- Ваш лейтенант испортил дело. Вижу - Фимка. Считаю, "хвост" рядом. И верно - стреканул лейтенант за Фимкой. Думаю себе: уноси ноги, Ермилка! Отложил всю затею на утро. Ночь. Слякоть. По свету способнее. На авиацию надеялся.
- Зачем вернулись домой?
- Кое-что взять с собой. Немолодой начинать с нуля. И не поспел. Ноги и грудь - старость! Лейтенант проворнее меня оказался - молодость!
- Где расстались с сообщниками? Где они теперь?
- А у вас их нет? - Рассмеялся Дудников, распрямился, опираясь подбородком на трость. - Я ведь от всего на суде отопрусь, Евгений Васильевич. Доказательств моего участия в подделке билетов у вас - тю-тю-тю! Улетели пташки!..
Зазвонил внутренний телефон. Жуков нервно поднял трубку. Он понимал, что проигрывает, что напрасно поторопился с допросом, не собрав веских улик против Дудникова, не изловив Чабана и Пигалеву, не задержав Фимку. И все потому, что навалились два уголовных дела. И еще, скорее всего, утрачена гибкость поиска, замедлена реакция - неумолимая старость! Полковник Яковлев немилосердно, но реально оценил пригодность его, Жукова, к дальнейшему несению службы... Услышав в трубке голос Бардышева, обрадовался. Тот просился на прием.
- Лады. - Жуков положил трубку, вызвал охрану.
Дудникова увели. Он церемонно откланялся.
Бардышев докладывал с видом победителя. Частенько улыбался, поламывал тонкие, нервные пальцы. Солнце падало ему в лицо, он счастливо жмурился, готовый расхохотаться. Жуков тем временем читал показания продавщицы, пробежал взором опись вещей, снятых с погибшей Кузиной, сличал его со списком обнаруженного на квартире Дудникова.
- Как я понял, Знакомый макнул руки в кровь? - спросил он полуутвердительно. Чувство облегчения захватило его. Ему становилось понятно поведение Дудникова. Прикидывался, морочил голову.
- Еще раз проверьте, Владимир Львович, перекрыты ли наблюдением вокзалы? Курумоч. Смышляевка. Речной порт. Автовокзалы. Предупредите посты ГАИ. Доложите срочно прокурору. А я - к полковнику! Вот и "самодеятельная забота"!..
Часа через два, когда солнце перевалило за полдень, допрос Дудникова продолжили. Ермил Кузьмич пообедал. Его побрили. Он выглядел менее дряхлым, чем утром. В кабинет пришел без трости, лишь припадал на искалеченную ногу. Армейский китель был распахнут на груди, открывая татуировку, выглядывавшую из-под сиреневой майки.
- Кормят ваши прилично. Вполне прилично! - благодушно говорил он, умащиваясь на стуле.
- На допросе присутствует следователь, лейтенант Бардышев Владимир Львович. - Жуков нажал кнопку магнитофона. - Допрос фиксируется на пленку.
- Это ваши часы, гражданин Дудников? - Бардышев вынул из стола и положил перед стариком ручные женские часы марки "Луч". Лучи солнца заиграли на их золотых гранях.
Дудников потер рукавом часы, отвел их от глаз, прищуренно полюбовался.
- Красивая вещица! Взяты у меня при обыске.
Бардышев насторожился. Ответ ускальзывающий, позволяющий толковать его вкривь и вкось.
- Точнее, Дудников! - вмешался Жуков. - Ваши часы?
- Были мои, а теперь у вас...
- Не крутите, Дудников! - Жуков пристукнул ладонью по столу. - Повторяю вопрос: где вы приобрели часы марки "Луч"?
Дудников пожевывал бескровные губы. Лицо его посуровело. В глазах отражалось напряжение. Он догадался, что у Жукова появились веские причины требовать точности ответов. И он искал в своем поведении просчеты, вспоминал слова, сказанные в этом кабинете прежде.
- Вчера вечером Томка-фикса продала...
Бардышев не удовлетворился ответом.
- Тамара Федоровна Пигалева. Так? А у нее они откуда?
- Спросите что-либо полегче. Чужое не считаю. За тридцатку спустила часики. Он попробовал торговаться...
- Кто он?
