а Равиль взмахом руки подозвал горбатенькую Милену:
- Отведи к себе, переодень во что-нибудь. У тебя есть во что?
Покладистая горбунья неожиданно взбунтовалась:
- Пусть Джамилка переодевает. Все равно бездельничает.
- Накажу, - строго предупредил Равиль и извинился перед компанией, обращаясь в основном к Аните: - Милена добрая женщина, у нее нервы больные. Мало ласки видела в детстве.
Бросая по сторонам злобные взгляды, горбунья увела хнычущую Зину. Никита спросил у Валенка:
- Куда Жека пропал, не знаешь?
- Я за ним не слежу, - отрезал Мика.
Со временем творилось что-то неладное. Анита опять взглянула на часы и даже поднесла к уху: все правильно, второй час.
- Пожалуйста, Никита, ты как хочешь, а я пошла. После этого просидела еще с полчаса, потом непонятно как обнаружила себя в машине рядом с Никитой напротив гостиницы, плывущей в ночи, как корабль по морю. Сидели они почему-то на заднем сиденье и так яростно целовались, что, казалось, обрели единую плоть, а ей больше не стоило беспокоиться о том, что так долго сберегала. С тихим стоном вырвалась из его объятий, откинулась на спинку сиденья. Никита пробурчал недовольно:
- Ладно, иди спи. Часа через три за тобой заеду.
- Через три часа?
- Ну да. На рыбалку поедем.
- На рыбалку?
- А ты как думала? Тебе же надо увидеть Ялту на рассвете. Или нет?
- Наверное, надо.
- То-то и оно, - самодовольно заметил Никита.
5
Солнце над Ялтой не надвигается с неба, а поднимается из-под земли, словно из преисподней, но едва коснется черно-синей поверхности воды, соскоблив с нее голубоватый глянец, как тут же, дробя воздух на красные кирпичики, перескакивает за горизонт. Если плывешь по морю, может показаться, что город вспыхнул в разных местах белыми кострами. Анита сказала "Ой!", зачерпнула в ладошки воды за бортом и плеснула в лицо. Никита, сосредоточенно поддергивающий "самодур" за кормой, обернулся на ее вскрик, сразу все понял и улыбнулся.
- Видишь, а не хотела ехать. Теперь, пожалуйста, сиди, где сидишь, а я подловлю рыбки на уху.
- Что-то не очень она у тебя ловится, - заметила Анита.
Их лодка с заглушенным мотором мягко покачивалась на перине утреннего прибоя в полукилометре от берега, в виду Чертовой бухты. Кроме "самодура", Никита закинул две удочки, одну с живцом, другую с хитрой наживкой, которую он называл "белила", и ловко управлялся со снастями, успевая приободрить принцессу. Анита сидела на веслах и время от времени по его знаку отгребала подальше от скал, к которым их то и дело подтягивало.
Спать ей вовсе не хотелось, хотя прикорнула в гостинице хорошо если часа полтора. Замешкалась в ванной, и не удалось незаметно прошмыгнуть в постельку. Софья Борисовна перехватила ее в гостиной. С распущенными волосами, иссиня-бледная, с чернильными подглазьями, в неряшливо застегнутом халате и с пузырьком сердечных капель в руке, наставница являла собой живое воплощение скорби. Подняв на поникшую Аниту туманный взгляд, она лишь грустно поинтересовалась:
- Нагулялась, Анна Иоанновна?
В таком жалком виде Анита ее никогда не видела и немного испугалась.
- Что с вами, дорогая Софи? На вас лица нет. Случилось что?
Софья Борисовна задохнулась от возмущения, приняв ее слова за издевку. Анита поспешила добавить:
- Поверьте, Софи, больше это не повторится. Ложь во имя милосердия. Прекрасно знала, не пройдет и трех часов, как опять побежит к Никите.
- Присядь, пожалуйста, девочка, нам надо поговорить.
- Может быть, перенесем на завтра? - слабо возразила Анита. - Я очень устала.
- Возможно, до завтра я уже не доживу, ты должна меня выслушать сейчас.
