– Вот эта фотография сделана четыре года назад, – указал Коломейцев на ту, которая находилась у него. – Ваша, по-видимому, недавно.
– Да, – согласился Ивлев. – Только у того человека, которого я видел, взгляд такой. – Ивлев поднес руку к лицу, к глазам. – Глаза злые, словно насквозь прожигают. Посмотришь и не забудешь. Взгляд человека решительного, уверенного в своих поступках.
– Ну-у, взгляд, – размышляя над словами капитана, произнес майор. – Взгляд, он ведь и меняться может. Когда у человека все хорошо, достаток в доме, жена, детишки живы-здоровы – и взгляд добрый. А с чего ему быть добрым, когда все плохо?
– С вами трудно не согласиться. Но все-таки в том человеке, которого видел я, вернее, в его взгляде, было что-то такое, заложенное от природы. Знаете, этакая несдержанная решительность. Упрямство дебила. Этот человек у нас под подозрением в двух убийствах.
– Да? – Участковый сдвинул на лоб фуражку, пригладил редкие седые волосы на затылке. – Мне кажется, тут какая-то несостыковка. Вы не забыли, что в тысяча девятьсот девяносто шестом году этот человек умер? Умер, правда, не здесь, а в госпитале. Но хоронили тут, в Орехове-Зуеве. Я сам на похоронах не был, но наслышан. Неделю только и разговоров в городе было про эти похороны.
У нас ведь тут с работой туго. Ну и молодежь – кто куда. Этот Сизов пошел в военкомат. Как контрактника, его в Чечню загнали. И прослужил-то там всего ничего. Получил тяжелое ранение и в госпитале умер. Один сын был у родителей. Кто тут виноват? Говорили, кто-то из своих его подстрелил, по дури. Даже вроде военная прокуратура разбиралась. Да чего там, – участковый обреченно махнул рукой. – Я считаю, жизнь виновата. Пенсия у родителей – слезы. Да и обуться, одеться надо. Потом и погулять. Денег не хватало. А там золотые горы посулили. И вон как все обернулось! Погнался за деньгами, а получил пулю.
Ивлев слушал майора, но понять ничего не мог и высказал Коломейцеву свои мысли:
– Не мог я ошибиться. Я встречал этого человека, который изображен на фотографии. И в доме, где убили банкира, он засветился. Соседка с первого этажа его опознала, когда я ей предъявил фотографию. Как такое может быть? – спросил капитан. Сам он разобраться не мог. Если человека нет, как он может ходить по земле?
Ивлев закурил, угостил сигаретой майора. Тот проговорил задумчиво:
– Даже не знаю, что вам сказать. Может, совпадение?
– Разве может быть такое сходство? До тонких деталей? Смотрите, ведь это одно и то же лицо. Только на этой фотографии он малость пополнее. Но ведь вы сами сказали, что снимок сделан четыре года назад. За это время человек мог и поправиться. Что вы думаете по этому поводу?
Майор пожал худенькими плечами.
– Да никак в толк не возьму. Воскрес он, что ли?
– Чушь, – резко возразил Ивлев.
– И я о том же. – Майор нахмурился, дряблая кожа на лице натянулась, и морщины сделались еще глубже. Он с минуту стоял молча, забыв про сигарету, потом неожиданно предложил:
– А знаете что, зайдите-ка вы домой к Сизовым. Поговорите с его родителями. Я-то у них был вчера. Фотографию взял. И вы сходите. Скажете, из военной прокуратуры, по поводу ранения сына. Может, чего и выясните для себя.
Это предложение майора Ивлев воспринял как стремление побыстрее отделаться от приезжего сыскаря. При желании Ивлев его понять мог и потому не осуждал.
Работы у участкового по горло, и заниматься делом, не относящимся к его прямым обязанностям, не слишком охота. Все, что знал, он уже сказал. А какая еще может быть от него помощь? Разве что проводить по адресу?
– Вы мне покажете, где они живут?
– Что за вопрос! Конечно. Пойдемте. Тут недалеко. Сизовы живут в районе казарм. Так у нас это место по старинке называется.
