– Сука! Сука рваная! Убью ее.
Гуня, Семен и Паша Длинный сидели и молчали, делая вид, будто не замечают этих слез.
– А где она теперь? – спросил Наизов, немного успокоившись.
– Я ж говорю, в детдоме, – за всех ответил Гуня.
– Я про жену спрашиваю. Где эта сука? – На скулах Наизова вздулись желваки, лицо заострилось. Он налил водки, не произнеся ни слова, выпил, занюхал кусочком черного хлеба.
– Тамара живет по тому же адресу. Только к ней лучше не соваться, – предостерегающе сказал Паша Длинный.
Наизов хищно сощурился.
– Это почему же?
– Она теперь с ментами крутится. Они используют ее как хотят. Уже кой-кого из братвы спалила.
Но, похоже, Наизова эти предостережения не проняли. На губах его появилась едва заметная улыбка.
– С ментами, говоришь? Ну, что ж, раз ей милицейский хер слаще пряника… Собирайтесь! – Это прозвучало как приказ.
Но вылезать из-за стола никому не хотелось. Да и поддатые все. Можно бы и потерпеть до утра.
– Куда? – все трое переглянулись, принимая сказанное Наизовым за шутку.
– Что за спешка? – осмелился спросить Семен.
– Может, в другой раз? – поддержал его Гуня.
Но отговорить Наизова не удалось.
– Я хочу навестить эту стерву сейчас, – твердо сказал он, допил водку и перевернул стакан вверх дном, что означало, будем ее кончать.
За руль посадили пацана-боксера. Его привел Семен, поручившись за него как за самого себя. Наизов не возражал. Семен толковый психолог, раз выбрал, значит, пацан годится. Он теперь у них ходил в "шестерках". При убийствах еще не присутствовал, но выслуживался, старался угодить старшим корешам. Ему не сказали, что Наизов в бегах. Не его это сопливое дело, да и лучше, когда такой меньше знает. Смалодушничать может, попадись ментам, расколется.
Этот пацан и позвонил в дверь.
Тамара, бывшая жена Наизова, успела принять дозу наркоты. Принес участковый, взамен за ее тело. А ей что, жалко? Бери ее тепленькую, пользуйся! Молодость проходит, а мужчин она любит страстно, до безумия! Темпераментная она женщина, и кто познал ее темперамент, тот уже не забудет, не отвяжется! Вот и участковый решил насладиться!
Укололась Тамара и в постель. Милиционер ее давай ласкать, облизал всю, как конфетку, и только… а тут звонок в дверь.
Тамара неохотно встала, накинула халатик на голое тело и прошла в коридор.
– Я сейчас, милый, – проворковала она уже из прихожей.
Лейтенант достал из кармана пиджака пачку сигарет, закурил, поджидая ее.
Тамара для верности поглядела в "глазок", хотя чего ей бояться, когда в постели участковый? Никто из шпаны к ее двери и близко не подходит. Своих вроде не ждала никого.
На площадке стоял паренек, упитанный такой, с квадратной мордашкой, нос приплюснутый. Улыбается…
Тамара открыла, и парень язык проглотил, не в силах отвести взгляд от ее полной груди, чуть прикрытой халатиком. Странно, не похож он на клиента. По крайней мере, раньше столь юных у нее еще не было.
– Чего тебе? – Тамара попыталась рассердиться, хотя кайф уже пробрал и ко всему, кроме секса, появилось равнодушие.
– Здрасьте, – вежливо проговорил паренек улыбаясь и сразу отошел в сторону, а на его месте, как из-под земли, выросли уже три амбала и еще один страшилище позади с обожженной рожей.
Тамара даже не успела путем их рассмотреть, как ее втолкнули в коридор. Паренек вошел последним и запер дверь.
Голый лейтенант все еще лежал с сигаретой во рту, подложив руки под голову. Увидев вошедших, он даже растерялся от такой наглости.
– Вам чего, ребята? – уставился он во все глаза на незнакомцев. Сдрейфил, но виду не подает. – Чего надо, я спрашиваю? Пошли вон отсюда!
А Гуня уже очутился рядом с ним, заулыбался приветливо.