- Хорошо, слушаю. - Анита покорно опустилась в кресло, запахнулась в халат и изобразила глубочайшее внимание, но удержалась в этой позе недолго. Через минуту начала клевать носом и горестные излияния наставницы слышала невнятно, будто через ватное одеяло. Но кое-что все же доходило до ее сознания, хотя, возможно, в искаженном виде. Оказывается, на заре туманной юности София Борисовны мало чем отличалась от нынешней Аниты и тоже ни в чем не знала удержу. Разумеется, она не бегала за мужчинами, подняв хвост, но иной раз не могла устоять перед любовным искушением, чем много себе напортила в жизни. Был случай, когда еще училась в колледже при монастыре святого Себастьяна, ее сманил из дома ослепительный молодой итальянец Луиджи Мазарини, который выдавал себя за архитектора, но впоследствии оказался карточным шулером. Она не устояла перед благородными манерами и любовным пылом, отдалась ему в первый же вечер в номере захудалого отеля, где по стенам, как полоумные, носились жирные светло-коричневые тараканы, а потом они за год объездили всю Европу, пожили, как говорится, всласть, и молоденькой Софи казалось, что она счастлива. Хотя уже не строила иллюзий относительно своего избранника. Он и ее пытался приохотить к своему прибыльному ремеслу, но она не поддалась, спас Господь. И все равно пикантное, растянувшееся на год приключение закончилось печально. В Будапеште, в маленьком игорном притоне ее возлюбленного архитектора поймали за руку и так усердно поколотили, что вместе с поломанными костями отбили ему что-то в мозгах. Два раза Софи навещала его в больнице, второй раз уже в психушке, но Луиджи ее даже не узнал. Принял за свою супругу Стефанию и битый час уговаривал сделать аборт. Любезный врач, разбавляя венгерско-английскую речь латынью, объяснил, что положение ее друга не то чтобы безнадежно, но не поддается прогнозированию. Выпадение из реальности, случившееся с ним от чрезмерных побоев и морального унижения, может длиться месяц или год, а может и всю жизнь. Впрочем, это было не так уж и важно. Беда ведь никогда не ходит одна. Пока ее милый изображал в психушке идиота, в управление внутренних дел на него поступил запрос из Германии и Голландии, где он оставил о себе слишком недобрую память, и, если рассудок к нему, паче чаяния, вернется, обе страны будут претендовать на то, чтобы упрятать мошенника за решетку.
Прозревшая, с тяжелым сердцем Софья Борисовна вернулась к родителям (они жили тогда в Одессе, в империи зла, которая называлась СССР) и там узнала, что любимый папочка, не выдержав переживаний, связанных с постыдным побегом любимой дочери, свалился с инсультом, лишившим его возможности выпороть беглянку собственноручно. Впоследствии всеми уважаемый в городе зубной врач Борис Захарович Штеккер кое-как научился передвигаться по квартире, но речь к нему так и не вернулась, и лишь когда он видел дочь, из его глотки, как из пушки, вырывались громкие матерные проклятия.
- Понимаешь, девочка, к чему я все это рассказываю?
- А-а? - вскинулась в кресле принцесса, перебарывая сонливость. - Конечно, понимаю. Вы рассказываете мне в назидание. Спасибо, милая Софи.
- Что ты, собственно, знаешь о человеке, с которым провела ночь?
- Не волнуйтесь, Софи, он не архитектор и не карточный шулер.
- Не сомневаюсь. Скорее всего, он примитивный русский мафиози. Достаточно взглянуть на его смазливую рожу… А ты подумала, что будет, если о твоих похождениях станет известно Станиславу Ильичу? Простит ли он тебя? Станислав Ильич великодушный, благородный человек. Но всему есть предел.
Анита сделала усилие и выпрямилась в кресле.
- Я не нуждаюсь в его прощении. Мы расторгнем помолвку, я сама ему об этом сегодня скажу.
Софья Борисовна всплеснула пухлыми ручонками и некоторое время только беззвучно раскрывала рот. Когда же наконец снова заговорила, речь ее напоминала плач Ярославны.
- Анечка, девочка моя, да лучше бы я этого не слышала, лучше бы я оглохла! Ты хоть понимаешь, о чем говоришь? Станислав Ильич! Он, он… От этого человека зависит не только твое будущее. При нынешних затруднениях твоего отца… Анита, ты мне не веришь? Разве я не была тебе вместо матери?
- Вместо матери - нет. Но я люблю вас, милая Софи. И не хочу огорчать. Но дело-то пустое, житейское. Совершенно не из-за чего переживать. Девушки часто ошибаются в выборе спутника жизни. Слава богу, мы со Станиславом Ильичом не зашли слишком далеко.
- Подумать только, и все это из-за какого-то молодого недотепы!
- Зачем вы так говорите? Вы же его не знаете!
- Ты, выходит, успела узнать?
Анита смутилась, но не сильно.