Они вышли из прохладного коридора управления внутренних дел и пошли по улице.
Послеполуденное солнце зашло за облака, но жара ничуть не спала, а, наоборот, усилилась.
В это лето с погодой творилось что-то невообразимое. От жары нигде не было спасения. Но иногда раскаленный ветер вдруг приносил приятную свежесть, наполненную влагой.
– Это от Клязьмы тянет, – охотно объяснил майор, словно рассказывал о редкой достопримечательности. – Речка у нас течет прямо через город. В жару хорошо покупаться. Да и просто на берегу посидеть. Порыбачить. – Его слова прозвучали как приглашение.
– Да, – задумчиво согласился Ивлев, большего он себе позволить не мог. И ни о каком купании не могло быть и речи. Только помечтать, но не больше.
Коломейцев вел Ивлева по глухим закоулкам, мимо двухэтажных домов, вдоль длинных рядов старых полуразрушенных сараев, от которых тянуло запахом гнили и разлагающегося тряпья.
Из щелей выглядывали бродячие коты, облюбовавшие для своего жительства давно заброшенные строения. Здесь самое для них раздолье.
В пустых проемах на месте выломанных дверей виднелись кучи всевозможного хлама. Видно, жители из близлежащих домов, чтобы не утруждать себя, хоронили домашние отходы в этих окрестных трущобах.
Увидев, какое внимание проявляет Ивлев к такому безобразию, Коломейцев сказал:
– Вообще-то мы с этим боремся. И даже жестко. Протоколы составляем за нарушение санитарии. Коммунальную испекцию подключаем. Хотя должен признать, все эти меры не очень-то помогают.
– Если в таких дебрях захоронить человека, не найдут, – сказал Ивлев, оглядываясь по сторонам. Сначала город ему понравился, но, увидев его с "изнанки", капитан разочаровался. Даже обидно стало, что первое впечатление оказалось обманчивым.
– Конечно, такое может быть. Но тут в основном бомжи обитают. И то зимой. А вообще у нас с ними дело поставлено строго. Проводим регулярные рейды, делаем медицинское обследование. Некоторых в спецприемник помещаем. В последнее время трудно стало. Прямо наплыв какой-то. Видать, ваша милиция их из Москвы гонит, они и едут к нам. Зимой погреба обчищают, а летом дачи и огороды, – пожаловался участковый как о наболевшем. – Сейчас Орехово – город уже не тот. Вот раньше – да. От шпаны житья не было. Каждый день то поножовщина, то драка со смертельным исходом. Куда там солнцевским ребятишкам до наших! Наши всю прелесть криминальной жизни с материнским молоком впитывали. "Ореховские" до сих пор на столицу влияние оказывают. – Увидел, что Ивлев посмотрел недоверчиво, и подтвердил: – Точно говорю. Это потом уже появились все знаменитые группировки. Могу сказать со всей определенностью – у всех у них ореховская школа. Все от нас пошло, – произнес Коломейцев, как показалось Ивлеву, с некоторой гордостью.
Ивлев на это возражать не стал. Во-первых, нечего разводить дискуссию. Какая разница, в каком городе проросли ростки криминала после Ростова-папы и Одессы-мамы?
Во-вторых, как ни взгляни, а этот провинциальный город – не место для споров о том, где круче братва, в Орехове-Зуеве или Солнцеве.
Капитану хотелось побыстрее управиться тут и до темноты вернуться домой, в свою маленькую квартирку к жене Наташе. И он, подгоняемый этим желанием, зашагал быстрее.
Маленький майор торопливо семенил рядом. Из-за своего щуплого телосложения, чтобы выглядеть хоть немного солидней, он даже в жару поверх рубахи носил китель. И теперь, торопясь, обливался потом.
Неожиданно из-за высоченных, густо росших тополей, обсыпавших землю пухом, появилось пять четырехэтажных зданий старой постройки из темно-коричневого кирпича. Они поразили Ивлева своей мощью, будто их воздвигли из такого камня, что пройдут века и все сотрется с лица земли, а эти здания будут стоять. Они вросли фундаментом в землю, накрепко сцепившись с ней, и стояли, словно памятники чему-то давно отжившему, но уцелевшему.
