Лариса расплакалась еще сильней.
– Нет, нет. Мне не нравится. Но так получилось. Понимаешь, ты? Он сам этого захотел, а я не смогла…
– Не смогла отказать ему, – докончил он за Ларису укоризненно. – Все вы шлюхи! Жалкие, продажные шлюхи!
Он включил скорость, нажав на педаль газа, и машина поехала по улице.
– Куда ты? Остановись! – Лариса закричала, но он не слушал ее.
– Ты поедешь со мной, – сказал голосом человека, уверенного в своих поступках.
– Куда?
– Навстречу вечности, – ответил он, едва заметно улыбнувшись.
Машина уже набрала скорость, выпрыгнуть на ходу не удастся, да он и не отпустит, и Лариса решила попробовать по-другому:
– Дурак! Я сотрудник милиции! – Она решила, что это подействует.
– Мне все равно, – ответил он, сосредоточенно глядя на мокрый асфальт впереди машины, чтобы не привлекать внимания, он ехал с потухшими фарами.
– И я не шлялась, к твоему сведению, а выполняла задание.
Он усмехнулся, покачал головой.
– С толстяком в машине?
Не обращая внимания на его насмешку, Лариса сказала:
– Мы ловили человека, который совершил убийство трех женщин.
Его страшное, словно изрезанное оспой лицо несколько оживилось.
– Молодцы! Но повезло только тебе. Этот человек – я, – представился он.
Лариса отшатнулась. Ей показалось, что дверь в машине сделана из резины, а не из металла, и, отшатнувшись, она выгнула ее в сторону. Но упругая дверь вогнулась и вернула ее на сиденье. "Значит, Саморядов кретин! Мы задержали не того. О боже!" – Она тихонько простонала, а он с подозрением посмотрел на нее. Ему не хотелось, чтобы она умерла раньше времени. Иначе для чего ее везти?
Убийца обдумывал сказанное ею. Ему нравилось, что милиция бегает в поисках маньяка. Кому-то он все-таки нужен. Пусть и милиционерам. При его одиночестве это некоторое разнообразие. И жить веселей. Они его ищут, сбились с ног. А он вот, рядышком с милиционершей, которую обязательно убьет. И никакая сила не вырвет ее из его рук. "Однако она сказала – мы, интересно, кто еще?"
– И кто же так жаждет меня найти? – спросил он, посмеиваясь, потому что не испытывал страха никогда, знал – милиции его не найти. Никогда не найти. Среди живых он не значится.
– Я, кажется, спросил тебя! – проговорил он угрожающе.
И Лариса поняла, что должна ответить.
– Капитан Сонин. Он ведет дело, – сказала она, стыдясь своего признания. Наверное, не следовало говорить про Сонина.
– Сонин? Ну как же, помню, помню. Лихой милиционер. Значит, все убийц ловит, – проговорил он, предаваясь воспоминаниям. Лицо его сделалось отрешенным, точно говоривший засыпал. И Лариса заволновалась, вдруг он сейчас выпустит из рук руль, и они врежутся во что-нибудь.
– Эй, – тихонько позвала она.
– Не мешай. Я думаю, как Сонин отреагирует, обнаружив твой труп, – сказал он так, будто речь шла не о ее жизни, а о чем-то постороннем, малозначительном.
– Мой – труп? – Слезы подкатывали к горлу Ларисы.
– Мне нравится убивать, когда-то, еще мальчишкой, я убил котенка. Давно это было. Но, представляешь, я до сих пор помню, с каким удовольствием придушил его. И разве это не вершина блаженства, распоряжаться жизнями других.
"Он ненормальный! Псих!" – Лариса была готова кричать, но постаралась сдержать себя и сказала как можно спокойнее:
– Я прошу тебя, не убивай меня. Не делай этого. Прошу, не надо.
– Нет, – сказал он убежденно, – я хочу, чтобы тебя искали. Чтобы эти суки, опера, дрожали в ожидании следующего убийства, в том числе и Сонин. Посмотрим, кто из нас лучший. Ему тоже будет приятно услышать обо мне.