- Известно - Чабан. Гераськин Сенька. А сам обручальное кольцо за полсотку загнал.
- Обручальное кольцо пробы пятьсот восемьдесят три вам принес Гераськин Семен Петрович, и вы купили его за пятьдесят рублей. Подтверждаете?
- Подтверждаю. - Беспокойство Дудникова достигло предела. Он понял: следователи узнали про Кузину! - Сознались сморкачи! Во молодежь пошла!
- Указанные вами Гераськин и Пигалева объяснили вам, откуда у них названные золотые вещи? - снова спросил Бардышев.
- Тонкое это дело... не хотел впутывать женщину...
- Отвечайте, Дудников! - Жуков насторожил голос.
- Когда, значит, вы повязали Фимку, сморкачи запсиховали. С билетами дело завоняло. Обнахратились: купейные лепили, плацкартные - само собой, самые провальные...
- Ермил Кузьмич! А как по-вашему, почему они стали на путь преступления? - перебил Дудникова Жуков. Сделал он это сознательно, уводя его от мысли о Кузиной. Пусть помучается, разгадывая, что им известно о ней...
- Я не социолог, Евгений Васильевич. Ум старого человека - что песок. К легкой жизни рвались. Жить от пуза, а пальцем шевелить должен дядя...
- У вас полна комната журнала "Человек и закон", - напомнил Бардышев. - Чем это объяснить?
Дудников мелко засмеялся, потер ладонями колени.
- Приятно вспомнить пройденный путь, молодой человек! Статьи УК там растолковывают. А я изучил их собственной шкурой. Интересно было искать расхождения науки и практики.
- Вернемся к золотым вещам! - сказал Жуков.
- Учтите: чистосердечное и добровольное признание! Пусть мотает магнитофон! - Дудников вспотел от напряжения. Нервы его начали сдавать. Он попросил попить. Вытер платком лоб. - Пришли они просить денег. А откуда они у пенсионера, свободные деньги? Рокфеллера нашли!.. - Дудников закрыл глаза, похватал ртом воздух, будто собираясь нырять.
- Смелее, Ермил Кузьмич! Знал вас отчаянным мужиком...
- На примете есть одна цаца. Виделись с ней когда-то на пересылке. Знакомые, само собой. Срок оттрубила, сюда перекочевала. Скрыла судимость. Мужика подгребла. На жизнь нацелилась. В самую точку попросить денежек!.. Заведующая магазином - монета сама в руку течет. Ну и послал сморкачей. Мол, откроем и в торге и ненаглядному, кто ты есть! Три куска на бочку - мы рот на замок!..
- А ведь это подло! - не утерпел Бардышев, в возмущении прошелся по кабинету. - Это грязный шантаж! Человек находит свою судьбу, а вы грязным сапогом по сердцу!..
- Евгений Васильевич, это оскорбление личности!.. Я чистосердечно... Во молодежь пошла!
Помолчали, Дудников вновь отпил из стакана воды. Бардышев поражался: как можно вести себя так, имея за плечами убийство человека, вина которого лишь в том, что он хотел жить в покое и счастье?!
- Продолжайте, Дудников! - Жуков листал в папке материалы допросов и показаний. Солнце катилось к закату, и на пол падали косые полосы света.
- Бабенка денег им не дала.
- Как фамилия женщины? - спросил Бардышев.
- Разве я не назвал?.. Кузина ее фамилье. Соврала она им, само собой, - навар всегда имеет! Иногда истратишься - тридцатку безо всякого давала. А тут - нет! Это я со слов Пигалевой... Сам в рабочий поселок не ездил. Сморкачи пояснили мне, что она решительно отказала: нет денег, и все тут!..
- Давайте уточним, Дудников, - опять вмешался Жуков. - Полные данные по Кузиной!
- Узнаю вас, Евгений Васильевич, школа! Учитесь, молодой лейтенант! - Дудников мелко засмеялся, тряслись кустики волос на его круглой голове. Скрюченными болезнью пальцами он скреб татуированную грудь под кителем. - Кузина Галина Архиповна. Заведует продовольственным магазином в рабочем поселке. Зарплата едва за сотню перевалила... Откуда, само собой, у нее столько золота?.. Это не подлость - обдирать простого советского труженика! Как это, молодой человек?..