– Да ничего, в общем-то. Мы пришли пожелать тебе спокойной ночи, мент. – С этими словами он всадил здоровенный кухонный нож в грудь участковому, пропоров его насквозь.
Фонтан крови ударил из глубокой раны.
Тамара не успела закричать. Семен зажал ей рот, другой рукой схватил за волосы, чтоб не дергалась зря.
– Молчи, – цыкнул он на женщину.
Халат у Тамары распахнулся, и паренек раскрыл рот, увидев ее голой. Да, такую женщину не сравнишь с плоскогрудой малолеткой!
Подойдя, Наизов приблизил к ней свое лицо.
– А ты совсем не изменилась, подлая тварь. Все такая же соблазнительная, красивая… Только теперь ментов ублажаешь?
Тамара от страха боялась даже дышать, признав в уроде своего бывшего мужа. "Боже милостивый! Это он, Наизов!"
– Ты! Это ты?! – воскликнула она.
Наизов утвердительно кивнул.
– Да. Я, – сказал он без всяких дружелюбных интонаций. И добавил: – Пришел узнать, где моя дочь.
Тамара побледнела, разглядывая обожженное лицо человека, которого когда-то любила. Теперь же он в ней вызывал страх и брезгливость. Ее глаза наполнились слезами, и она уже была готова расплакаться, но Наизов остановил ее:
– Перестань. Меня этим не проймешь.
И она только всхлипнула, помня, что он очень жесткий человек.
– Я тебе задал конкретный вопрос – где моя дочь? Отвечай!
– Она в детдоме. Ты должен понять…
Он перебил ее.
– Почему ты так поступила? – он устало сел на стул, услужливо подставленный пареньком-боксером, который не сводил с Тамары глаз. Эта женщина безумно ему нравилась. Каштановые, вьющиеся волосы, чернобровая, с голубыми глазами, какие бывают только у актрис в американских фильмах. Зацелованная убитым лейтенантом, она вызывала в нем сексуальные желания. Грудастая, с хорошей фигурой. Вот она пытается трясущимися руками завязать пояс на халате, но он, шелковый, выползал из ее пальцев, и она выставляла напоказ все, что обычно скрывала под платьем.
– Я… я не виновата ни в чем. У меня не было другого выхода. Не было денег. Да, если хочешь знать, в детдоме ей лучше, и никто не узнает, чья она дочь!
Наизов заговорил медленно, как человек, уставший от всего, даже от жизни.
– Не надо оправдываться. Теперь это уже ни к чему. Ты мерзкая, дешевая тварь! Законченная наркоманка.
– Нет! – Тамара хотела попытаться убедить его, что не имеет к наркотикам никакого отношения, но вдруг поняла – он все знает. И замолчала.
– Ты предала меня и достойна самого худшего. Но вначале я хочу узнать, в какой детдом ты отдала мою дочь?
– В Бирюлево. Там… Я все объясню…
– Молчи, – прошипел Наизов жене. И повернувшись к Гуне, Паше Длинному и Семену, спросил: – Кто ее хочет?
Гуня и Семен отказались сразу, не захотели лезть на нее после мента. Паша стоял в раздумье. А паренек-боксер словно только того и ждал.
– Я, – чуть не закричал он от переполнявшего его предвкушения. – Я хочу ее! Можно мне?
– Пускай, раз хочет, – попросил за него Гуня.
Наизов махнул рукой, подслеповатыми глазами уставившись на жену. Он ничего не желал ей, кроме страдания и боли. Пусть помучается, искупит свои грехи болью!
– Гуня, завтра смотаешься в Бирюлево, в детдом. Найдешь мою дочь. Ее звать Надя. Надежда… На правом бедре родимое пятно, похожее на звездочку.
– Все сделаю.
Тамара уставилась на паренька. Тот, улыбаясь, снял брюки и подошел к ней.
– Ложись на диван.
Тамара, оцепенев, не могла пошевельнуться. Паренек сорвал с нее халат и повалил на диван…
Сопротивляться было бессмысленно. Почувствовав, как он вошел в нее, Тамара закрыла глаза и задышала возбужденно. Не помня себя, она прошептала:
– Не надо. Не надо… – но сама впилась ногтями в упругую попку парня, неистово прижимая его к себе.