– Но разве для этого обязательно убивать меня? Хочешь, изнасилуй меня! Ну скажи, чего ты хочешь? Подонок! Жалкий ублюдок! Все равно тебя поймают! – Лариса кричала, а этот человек заливался истеричным хохотом. И голос ее постепенно стих, потому что ушла последняя надежда. И она отчетливо поняла, что скоро умрет.
Машина уже ехала по загородному шоссе, и весь окружающий мир уходил от Ларисы навсегда. Ей даже перестало вериться, что она еще жива. Будто все погрузилось в вечную темноту и осталась только она.
– Ну вот мы и приехали, – сказал он, и машина остановилась.
– Как? Нет! Не приехали, – запротестовала Лариса. Ей очень хотелось, чтобы эта дорога была бесконечной. И пусть они будут ехать вечно. – Не надо! Я прошу тебя! – закричала она, чувствуя ужас. На нее вдруг дохнуло холодом, и тело бил озноб.
Он посмотрел на нее. В этот момент лицо его вытянулось. Оскалившись, как хищник перед нападением, он схватил Ларису за горло. В глазах сверкнул маниакальный блеск. Он улыбнулся.
– Ну, давай, подрожи немножко перед смертью, – прошептал он, сжимая пальцы на ее шее.
И в тот момент, когда Лариса едва не провалилась в вечную тьму, он отпустил руки, дав ей возможность прийти в себя. Убийца наслаждался ее медленной смертью.
Потом, когда она уже была мертва, он еще долго смотрел в ее белое лицо. Оно оставалось прекрасным, смерть так и не сумела обезобразить его.
Он вздохнул и, чтобы окончательно убедиться в ее смерти, потрогал артерию. Тело не остыло окончательно, а безжизненное лицо теперь принимало какое-то странное выражение. Оно делалось умиленно-спокойным и немного удивленным, словно девушка так и не поверила в свою смерть.
– Вот и все, – произнес он привычно, как всегда в таких случаях, снимая с нее сережки, перстни и цепочку. В сумочке денег не оказалось, и он выкинул ее.
К утру темные дождевые тучи двинулись на восток, обнажив небо, усеянное россыпью звезд.
По влажному шоссе в сторону деревни Данилино тянулся свежий след легковой машины.
В шесть часов утра всему офицерскому составу управления объявили сбор.
Не дождавшись Ларисы, ее муж позвонил в дежурную часть и сообщил о ее пропаже. Еще никто ничего не знал толком, но уже догадывались о ЧП.
Саморядов к тому времени был дома. Ему позвонили, Еременко вкратце рассказал об исчезновении Челядник, и Саморядов тут же примчался в управление. Следом явились Васильев и Савельев.
– Я ж ее почти до самого дома довез, – всем объяснял полковник Саморядов. Не подходил только к Сонину. Сонин зашел в комнату дежурной части и услышал, как расстроенный полковник говорил Васильеву:
– Немыслимое дело. Лейтенант Челядник пропала. Муж позвонил дежурному на пульт. А где она может быть? Генерал Фенин теперь обвиняет меня. А за что? Я же хотел как лучше…
Увидев Сонина, полковник замолчал, не хотел, чтобы капитан злорадствовал.
В дежурной комнате собрались почти все офицеры, и Сонин удивился, как столько человек могли уместиться в ней.
В углу на стуле сидел какой-то мужчина. Сонин тихонько спросил у дежурного Еременко:
– Это кто?
– Муж лейтенанта Челядник, – так же тихо ответил Еременко. – Сейчас сам Фенин прибудет.
Сонин отошел к окну, достал пачку сигарет. Еременко заметил, сказал громко:
– Не курите здесь. И так дышать нечем. – Это прозвучало как обращение ко всем. Но Сонин даже ухом не повел.
Еременко со злостью швырнул телефонную трубку на пульт. Связываться с Сониным он не хотел.
Возле стола, на котором лежала карта города и района, столпились высшие чины управления, обсуждая план мероприятий по поиску пропавшей сотрудницы. Оставалось только, чтобы генерал одобрил этот план, и все ждали Фенина.