- Вернемся к золоту, Дудников! - Жуков, пристально наблюдавший за подследственным, не замечал в его поведении признаков тревоги. Или адская выдержка, или полная уверенность уйти от ответа?..
- Томка-фикса сказала, что Кузина денег не дала, а отбоярилась часами и кольцом. А сморкачам нужны были наличными. Они мне вещи, я им - рубли. Это ведь по статье вымогательства пойдет, Евгений Васильевич?.. Само собой, совокупность - гм-м... сколько же это зим и весен...
- Жестокая совокупность, -гражданин Дудников!.. И кольцо и часы сняты с убитой Кузиной! - резко сказал Бардышев.
Сжался Дудников. В глазах его откровенный испуг: не может быть.
- Евгений Васильевич, вы мою жизнь знаете вдоль и поперек. Ну, припугнуть. Ну, вытянуть кусок-другой... Ох, падлы! Заложить меня, вора в законе! Это им за так не выйдет. Перо в бок!... Пришили, выходит, Кузину?.. Учтите - чистосердечно и добровольно. Адресок назвал надежный, как порядочным. Пишите, гражданин майор!
- Назовите еще раз преступников! - требовал Бардышев. Жуков взвешивал мысленно, причастен ли Дудников к убийству. Ответа не находил.
- Пигалева и Гераськин. Клички - Чабан и Томка- фикса. В Чите они. Улица Песчаная, угловой дом под соснами... Меня там ждут!.. Но я не знал о "мокром" деле... Они подчищали билеты. Они продали мне часы и кольцо. Во молодежь! - Дудников заплакал, понимая, что над ним нависла ВМН - высшая мера наказания!
В кабинете сгущались вечерние сумерки. Дудникова увели с охраной.
В домике под сосками волжские беглецы обретались вторые сутки. Старая хозяйка кормила их, расспрашивала про Дудникова. Молодые сетовали: "Почему долго не едет?".
- Ермил Кузьмич, сколько знала его, слов на ветер не бросает, - успокаивала хозяйка гостей, потчуя пельменями.
Гераськин томился в страхе. В каждом шорохе ему чудились милицейские шаги. Приоткрыв занавеску, он следил часами за улочкой. Редкие прохожие мерещились ему переодетыми сотрудниками МВД. В минуты успокоения он думал о родителях. Ему хотелось быть рядом с ними. Они научили бы его, как поступить, где укрыться от людей... Но отец затерялся на подмостках мелких театров - не то в Бугуруслане, не то в Бугульме. Кто-то обмолвился: в станице Георгиевской на Северном Кавказе заведует самодеятельностью на винном заводе. А мать связалась с цирковым жонглером...
Перебирал Гераськин в памяти свою жизнь. Сперва его отличили в художественном кружке. Позднее, когда вышел из музыкального училища, упоминали в докладах организации художников как молодого живописца и графика с будущим. Это льстило ему, вселяло надежду. Вращался в кругу художников. Всякий раз испытывал неловкость: пиджачишко так себе, туфли массового пошива, галстук заурядной расцветки. И завидовал "мэтрам" - этакая барственная небрежность!.. На первых порах ему ссужали под будущие гонорары.
Он упрекал себя за раннюю и неудачную женитьбу. Девушка из поселка Шмидта. Мать и отец ее работали на парфюмерном комбинате - мыловары оба. А Клава, жена его, - билетным кассиром на железной дороге. Попадались выгодные партии, он почему-то отказывался. Дочь генерала вешалась на шею - отшил!.. Дурак неотесанный!.. В пьяном угаре частенько бывал.
Встретил приятеля по интернату, Фимку Солуянова. Одет прилично. Перстень на пальце. Выпили в "Чайке" - смело пошли на "дело" и завалились. При воспоминании о Дудникове холодело внутри: какой выйдет встреча?..
Пигалева вела себя уверенно. Ее мало волновало прошлое. Она побывала в местном кино. Перекинулась словами с чернявым капитаном, договорились встретиться возле кафе "Шилка".
В обед Гераськин попросил у хозяйки двести рублей взаймы. Объяснил, что ждать Дудникова больше не имеет смысла. Им нужно сменить место жительства.