Их узкие оконца смотрели на все окружающее так, будто по-своему удивлялись, что годы идут и многое вокруг меняется. Рядом появились недавно построенные пятиэтажки. А они долго спали, и потому время не тронуло их. И вот проснулись и теперь никак не могли понять, что же творится на белом свете.
В одном из окон на первом этаже Ивлев увидел сморщенное, белое личико старухи в простеньком платочке. Она с любопытством смотрела на участкового Коломейцева, которого знала, и на него, капитана Ивлева. В глазах не то испуг, не то всего лишь излишняя осторожность, которую она пронесла через всю жизнь, тщательно скрывая в душе. Но эта осторожность все же отпечаталась в ее почти бесцветных глазах.
Ивлев загляделся на нее и пошел к единственному на все здание подъезду. Но майор потянул его за локоть, указав на белый пятиэтажный панельный дом.
– Нам туда. Сизовы в том доме живут, – сказал майор.
– Извините. Я что-то задумался, засмотрелся на старушку. – Ивлев оглянулся на окно и странную старуху в нем.
Майор тоже оглянулся, потом сказал:
– Этим казармам больше ста лет. Французы строили для ткачих. Условия, конечно, в них не ахти, но люди жили. И сейчас доживают. Система была продумана. На все здание один подъезд. Одна чугунная лестница. Длинные коридоры, а в них комнаты. Двери, двери, куда ни глянь. Поначалу впечатление удручающее, тюрьму напоминает. Но люди радовались и такому жилью. Одни часы на всех.
– Как это? – не понял Ивлев и даже чуть приостановился.
Но Коломейцев шел вперед, и капитан последовал за ним.
– Я же говорю, – на ходу продолжал майор, – система была продумана. Тот, у кого имелись часы, проснувшись, стучал в стену соседу. Тот другому, и так каждому. У меня здесь бабка с дедом когда-то жили. Но мне пожить не довелось, – проговорил майор как будто с сожалением, так, во всяком случае, показалось Ивлеву. – А люди здесь были бедовые. Многонациональная, разношерстная публика. Отсюда и культура, и быт такой. Палец в рот никому не клади, оттяпают. Ну вот мы и пришли, – указал участковый на балкон на третьем этаже, окрашенный в нежно-голубой цвет. – Вон квартира Сизовых. Восемьдесят седьмая. Ну, я вам больше не нужен?
– Нет. Спасибо вам.
– Тогда я пошел. Если понадоблюсь, я в отделе. – И участковый повернул на ту тропинку, по которой они только что шли. Его фуражка мелькнула пару раз среди поросли молодых тополей, и он пропал, торопясь по своим делам.
А капитан Ивлев вошел в подъезд.
От предложенного чая капитан Ивлев отказываться не стал.
Разложив на уголке стола папку, листы бумаги и авторучку, Ивлев достал фотографию, которую взял у майора Коломейцева, показал.
– Василий Витальевич, – обратился он к отцу Сергея Сизова, – скажите, кто на этой фотографии?
Супруги посмотрели вместе, но ответил Василий Витальевич.
Его жена что-то хотела промолвить, но он властно оборвал ее:
– Подожди, – и тут же сказал Ивлеву: – Конечно же, это наш сын, Сергей. – Вопрос капитана вызвал у него легкое раздражение. К Ивлеву он относился с недоверием.
– Анна Николаевна, вы согласны с супругом? Это ваш сын?
Женщина посмотрела на мужа и только потом ответила:
– Да. Это наш Сережа. А почему вы спрашиваете?
– Аня, – заговорил Василий Витальевич раздраженно, – у товарища такая работа. Ходить, – он хотел сказать: "вынюхивать", но заменил это слово более культурным, – выискивать.
– А что выискивать? – не унималась жена. – Ведь Сережи нет. Что ворошить старое?
Ивлев почувствовал себя неловко, но сдержался и сказал как можно вежливей:
– Я сейчас вам все объясню, – заговорил он, внимательно вглядываясь в глаза недоброжелательного Василия Витальевича. – В Москве совершено два убийства. И в обоих случаях подозревается вот этот человек. – Он достал фоторобот, показал супругам, ждал, что они скажут.