Сонин докурил сигарету, окурок бросил себе под ноги на кафель, придавив носком ботинка. И тут дежурный закричал:
– Смирно, товарищи офицеры! – Он бросился к дверям, доложить генералу: – Товарищ генерал, за мое…
Но генерал резко остановил, для верности махнув рукой:
– Вольно, капитан. Я все знаю.
– Товарищи офицеры, вольно, – проговорил следом Еременко, и комната пришла в движение, загудела от множества голосов. Каждому хотелось высказать свое мнение о случившемся. Не пытался делать этого только полковник Саморядов. Генерал поговорил с ним в коридоре с глазу на глаз. И разговор этот оказался слишком неприятным для Саморядова. Он приплелся следом за Фениным и тихонько стоял, прислонившись к дверному косяку. Ноги у него дрожали, он блуждал взглядом по лицам офицеров, словно искал сочувствия. Хотелось выговориться, объясниться. Ну разве есть его вина в том, что Челядник пропала? "Может, она к хахалю какому ушла. А генерал на меня ответственность повесил. Сдуру еще погоны с меня снимет". И полковнику стало жалко себя. Такие были планы и мечты о карьерном росте, а из-за этой Челядник все рухнуло. Он прислушался, о чем говорили заместители Фенина возле стола.
– Товарищ генерал, поиск пропавшей сотрудницы мы хотим начать с ближайших домов. Участковые инспектора уже проверяют подвалы, чердаки, – начал доклад первый заместитель генерала полковник Монахов.
Фенин стоял и внимательно слушал, одобрительно кивая головой. Он глянул на сидящего в углу мужа Ларисы Челядник и, устыдившись, отвел взгляд. Ведь в случившемся была и его вина.
– Надо проверить коммерческие палатки, – улучив момент, предложил дежурный Еременко.
Все замы вместе с Фениным посмотрели на него, плохо соображая, к чему такое предложение. И капитан пояснил:
– В них по ночам черт-те что творится. Шпана собирается.
Такое пояснение не произвело впечатления на руководящий состав управления.
Фенин опять глянул на мужа Челядник, негромко спросил у Монахова:
– Больницы обзванивали? Морги?
Заместитель утвердительно кивнул головой.
– Так точно. Никого похожего на лейтенанта Челядник не поступало. – Он подождал, не будет ли еще каких вопросов от генерала, потом продолжил: – Мы еще хо…
Резкий телефонный звонок заставил Монахова остановиться на полуслове. Он прозвучал как-то по-особенному тревожно.
Капитан Сонин наблюдал, как капитан Еременко что-то усердно записывал на листе бумаги, и вдруг этот звонок.
Генерал Фенин нетерпеливо уставился на дежурного, выжидая, пока тот снимет трубку. Всех интересовало телефонное сообщение. Вдруг оно по пропавшему сотруднику.
Еременко схватил трубку:
– Дежурная часть. – Он чуть повысил голос.
Фенин поморщился. Он стоял рядом с дежурным, и получилось так, как будто тот прокричал ему в ухо.
В комнате в один миг сделалось тихо, и все услышали, как мужской голос, несколько грубоватый, уверенно сказал:
– Передайте Сонину, труп ментовки он найдет у развилки дороги на деревню Данилино.
– Что? – растерянно спросил дежурный, хотел переспросить, но трубка уже зачастила громким, неприятным пиканьем. Еременко положил трубку на пульт, мельком глянул на молчавшего генерала Фенина и громко сказал:
– Капитан Сонин!
Теперь все присутствующие смотрели только на Сонина и ждали, что он скажет.
– Я все слышал, – сказал Сонин, уставившись на трубку телефона.
Всех одолевал вопрос, почему звонивший передал сообщение именно ему, назвав капитана по фамилии.
Генерал Фенин смотрел на него так, будто Сонин должен немедленно, сию минуту, дать необходимые разъяснения. А Сонин объяснить ничего не мог, потому что сам ничего не понимал.
Первым нарушил молчание генерал Фенин.
– Оперативную группу на выезд. Немедленно! Кинолога с собакой! Капитан Сонин, поезжайте тоже. Разбираться будем потом, – распорядился он и направился к выходу.