Все закончилось слишком быстро – она не успела кончить и продолжала лежать все в той же позе с закрытыми глазами.
Парень слез с нее, быстро оделся.
Гуня вложил в его руку нож. Паренек побледнел, отступил, но Гуня, схватив его сзади за шею, молча подтолкнул к женщине.
Тогда паренек подошел к Тамаре и, закрыв глаза, ударил… Почувствовал, что попал, и ударил еще и еще, с остервенением вонзая длинное лезвие ножа в распластанное тело женщины. Во все стороны брызгала горячая кровь, попадая ему на лицо и руки. А он бил и бил, словно взбесившись, перемазавшись в крови, пока его не остановил Семен.
– Хватит уже. Она – мертвая.
Когда сидели в машине, Гуня похвалил:
– А ты молодец. Не сдрейфил.
Паренек молча улыбнулся, и улыбка эта была похожа на оскал хищника, познавшего вкус крови.
– Ну, вот и состоялось твое крещение. Теперь ты с нами одной веревочкой повязан, – добавил к словам Гуни тренер Семен.
Паренек, продолжая молчать, смотрел в окно. Еще сегодня утром он и представить себе не мог, что такое будет. Ему хотелось лишь романтики и денег…
На следующий день Гуня съездил в детдом, но вернулся расстроенный.
– Ну? – спросил Наизов, предчувствуя недоброе.
Гуня только развел руками.
– Еще два года назад удочерили твою дочь, – с сожалением произнес Гуня.
– И кто приемные родители? Ты узнал? Где проживают? – спросил Наизов подавленно. – Говори же, не тяни!
– Я узнал. Заглодина Людмила Николаевна теперь ее приемная мать. Адреса узнать нельзя.
– Это почему? – Наизов рассердился.
– Кто-то постарался внести неясность в документы.
– Это меня не касается. Найди мне эту Заглодину. Где хочешь, найди. Это моя дочь, и я хочу ее вернуть! Понимаешь?
Гуня молчал. Сейчас что-либо возражать Наизову было бесполезно.
Из колонии он вернулся ожесточенным. В нем появилась жестокость. И все из-за того, что он почти перестал видеть после ожога глаз. Теперь Наизов целыми днями сидел в комнате с зашторенными окнами. Дневной свет причинял ему мучительную боль. Глаза резало так, что нельзя было терпеть, поэтому он сам не ездил на дела.
Как-то сестра Бобика, занимающаяся проституцией, рассказала брату, что к ней в ресторане клеится мент из МУРа. Лично на Бобика эта новость подействовала угнетающе. Офицер, да еще работает в МУРе. "Неужели они выследили, чем она занимается?" У сестры Бобика было задание от Гуни подыскивать в ресторане богатеньких клиентов, с которых можно неплохо сорвать. Многие из них бесследно исчезли в трубопроводах канализации.
Бобику стало страшно и за себя, и за сестру. Он поделился своими опасениями с тренером Семеном. Семен немедленно доложил Наизову.
Жаль Бобику сестру, но скрыть такой факт нельзя, иначе у самого голова слетит. Уже хотел в ноги Наизову упасть, умолять, чтоб ее не убивали, но, как оказалось, до такой крайности никто и не собирался доводить дело.
– Нужно этого мента завербовать, – сказал Наизов. – Пусть, гад, на нас работает. Мы с него много поимеем, раз любит по ресторанам шляться, значит, и деньги любит. Сделаем вот как…
Еще в ресторане сестра Бобика напоила капитана Баева до бесчувствия, а потом отвезла на квартиру, хозяйку которой, молодую наркоманку, Гуня придушил. С трупа сняли одежду и положили в постель рядом с Баевым. Пробуждение его утром было ужасным. Не давая опомниться, ему показали несколько фотографий. На них он, совершенно голый, лежал на убитой хозяйке квартиры.
– Это ты изнасиловал и придушил ее ночью. Нам вызвать милицию? – спросили его Бобик с сестрой.
И бравый капитан упал перед ними на колени.
От него требовалось совсем немного – помогать иногда и рассказать все про Тютина. Баев согласился. К Тютину он питал личные обиды. Его обещали по пустякам не беспокоить, а связь поддерживать по телефону, чтобы не компрометировать и ни у кого не вызывать подозрений.