- Друзья Кузьмича, однако, мои друзья, - говорила хозяйка, отсчитывая червонцы. - Шибко надежный человек. Всяко-разно бывало с ним, а не обманул ни разочка... Гераськин, терзаемый страхом, силой увез Пигалеву в аэропорт. Взял билеты до Усть-Неры.
- Где ж это находится? - Пигалева послушно шагала за ним к стойке регистрации багажа.
- Север Якутии - сам черт туда за год не доскачет! - Гераськин храбрился, но постоянно осматривался.
В очереди Пигалеву вдруг окликнули:
- Томка!
Она вздрогнула, едва не сронив с переносицы черные "черепахи". Рядом стоял молодой человек с острыми глазами. Взял ее чемоданчик.
- Вас ждут на берегах Волги!
Гераськин с ужасом услышал слова незнакомца, шагнул из очереди, но его с двух сторон взяли под локти.
- И вас, Чабан, тоже.
Из аэропорта Курумоч Пигалеву привезли в зубопротезный кабинет. Она терялась в догадках: что за этим кроется?.. Охрана осталась у двери. С ней к креслу подошел лейтенант. Врач снял слепок, передал его технику, а сам продолжил обследование зубов.
- С таким ртом сто лет жевать вам корки! - шутливо пророчил дантист. Подмигнул, как давней знакомой.
Слиняла Томка-фикса без белил и румян, без краски и массажных масок. Увяло ее лицо. От корней волос проклюнулся натуральный цвет - голова казалась пегой.
Пигалева ходила по камере, сжимая виски, убеждала себя: "Это еще не конец!". Она готовилась к допросу, как актриса перед дебютом. Из мыслей не уходил Чабан - не раскис бы! Он еще в Чите запаниковал, как поросенок при виде волка. В сопровождении сержанта покинула камеру. Закружилась голова. Она прислонилась к стенке, ощутив спиной холод камня. Нервное напряжение ослабило ее вконец. Хотелось кричать, царапать стены. Что им известно? Где Знакомый? Неужели предал? Главного-то он не знает!.. Как повел себя Фимка?.. Притвориться идиоткой? Сидеть неподвижно, таращить глаза, пускать слюну через губу...
- Фамилия? - ровным голосом спросил Бардышев. Она отмолчалась. Он повторил вопрос. Она сорвалась на крик:
- Вы же знаете!
Вся подготовка к дебюту пошла насмарку. Она комкала пояс своего светлого платья. Зубы выбивали чечетку. Волновался и следователь: первое дело об убийстве! Он мусолил в пальцах катышек бумаги. Жалел, что нет рядом Жукова. Бессонные ночи и колготные дни свалили его в постель. Бардышев сквозь очки изучал Пигалеву. Вот он, человек, умертвивший Кузину! Злые мятущиеся глаза. Растрепанные короткие волосы. Лицо без "штукатурки" - сероватое, пятнистое. Первые косые морщинки в уголках рта. Нос чуток вздернут. Мелкими зубами покусывает губы. Во всем облике Бардышев не прочитал раскаяния - один страх за себя.
Она не выдержала долгого молчания.
- Меня обвиняют в соучастии в мошенничестве. Давайте протокол. Подпишу, не читая ни строки! Гоните меня в тюрьму, но оставьте в покое! - Она сама схватила со стола пачку сигарет. Закурила, жадно глотала дым. Пускала его через нос.
- Не спешите, Пигалева. Нам с вами придется о многом говорить.
- Только без морали! Что я должна сказать?
- Этого я не знаю. Предупреждаю: допрос записывается на ленту магнитофона. - Бардышев положил на стол часы "Луч". День был пасмурным, и они не выделились своей красотой.
- Где вы их взяли?
Глаза Пигалевой на миг округлились. Губы побелели.
- Первый раз вижу!
Она запиралась с упорством и ожесточением. Бардышеву пришлось вызвать на очную ставку Дудникова. И тут она осталась верной своей тактике отказываться от всего.
- Ну, стерва! - Дудников безнадежно махнул рукой. - Молоко материнское на губах не обсохло, а рядится под урку! Во молодежь пошла!
Она метала злые взгляды на Дудникова, мяла зубами огарыши сигарет, выплевывала на пол. Бардышев с брезгливостью отодвинул от нее пачку сигарет.