– Есть, – ответил Сонин. Генерал не знал, что капитан Сонин дежурит в оперативной группе и выезжать ему пришлось бы все равно.
Уже в дверях генерал Фенин остановился, строго посмотрел на едва живого полковника Саморядова.
– А вы, полковник, до выяснения всех обстоятельств от работы отстраняетесь, – сказал он Саморядову и вышел.
– Есть, – выдавил Саморядов из себя звук, похожий на вздох.
Следом за Фениным вышли все офицеры, комната дежурной части опустела. И дежурный капитан Еременко облегченно вздохнул.
Труп Ларисы Челядник лежал точно в том месте, про которое сообщил по телефону неизвестный.
Криминалист светился, фиксируя на пленку место преступления. Следователь заполнял протокол.
Генерал Фенин отвел Сонина в сторону, испытующе глянул в глаза.
– Как вы думаете, почему сообщение предназначалось лично вам? – спросил генерал.
Сонин не знал, что ответить, и потому молчал, опустив глаза. А генерал ждал и просто так оставить Сонина в покое не собирался.
– У вас есть какие-то соображения по этому поводу? Может, звонивший знает вас? – спросил Фенин, теряя терпение. – Вы хоть понимаете, что звонок такого характера компрометирует вас в глазах товарищей? Это можно истолковать как связь с криминалом.
Сонин молчал и думал. "Глупости это все, товарищ генерал. И ни о каком компромате не может быть и речи. У меня есть информаторы в криминальной среде, но они мне нужны для работы. Вы же сами требуете заводить как можно больше доверенных лиц, уважаемый генерал". Но об этом Сонин говорить не стал. Скажи – и ты личный враг Фенина номер один.
– Я не знаю, товарищ генерал. – Сонин осмелился поднять глаза и посмотреть генералу в лицо. – И соображений никаких у меня нет.
Такой ответ Фенина не устраивал. Взгляд из-под нависших бровей сделался тяжелым, грозным, но генерал сдержал свой гнев, только сказал неприязненно:
– Плохо, капитан. Очень плохо. Соображения всегда должны быть, на все случаи жизни, – и отошел к толпившимся возле трупа офицерам.
За ним на негнущихся ногах проковылял полковник Саморядов.
– Товарищ генерал, – залепетал он. Но Фенин даже не взглянул в его сторону.
– Потом, полковник. Я сейчас занят.
И Саморядов остановился, понимая, что лучше не давить начальнику на больной зуб. "Нет, он меня выгонит, как пить дать", – протяжно вздохнул Саморядов, прикурив от тлеющей сигареты Сонина.
– Ты меня не послушал, – сказал капитан с упреком, но Саморядов только рукой махнул.
– Да пошли вы все… Тоже мне, обвинители хреновы!
А с мужем Ларисы Челядник случилась истерика. Увидев мертвую жену, он расплакался, как ребенок, и ничто не могло его успокоить. Колотило его, как при лихорадке, а по щекам не переставая текли слезы.
Ему дали воды, но это не помогло. И тогда кто-то из предусмотрительных сотрудников налил ему в стакан водки. Он выпил и немного пришел в себя. По крайней мере, уже мог хоть что-то сказать.
Опытный криминалист тщательно обследовал труп женщины, насколько это было возможно в полевых условиях, и вдруг заявил о половой связи.
– Перед смертью, примерно за час, она вступила с кем-то в половой контакт, – с определенностью сказал он.
– Может быть, ее изнасиловали? – высказал генерал свое предположение, но эксперт-криминалист его отверг сразу:
– Не думаю. Не видно следов насильственных действий. Одежда не порвана: колготки, юбка, трусы. А то, что разорван рукав плаща, так Саморядов говорил, якобы это сделал парень, которого они задержали. Да и на теле не видно ни синяков, ни царапин. При изнасиловании, сами знаете, что делают с женщинами. Нет. Тут, я думаю, контакт был по обоюдному согласию. А ведь ни одна из тех женщин, которых мы обнаружили здесь, не была изнасилована.
Подошел Сонин и категорично заявил, что убийца не мог изнасиловать Челядник.
Эксперт против такого заключения возражать не стал.