Так бандиты без особого труда узнали и про зятя Тютина, про его дочь Ларису, про подругу Тютина, Татьяну, и про дачу в Подмосковье. Баев подсказал бандитам и как надо инсценировать самоубийство.
– Ну, теперь самое время напомнить менту Тютину о себе, – сказал как-то Наизов, узнав через Баева, что Анатолий собирается на дачу.
– Проще застрелить их всех, – заметил Гуня. Но Наизов не согласился.
– Нет, я хочу, чтобы мент понял, почему с его семьей так поступили, чтобы он дрожал в ожидании, когда и на него накинут петлю. Нет, только вешать их. В этом вся прелесть, пусть поломает голову. Надо, чтобы он дрожал, зная, что я где-то рядом. Займитесь семьей мента. Его кончим последним. Ведь убить его просто. А я хочу его видеть раздавленным горем, опустошенным. Когда-то он поломал мне жизнь. Теперь мой черед отплатить ему.
– Мы все сделаем, – пообещал Гуня, а когда Бобик спросил, почему выбран такой способ умерщвления, ответил так: – Старик наш захотел экзотики. Ну что с того, если человек застрелен? Совсем другое, когда он висит в петле с перекошенным лицом, с полуоткрытым ртом, из которого вывалился язык…
Бобик брезгливо поморщился. Гуня рассмеялся и добавил:
– По каждому из убитых пахан обещал заказать молебен и велел сделать фотографии на память. Хочет посмотреть на их предсмертные мучения и немного порадоваться…
На этот раз Тютин без труда нашел Цыгана. Он поджидал его в своей машине на условленном месте. Вид у Цыгана был озабоченный.
– Ты чего такой? – спросил Тютин вместо приветствия, усаживаясь на сиденье рядом.
– Сон сегодня видел, будто на свадьбе сижу, и так мне хорошо. Так весело…
– Чего ж в этом плохого? Радоваться надо. Водку, значит, пить будешь с девчонками. Ты ведь любишь молоденьких девочек? – Тютин легонько толкнул Цыгана в бок, но тот не отреагировал. Как сидел, так и остался с каменным лицом. Под ногами у него валялся пакет. Цыган поднял его, подал Тютину.
– Здесь, гражданин полковник, все, о чем вы просили. Пользуйтесь.
– Сделал? Ну, ты молодец! Вот это мне нравится в тебе. Ты не любишь трепаться. Сказал – сделал, – проговорил Тютин, разворачивая сверток. Внизу в пакете лежали коробки с патронами, а поверх них новенький, пахнущий заводской смазкой пистолет "макаров". Тютин взял его в руку, взвел.
– Не заряжен?
– Откуда, – как бы удивился Цыган.
Тютин нажал на курок. Раздался сухой металлический щелчок. Цыган вздрогнул.
– Ты чего?
– Не люблю я таких вещей. Говорят, раз в год ружье само стреляет.
– Никогда не выстрелит, если с ним обращаться как следует. Ну да ладно. Сколько с меня?
Цыган пренебрежительно махнул рукой.
– Шестьсот баксов.
Тютин достал бумажник, отсчитал шестьсот долларов и отдал Цыгану вместе с тем пакетом, который вчера забрал у него.
Цыган не удержался, заглянул в пакет.
– Не сомневайся, как все лежало, так и лежит.
Цыган постарался улыбнуться.
– Да это я так.
– Я понимаю. Ну, будь здоров.
– И вы будьте, – вяло проговорил Цыган. Из-за этого мента с утра потерял столько клиентов! А это ведь денежки. Их нужно заработать, хотя бы для того, чтобы вернуть разницу, уплаченную за пистолет. С мента ведь много не возьмешь, и пистолет ему достался почти даром. А ты давай, Цыган, крутись. Надо еще доллары пересчитать, не надул ли его мент.
Цыган послюнявил пальцы.
– Десять, двадцать, тридцать…
Тут вдруг кто-то подошел к машине, и дверь открылась…
Обеспокоенные тем, что Баев больше не выходит на связь, Гуня и Бобик решили наведаться к нему домой, хотя Наизов и запрещал это, боясь вызвать ненужные подозрения. Мало ли, слежка за ним, или им на хвост сядут. Баев – человек нужный. Его беречь надо. Но на этот раз Гуня и Бобик ослушались вора.