Сизовы посмотрели на фотографию, сравнили ее с первой.
– Интересный случай, – высказался Василий Витальевич и за себя, и за жену. – Оба лица разительно похожи. Даже странно. Похожи как две капли воды, – проговорил он с растерянностью в голосе и сказал жене: – Аня, посмотри. Ты что-нибудь понимаешь?
Анна Николаевна даже не взяла фотографию.
Как показалось Ивлеву, на ее и без того бледном лице появилась еще более выразительная бледность. Она услужливо засуетилась, расставляя чашки, варенье и печенье. В движениях ее чувствовалась настороженность. И улыбалась так, будто кто-то заставлял ее насильно это делать.
– Василий Витальевич, – обратилась она не к Ивлеву, а к мужу, – ну что ты спрашиваешь? На этой фотографии наш Сережа. Ты и сам видишь.
– Да, вижу.
– Ну вот! Если бы он сейчас был жив, можно было бы предположить, что и на этой он. Но ведь его нет. – Она посмотрела на портрет сына на стене, потом на фотографию, предложенную Ивлевым, и сказала: – Наверное, это тоже Сережа. А откуда она у вас?
– Ее мы сделали у нас в управлении.
– Но наш Сергей не может подозреваться в убийствах, – сказал Василий Витальевич Сизов, исподлобья посмотрев на капитана Ивлева. – Вы же понимаете…
– Пока ничего не понимаю. Потому и приехал к вам за разъяснениями.
– А может, это посторонний человек? – спросил Сизов, скорее пытаясь убедить в этом Ивлева.
– Посторонний? Тогда это один случай на десять тысяч. Такого сходства между посторонними людьми не может быть. – Ивлев взял обе фотографии, положил на стол рядом.
– Понимаете, – начала было говорить Анна Николаевна Сизова, но муж остановил ее:
– Аня!
Она замолчала и опустила голову, делая вид, будто разглаживает край скатерти. Женщина лет пятидесяти восьми с поседевшими от горя волосами. Она тяжело переживала кончину сына. В глазах не было ни радости, ни интереса к жизни. Так, доживала свой срок, отведенный судьбой.
– Вы поймите! Наш Сергей не мог никого убить! Не мог, – особенно подчеркнуто произнес Сизов. – Искать преступника – это по вашей части. Не беспокойте нас, пожалуйста. После смерти сына мы столько горя перенесли!
– Я все понимаю и прошу меня извинить. Я не хотел вас беспокоить, но был вынужден это сделать, ведь вы – родители человека, изображенного на снимке.
– Ну что ж, такая у вас работа, – развел руками Сизов. Говорить на эту тему ему не хотелось. "И как этому капитану самому невдомек? Приехал, растеребил душевные раны своей нелепицей. Сергей – и убийца! Ненормальный капитан! Сам бы подумал – как может мертвый человек совершить убийства?" – размышлял про себя Сизов. Примерно так же думала и его жена.
Анна Николаевна провела ладонью над фотографией Сизова, которую привез Ивлев.
– Какой холодный снимок, – сказала она тихо.
Сизов махнул рукой, заметив интерес Ивлева.
– Не обращайте на нее внимания. Моя жена начиталась всякой ерунды и теперь, видите ли, не хочет верить, что Сергея больше нет. А тут еще вы со своей фотографией… Будто видели вы его. Она верит во всякую чушь.
– Это не чушь, – уверенно сказала Анна Николаевна, но Сизов только махнул рукой.
– Видите ли, какой-то дурак написал, что у каждого человека в этой жизни есть двойник.
– Вася, это правда! Ты можешь не верить, но это так! И профессор Амбарцумян это доказал. Вся беда в том, что ты не интересуешься хорошей литературой. Помешался на своем хоккее. Фанатик, – с обидой сказала Анна Николаевна.
– Вот, пожалуйста, – указал на жену Сизов. – А ваше предположение, что вы якобы видели Сергея, лишний раз убеждает мою ненормальную супругу поверить этому проходимцу Амбарцумяну.