– Откуда вы знаете, капитан? – подозрительно спросил Фенин.
– Просто так думаю. Это убийство совершил тот же человек. Даже по отпечаткам на шее видно.
– Значит, один и тот же? – спросил генерал задумчиво.
– Да. Тот самый человек, который звонил, – ответил Сонин. Он успел выпить водки и обдал генерала перегаром.
Возможно, в другой раз капитан получил бы за свои действия строгий нагоняй, но сейчас Фенин сделал вид, будто не замечает этой слабости капитана Сонина.
В управлении все знали о пристрастии Сонина к водке, но не осуждали, считая это делом обычным для людей сыскной профессии.
А сейчас, когда холодный, пронизывающий ветер пробирал едва ли не до костей, генерал впервые позавидовал капитану. Вот он себе может позволить выпить, а генерал – нет. Он должен держать генеральскую марку, даже если будет замерзать.
Угадав свою оплошность, капитан Сонин отошел шага на два назад и сказал:
– Пока я еще доказать не могу, преступник не пойман. Но я уверен, что все убийства совершил один и тот же человек, – повторил он. – Но он не насильник. Убивает, забирает все ценное. Причем убивает руками.
– Так, понятно. – Фенин нахмурился еще больше, своим подозрительным взглядом впившись в Саморядова. – Саморядов!
– Я здесь. – Полковник подбежал, боясь поднять на генерала глаза.
– С кем Челядник вступила в половую связь во время этой вашей операции? – спросил он и, увидев, как Саморядов задрожал, рявкнул: – Отвечать немедленно!
Полковник Саморядов молчал, мучительно думая о последствиях для себя. Хотелось соврать, но он набрался мужества и признался:
– Со мной, товарищ генерал.
Фенин вытаращил глаза. И Саморядов поспешил клятвенно заверить генерала о непричастности его к убийству:
– Но я ее не убивал.
– Ну и дурак же ты, Саморядов! – Фамилию полковника Фенин растянул, подчеркивая этим свое отношение к полковнику. – Иди. Я советую подумать, может, есть смысл подать вам рапорт об увольнении. – Это прозвучало как приговор.
Несколько офицеров, приближенных к генералу и неотступно сопровождавших его, отвернулись от Саморядова, как от прокаженного, подчеркивая этим свою неприязнь к человеку, совершившему аморальный поступок.
– Я не виноват в том, что ее убили, – пытался оправдаться Саморядов, но его уже никто не слушал. Ведь приговор вынесен, и не кем-нибудь, а лично начальником управления. Теперь дело грозило обернуться судом офицерской чести.
Подошел капитан Сонин и потребовал дать объяснения:
– Мне необходимо знать в деталях все действия лейтенанта Челядник и ваши.
Саморядов посмотрел исподлобья, как затравленный волк.
– Ты хоть не приставай, а. Рад, что я обгадился?
– Ничего я не рад. А объяснения мне нужны в интересах дела. Разве ты не понял? И отбрось личные амбиции. Они здесь ни к чему. – Похоже, его слова подействовали. Саморядов посмотрел на него уже бодрее.
– Ладно, – сказал он и пошел за Сониным к оперативной машине. Они сели в нее и беседовали минут двадцать.
Полковник и сам хотел нормально выговориться, чтобы хоть один человек его выслушал. Он рассказывал все, как было, даже ориентируясь во времени, и Сонин только успевал записывать.
Когда рассказ принял слишком интимный оттенок, Саморядов замолчал, тщательно обдумывая каждое слово. Умышленно не сказал, что именно он настоял на сексуальной связи, а не Челядник.
"Кто его знает, еще статью пришьют, решат, что я ее склонил, заставил. А это – должностное преступление", – думал он.
– Пожалуйста, дальше. Мы теряем время, а убийца, возможно, ищет новую жертву. Поверь, он не остановится. Будет еще убивать. – Капитан убедительно настаивал на продолжении.
Саморядов вздохнул. Привычка отслеживать некоторые факты в деталях навела его на мысль, что тот, кто убил Челядник, за ней следил. "Машина, – вспомнил он. – Темно-вишневые "Жигули".