Подъехали к дому Баева.
Иномарка капитана стояла во дворе.
– Может, приболел наш капитан? – высказал предположение Бобик.
На что Гуня резонно заметил:
– Сейчас выясним.
Он поднялся по лестнице и, прежде чем нажать на кнопку звонка, оглядел массивную дверь из толстого металла. "Да, – подумал он, глядя на эту дверь, – одно слово – мент. Такую дверь из автомата не прошибешь". Он прислушался. За дверью было тихо, и тогда Гуня нажал на кнопку звонка.
Дверь открылась. На пороге стояла смуглая, черноглазая женщина и испытующе смотрела на Гуню.
– Добрый день. – Гуня старался казаться вежливым. – Могу я поговорить с Рустамом?
Что-то наподобие усмешки появилось на лице смуглянки.
– Можете, – ответила она, не имея ни малейшего желания впускать его в квартиру.
И тогда Гуня спросил:
– Где?
– На кладбище, – ответила она.
Гуня от удивления раскрыл рот.
– Как – на кладбище?! Ничего не понимаю!
По-видимому, удивление с его лица не сошло окончательно, и смуглянка улыбнулась, рассматривая его.
– А тут и понимать нечего. Рустам умер. Его сбила машина.
– Умер? Машина?..
– Да, – тихо произнесла женщина и, не прощаясь, закрыла дверь.
Из подъезда Гуня вышел раздраженный и без настроения.
"Вот сука мент! Нашел время, когда умереть!" – зло думал он, направляясь к поджидавшему его Бобику.
Они ехали по Пушкинской. Гуня курил и молча смотрел в окно.
Неожиданно Бобик резко тормознул, и Гуня чуть не впечатался лбом в стекло.
– Ты чего, охренел?! – заорал он на Бобика.
– Смотри, вон машина нашего мента, – кивнул Бобик вперед.
– Где?
– Да вон, красная "восьмерка". Его номер.
Теперь и Гуня разглядел, а когда проезжали мимо, увидел в вишневой "шестерке" и самого Тютина.
– Точно. С черножопым базарит. Давай проедем немного вперед, а потом остановимся.
– А вдруг заметит? – испугался Бобик.
– Ну да, жди. Откуда он знает, что мы тут? Надо узнать, о чем он толковал с черножопым, – Гуня достал из кармана фотографию Тютина, которую им за две недели до смерти передал капитан Баев. Бобик глянул на фотку полковника и отвернулся.
– Не нравится мент? – съехидничал Гуня.
– Нет. Уж очень строгий. К такому лучше не попадать.
Как только Тютин уехал, Гуня вылез из машины…
Цыган оторопел от неожиданности. Рядом с ним на сиденье уселся высокий седой мужчина, при виде которого сразу засосало под ложечкой. Хотя тот приветливо улыбался, Цыгану он не понравился. Этот человек никогда от своего не отступится. Он или бандит, или мент…
По вопросу, который он ему задал, Цыган догадался: "Нет. Это не мент".
– Что ты передал менту? – спросил седой, не моргая уставившись на Цыгана. Глаза у него были точно стеклянные, вставные…
На всякий случай Цыган отыскал взглядом "трешку". В ней сидели три рослых парня, его охрана. И успокоился немного. Все в порядке. Парни на месте.
"А почему бы мне не послать этого нахала, куда подальше? Садится без приглашения в мою машину и еще пытается задавать свои дурацкие вопросы", – подумал Цыган, но почему-то не сделал этого, а спросил:
– Кому? – И почему, собственно, он должен отвечать. Да не его это собачье дело, что он и кому передает. "Не его", – мысленно повторил Цыган, стараясь унять тревогу.
Гуня все с той же издевательской улыбкой наклонился ближе к Цыгану и язвительно спросил:
– Ты что, глухой? Черножопый!
Такое оскорбление Цыгану не понравилось. Никто его здесь не называл черножопым.
– Да пошел ты, знаешь куда?.. – Он стал лихорадочно крутить ручку на левой двери, чтобы опустить стекло и свистнуть парням.