- На что вы рассчитываете, Пигалева?.. Зачем жили? Мать жилы тянула из себя, чтобы обуть-одеть доченьку. Так вы ее отблагодарили! Сердце у вас из камня, что ли? Ведь могли сами стать матерью...
- Почему могла? - снова взорвалась Пигалева. - Захочу и буду! Буду!..
- Дай вам бог, как говорят старики! - Бардышев напомнил ей о бутылках "Саян", о дубравке на 172-м километре, о костре и жареной колбасе на палочке. Показал ей этот дубовый шампурок.
Она молча перекатывала мысли. "Гераськин - гад! Клялся в верности. Скоро же раскололся! И старый хрыч - "воры не выдают друг друга". А сам "поплыл", как неврастеник. Каждый за свою шкуру дрожит".
Она с отчаянием искала оправдание себе. "Где доказательства, что именно я была в лесу у костра? Что именно я продала часы Знакомому?.. Мало ли что наговорят! Им верите, а мне - нет".
Суматошно лопотала Пигалева и сама уже не верила, что может выкарабкаться. Бардышев показал ей отпечатки пальцев на бутылках из-под "Саян".
- На фототаблице они несколько увеличены. Ваши пальчики! А вот следы зуба на пробке. Экспертиза установила - ваш зуб. Таким образом доказано: вы были в дубравке и в рабочем поселке. Кто с вами был?
- Знаете же! Гераськин! - Она пила воду, и зубы стучали о край стакана. - Дайте сигарету!
- Кто убил Кузину?
- Не я! Я там не была.
- Вот следы ваших пальцев на туфле покойной! - Бардышев показал фототаблицу. - У Кузиной осталось двое детей. На кого оставлены малыши? Они спрашивают: "Где наша мама?...". Кто им ответит? Кто их согреет и накормит?..
- Я держала за ноги - она брыкалась. Почему не отдала сразу золото?! Золото ей дороже своей головы! Гераськин вынужден был...
- Дудников знал?
- Знал! Знал! Знал! Научил! - Пигалева ударилась в истерику. Бардышев вынужден был отправить ее в камеру. Он не поверил последним ее выкрикам.
Жуков осунулся за дни болезни. Седина снегом лежала на висках. Подперев кулаком голову, выслушал доклад Бардышева.
- Разрешите, товарищ майор, писать заключение? - Владимир Львович поглаживал два тома уголовного дела.
Вышел из-за стола Жуков, сжал плечо Бардышева.
- Молодцом, лейтенант! Приживешься в милиции. Ты любишь людей. В нашем деле это главное.
- Спасибо, Евгений Васильевич!
- А Фимка где? - вдруг спросил Жуков.
- А Фимка где? - эхом повторил Бардышев. И грустно поглядел сквозь толстые стекла очков на опись имущества Солуяновых, на разрешение Фимке вселиться в комнату матери, в дом возле костела, на Куйбышевской улице...
ВЛАДИМИР СОКОЛЬНИКОВ. НЕЛЕТНАЯ ПОГОДА
Эта повесть не документальная в строгом смысле слова, но в ней нашли отражение дела о валютчиках и спекулянтах золотом, о которых в свое время писалось в центральной и местной печати.
И хотя основные герои повести носят собирательный характер, некоторые из них имеют прототипы в реальной жизни, но, естественно, носят другие фамилии.
Конечно, не было ничего удивительного в том, что мощный скоростной экспресс обходил все "Запорожцы", "Москвичи" и даже новые "Волги". Странным было лишь то, как он делал это, - слишком уж резко, отчаянно, не соблюдая решительно никаких мер предосторожности. В таких случаях наметанный глаз автоинспектора сразу определяет: водитель в нетрезвом виде.
Но на этот раз ошибся бы многоопытный страж дорог: человек за рулем пьян не был. Лицо его было напряжено, он мертвой хваткой вцепился в баранку, не отрывая глаз от дороги. По лбу сбегали струйки пота, но водитель ни разу не позволил себе смахнуть их. Да и как смахнешь, если стрелка спидометра дрожит между цифрами 120 и 130 и автобус уже еле касается колесами земли, словно намереваясь взлететь.