– То есть вы хотите сказать, что это тот случай, когда я встретил двойника вашего сына?
Лицо Сизова сделалось недовольным.
– Да ничего я не хочу сказать! Потому что не знаю, кого вы встретили. Я только повторю в который раз: наш сын умер. Понимаете, умер. – Сизов произнес последнее слово по слогам.
– Скажите, вашего сына хоронили в открытом гробу?
Супруги Сизовы переглянулись.
Ивлев понял – для них этот вопрос жутко неприятен, но что делать? Не задать его капитан Ивлев не мог.
– В открытом. Вы все-таки не верите, что он мертв, – сказал Сизов укоризненно.
– Сейчас я не готов ответить на ваш вопрос. Извините, но я должен спросить. Его лицо не было деформировано раной?
Женщина точно окаменела. Взгляд ее застыл на настенном портрете сына.
Сизов взял ее за руку, укоризненно посмотрел на Ивлева. Лицо потемнело, но он сдержал внутреннее волнение и сказал как можно спокойнее:
– Молодой человек, его лицо не было деформировано. Рана чуть задела височную кость. И в гробу во время захоронения находился не кто-то другой, а наш сын. Но так как у вас своеобразная специфика, можете справиться у соседей. Я думаю, им не составит труда подтвердить. Они присутствовали на похоронах.
Ивлев не был самолюбивым человеком, но слова Сизова его задели.
– Знаете, я к вам приехал за сто километров не для того, чтобы выслушивать ваши язвительные замечания. Я понимаю, что вам не хочется со мной общаться. Но и вы поймите меня. У меня работа. И если вы не хотите со мной разговаривать у вас, пожалуйте ко мне в управление в Москву.
Жена Сизова взяла мужа за руку.
– Вася, успокойся в самом деле! Я должна извиниться перед вами за мужа. – Анна Николаевна вдруг замолчала. Она сидела и задумчиво смотрела перед собой. Эта молчаливая пауза продолжалась недолго. Вспомнив, о чем говорила, она продолжила:
– Сергей был нашим единственным сыном. – Она подняла взгляд на портрет, и из ее левого глаза скользнула на щеку слезинка. – Теперь его нет с нами. Возраст – такая противная вещь, не позволяет нам завести детей. И мы с Василием Витальевичем остались вдвоем. Теперь мы доживаем свою жизнь и уже больше ни на что не надеемся.
В дверь позвонили. Сизов пошел открыть.
Тут же Ивлев услышал его чуть приглушенный голос:
– Не сейчас. Позже. К нам приехал следователь из Москвы. Сергеем интересуется. Фотографию его привез. Потом все расскажу, заходи попозже.
Ивлев повернулся, хотел выглянуть в коридор.
– Это Галя, племянница наша. Приходит почти каждый день. Навещает нас. Знаете, – тихонько заговорила Анна Николаевна, чтобы ее не слышали в коридоре, – если бы не она, мы с Василием Витальевичем давно бы сошли с ума. После смерти Сережи жизнь для нас потеряла всякий смысл. Если бы не Галя. Она очень интересная девочка. Смешная такая.
Выпроводив племянницу, Сизов вернулся к столу.
– Проводил? – спросила жена.
– Сказала, зайдет попозже, – покосился Сизов на капитана, усаживаясь за стол. Своей неприязни к милиционеру он не скрывал. Поймал укоризненный взгляд жены и опустил глаза, уставившись в чашку с чаем, без нужды болтая в ней ложечкой.
Ивлев старался не обращать на Сизова внимания, вертел в руке авторучку, а мыслям не давал покоя один вопрос: как захороненный человек может разгуливать по городу? И не просто разгуливать, а и совершать преступления. "Неужели в самом деле двойник? Вот ерунда-то!" На ум тут же пришла всякая чушь, как выражался Сизов. Ивлев вспомнил про африканских зомби, которых колдуны откапывали, невероятным образом оживляли и делали из них преступников и рабов.
– А знаете, Анна Николаевна, ваш Сергей совсем не похож на вас.